Ночь темна перед рассветом

Алина Ефремова

Ночь темна перед рассветом

Утро

Никто и не вспомнит день, когда Аня познакомилась с Викой, но это точно был конец лета. Сначала познакомились их дети, так, как обычно знакомятся дети. «Мама, это мой лучший друг, его зовут Сава», – сказала Викина дочь Влада после пяти минут игры с Савелием в песке. Мама Савелия, Аня, улыбнулась маме Влады, Вике, у них завязался разговор:

– Хороший песок завезли, – неуверенно произнесла Аня.

– О да, в этом году на районе везде хороший завозят, мы такой на дачу хотели, но дорого стоит даже за кило, а представляешь, сколько надо для целой песочницы? Этот песок называется «Артек», он белый, как на Мальдивах, правда? А то иной раз такой песок, будто прям в лесу вырыли, серый, знаешь, грязный, с камешками, – затараторила в ответ Вика. – Меня Вика зовут, давно вас на площадке вижу, вроде дети общаются, а мы никак не познакомимся, – она широко улыбнулась.

Высокая, статная, широкоплечая, с копной густых светлых волос, голубыми глазами и природным румянцем – настоящая русская красавица, из тех, что даже к старости остаются прекрасными.

– Очень приятно, Аня.

Аня много раз видела Вику на площадках, но как-то стеснялась завязать разговор. Вика была яркой, притягивающей к себе внимание, постоянно с кем-то громко болтающей, Аня всё не знала, как к ней подступиться, даже когда их дети начали играть вместе. Сама она была на голову ниже Вики, рядом с ней, казалось, могла абсолютно потеряться: худощавая, остроносая, миниатюрная, с тускло-серыми глазами и тёмно-русыми волосами, которые она всю жизнь называла «серыми», и подкрашивала то в каштан, то в чёрный.

Неожиданно для Ани Вика без всяких жеманств, широко улыбнувшись, сразу завела беседу, и от этого стало так легко и приятно, совершенно стёрлись границы, которые неизбежно отделяют двух малознакомых людей. Почувствовалось какое-то равенство, будто они стояли на одной ступени: две молодые мамочки, с малышами одинакового возраста, из одного двора; правда, Влада всегда была одета с иголочки, ездила на самой дорогой коляске, головка украшена сложными причёсками и красивыми бантиками пастельных тонов, а Анин муж, Антон, был человеком весьма прижимистым, постоянно повторяющим фразу «ребёнку это ни к чему», – хоть деньги у них и водились, строго подсчитывались и контролировались траты жены на себя и на сына.

– Класс, приятно, а вашему сколько?

– Вот два будет в феврале…

– А нашей вот уже два, но она просто очень хорошо разговаривает, уже фразами, поэтому обычно больше дают.

– Да, я заметила, и правда хорошо говорит.

– Мы ездили к одному нейропсихологу, у неё очень известный блог, Паленская, может, слышала? Ну не суть, в общем, ещё в год ездили, она такую классную консультацию провела, очень много рассказала про сон, про питание, развитие, дала комплекс упражнений, мы по нему занимались, мне кажется, это повлияло, хотя, может, и гены, мама Вовки, моего мужа, ты ещё с ним познакомишься, постоянно хвалится, что он в полтора уже стихи рассказывал. В общем, я тебе вышлю её блог, тебя как в инстаграме найти?

Аня нехотя дала ей свою страницу, которую она почти не вела: свадьба, море, роды, годик сына, с десяток фотографий памятных событий, смотрящихся уныло на фоне Викиных пяти тысяч подписчиков. Аня сразу получила ссылку на блог, заглянула, подумав, что неплохо было бы воспользоваться, Сава не говорил даже «папа» и «мама», только недавно пошёл, был очень маленьким и, казалось, отставал от других детей.

– В общем, если понадобится, я дам тебе прямой контакт, если писать на этот номер, приём будет стоить дешевле.

– Эм, дорого, наверное?

– Ну как, смотри, я ходила на её семинары – по три часа три дня подряд – это стоило пятнадцать тысяч, там тоже много информации, но, скажем, общего характера, а личный приём – это уже, конечно, непосредственная работа с твоим ребёнком… мне кажется, Савелию было бы очень кстати, – Вика оценивающе глянула на песочницу, в которой копошились дети, – такой приём десять тысяч, но это того стоит.

