Солнце в окнах

Анна Пумалайнен

Солнце в окнах

Глава 1. Женский день

– Никакой это не корпоратив, Марго. Скукота! Кому вообще пришло в голову обозвать эти посиделки корпоративом?! Да всё я понимаю: у нас не корпорация, и Джеймсы Бонды по коридорам не ходят, и вообще… Но не может же быть до такой степени скучно! – Эля говорила по телефону, рассеянно вертя в руках букетик из трёх зелёных тюльпанов, потом решительно оставила его в вазе на столе и вышла, закрыв за собой дверь ключом. – В дремучем «совке» – и то веселее было! Всякие «огоньки» устраивали, люди ждали, готовились, мужики в бабулек переодевались, женщины салаты резали, потом – танцы! Этих праздников по полгода ждали, потом ещё полгода вспоминали! Мне кажется, весь поздний Союз на этих праздниках и держался, а на чём ещё? Не на брежневских же объятиях. Праздника не стало совсем…

– О, кстати, Лен, а ты не хочешь завтра с нами на танцы пойти? – Марго вдруг вспомнила, зачем звонила подруге.

– На какие танцы? – устало спросила Эля.

По-настоящему, по документам, Эля была Леной, но с детства её мало кто так звал, намного чаще – Элькой. Просто папа говорил, что в детстве она была шустрая и непоседливая, как электрон, а папа был физиком и кое-что знал об электронах. С его лёгкой руки и пошло – Эля, Элька. Она и правда быстро ходила, почти бегала, особенно когда забывала прикидываться «леди», как учила мама. Одна коллега ей так и сказала: «Такое впечатление, что вы, Елена Борисовна, оставили коня за углом, а после работы снова на него вскочите и – только в путь!»

– Мы с девчонками с работы собрались завтра на танцы, ну знаешь, такие вечера «Кому за тридцать». Но ты не думай, там много молодых! Мы уже ходили. Так весело! Давай! Встречаемся завтра на выходе из метро Нарвская, часов в восемь, я позвоню.

– Ну не знаю… А как одеваться хоть?

– А чего не знаешь-то? Сама же говоришь: «Скучища, хочу праздника!», а теперь – в кусты, вот ты всегда так. Одевайся, как хочешь. Там в чём только не приходят! В общем, жду тебя. Пока! – и Маргоша повесила трубку.

Эля не ожидала, что веселье так быстро её найдёт. Она ещё не понимала, собирается ли участвовать в этой авантюре, но уже повеселела – теперь от жизни можно было ожидать хоть чего-то.

Следующий день был выходным. Эля выспалась и прямо с утра принялась искать в шкафу что-нибудь подходящее. Наряд автоматически подбирался к туфлям на высоком каблуке. Стиля в одежде у неё не было, но каблуки стойко ассоциировались с праздником, с лучшими моментами жизни, поэтому хотя бы от вопроса «что обуть» эта женщина была освобождена. По сути, почти вся её обувь, включая резиновые сапоги, имела возвышение в области пятки. «Взять, например, кроссовки… это же скука смертная», – рассуждала Эля. Она просто не понимала, как можно наслаждаться жизнью, ходя по улице в каких-то зашнурованных мягких тапках, шныряя между прохожими, как гриб под деревьями! «Что? Грибы не шныряют? А когда отвернётесь? Ну откуда вы знаете?!»

В дверь заглянул полусонный подросток:

– Ты чего гремишь с утра?

– С какого «утра»?! Уже десять! Любишь ты дрыхнуть до обеда, – улыбаясь, сказала Эля, с нежностью глядя на своего взъерошенного отпрыска. – Сейчас кашу приготовлю, подожди.

Она бросила возиться с тряпками, решив, что прекрасно смотрится в кожаной юбке чуть выше колена и что для танцев районного масштаба это более чем сойдёт, и пошла на кухню, готовить завтрак.

