Такие разные истории о смерти

Вячеслав Букатич

Такие разные истории о смерти

Белая дорога

Туман отступал. Это была не та дымчатая завеса, что на рассвете сползает клубами с холмов и затопляет долины летом; не хрустально-ледяное покрывало зимнего рассвета, когда воздух состоит из тысячи иголочек, пронзающих нос и щеки, а руки сводит даже в теплых варежках. Нет, это была иная разновидность тумана – тумана боли, и боль исходила откуда-то с южного полюса тела, с островов Левая и Правая Ноги, которые катастрофа превратила в Архипелаг Костей. Мгла исчезала, уходила, казалось, в самое себя, дабы возвратиться при малейшем движении, и, конечно же, она вернулась, стоило Виктору положить ладонь на бедро. В мозгу вспыхнула сверхновая звезда, разбрасывая под черепной коробкой осколки боли. Однако какой бы мучительной не была боль, она не позволяла сознанию вернуться в черную дыру беспамятства, что означало бы только одно – смерть.

Жить Виктор любил. Несмотря на нищенскую зарплату учителя истории, уход жены и прочие сюрпризы, коими нашпигована жизнь. Ведь и радости тоже хватало, не так ли, Виктор Степанович? А если ее не было, то все равно смеялся. У тебя постоянно все не как у людей: тебя, понимаешь ли, ненавидят, а ты этих самых ненавистников, наоборот, уважаешь и даже водку с ними пьешь; у тебя пытаются отобрать последнее, а ты, благодетель наш, мало того, что не препятствуешь – сам отдаешь; а когда коллеги завидуют черной завистью директору школы за присвоение очередной награды, ты радуешься чужому благополучию. Несовременный ты человек, Виктор Степанович, прямо белая ворона. Никто и никогда не видел белых ворон, а ты видел – когда по утрам брился перед зеркалом, сокровенно разглядывая свое лицо…или когда невесть зачем глянул в зеркальце заднего вида, хотя любой нормальный водитель не сводил бы глаз с дороги в такую погоду – липкий снег, падающий невероятно крупными хлопьями, нормального водителя заставил бы уткнуться в лобовое стекло. Но нет, ты ведь особенный, мать твою! И вот ты валяешься в каше из снега, стекла и пластмассы, уперевшись спиной в искореженную дверцу изрядно пострадавшего «Жигули», с раздробленной ногой, а может и обеими раздробленными ногами, и сквозь туман ощущений, с которыми сравнятся разве что инквизиторские пытки, глядишь на чудовищно громадные хлопья снега, равнодушно падающие с пустых, равнодушных небес. Хрен с тобой, Виктор Степанович, если бы ты перевернулся на «жигуленке» где-нибудь в центре Нерчинска, или даже в Москве. Короче, где через десять – пятнадцать минут за тобой приедет белая «Газель» с красным крестом на борту. А ты создал проблему, Виктор Степанович, ничего не скажешь, а проблема, дорогой вы наш педагог, заключается в том, что ты в данный момент находишься не в Москве и не Нерчинске, и даже не в деревне Ёлкино Мухосранской губернии, где любая бабка выходит тебя почище профессоров из Склифосовки.

Ты в лесу.

До ближайшего поселка – два километра. Санаторий Ургучан, куда Виктор Степанович и направлялся. Подправить здоровьице, ха-ха. Подправил, молодец, хлопаем обеими руками, дядя Витя.