– Ой, очень дорого, муж, конечно, вряд ли согласится… но спасибо!

Вика с Аней поболтали о том о сём, разошлись; на следующий день снова встретились у этой же песочницы; через день увиделись на соседней площадке, выяснили, что в сентябре, всего через пару недель, их дети идут в один сад, обменялись телефонами. В этот торжественный день встретились в 7.40 на углу садика с двумя испуганными малышами, которые держали в руках букеты размером с них самих. Савелий с Владой шли за ручки, мамы кружили рядом с телефонами, непрерывно снимая всё на фото и видео.

Дверь группы неполного дня детского сада закрылась за спинами детей, мамы, взволнованные, с тяжёлым чувством первой разлуки в сердцах, пошли пить кофе в местную кфейню.

– Так стрёмно, правда? Кажется, мы волновались больше них! – сказала Вика, пригубив чашечку миндального латте.

Аня заказала фильтр-кофе, круассан с лососем и сидела в ожидании своего бодрящего напитка:

– Да, очень переживаю. Если они заплачут, нам же позвонят?

– Надеюсь, нет, – Вика нервно хихикнула. – Ты во сколько своего забирать будешь?

– Блин, не знаю, а во сколько сказали?

– Можно сразу в двенадцать, но психологи советуют начинать постепенно, ребёнок должен привыкнуть. Пока они воспринимают сад больше как игровую комнату, ещё не понимают, что теперь будут там оставаться до обеда. Хотя, может, мы и не будем… посмотрим, как Владушке садик, если не понравится, я решила, что ходить не будем, зачем травмировать психику ребёнка, можно пойти попозже, в два с половиной или три, уже в младшую группу.

– Да, наверное, ты права… Так во сколько мы?..

– Я думаю, нужно через час забирать.

– Ну давай через час…

Так завязалась не то чтобы дружба, скорее приятное знакомство, приятельство. Вика знала весь район – и её тоже. Она со всеми была в хороших отношениях, помнила не только всех детей по именам, но и чем они переболели за все годы, кто на какие кружки ходит, кто где отдыхал, кто что любит.

Вика была полностью погружена в материнство, о чём ни спроси, она знала совершенно всё: где и в каком магазине начинаются скидки, чтобы весной купить одежду на следующую зиму; где лучше купить конструктор, а где велосипед; знала всё про прививки, лекарства, вирусы; у неё были контакты «хороших врачей» всех направлений во всех больницах; на любой вопрос, касательно детей, отвечала: «О, вот у моей подруги/знакомой/сестры было точно так же, сейчас расскажу…»

Вика была полезной и очень приятной знакомой; во всех спорах относительно детей (о боги, пожалуй, самые жаркие споры) никогда не продавливала свою точку зрения, не скатывалась в агрессию, ловко находила компромисс. Стоило градусу материнской беседы повыситься, тут же говорила: «Ну конечно, лучше мамы никто не чувствует, как надо!» Это было приятно. Она не лезла в личную жизнь, но и не рассказывала о своей. В минуты уныния Вика искренне помогала сочувствием и советом. С ней можно было обсудить новинки кино, ютюба, политической и социальной жизни страны.

Она чутко относилась к своей дочери, бесконечно читала различных психологов, проходила курсы материнства, водила Владу к самым передовым специалистам Москвы на «развивашки»; казалось, Вика так же чутко относилась ко всем вокруг себя, предлагая помощь, даже если самой было тяжело; всегда помогала советом, если просили; всегда ласково обращалась к детям других женщин.

Спустя год Аня поразилась, что на день рождения Влады мама Вика заботливо упаковала небольшие подарочки всем приглашённым деткам и положила их в подарочные пакетики с надписью «день рождения Влады» вместе с бутылочками воды, которые были как нельзя кстати на детском празднике.

Аня была совсем другой. За два года материнства она ни с кем не познакомилась. Иногда, встречая одни и те же лица на площадке, она здоровалась и перекидывалась дежурными фразами, но дальше почему-то не заходило. Постоянно смотрела на компании мам, беспечно болтающих, пока их дети резвятся вокруг, и всегда им немного завидовала, не понимая, что с ней не так.