– Миш, ну как там с контрольной-то?

– С какой?

– Ты говорил, что писали контрольную по химии. Принеси вообще дневник, заодно и подпишу.

Михаилу было четырнадцать, школу он не любил и учился плохо. Эля считала, что это нормально – не любить школу, потому что она её тоже не любила в своё время, закончила и выдохнула с облегчением. Эля считала себя хорошей мамой, потому что переживала за сына. Ей казалось, что это и есть основной признак настоящей матери. Периодически устраивала его в разные кружки и секции в надежде, что увлечение его захватит, и, как показывали фильмы её юности, это разом решит все его проблемы. Но он под разными предлогами бросал все занятия почти сразу.

Миша нехотя поплёлся в комнату и, вернувшись, молча протянул маме дневник её ночных кошмаров. Полистав сероватые страницы, Эля обнаружила ещё два крика души педагогов, вписанных красным на развороте этой недели: «Не сделал д/з! Спит на уроке!» Она вздохнула и сразу погрустнела. Каждый раз Эля надеялась, что разговор с сыном «по душам» даст результат, и каким-то чудом в дневнике перестанут появляться эти пугающие слова. Других способов воспитания она не знала, поэтому вернулась к прежнему, в сотый раз проговаривая свои мысли и опасения:

– Миш, мы же говорили об этом. Ты уже не маленький, скоро у вас начнутся все эти ЕГЭ, как ты собираешься сдавать? Если сейчас запустишь, то потом будет очень трудно исправить положение. На репетиторов у меня денег нет… А ты не хочешь даже домашнее задание делать!

Сын уже доел кашу и слушал молча, потупившись.

– Объясни мне, что значит «спал»? Почему в школе надо спать? Как вообще так можно?

– Я не знаю…

Этот разговор повторялся примерно раз в неделю, но привыкнуть к нему или хотя бы что-то изменить в устоявшемся ритуале Эле не удавалось. С чего она взяла, что на этот раз сын ответит по-другому или сделает вывод вести себя иначе, было непонятно. Но мама Эля, как заведённая, и в этот раз повторила всё те же риторические вопросы. Настроение стремительно ухудшалось. Злиться на сына она не могла. Помощи просить было не у кого. С Мишиным отцом Эля развелась десять лет назад по своей инициативе, и после разъезда бывший муж просто исчез из их жизни. Эля не позволяла себе на него обижаться, считая, что не имеет на это никакого права. Позже ещё одна попытка создать семью также обернулась провалом. Новый Мишин папа пытался его воспитывать, но Эля воспринимала это просто панически, чувствуя угрозу, – хотя чего именно она боялась, ответить она бы не смогла. Поэтому каждый раз, когда отчим хоть немного повышал голос на пасынка, она тигрицей бросалась на его защиту, моментально вставая между ними. А потом и её отношения с новым мужем как-то расклеились, они расстались. И хотя позитивная Элька духом не падала, она смутно понимала, что Мишке не хватает в жизни чего-то другого, того, что от неё не зависит. Как героическая мать, она изо всех сил старалась сделать так, чтобы сын был счастлив: покупала ему игрушки согласно возрасту, кормила пирожными в кафе, часто отдавая за это последние деньги. Но проблемы Мишки не заканчивались, и демонстрировал это не только дневник. Друзей у парня не было, а синяки под глазом или порванная куртка появлялись частенько.

– Хочешь, погуляем сегодня по городу? – устало и очень обычно закончила воспитательный завтрак Элька.

– Угу…

Она любила совмещать прогулку с пленэром, ей казалось полезным показать сыну, что она настоящий художник, надеясь, что и он подумает о своей будущей профессии. Поэтому, захватив блокнот, карандаш и планшет, они направились на набережную, где, любуясь красотой, можно было на время забыть обо всё на свете. А Эле этого хотелось.

Глава 2. Каблуки – уже не модно!