А теперь, уважаемый, вопрос стоимостью в миллион рублей – что ты будешь делать? Только думай пошустрее, ведь сейчас не лето, понимаешь ли, и разбитые косточки скоро взвоют благим матом. Или ты наивно полагаешь, что хуже уже не будет? Ах-ах, а еще учитель! Кстати, сколько нынче градусов ниже нуля? Дай-ка вспомнить… М-м… кажется минус десять точно есть, если память не изменяет… а чего это ты схватился за телефон, дядя Витя? Забыл, что ты в полной глуши? О какой сотовой связи здесь может идти речь? Так что извиняй, дядя Витя, но дело твое – дрянь… Э, амиго, не вешать нос! Все на самом деле не так уж и плохо. К примеру, тебя подберет какой-нибудь старикашка, в бардачке которого горит путевка в санаторий. И вообще, у тебя же еще целы руки. Да-да, дружок. Предлагаю ползком – либо на главную трассу, либо до Ургучана. Лучше, конечно, до санатория, ведь до шоссе ползти гораздо дольше, да к тому же еще и в гору. А до Ургучана ты докатишься, как колобок. Ну, ноги в руки и айда!.. Понял, шутка не удалась.

Виктор отшвырнул бесполезный телефон. Затем перевернулся на живот (движение вновь вызвало болезненную вспышку) и… пополз. Мягкий снежный покров, по которому двинулся учитель, успокоил боль в ногах свои холодком, однако Виктор понимал – это ненадолго. Скоро поломанные конечности онемеют, а стон костей перекинется на почки. То – то будет весело, правда, Виктор Степанович? Вспомни фильм «Ползком от гангстеров». Там грудному ребенку удалось уйти от дядек-гопников, а вот удастся ли тебе уйти от смерти? Тогда двигайся, дядя Витя, шевели оглоблями, черт тебя подери, и, быть может, ты и облапошишь костлявую. Эта жадная сука всегда рядом, а теперь она как никогда близка, еще чуть-чуть – и ты увидишь ее плотоядный оскал, и долго она будет тебя пожирать, смакуя и чавкая. Думаешь, не за что тебя съесть? А вспомни-ка молодость, дядя Витя, когда никто не звал тебя дядей и Степанычем, мир лежал у твоих ног, и неуемное либидо однажды наградило тебя гонореей, и нельзя было выпить отличнейшего пивка, ибо антибиотики и пиво – вещи несовместимые. Помнишь того парня, который полз как же, как это делаешь ты? Тебе и твоим дружкам не понравились его длинные волосы, хотя в те славные времена подобная прическа «под битлов» была довольно популярна и носил ее каждый третий – с того Олимпа, с коего глядел ты на мир молодыми глазами, подобные люди казались тебе недочеловеками и носили почему-то прозвище «педерасты», хотя ты знал, кто такие настоящие педерасты. А еще у этого парня, помимо «битловских» волос, имелась в наличии дерзкая джинсовка (в те благостные восьмидесятые – зависть всех пижонов) и, самое возмутительное, – ясные глаза, горящие какой-то неземной свободой. Теперь-то понятно, что ему неизвестным, непостижимым для твоего рассудка образом удалось подняться над серостью и эмоциональной нищетой быта. Да ты и тогда это знал, просто тот неформальный дух не имел определения, и это непонятное чувство возмущения, поднявшееся в тебе, заставило как следует врезать «хиппи» по сопатке и смотреть сотоварищи на его корчи у ваших ног. Одно это уже дает право смерти поиграть с тобой, как кошке с мышкой. Или когда ты впервые в жизни устроился на работу, не имея в портфолио даже занюханных «пэтэушных» корочек, не говоря уж о дипломе преподавателя истории. Ты пахал на заводе, собирал там всякие детские коляски, кроватки, пил спирт с алкашами-напарниками и, естественно, докапывался до одного аутсайдера из соседнего цеха, кидая в него болты и гаечные ключи – изо дня в день, словно тебе нечем было заняться. А в один прекрасный момент аутсайдер тебя послал на три буквы, сам швырнув в тебя охапку болтов, и ты с алкашами чуть ли не до смерти избил парня прямо на рабочем месте, и, самое интересное, – хоть бы кто заступился, остановил вас и, погрозив пальчиком и милицией, прекратил кровопролитие. Как бы ни так! Все стояли и смотрели, как вы дубасите его, лежащего на захарканном полу цеха, ногами и упиваетесь властью над этим тараканом. И тебе это нравилось, Виктор Степанович, тогда это тебе приносило удовольствие, не то наслаждение, которое испытывает садист, вовсе нет! Просто ты считал, что прав, а кто тебе перечил, получал по морде и по почкам, и твое узкое миропонимание видело в этом справедливость. Вот каким говнюком ты был, дядя Витя! А теперь ползи, замерзай, подыхай.