Ладно, когда катаешь коляску, познакомиться не так уж и просто: ты же постоянно ходишь, не будешь же бежать за какой-то мамой с криком «постойте, давайте поболтаем», хотя, конечно, можно было завязать беседу в очереди у кофейной палатки в парке; вроде таких моментов было с десяток, но каждый раз Аня смущённо отводила взгляд, а если кто-то с ней заговаривал, почему-то отвечала дежурными фразами, словно нехотя, отбивая у случайной собеседницы желание продолжать общение.

Когда дети подросли, подходящих для знакомства моментов стало намного больше, и вроде бы Аня правда старалась быть приветливой и милой, но почему-то дальше пары фраз не заходило. Не то чтобы это её сильно огорчало, нет, просто в душе всегда теплилась надежда, что она найдёт в этом, новом для себя районе если не подруг, то хотя бы знакомых.

Вика стала её проводником в чудесный мир какого-то будто общего материнства, женской дружбы, даже «сестринства», в котором каждая мама могла найти поддержку, отдушину, жилетку, чтобы поплакаться, и товарища – посмеяться. «Это Света и Эля, это Инна и Макс, это Платон и его мама Даша и папа Лёша», – бесконечно знакомила она Аню с родителями и детьми района.

«Голова кругом, и как я всех запомню?» – удивлялась Аня, а через пару дней завела заметку в телефоне «Дети и их родители», куда записывала все имена, а напротив – номера телефонов и какие-то опознавательные знаки, например, «рыжая макушка, красные шорты, познакомились на фонтане».

Когда её приветствовал кто-то из новых знакомых, начиная с ней вечную беспечную болтовню, Аня улучала момент, чтобы заглянуть в заметку. «А, точно, это же Даша и Лёша, ой, у неё ещё второй ребёнок старший, надо спросить, как его зовут, и не забыть записать», – думала она.

***

Сквер на улице Симонян. Почти два года Аня проносилась мимо него, Савик был пристёгнут в коляске, чтобы не выскочил на ходу при виде детских площадок; они шли в ближайший парк и терялись в тени его древних дубов или в соседний лес и гуляли меж сосен, источающих пряный аромат зноя летом и опавших запревающих в снегу иголок зимой.

Они кормили белок, кидали камешки в пруд, катались на парковых каруселях, иногда брали машину у папы и уезжали гулять в дальние московские парки… Сколько же парков было в Москве и какие красивые они стали в последние годы! Ане казалось, что начни она гулять в сквере рядом с домом, её и без того ограниченная жизнь, полностью подстроенная под маленького человека, окончательно замкнётся в петле бесконечных одинаковых дней.

После знакомства с Викой оказалось, что сквер – это целая жизнь. Микросоциум, весёлое местечко, постоянно бурлящее жизнью. Тут ведутся бесконечные вереницы разговоров; играют и дерутся дети до самой ночи; рождаются их младшие братья и сёстры; встречаются вечерами и перекидываются парой слов добрые знакомые; проходятся перед сном с новорождённым в коляске; занимаются спортом на турниках или грызут семечки под пивко на лавочках.

Тут в магазине аквариум с мутной водой и полудохлыми карпами, на которых пацанята глядят каждый день как на какое-то чудо, забравшись на забор. Раньше у неё был только Савелий, а теперь Макс, Матвей, Марк, Кузя, Влада, Ника, Анечка; все такие смешные и родные. «Как из чудесных детей получаются такие отвратительные взрослые?» – недоумевала мама Аня, глядя на какую-нибудь хамоватую кассиршу в «Пятёрочке» или пропойцу, топающего с авоськой от скамейки к скамейке в поиске собутыльников. «Они такие чистые, светлые, волшебные, вот бы подольше такими оставались!»

Тут узбекский магазин с лавашом, хачапури да орехами с сухофруктами, которые дети делили между собой: оторвёшь горячий кусочек хачапури, обжигающий пальцы через тонкий целлофановый пакет, а за ним тянется ниточка сыра, забавно повисая на детском подбородке.

Зимой сквер залит ледяным ярким светом, на котором всё искрится и сверкает, летом он укрывает от зноя сенью раскидистых деревьев, осенью усеян пёстрым ковром опавшего клёна, а весной кружит голову пением прилетевших птиц, напавших на подготовленные детьми кормушки и скворечники.

Здесь «Пятёрочка», почта, банкомат. Тут медленно прохаживаются старушки, кудахча: «Ох, какие славные детки, какие малыши, как я люблю деток!» Так пересекаются жизни: очень старая и совсем новая, незнакомые друг с другом жизни, становящиеся чем-то единым на этой тропинке.