У каждого из нас в мозгу есть что-то типа базовых прошивок, они появляются как-то сами собой, кажется, без какого-либо обучения. Сколько ни приводи доводов, что человек ведёт себя непоследовательно, что надо бы заняться своей жизнью всерьёз и так далее, он ответит вам: «Да-да», а потом побежит выхватывать из реальности кусок своего неразумного счастья. Куском Элькиного счастья всегда были танцы! Марго всё-таки была настоящей подругой, если ещё помнила об этом.

Девчонки (для удобства пусть слово останется без кавычек) встретились у метро, как и договаривались, около восьми. С Маргошей были ещё две женщины из её бухгалтерии. У женщин этой стихийно собравшейся компании наблюдался возраст «немного за тридцать», азартный блеск в подкрашенных глазах и немного нервный смех. Для большего объединения дамы взяли бутылочку коньяка в полуподвальном магазинчике, открыть который рядом с ДК было просто верхом чьей-то коммерческой прозорливости. Пить Элька не любила, но чувствовала, что придётся: годы, когда её «качали» первые же звуки школьной дискотеки, прошли, и теперь требовалось больше усилий, чтобы настроиться. Употребив минимальную дозу перед входом в здание, откуда уже доносились звуки музыки, дамы сплочённо выступили вперёд. Остатки коньяка были спрятаны на дне Маргошиной сумки.

Войдя в полутёмный зал с мигающими лампочками и оглушающим грохотом когда-то популярных хитов, Эля вдруг сразу всё поняла. Народу было много, но основная масса пока столпилась в районе бара. Несколько, по всей видимости, завсегдатаев отдавались ритму на светящихся шашечках танцпола с таким огнём, который мог бы означать «это последний раз в жизни». Некоторым танцующим мужчинам, похоже, было хорошо и без дам. Тех, кто оставался в полутьме за пределом освещённого красноватым светом центра зала, было не разглядеть, да особо и не хотелось. Эля решила побороться за этот вечер и не позволить ему расстроить её так же, как вчерашний жалкий «корпоратив». Возможно, это решила не она, а коньяк, но в данный момент они были заодно. Девчонки под предводительством Маргоши, скорее всего, подумали то же самое и отчаянно бросились в музыкальный поток, а звук действительно толкал и раскачивал грудную клетку, споря с сердцем. Через пару песен сообщницы отправились в туалет допивать коньяк, и после этого Элька вдруг совершенно поменяла своё мнение о происходящем. Она нашла обстановку тёплой, окружающих людей красивыми, а песню Киркорова – исполненной такого глубокого скрытого смысла, что на секунду захотелось плакать. И почувствовала себя прекрасно! Как рыба на танцполе или как рыба, выброшенная… в воду… Ой, как невероятно красивая и высокая рыба, бьющаяся в воде между двумя волшебными динамиками. Эльке казалось, что все взгляды прикованы к ней, и это вливало особый огонь в ее жилы. Вечер удавался на глазах! Он был великолепен! «Спасибо тебе, Маргоша, вот ты всегда меня понимала! Девочки, вот вы знаете, что мы с ней вместе с четвёртого класса! Мы такие подруги, что не разлей вода!» К их заводному кружку уже давно присоединились другие танцоры, и было действительно весело, когда Эля согласилась выпить ещё немного в баре. Да чего уж там, не так уж и дорого, не каждый же день…! И это ж надо, самые заводные песни они пустили под конец! Услышав первые звуки своей любимой «Шизгары», Элька, ни минуты не думая, вскочила на барную стойку, всем существом понимая, что сейчас её место – только там! Охрана почти сразу подскочила и прервала Элькин звёздный танец, который непременно изменил бы весь мир к лучшему… Но в эти пару мгновений она чувствовала себя поистине прекрасно!