…Он глянул через плечо. Погрузившись в воспоминания о былом, Виктор и не обратил внимания на поворот, за которым скрылся его несчастный автомобиль, и как долго он двигается по этой бесконечной пустой белой дороге, он сказать не мог. А не один ли фиг, Витенька, ежели тебе так и так околеть здесь суждено? Тогда шевели поршнями, забудь о времени и о том, в какой передряге ты оказался, и подумай лучше о чем-нибудь другом. Например, как ты докатился до того, что стал хорошим дядей, ставящим чужие интересы превыше своих. Интересно, дядя Витя, в кого все-таки ты пошел – в маму или папу? Надо полагать, в мамку, ибо батьку ты за всю жизнь видел раза три – Степан Алексеевич без конца ошивался по тюрьмам, так что брать пример с традиционного главы семейства тебе не довелось. Зато сколько мифов и легенд ты наслушался об отце из уст вшивых соседей-алконавтов, чокающихся гранеными стаканами со своими зеркальными отражениями. Хватило бы на увесистый том, но в вкратце биография Степана Алексеевича такова: однажды в подростковом возрасте он украл на вещевом базаре какую-то ерунду, не попался, украл еще и еще, потом все же попался, но простили… В школе Степа отбирал у октябрят завтраки, бил кого-то, однажды на него заявили в милицию, но тут нарисовалась Степина мама, упала на колени перед милиционерами… Сцена была еще та. Но – опять простили. Степка добра не помнил, продолжал свои деяния, снова милиция, снова мамка на коленях… Хрен Степке – не простили… Дальше- колония для малолетних сроком на пару лет, выход на свободу, вновь воровство, грабежи… Когда только успели Витеньку зачать? И какого черта Витина мама связалась с бандюком? Степан Алексеевич оборзел до потери пульса, ему уже было наплевать, где он будет через неделю – на нарах или в переулке «обрабатывать» очередную жертву. Наконец, случилось то, что и должно было когда-нибудь случиться – Степана убили. Во сне. Прямо на шконке. Пока никто не видел. Склеил ласты, как говорит нынешняя молодежь, и кони двинул, как выражаются в местах не столь отдаленных. И ты, дядя Витя, судя по всему, ласты склеишь. Чувствуешь ли ты, как немеют ноги? Ба, да ты уже и забыл, когда в последний раз раздробленные косточки давали о себе знать! Вот оно, брат, обморожение. Успокойся, пока все не так страшно, не накручивай себя, просто побыстрее двигайся. Помнишь: «Основа жизни – движение»? Следуй этому мудрому девизу, и, глядишь, тебе тогда отрежут всего одну ногу – вместо двух. А если повезет, то и парочкой пальцев отделаешься.

