Три Толстушки: Книга Нехилых Перемен

Доктор, трепля безволосую грудь Канатова, говорил:

– Ты бутуз, пухлячок мой ненаглядный. У тебя мягкая и податливая грудь, круглый лысенький животик, узенькие плечи, неровные зубки, черные засаленные волосики, и глазки, тонущие в пышных щечках. Если бы не бледный цвет кожи, ты походил бы на девственного азиата из знатного и богатого рода. Я нахожу, что это отличная смена имиджа – радикальная и возбуждающая одновременно. Я тебе помогу стать желтеньким, мой цыпленочек.

Доктор Серж Гаспарян изучил сто наук. Он был очень серьезным человеком, но, как оказалось, имел такие личностные качества, о которых и сам ранее не догадывался. «Делу время, и каждая моя минута имеет определенную цену» – таков был девиз Сержа. Когда же случалось так, что с делами покончено, Гаспарян мог и развлечься. Но при этом он, оставаясь ученым и бизнесменом, всякий раз заранее выяснял, во сколько именно ему обойдется каждый час потехи. Если прейскурант устраивал Сержа, тогда он мог отправиться на ранчо к бедным приютским детям, стать единственным зрителем удивительных фейерверков, купить редкие коллекционные комиксы и фигурки их персонажей или посетить интерактивное шоу наивысшей пикантности.

– Вот, – сказал он Канатову, – вот, посмотри, голубчик. В этом флаконе бесцветная жидкость. Но, попав на какое-нибудь тело, под влиянием сухого воздуха она окрашивает тело в желтый цвет, притом как раз такого йодированного оттенка, который свойствен азиату.

Артист Канатов скользнул руками по своим бедрам, чтобы снять трико, и тут же расхохотался. Он успел забыть, что снимать больше нечего. Продолжая похохатывать, он натерся колючей, пахнущей угаром жидкостью.

Через час он сделался желтым, а доктор Гаспарян предложил ему свою спину в качестве подставки для ног – чтобы икры не терлись, и цвет получился бы равномерным.

Тогда вошел Иван Никитович со своим злосчастным попугаем. Дальше мы знаем.

Вернемся же теперь к доктору Гаспаряну. Если память ваша слаба, как сфинктер восьмидесятилетнего мужчины по вызову, это не беда. Не составляет труда напомнить вам, что мы расстались с Сержем в тот момент, когда капитан Конский увез его в черном лимузине. Или, может быть, белом. Хотя, скорее, в розовом. Обычно, чиновникам при дворе Трех Толстушек достаются служебные автомобили именного этого цвета.

Лимузин ехал по дороге и свернул за угол. Мы уже знаем, что артист Канатов не догнал его. Он гнался за стрелком-испанцем, стэнд-ап комиком Эдичкой «Это Не Я» Продолголимоновым и директором шоу-программы «Троянский Вирус». Кажется, он их догнал и сотворил что-то жуткое. Сложно сказать, что именно, но… В общем, едва ли вам еще представится случай встретить тех персонажей на этих страницах. Можно было бы помянуть их гибель минутой молчания, но, как персонажи сугубо вымышленные, едва ли они заслуживают подобных почестей. Поэтому просто забудем о них. Хорошо? Я рад, что нам удалось так быстро договориться. С вами крайне приятно иметь дело, не сочтите это за комплимент.

Итак. В салоне лимузина царил полумрак, столь милый сердцу, глазам и другим органам графа Конского. Очутившись внутри, доктор Гаспарян сперва решил, что рядом с графом сидит обычный безмозглый подросток и смотрит в окно своими висящими на ниточках глазами.

Конский молчал. Подросток тоже.

– Простите, не слишком ли много я занял места? – спросил доктор, поднимая шляпу и поджимая колени. – Я прекрасно осведомлен о том, что такое личное пространство и территория комфорта, поэтому, чтобы никто не чувствовал себя иначе, чем подобает по сложившейся в цивилизованном обществе…

Капитан перебил Гаспаряна:

– Заткни свой фонтанчик, глупенький. А если нет, то, боюсь, как бы до слезок не дошло.

Свет мелькал в тонированных окнах лимузина. Через минуту глаза привыкли к сумраку. Тогда доктор разглядел длинный нос графа, его полуопущенные веки и подростка, казавшегося чрезвычайно заурядным. У него была обычная мешковатая одежда, прыщавые щеки и кривые зубы в оставшейся на месте верхней челюсти. Единственное, что отличало юношу от сверстников, шатающихся по улицам, это размозженная голова, среди осколков которой поблескивала темная жидкость и обломки микросхем.