Спрыгивая на пол, Элька ощутила резкую боль в правой лодыжке. Не придав этому значения, хотела было продолжить танцевать, но поняла, что не может наступить на ногу. Прошло минут десять, пока до девчонок дошло, что с ногой что-то серьёзное. Ничего не понимающая Марго подхватила Эльку под руку и увела, наконец, на сиденье у стенки зала:

– Что с тобой?

– Не знаю, с ногой что-то, может, подвернула…

– На фиг ты их вообще носишь, эти каблуки… уже не модно! Сейчас много разной стильной обуви… – досадливо бормоча, Марго хлопотала вокруг Эльки.

– …красиво… – пролепетала та и вдруг поняла, что напилась.

– Ты и так красивая. Толку-то… – пробурчала Марго. Она тоже была нетрезва и совершенно не готова к такому исходу вечера.

Две подруги из бухгалтерии быстро засобирались домой, советуя вызвать такси и ехать в травму.

– А где в этом районе травма? – Марго всё никак не могла собраться с мыслями. – Сейчас загуглю…

Первые позиции поиска отсылали в частные клиники и городские поликлиники, потребовалось время, чтобы узнать нужный адрес.

И этого времени Эльке хватило, чтобы погрустнеть, ещё не протрезвев.

– Ле-етний ве-ечер… Мар, помнишь такую песню? Я её очень любила… Такое отчаяние было в детстве после танцев, когда меня Эдик Петров опять не пригласил, и мы шли по домам, вечер кончался, а я чего-то так ждала, а он не… Ты помнишь Петрова?

– Я смотрю, тебе полегчало, раз ты про него вспомнила! Помню, конечно. Никогда не понимала, что тебе в нём нравится. Да ладно тебе, были и покруче времена! – оживилась Маргоша. – Помнишь, как эта крыса Прокопчук к тебе цеплялась после уроков? Вот чего ей было надо?! Дура какая-то…

– Да помню… Не, ну тогда просто страшно было, она же драться лезла, а мы с тобой от неё убегали. А Петров… понимаешь… тоска первой любви.

Марго продолжала искать адрес. Непонятно откуда рядом с ними появился ничем не приметный мужчина среднего роста в костюме тёмно-серого цвета.

– Вам помочь, девушки? – его голос звучал как-то слишком спокойно для вечера танцевальной лихорадки.

Встревоженная Марго охотно приняла помощь незнакомца:

– Да, вы не могли бы вызвать нам такси? Мою подругу нужно в травму отвезти.

– Я могу отвезти вас на своей машине.

Наконец адрес был найден. Мужчина, представившийся Виктором, подал машину как можно ближе к входу в развесёлый Дом Культуры.

Марго принесла вещи из гардероба. Эля только кое-как накинула пальто, снять туфли и переобуть сапоги – об этом она не могла даже подумать. Хорошо, что снегопада не было уже с месяц, и большая часть улиц оголилась асфальтом. Поддерживаемая подругой, подавляя стон при каждом приземлении, Эля допрыгала до машины и почти упала на заднее сидение, притихнув на время. Затем, немного придя в себя, она позвонила сыну, чтобы тот не волновался и ложился спать.

В травме ждать пришлось долго. Пока Эля сидела, боль была не такой сильной, и подруги тихонько болтали о том о сём. Виктор сидел немного поодаль, деликатно не мешая им разговаривать, совсем как приставленный охранник.

– Знаешь, Мишка недавно взял и изрезал ножницами свою выходную рубашку, – вполголоса рассказывала Эля. – Любимую рубашку… Взял и ножницами разрезал карман на груди, такое незаметно не зашьёшь… Это его единственная приличная рубашка, и, кстати, дорогая! Я не понимаю, чего ему не хватает? Я же люблю его…

– Да это возраст такой, перерастёт… Ну, а работа твоя как?