Послушай, педагог любезный, а когда же покажется проклятый санаторий, а? Матерь Божия, они что, не могли его поближе к главной дороге построить?! Это только у нас, в нашей славной кретинской стране, так могут, потому что всегда в ней находились бараны-любители все усложнять… кто злиться? Я злюсь?! Дядя Витя, я пока еще не злюсь, а пар выпускаю! А вот кто у нас нервный, так это вы, Виктор Степанович, и не спорь. В конце- то концов, мне ли не знать? Помню, годика три назад, во время педсовета вы дали волю гневу. Ай, как вы орали! Еще бы, – какому мало-мальски соблюдающему честь педагога человеку понравятся условия, принуждающие детей к явной эксплуатации? У тебя слюна текла по подбородку – до того ты был взбешен и абсолютно за себя не отвечающим, хотя, признаю, логика твоих суждений и сыплющихся на коллег аргументов ни разу не нарушилась. Бедные старушонки, за тридцать лет работы в школе, наверное, никогда не видели подобных психов. И, заметь. Никто даже слова не вякнул – они точно спасовали перед твоим неистовством. Все наивно полагали, что ты умеешь проявлять только трогательное обаяние – ан нет! Думаю (и ты согласишься со мной), взрыв негативных эмоций ужаснул этих глупых куриц и попросту сломил всяческое сопротивление. Ай-яй-яй! И этого человека я недавно называл благодетелем! Тебе самому не мерзко? Хотя тогда, на педсовете, ты был, бесспорно, прав, а вот кто придумал отправлять учеников заниматься ремонтом помещений мэрии – это вопрос. Видимо, это своеобразный учительский поцелуй в зад мэра. Одним словом, убожество…

… Так. Не понял. Команды «отдыхай» не было. Устал? Ну, отдохни. Пять секунд. Знаю, знаю, холодно, потому и советую не задерживаться.

После небольшой передышки Виктор почувствовал – что-то не так. Нет, с ногами как раз дело обстояло более-менее неплохо – если в данной ситуации уместно такое определение. Закавыка вышла с руками, с этими конечностями, которые и сделали из обезьяны человека, помогли ему изобрести колесо, порох и гребаные автомобили, чтобы приличные люди потом ползали по тайге с поломанными ногами и мерзли, как распоследние волчары. Какой позитив, мать его! Аж зааплодировать захотелось, но – увы! – мышцы трицепсов свело донельзя, и теперь приходится наяривать по белой дороге (где хоть бы какая тварь показалась), стиснув зубы.

И тут взвыли ноги. Холод, до этого успокаивающе, можно сказать, анестезирующе действуя на крошево из костей в мешке из плоти, повернулся-таки к Виктору задницей. Теперь этот поганец лобзиком проходит по несчастным конечностям, свербя мозг и сводя челюсть. Но, не смотря на дичайшую боль, Виктор и не подумал остановиться. А на хрена? Созерцать торчащие на коленях бугры, которые красноречивей любых умников-врачей говорят, что у тебя не просто открытые переломы, а настоящий фарш из костей и мяса? Увольте. Забей и шевели попой… Между прочим, не находишь, что уже смеркается? И вообще…

Где-то хрустнула ветка. Виктор замер, боясь вздохнуть. Неужели, неужели?!.. А ну как показалось? Скорее всего – показалось; снега свежего кругом полно, вот он и хрустит под тобой, дядя Витя, а изнервничавшийся рассудок подкидывает тебе версию, что ты не один…

Опять хруст сухостоя. Э, нет, братцы, какой же это глюк? Так реально, так живо, ибо звук издавало существо живое, и тогда Виктор заорал изо все сил:

– Эй! Помогите! – Он вновь застыл. Тишина. Как в могиле. Виктор, сощурившись, вглядывался в прикрытый тенью лес по левую стороны от себя.

Хрен там, Виктор Степанович, а не спасение. Белка, поди, проскочила, а ты уже и орать. Или – вот умора! – глухонемой лесник. Или…

В теряющие надежду мысли ворвался новый звук. Он катился с той стороны, откуда приполз Виктор, и этот звук он не мог перепутать ни с чем – так выли волки. Учитель истории провинциальной школы никогда бы не мог подумать, что человек с развороченными ногами способен на такую прыть, какую развил он.

Уже через минуту пот заливал глаза, стекая из-под шапки; боль в голенях и мышцах рук отступила на задний план; снег летел в разные стороны – Виктор ускользал от смерти, решившей ускорить развязку. А первому вою уже отвечал второй, и звучал он намного ближе и именно с той стороны, откуда, как заблуждался Виктор, на него вышло спасение. Если считать волчьи клыки спасением от более медленной и тяжелой гибели, Виктор выбирал последнее. Правильно, кому понравится, если его будут есть живьем?..