«Бедненький! – подумал доктор Гаспарян. – Переходный возраст – это всегда так тяжело. Нелепые комплексы, гормональный дисбаланс, неумение понять не то что чужих – своих мыслей, желаний и требований».

И снова обратился к Конскому:

– По всей вероятности, требуется моя помощь? Бедному ребенку нужен сеанс психоанализа?

– Батюшки, а я-то думал, что говорю на человечьем языке, – капитан опечаленно покачал головой. После этого он своим высоким голосом резанул воздух так, что чуть не срубил голову шоферу: – Тебе требуется заткнуться!

«Нет никакого сомнения, что это племянник одной из Трех Толстушек или молодой человек наследницы Софьи, – думал доктор Серж, радуясь, что не выходит на улицу, не вставив в ушные раковины беруши. – Он одет, как мальчик. Его везут из дворца. Капитан гвардии его сопровождает – ясно, что это существо мужского пола имеет некий вес в придворной иерархии. Да, но ведь Три Толстушки – единственные сестра друг друга, а детей у них нет. Стало быть, не племянник. А Софья – разве не воспитывается он в духе эмансипированного феминизма?»

Доктор терялся в догадках. Он снова попытался завязать разговор с Конским:

– Скажите: чем болен этот славный мальчуган? Неужели сифилисом? Я смотрю, у него, как будто нос провалился…

– Нет, у него дырки везде, где им быть не положено, – тихо ответил капитан, поняв, что Гаспарян едва ли умолкнет раньше, чем умрет.

– Вы хотите сказать, что у него желудочная язва?

– У него дыры в груди, голове, животе, спине и далее со всеми остановками, – сообщил Конский.

Доктор из вежливости не спорил.

– Бедный мальчик! – вздохнул он.

– Это не мальчик, а киборг-андроид пятого поколения, – сказал капитан голосом настолько высоким, насколько это требовалось, чтобы кварцевое стеклышко на золотых наручных часах Сержа пустило трещину.

Тут лимузин подъехал к дому Гаспаряна.

Капитан Конский с роботом на руках вошел вслед за доктором в дом. Серж принял их на кухне.

– Если это андроид, то что я могу с ним сделать? Я даже в молодости таким не баловался!

Конский молча вручил Гаспаряну письмо от Трех Толстушек, и все стало ясно.

Почтенный Иван Никитович, еще не оправившийся от утренних волнений, заглядывал в замочную скважину. Он хотел бы войти в кухню, стоя прямо, а не на четвереньках, но кексики с кислотой оказались сильнее, чем ожидалось. Они не давали ему принять надлежащую гордую позу. Иван Никитович видел капитана Конского. Его кожа меняла цвет, как шкура хамелеона, при этом то покрываясь шипами, то разглаживаясь. Глаза капитана вращались в орбитах независимо друг от друга, а из его рта то и дело показывался длинный раздвоенный язык. Так же Иван Никитович видел юношу, которому явно нездоровилось – из неестественно широко раскрытого рта молодого человека веером торчали перья и пара когтистых птичьих лап.

Сильный внутричерепной ветер кидал свинцовые шары от одного виска Ивана Никитовича до другого, и этот стук мешал ему слушать. Но он готов был поклясться, что все понял – проклятый многоцветный монстр в камзоле убил его любимого говорящего попугая с помощью куклы вуду. Теперь, сожрав попугая, кукла сама обретет голос! А затем, сожрав доктора, она сможет ходить и лечить себе подобных кукол. Так вскоре место всех людей займут куклы вуду. Чтобы не заскулить от ужаса, Иван Никитович заткнул свой рот своей же ладонью.

Прочтя письмо Трех толстушек, доктор Гаспарян заволновался.

– Как так – парадная форма одежды? Я же только позавчера сдал ее в химчистку – там как раз акция на стирку парадного была, – сказал он. – А по условиям акции стирка занимает не менее трех недель!

– Не колышет, – капитан Конский развернулся и решительно направился в сторону выхода.