Два с половиной года они с мужем Антоном жили здесь, но Аня никогда не знала района: дорога до парка, дорога до метро, дорога до магазина. Она терялась во дворах, и так интересно было знакомиться с людьми, которые выросли тут и рассказывали о временах, когда этот район был совсем другим: заброшенным, усеянным ветхими пятиэтажками, разбитым и тёмным; самая окраина города, за десятилетия ставшая одним из самых дорогих и комфортных для жизни мест.

Два с половиной года прошло, и для Ани началась новая история – про какую-то старую, словно забытую Москву времён её бабушки и тихих рассказов о том, как она была молодой; с соседями общались всем домом, отмечали вместе все праздники, ходили в походы, подменяли друг друга в очередях за молоком и колбасой. Сейчас ведь все привыкли, что Москва – это город, где соседи не знают ни лиц, ни имён друг друга, а тут вдруг сквер на улице Симонян, со своим добрососедством и простой человеческой жизнью, которую хочется воспевать, радоваться каждому её дню.

Это была новая для Ани история про походы в гости, про детские праздники, про совместное празднование Нового года, празднование лета, новой жизни их маленьких детей. Про их с девочками планы и разговоры: как они будут меняться, выходить из декретов, разводиться и снова выходить замуж, как дети будут взрослеть, влюбляться, пропадать во дворах и избегать сквера на улице Симонян, чтобы не попасться на глаза с сигаретой в зубах очередной «подруге своей мамы». Аня полюбила этот сквер с его обитателями, полюбила мам как подруг, а их детей – как своих собственных.

Так, улица Симонян, которую прежде можно было назвать «каменными джунглями», – вся утыканная неказистыми многоэтажками начала двухтысячных да величавыми новостройками со стеклянными окнами «в пол» в районе, который никогда ей не нравился (до замужества Аня жила на красивой исторической Фрунзенской и всегда мечтала вернуться обратно, но они переехали в квартиру погибшей бабушки мужа), – эта улица стала для неё центром города, сквер – центром улицы, а они с детьми – центральным персонажами этой городской пьесы.

Аня всегда пробегала мимо сквера, а теперь так рада была его месту в своей жизни, перед сном, улыбаясь, желала, чтобы всё так и оставалось, особенно когда в их общем с девочками чате WhatsApp кто-то писал: «Знаете, девочки, я вас так люблю, правда, и так благодарна, что мы все с вами знакомы и наши детки так дружат».

***

Никто не помнит день, когда они познакомились: он пошёл гулять с дочерью и она вышла с сыном. Савелий и Влада бегали на площадке, их родители поздоровались, представились, обменялись парой дежурных фраз и разошлись.

Муж Вики – Вова: приятный в общении, очень просто одетый, коренастый парень, на пару лет старше жены. Кучерявые чёрные волосы, сутулость, белоснежные зубы и широкая искренняя улыбка – внешне он был абсолютной противоположностью жены, но с первых минут общения становилось понятно, почему они сошлись: Вова сразу располагал к себе, смешно шутил, рядом с ним сразу возникало чувство, будто вы давно и близко знакомы, сразу улетучивалось стеснение, которое возникало у Ани при общении с незнакомыми мужчинами. Он был словно её старым одноклассником, другом детства, парнем из соседнего подъезда, с которым ты когда-то прошёл огонь и воду, лазая по чердакам, бегая на перегонки по тепловым трубам и прыгая с тарзанки в местный маленький пруд, в котором когда-то купались все подряд, а теперь детям не разрешают даже подойти близко.

Так они начали общаться. Антон, муж Ани, никогда не гулял с ней и ребёнком, а Вова всегда брал на себя малышку Владу, когда возвращался с работы; часто ребята гуляли и все вместе, к ним присоединялись другие родители, много заботливых молодых вовлечённых отцов, смотря на которых Анино сердце наполнялось радостью за поколение новых людей и в то же время горечью за то, что муж не разделяет с ней стремительно ускользающие моменты Савиной нежной и трепетной детскости.