Слева мелькнула тень, серым пятном размазавшись по лесному пейзажу. Ни блеска звериных глаз, ни рыка из голодной глотки – зловещая тишина, пугающая до бессилия. Виктор не хотел подыхать в безмолвии, которое скоро нарушится хрустом его костей и скулёжом тварей, кои вот уже не одно тысячелетие бродят по планете, выискивая и вынюхивая – воистину повелители мира…

Чуть ли не под самым ухом взвыла одна из тварей. Господи, сколько же их? Виктор бросил взгляд через плечо, хотя знал, что оглядываться нельзя, оглядка – это очко в пользу алчущей гибели. А она пятном на белой дороге приближалась сзади. Каких-то метров сто отделяло ее от вожделенной добычи, но она не спешила, а с боков уже смыкались ее челюсти, и волчий клич впереди дал понять – ловушка захлопнулась. Игры кончились.

…Невероятно ослепительная вспышка позади заставила светится девственно чистый снег, словно сам Спаситель снисходил с Небес, дабы одним мановением руки прогнать зверя. И взгляд, брошенный назад, убедил Виктора в этом, ибо то действительно было спасение, но не с небес, а из мира телевизоров, мобильных телефонов и всего того, что было создано руками человеческими, но без длани Господней – Виктор верил – не обошлось. Приближался автомобиль, и свет его заставил всех лесных чудовищ отступить и ворчать в напрасной злобе там, где напрочь отсутствовала цивилизация.

И вот тогда Виктор зарыдал.

Конец карьеры Вольдемара Пичугина

Рекламная пауза завершалась. Вольдемар отхлебнул напоследок из именной расписной кружки с логотипом своей передачи (и с собственным портретом, естественно, как же тут было не удержаться?) и приказал себе настроиться. Необходимо вновь забыть про уютненький особнячок в Италии, про «мерседес», про бутылочку изысканного винца родом оттуда же, откуда и особняк, и начать ненавидеть всю эту Европу, ненавидеть люто, неистово, до оргазмического припадка, потому что только тогда люди по ту сторону экрана поверят всему, что он тут сегодня наплетёт; ненависть должна гореть в его глазах, срываться с губ завуалированными фразами, сквозить в его жестах… Это даже не игра, не актёрское лицедейство, здесь всё должно быть по-настоящему, не дай-то Бог, где он опрофанится.

– Серёжа, что там у нас дальше? – поинтересовался Вольдемар у редактора.

– Видео с росгвардейцем, который пинает пожилую женщину, – отчеканил тот. – Ну, понимаешь, надо как-то так это всё выставить…

– Всё-всё, я понял! – раздражённо перебил главный ведущий (и автор) ежедневной передачи «Пичугин лайв».

Иногда ему подбрасывали материал, который, прямо сказать, совсем не делал чести власть предержащим. Материал гнусный, потому что правдивый, и его, казалось, никак не обработаешь, подобно тому, как скульптор отсекает от камня всё лишнее. Но Вольдемар Пичугин не зря имел особняк в ненавистной Европе и автомобиль немецкого производства, поскольку владел речью лучше, нежели скульптор владел своим резцом. Полицейский бьёт беззащитную пожилую женщину – это, конечно, перебор, но на таких вот переборах Вольдемар и сделал себе имя (и сколотил неплохой капиталец).

– Пять секунд до эфира, – прогундосил редактор.

Так. Собраться. И лицо позлее, зритель это любит. И без перехода:

– Уже сутки по просторам Интернета бродит вот такое интересное видео… Покажите нам его, пожалуйста.