– Да… но… – доктор развел руками. – Я постараюсь забрать свой парадный костюм завтра утром, но разве можно ручаться? Я не знаком с владельцем этой прачечной. Мне нужно изучить, каковы варианты подхода к нему и к его партнерам… в смысле, деловым партнерам. Я же не могу просто так прийти с улицы и сказать, что условия акции, на которые я согласился еще позавчера, сегодня меня уже не устраивают! Возможно, мне придется в обмен на любезность владельца прачечной предложить ему какие-либо свои услуги. Но может оказаться, что дело это небыстрое и потребует много времени. А еще, быть может, мое искусство окажется бессильным… Быть может, мне вовсе не удастся установить контакт с главным прачечником… Я боюсь… Такой короткий срок… Одно только утро… Я не могу обещать…

Конский прервал его. Приподняв одну бровь в полу-удивлении, он сказал:

– Это просто потрясающе, милок, насколько занудным может быть одно человеческое существо. Что ж, голубчик, приходи в рейтузах и со сломанным роботом. Мне даже любопытно посмотреть, сколько оттенков горя сменится на лицах Трех Толстушек.

– Да… но… робот? При чем тут робот? – опешил доктор. Он снова пробежался глазами по письму и тут же опечалился еще больше. – Черт! Постскриптум! Да кто их вообще читает, а? Я, конечно, все понимаю, но…

– Понимаешь, правда? – Конский покачал своей длинной и узкой головой. – Ой ли, малыш-докторчик?

– Я постараюсь, – лепетал Гаспарян. – Но поймите, это слишком ответственное дело, и после прачечной у меня едва ли останется хотя бы час времени…

– Увидимся завтра, я буду следить за тобой, – отрубил Конский и опустил бровь. – Если не подвернется ничего более возбуждающего, разумеется. Но посмотреть, как именитый петушок Серж Гаспарян одним ударом разбивает сердца Трех Толстушек и их наследницы, несомненно, прелюбопытно.

Иван Никитович, успевший изжевать свою ладонь до костей, отвалился от замочной скважины, как насосавшаяся пиявка – распухший и с кровью на губах. Хаотично перебирая ногами и руками, он пробрался в свою комнату, где к жердочке скотчем был примотан мертвый попугай. Напугавший его капитан Конский сел в служебный лимузин бирюзового цвета и уехал обратно во Дворец.

Андроид наследницы Софьи осталась сидеть на кухне, будто безнадежно ожидая горячего чая и хрустящего печенья.

Доктор проводил посетителя самыми грубыми и грязными словами, какие сумел вспомнить. Накричавшись вдоволь, Гаспарян отыскал стирателя-пыля-с-комиксов Ивана Никитовича и сказал ему необычно строгим голосом:

– Иван Никитович! Запомните. Я плачу вам за то, чтобы вы стирали пыль с моих комиксов. Но вам, судя по всему, нет дела до подобных пустяков и чудачеств старого доктора. Я дорожу славой мудрого человека, искусного доктора и хитрого мастера. Кроме того, дорожу своей коллекцией комиксов. Завтра утром я могу потерять и первое, и второе, но только не третье. Мне предстоит тяжелая работа всю эту ночь и утро. Поняли? – он помахал письмом Трех Толстушек. – Вы можете делать все, что вам угодно – шумите, стучите тарелками, делайте угар, сзывайте кур, ловите мышей и хоть трахайтесь с ними. Но! Когда я, обескровленный и уничтоженный, снова вернусь в свой дом, я хочу увидеть, что… НА МОИХ КОМИКСАХ НЕТ НИ ЕДИНОЙ ПЫЛИНКИ!!! Поняли?

Доктор Гаспарян был очень сердит.

Иван Никитович снова заперся в своей комнате.

– Странные вещи, очень странные вещи! – бормотал он, теребя пальцами свои седые усы. – Но я все понимаю… Все! Попугай, мармелад, китаец, кексики… кексики – очень вкусные, надо признать, кексики… хамелеон, кукла вуду и, конечно же, доктор Серж – это звенья одной дьявольской цепочки!

Чтобы не упустить нить конспирологического откровения, Иван Никитович решил написать письмо в Тайное Бюро Федеральных Агентств по Управлению Расследованиями. Пришлось писать очень осторожно, чтобы шариковая ручка от нажима не визжала по-утиному и еще на манер новорожденных опоссумов. Иван Никитович боялась потревожить притихшие свинцовые шары в своем черепе.

Прошел час. Иван Никитович писал так, словно получал от этого извращенное удовольствие. Он дошел до описания подозрительного азиата, который появился сегодня утром в спальне доктора Гаспаряна.