Между Вовой и Викой сохранилась едва уловимая, но искренняя нежность, такая бытовая, привычная, семейная, но живая и цветущая, словно они, несмотря на годы вместе, быт, ребёнка, всё ещё были влюблены друг в друга, хоть и привыкли к этому. На секунду они останавливались, чтобы обменяться коротким поцелуем в щёку, он запускал пятерню крепких пальцев в густые светлые волосы своей жены, притягивал её к себе и целовал в макушку, она трепала его мальчишеские кудри и обнимала за плечи. В этих жестах было что-то очень сокровенное и одновременно простое, братско-сестринское, нежели супружеское, но при этом очень юное, словно они сами были подростками.

А может, так и было, может, молодость – это не только время до двадцати пяти, до детей, до работы, до обязательств, может быть, это и правда просто состояние души, которое человек способен пронести через годы? Аня смотрела на них и радовалась, ей казалось, что и четверть века спустя они, уже с почтенной сединой в волосах, будут точно так же звонко смеяться, улыбаться во весь рот, громко рассказывать смешные истории и ловить стремительных внуков, чтобы поцеловать и отпустить в их шумную суетную жизнь, где приключения в каждом сугробе, каждой луже, горке опавших листьев, в запутанных летних тенях деревьев, через которые можно прыгать как через опасные расщелины.

Вика рассказывала, что они с Вовой неразлучны с начальной школы:

– Я и не помню себя без него… с первого класса мы сидели за одной партой, сначала по-детски дружили, а уже классе в шестом начали встречаться, потом расходились раза три и окончательно сошлись уже на втором курсе университета. Я уже и не помню всех подробностей наших отношений, мы ещё так молоды, но, кажется, столько не живут, – со смехом рассказывала она как-то раз Ане. – Мы были детьми, а теперь у нас ребёнок, и очень хотим ещё мальчика, жизнь, конечно, удивительная штука!

– И правда удивительная! – искренне восхитилась Аня. – У нас всё совсем по-другому, мы познакомились шесть лет назад, начали встречаться, Антоша сразу захотел детей, но я ещё училась в университете, хотела поработать хотя бы пару лет, да и жить нам было негде, пока жива была его бабушка, мы жили с его родителями, не хотелось строить семью в чужом доме…

– Конечно, не хотелось, мы сразу после школы съехали, сначала снимали комнату, потом однушку, потом купили нашу квартиру, но всё в рамках этого района, Вовкины родители живут в доме у парка, знаешь, где ателье и «ВкусВилл», поэтому нам легко иногда оставить с ними Владу и провести время вдвоём, – перебила её Вика. – Прости, прости, ну рассказывай.

– Ну-у-у, собственно, так и было, он всё равно настаивал на ребёнке, он же меня старше на семь лет, он хотел уже семью. Мне пришлось согласиться, но у нас несколько лет не получалось, был тяжёлый период, он обвинял меня в том, что со мной что-то не так, анализы, доктора, лечение, кажется, я занималась не своей жизнью, а пыталась создать чужую.

– Блин, прости, но, может, проблема была в нём, а не в тебе?

– Да кто его знает… в чём. Когда умерла бабушка, мы год сдавали эту квартиру и откладывали деньги, а потом их же вложили в ремонт и переехали, и в первый же месяц я забеременела Савушкой. Знаешь, мне кажется, просто до этого было не время для детей, может, я переживала из-за его родителей, может, просто не хотела, я не знаю…

– Да уж, судьба, не иначе. Всем руководит судьба. А кем работает твой муж?

– Ой, – Аня явно смутилась, – ну-у-у, как бы тебе сказать… он политик…

– Чиновник?

– Нет, не совсем, по образованию он юрист, работает в штабе Калинина.

– Калинина?! – брови Вики поползли вверх.

– Ну да. Он юрист там. Главный юрист.

– Ого, это интересно. Ну ладно, слушай, пошли за детьми уже…

***

Сава и Влада родились в хорошем московском районе: раньше вокруг были сплошные пятиэтажки и парк, в который никто не заходил, потому что каждый год милиция находила там парочку трупов, теперь же сплошные новостройки, в парк приезжают семьи со всех концов города: кататься на лодках по красивому пруду с островком, на сверкающих огнями шумных аттракционах, есть сладкую вату и солёную кукурузу, обедать в кафешках, разбросанных по всей территории.