И снова замелькали кадры, уже изрядно поднадоевшие, даже вызывающие зевоту, но при этом ещё и праведный гнев – двое дюжих росгвардейцев в полном обмундировании ведут затюканного, запуганного паренька, и тут им навстречу выходит из-за кадра тётенька, тихим, нежным голоском вопрошает, мол, а куда вы этого молодого человека ведёте, за что вы его, и дальше следует удар – мощный, профессиональный, отработанный, и тётеньку отбрасывает назад метра на три, она падает на спину на асфальт, и тут же видео обрывается. Дальше – геморрой Вольдемара: как-то обелить этого дебила-силовика, отмазать его, оправдать.

– Казалось бы, ситуация очевидная, да? – вздохнул Вольдемар. – Вроде бы всё ясно. Но это только на первый взгляд. – Он облизнул пересохшие губы. Вот оно, сейчас. – Давайте посмотрим ещё раз сам момент удара. Смотрите, эта якобы беззащитная женщина заступила дорогу силовику, все видят, да? У служителя закона, заметьте, приспущено забрало на его шлеме, плюс его внимание поглощено нарушителем, которого он с напарником сопровождает в автозак. И тут появляется эта дамочка. А теперь я попрошу наших техников замедлить этот момент. – Техники, конечно, выполняют просьбу ведущего, они, как и сам Вольдемар, натасканы не хуже. – Смотрим внимательно: она бросается на росгвардейца, и в этот же момент росгвардеец делает широкий шаг! Это не пинок, господа! Это, оказывается, просто такое неудачное стечение обстоятельств! Мягкая куртка женщины пружинит от ноги росгвардейца, и женщина отлетает назад. Остальное, как не трудно догадаться, довершает земная гравитация. И раз уж речь зашла о законах природы, рассмотрим ещё один момент. Отмотайте, пожалуйста, ещё раз назад. А теперь добавим увеличение. – Ай, мастера трёхмерной графики молодцы, постарались, не поленились! Изображение надвинулось, показывая какие-то светящиеся горошины, целую кучу горошин, окружённых полосками. – Дамы и господа, перед вами атомы куртки женщины и атомы сапога силовика! Смотрите, атомы берца росгвардейца приближаются к атомам куртки, но электроны, находящиеся на внешней оболочке атомов, начинают отталкиваться друг от друга! Они не могут физически контактировать друг с другом! Сила, с которой отталкиваются электроны, очень велика, поэтому по-настоящему этот росгвардеец даже не коснулся этой женщины! – А теперь коронное, заветное, за что его так любят и ненавидят: – Так что советую всякой либерастической мразоте помолчать, если они ни хрена не смыслят в физике частиц!..

Внезапно редактор, который восседал перед ним у противоположной стены, начал жестикулировать, скруглив испуганно глаза. Какого хрена, спрашивается? Вольдемар всё делал и говорил правильно, как всегда, и никакого регламента своей же собственной передачи не нарушил.

– Так что, как видим, весь этот вой, поднявшийся в сети по поводу данного инцидента, всего лишь отрыжка либерастни самого дурного толка!..

Редактор уже подпрыгивал на месте, скрещивая перед собой руки – мол, стоп, завязывай!

– А пока идёт очередная реклама, вы, уважаемые зрители, обмозгуйте ещё раз всё, что вы только что услышали, и делайте соответствующие выводы. – Он отодвинулся от студийного микрофона. – Блядь, Серёжа, что за паника?! Всё ведь нормально!..

– Нет-нет, погоди, тут другое, тут вообще кабздец творится! Да ты сам глянь! – Серёжа замахал рукой, подзывая Вольдемара к себе, и тыкнул другой рукой в один из экранов перед собой. Вольдемар, недовольно кряхтя, выкарабкался из-за стола и подошёл к трясущемуся редактору.

На экране была толпа, состоящая как из простых горожан, так и из силовиков. Место действия определить было невозможно – всё мелькало, словно (а, скорее всего, так и было) снимали с телефона.

– Опять митинг! – сплюнул Вольдемар. – И хуй с ним, у нас пока есть материал. Но ты обязательно возьми…

– Какой митинг?! Ты послушай! – Серёжа завозился, делая погромче.