«…Они ушли вдвоем. Доктор вернулся с Королем Ящериц, одетым в форму дворцового капитана. С собой они привезли куклу вуду, ничем не отличающуюся от других кукол аналогичного назначения. Но азиата с ними не было, а из пасти куклы вуду торчали ноги невинно убиенного младенца. Куда делся азиат, я, конечно же, знаю – он… Все подробности я сообщу вам в условленном месте в условленное время в обмен на гарантию защиты меня как свидетеля и сумму в размере миллиона. В случае согласия, прошу трижды крикнуть совой и покакать, как черепаха.

С уважением,

Имени и Отчества по понятным причинам сообщать не стану.

Ваш Иван Никитович»

Вопрос о том, куда делся азиат, он же…

ПРОВЕРЬТЕ СВОЮ ПАМЯТЬ ПРЯМО ЗДЕСЬ, СЕЙЧАС И СОВЕРШЕННО БЕСПЛАТНО!!!

Доктора Гаспаряна очень волнует вопрос, куда же делся азиат. Но кто же скрывается под притворно-желтой кожей псевдо-азиата?

– вариант №1 – наркоторговец Сеткин

– вариант №2 – артист Канатов

– вариант №3 – Лучшая Подружка Трех Толстушек

Итак – правильный ответ: капитан Конский! Вы недоумеваете? Не беда! Да, это действительно правильный ответ, но на совершенно другой вопрос! Стало быть, ваша память великолепна как минимум на 110%! Поэтому вернемся обратно к доктору Гаспаряну – ему сейчас совсем нелегко.

Забронировав очередь в прачечной, доктор Серж постоянно вздыхал и даже немного плакал. Сперва его огорошила новость, что владелец прачечной в отпуске, и говорить ему придется со старшим администратором. Затем он принялся размышлять о своих взаимоотношениях с артистом Канатовым.

Доктор сердился и разговаривал сам с собой:

– Какая неосторожность! Я сорвал и отдал бутон своей девственности первому попавшемуся типу, и вот вам результат – не звонит, не пишет. Всем мужикам только одного и надо! Я превратил его в азиата, окрасил его в чудесную краску, сделал его совершенно уникальным для нашей эстрады артистом, и вот вам вся благодарность – я забыт! Я брошен! Я покинут! Ах! Ну как же я мог быть так неосторожен! Неужели же мне сложно было подождать, чтобы Канатов сводил меня в ресторан или хотя бы в кино, прежде чем отдавать ему самое дорогое – бесплатную трансрасовую операцию и мое сердце?

Очень велико было расстройство доктора Гаспаряна. Вероломность Канатова, затем эта парадная форма одежды… Кроме того, вчерашние волнения, десять лимузинов на площади Благоденствия, ни один из которых ему не достанется…

– Ужасное время! – воскликнул доктор Серж. – Почему? За что? Как мне довелось оказаться в самой дерьмовой точке этого гниющего времени?

Пытаясь погасить свою бессильную злобу, доктор стал заливать ее крепким алкоголем. Он пил из горлышка коньяк, запивал его виски и закусывал кубиками замороженного абсента. Но от этого злоба становилась лишь жарче.

– А тебя я сюда ваааще не звал, понял? – доктор попытался сфокусировать на андроиде свой взгляд, но это ему не удалось. Робот двоился, троился, усмехался и даже приплясывал.

– Тебе уже башку вскрыли – мало? Еще хочешь? Ножевые нужны? По огнестрельным соскучился? А ломом поперек хребта давно не перепадало? – брызжа алкогольной слюной, визжал Гаспарян.

Он не знал, какому осквернению подвергся андроид. Доктор не предполагал, что весь ущерб киборгу причинил один лишь наркоторговец Сеткин, считающий, что им руководят человек-пицца и заяц с двумя волчьими головами. Ему это было совершенно безразлично.

Доктор заткнул за пояс монтировку, взял в правую руку мачете, а в левую крупнокалиберный пистолет. Рассветное солнце летело в окно. Оно ярко освещало робота и пускало солнечных зайчиков через полированный ствол пистолета и отточенное лезвие мачете. Серж Гаспарян смотрел.

«Странно, очень странно, – размышлял он. – Я где-то видел уже эту отвратительную рожу… Ну да, конечно! Я видел, я ее узнаю. Но где? Когда? Этот подонок был живым, он… он.. он меня как-то поимел! Обсчитал? Подсунул порченый товар? Развел, как лоха? Хм… я был тогда недостаточно внимательным. Но впредь я буду супер внимательным. Слышишь, чертова кукла?».