Раньше сквер на улице Симонян к концу лета зарастал бурьяном, а на лавочках денно и нощно дежурили пьянчуги, словно приросшие к этим лавочкам. Тускло горели несколько фонарей, отвоёвывавшие у ночи круглые островки света. Все местные с восходом луны сторонились этого сквера. Теперь же всё было как с картинки, даже поверить сложно: разбитый асфальт сменился на дежурную плитку, снесены были низкие, чугунные, извечно грязные заборчики, заменены все лавки, урны, фонари и детские площадки, а возглавлял сквер красивый фонтан, по ночам освещаемый разноцветными огнями, – любимое место летних игр всей местной детворы.

Раньше у шоссе был продуктовый рынок и старое предприятие со ржавой трубой, коптящей небо, а теперь – элитный жилой комплекс. Вова помнил район настоящим, Аня увидела только новое его лицо, об этом они и разговорились как-то раз одним промозглым ноябрьским вечером.

Морось будто застыла в воздухе, пробирая влажной прохладой до самых костей, дети сходили с ума, то гоняя мяч, то играя в догонялки на площадке, счастливые, разгорячённые, по уши в грязи, – они никогда не замечали погоды, одинаково радуясь и туману, и лужам, и снегу, и палящему зною. Компания из нескольких родителей стояла, наблюдая за всем этим весельем, все оживлённо что-то обсуждали, смялись, периодически принимали участие в играх с детьми.

– Да ты что! Подумать не могла, что здесь всё так было!

– Да, представляешь? А видела подземную парковку у семнадцатого дома? Там, где табачный магазин и «Инвитро»?

– Да, видела вроде.

– Ну не суть, там рядом ещё детская площадка есть. Так вот, мало кто знает, но когда-то давно на её месте был храм, точнее, там история какая, смотри. Храм этот был построен ещё при царской власти, тут село какое-то было, и вот то ли в честь победы в Первой мировой, то ли ещё какая дата была, я уже не помню, построили храм. Потом Советы всё это дело прикрыли, и в стенах храма учредили музыкальную школу, но когда всё пришло в упадок и школа закрылась – вокруг понаставили каких-то гаражей, всё тупо заросло. Он уже и на храм-то не был похож, выкрашен зелёной краской, только формой отдалённо храм и напоминал: два помещения буквой «Т» да остатки невысокой колокольни, почти полностью разрушенной, – стенки одни торчат полые. В общем, когда эти дома вокруг строили, в начале двухтысячных, решили его снести, и православный народ стоял тут с плакатами, кидался под бульдозер. Да ты не бойся, – усмехнулся он, – никто не погиб, снесли его и парковку сделали. Я много местных ребят знаю, но половина даже не помнит это здание, а кто помнит – не верит, что это храм был. Так, говорят, барак какой-то стоял – и всё, но это точно так было, мне эту историю дед ещё рассказывал… когда сносили, он как раз и хотел его снести, он атеистом был, коммунистом, но это уже другая история. В общем, кореш мой живёт как раз в этом доме, и окна его выходят на парковку, там, прикинь, иногда люди забираются на крышу и молятся, – рассмеялся Вова. – Говорит: «Смотрю из окна, а там чувак бородатый крестится. А потом ещё один приходит – и так на все праздники церковные». Представляешь? – закончил Вова и улыбнулся во все свои тридцать два зуба.

– Интересная история, слушай, кто бы мог подумать.

– Ага!

Только он хотел ещё что-то сказать, как к нему подбежала дочка:

– Папа, папа, папуля, поиграй со мной, побегай с нами!

– Ну ладно, дочь, давай! – весело отозвался Вова… и вдруг как зарычит нечеловеческим рыком так, что вся детвора завизжала и бросилась врассыпную.

Аня рассмеялась. Вова подключил ещё папу Марка, и вместе они гоняли детей ещё минут сорок, пока все родители, окончательно околев, не решили пойти в сторону дома через сквер.

Туман осел на землю, стало совсем уже морозно, изо рта шёл густой пар. Дети бежали и ехали на самокатах впереди, а компания родителей шла за ними.

– Ты такой хороший отец, Вов! – искренне восхитилась Аня.

– Ха, я просто рано прихожу домой, – отшутился Вова, махнув рукой, – а Антон твой, что, совсем поздно приходит?

– Да, к сожалению, сейчас очень много работы.

– Ну да, понимаю, как завалят! Ну ладно, спокойно ночи вам, – он окрикнул всю толпу, они с Владой помахали руками, прощаясь, и ушли в сторону дома.