– …разделилась и направилась к зданию Государственной Думы, и как уже упоминалось ранее, их сопровождают отряды ОМОН, перешедшие на сторону митингующих. Напоминаем, что около двух часов назад огромные скопления людей собрались на Красной Площади, и уже через несколько минут часть толпы ворвалась в Кремль. По пока непроверенным данным, убит министр иностранных дел Российской Федерации Сергей Ковров, пресс-секретарь президента Савелий Глинянников и захвачена в заложники Мария Макарова, исполняющая обязанности замминистра иностранных дел России. О самом главе государства пока ничего не известно…

– Че-ево, блядь?! – опешил Вольдемар. – Я сейчас не ослышался?

Серёжа мелко завибрировал:

– Переворот, Вольдемар! Майдан! Менты с народом пошли! Всю верхушку, к ебеням, загасили!

– Да это бред какой-то! Инсинуация! – взревел Вольдемар. – Какой, в жопу, переворот?! Ты, бля, думай, о чём говоришь!

– Нам пизда, Вольдемарчик! – заскулил редактор. – Мы ж… рупор… пропаганда мы…

– Завали хлебало! – взвыл ещё громче Вольдемар, чувствуя, как паника передаётся от редактора к нему. – Сядь на место! Щас мы эту лживую фейковую ново…

Совсем рядом, где-то в здании, прямо за дверью, раздался громкий хлопок. Затем ещё. И ещё. При этом каждый хлопок был всё ближе.

– Стреляют… – хныкнул Серёжа.

Вольдемар метнулся к своему рабочему месту, сбив по пути одну из двух камер на штативе, зашарил по столу. Свернул микрофон.

– Да где ж этот ёбаный телефон?! – прорычал он.

Телефона не было. Нигде. Поиски прервал удар, который распахнул дверь студии, и на пороге владений Вольдемара образовался незнакомый здоровенный бугай в деловом костюме, при галстуке. Ну чисто дипломат, только дипломаты не носят при себе пистолет, а у этого пистолет был.

– Здесь «Пичугин лайв» находится? – вопросил бугай таким тоном, как будто дорогу до библиотеки хотел узнать.

Серёжа странно булькнул, и не понятно было, пытался он ответить или это от избытка чувств. «Дипломат» уставился на него.

– Ты Пичугин?

Серёжа собрался с силами и ткнул пальчиком в сторону Вольдемара.

– Вот… он…

– Ясно. – Здоровяк вскинул пистолет и выстрелил в Серёжу. Грохнуло, на редакторский стол брызнуло тёмно-красным и чем-то белёсым, а самого редактора вышибло из кресла под стол. Бугай шагнул в студию и, перегнувшись через кресло, посмотрел на того, в кого он только что стрелял.

– Хуясе! – Он, лыбясь, подмигнул Вольдемару, который, обосравшись от всего случившегося, застыл на месте. – Голова, как гнилой арбуз разлетелась, прикинь! – Он качнул пистолетом. – Умеют же америкосы делать, а? «Магнум», ёпта!

У Вольдемара вырвался комариный писк из уст. Ему было глубоко наплевать на убитого Серёжу, на америкосов со своими «магнумами», на митинги и министров с президентом. До него дошло, что этот тип в костюмчике пришёл шлёпнуть его, Вольдемара Пичугина, а всё остальные лишь подвернулись под руку этому громиле.

– Где тут твоё рабочее место? Это? Я присяду, ты ж не против, верно? – Бугай уселся в кресло, которое ещё не остыло после Вольдемара, поёрзал, устраиваясь поудобнее. – Неплохо, однако! – Он протянул руку в сторону и поднёс к глазам… телефон Вольдемара. – Хуясе! Я, лично, себе такой позволить не могу! Живут же пропагандисты, сука! Ну, нихуя, я его себе заберу, тебе-то он уже, как ты понимаешь, больше не понадобится.