Серж занес мачете над лопнувшей головой андроида и одним ударом разрубил пополам. Затем он отбросил мачете, взял пистолет обеими руками и давил на спусковой крючок до тех пор, пока запас патронов не иссяк, а тело робота не стало напоминать вид долины гейзеров с высоты птичьего полета. После этого Гаспарян допил все, что было, и принялся медленно дробить монтировкой оставшиеся детали куклы – шарнир за шарниром, узел за узлом, болтик за болтиком. Когда он закончил, андроид больше не напоминал юношу. Нет, теперь он походил на паштет с серебряными искорками.

Доктор Гаспарян с пьяным злорадством любовался результатом своей необыкновенной работы. И все время его не покидала мысль о том, что где-то когда-то он видел это же мерзкое существо во плоти. Особенно знакомыми ему казались глаза – даже вися на ниточках, они не утратили своего бессмысленного выражения… Серж смутно чувствовал, что этот взгляд не к добру – он пробуждал в нем неприятные чувства: ощущения униженности, публичного позора, бессильного гнева и, почему-то, неутолимого голода.

Доктор не выдержал и громко произнес:

– Сколько вас? Вы за мной следите? То, что случилось с тобой – это предупреждение всем вам!

Но робот молчал. Собственно, этого робота уже не существовало. Тогда доктор Гаспарян спохватился. Уже день на дворе, а администратор прачечной так и не перезвонил. К тому же андроид испорчен.

Медлить было нельзя. Серж принялся готовить свой захмелевший ум к серьезной работе. «Я должен сделать сверх хорошую мину при хоть какой-нибудь игре».

Иван Никитович дописал десятое письмо в Тайное Бюро Федеральных Агентств по Управлению Расследованиями – про первые девять он успел забыть. Пять минут он скучал, потому как кексики кончились и весь алкоголь выпил Серж. После его начали заново разбирать конспирологические мысли. «Зачем Гаспаряну парадная форма одежды на следующий день после гибели моего попугая? Уж не потому ли, что мой попугай был государственным деятелем…»

Стиратель-пыли-с-комиксов тихо подкрался к дверям спальни и заглянул в замочную скважину. Увы! Туда был вставлен ключ. Он ничего не увидел, но зато дверь открылась, и вышел доктор Гаспарян. Он был так расстроен, что даже не стал напоминать Ивану Никитовичу о комиксах.

– Иван Никитович, – сказал доктор. – Я тут внезапно понял, что все вокруг сволочи и подонки. Я устал, я ухожу.

– То есть… Куда это?

– Ухожу – это фигура речи, – Гаспарян снова занервничал. – Я уезжаю во Дворец к Трем Толстушкам – без парадной одежды и без постскриптума.

Он помолчал, потом стал тереть ладонью лоб.

Иван Никитович отступил в изумлении:

– Во Дворец Трех Толстушек?

– Да, Иван Никитович. Дело очень скверное. Мне крайне неприятно, что ваши мозги стухли настолько, что мне простейшие просьбы приходится дважды повторять.

Иван Никитович готовился заехать доктору между глаз, но вместо этого заплакал.

– И вот такая реакция в частности тоже в печенках сидит, – поморщился Серж. – Вызвать мне такси до Дворца – хоть это-то вы сможете?

Через три часа перед домом доктора Гаспаряна стояла повозка, в которую был запряжен один недовольного вида ослик.

– Ива…ика… тови…, – садясь в повозку, доктор задыхался от гнева. – Я… вам… строю… здец… олной… грамме… Такс… лядь!!!

Иван Никитович кусал ладонь, на которой уже успела запечься кровавая корка, и качала головой до тех пор, пока не испугалась, что голова отвалится.

Доктор Гаспарян, одетый в спортивный костюм, усадил рядом с собой мешок с прахом андроида и уехал.

Глава

 VII

Ночь ожившего киборга

Ветер свистал в оба уха доктора Гаспаряна, сидящего в открытой повозке. Мелодия выходила отвратительная, даже хуже того, что среди молодежи принято называть рэпчиком.

Доктор закрыл уши воротником, показал ветру язык и выплюнул несколько матерных слов, пахнущих серьезным перегаром.

Тогда ветер занялся облаками. Он то задувал их, то катил, то лепил из них всевозможные фигуры различной степени пристойности, то проваливал за черные треугольники крыш. Когда эта игра надоела, словно ветер понял, что огромная облачная задница доктора не впечатляет, он похолодел от злости.

Сержу пришлось закутаться в плащ.

– Погоняйте, осел! То есть, уважаемый, погоняйте своего осла! Пожалуйста, погоняйте! Два счетчика! Нет, три! У тебя, осел, ведь есть счетчик? То есть, конечно же, я имею в виду, есть ли счетчик у твоего осла, ишак ты облезлый!

Как это часто бывает, когда раж опьянения отступает и ему на смену приходят посталкогольные страхи, доктор Серж неведомо от чего жутко перепугался, и теперь торопил кучера.

Несмотря на ясный день и сияющее в небе солнце, Гаспарян чувствовал себя очень тревожно. Лица людей на улице казались доктору злыми, уродливыми, а порой и вовсе бесформенными. Только в паре целующихся юношей он увидел не столько агрессию, сколько тягостное ожидание страшных событий.

В этот день многое казалось необычным и подозрительным. И доктор опасался даже того, что глаза андроида, чего доброго, выпрыгнут из мешка и задушат его своими ниточками. Он старался не смотреть на останки робота.

«Чепуха! – успокаивал себя Серж. – У меня всего лишь абстинентный синдром. Самое обыкновенное похмелье. Вот приму сейчас пару таблеточек алкозельцера, и все как рукой снимет! …да кого я пытаюсь обмануть! Алкозельцер бесполезен! Я обречен на страдания и муки… пока все само не пройдет… Ах, если скорей бы добраться до Дворца Трех Толстушеук! У них наверняка найдется пиво…»

Повозка, влекомая ослом, тащилась крайне медленно, да еще и прочь от центра города и дворца Трех Толстушек. Но Серж, поглощенный страданиями, не обратил на это внимания. Он вспомнил, что есть очень хорошее средство от похмельных страхов: заснуть. Надвинув на глаза шляпу, доктор начал считать до ста. Это не помогло. Тогда он воспользовался другим сильно действующим средством. Гаспарян повторял про себя:

– Один золотой слиток и один золотой слиток – два золотых слитка; два золотых слитка и один золотой слиток – три золотых слитка; три золотых слитка и один золотой слиток – четыре золотых слитка…

Дошло до целого состояния, почти приблизившегося к истинной сумме на сберегательных счетах Гаспаряна. А уже сто двадцать третий золотой слиток из воображаемого металлического бруска превратился в настоящего желтого азиата со сверкающей кожей. И так как доктор не мог понять, случайный ли это слиток-оборотень или это артист Канатов после трансрасовой операции, то, очевидно, Серж спал и начинал видеть сон либо стремительно сходил с ума.

Нет, конечно, доктор Гаспарян все же спал. Хотя бы по той причине, что в качестве сумасшедшего этот персонаж автору совершенно без надобности.

Даже в похмельном сне время проходит гораздо быстрее, чем наяву. Во всяком случае, Серж во сне успел не только доехать до Дворца Трех Толстушек, но и выпить в компании правительниц две кружки свежего, прохладного и весьма вкусного пива. Толстушки сидели перед доктором на полу и с восхищением смотрели на него снизу вверх. Сам же Серж восседал на спине огромного, как слон, азиата. На лицах Толстушек кроме очевидного восхищения мощью интеллекта Гаспаряна, его красотой и сексуальной привлекательностью отчетливо читались неловкость, вина и даже страх.

Но доктор не хотел слушать никаких объяснений и оправданий.

«Вы, милые мои, совсем обнаглели – увы, но это неоспоримый факт, – говорил он спокойно и сурово. – Что вы о себе думаете, голубушки? Что можете причинять мне беспокойство просто так – по первому желанию или чиху вашей левой пятки? Какое неслыханное хамство – пригласить человека в гости в парадной форме одежды, не предупредив его об этом хотя бы за три недели! Какой произвол тирании, всучить заслуженному деятелю киборга без инструкций, да к тому же сломанного! Конечно, я премного благодарен вам за пиво – оно превосходно, но… Мой вердикт отнюдь не в вашу пользу, девушки. Боюсь, ваши времена прошли, и пора это порочное самовластье того – сковырнуть ко всем чертям. А прежде, чем на обломках самовластья начнут красивым почерком писать мое имя, вам в назидание придется съесть то, что осталось от проклятого андроида…»