– Ну как? Я учителем никогда не хотела быть. Скучновато, платят мало. Дети, правда, забавные … есть и талантливые. А бывают странные… и злобные… и напуганные какие-то. Ну и родители, конечно! Некоторым хочется сказать: «Вот вы косячите, а ваш ребёнок мучается»! Но я ведь тоже… не «мать тысячелетия». Мой, вон, рубашку режет… Просто со стороны это как-то виднее. Раньше мне вообще казалось, что семья – это такой ад для бесправного ребёнка, и что детям было бы лучше, если бы родители развелись…

Марго посмотрела на Эльку странным, почти испуганным взглядом.

– Да ну! Ты чего? Не, так нельзя… У тебя родители такие хорошие! Я вот росла без отца, а мама, знаешь, могла и чашкой в меня запустить, если что. Но всё равно я люблю её! Да и папу люблю, хоть я его в детстве мало видела. Ну, ты сама знаешь, но сейчас мы с ним лучшие друзья! И тёть Галя, его новая жена, мне тоже нравится, и с братом дружу. Ну а как? Мы же родные!

Теперь Эля посмотрела на подругу тоскливым взглядом, но спорить не стала. Просто лень.

– А ты сейчас рисуешь? – спросила Марго.

– Редко. Вообще удивляюсь, зачем я на изо пошла? Что я там забыла…? – Элька грустно уставилась куда-то в угол коридора.

– Ну как зачем?! Ты же хотела… Знаешь что, а ты рисуй и продавай! У нас одна девка на работе тоже рисует, так у неё цены за одну картину с половину нашей месячной зарплаты и даже больше! И знаешь, что удивительно – покупают же!

Так они шептались в тихом коридоре с белой неоновой подсветкой, ожидая, пока освободится врач.

Наконец рентген был сделан, лангета – наложена, больничный – выписан. Девчонки уже почти забыли о Викторе, который всё это время мужественно сидел на расстоянии «только позови». Когда врачи, наконец, отпустили Элю с богом домой, верный «водитель» не только подвёз их, но и помог дойти до квартиры. «Можно ваш телефон?» – попросил, в конце концов, благородный рыцарь. Учитывая обстоятельства и не имея ни одной причины отказать этому «святому» в его невинной просьбе, женщина устало продиктовала ему в коридоре свой номер. «Я позвоню вам, можно? И… поправляйтесь», – тихо сказал он. В голове Эли пронеслось: «Ну, наверное, если я дала телефон, то позвонить можно! О, господи…» Но сил у неё хватило озвучить только короткое «Спасибо, до свиданья».

После этого Виктор, повернувшись к Мар, всё тем же спокойным негромким голосом сказал: «Пойдёмте, Марго», и та послушно зашагала следом.

Глава 3. Конечно, поправляйтесь, будем ждать!

Первым, что Эля почувствовала, проснувшись, была непривычная обездвиженность. «Миша!» – крикнула она из своей комнаты. Заспанный подросток появился в дверях. «Я ногу вчера сломала. Пожалуйста, свари себе кашу сам, геркулес на полке, я тебе показывала где. Сможешь?» – «Да». Он повернулся и вышел из комнаты, даже не спросив, больно ли ей, помочь ли чем. «… Вот его и нет – пресловутого стакана воды. Ты его не заслужила, похоже», – подумала женщина и, как бы споря сама с собой, снова громко позвала: «Миш!». Парень пришёл снова: «Что?» – «Принеси мне попить тёплой воды, пожалуйста». Наверное, надо было обидеться на его поведение или хотя бы поговорить с ним о долге перед родственниками, но Элька гордилась тем, что она прогрессивная мать и обходится без нравоучений, не то что некоторые. Ей хотелось думать, что они с сыном друзья, и у него сейчас просто «такой период».

Вскоре позвонила Маргоша:

– Ну, как ты?

– Не знаю, только проснулась. Пока не встаю – не болит.

– Задала ты вчера, конечно, Лен! Зажигаешь редко, но метко! Зато с мужиком вроде нормальным познакомилась, слава богу! И машина, кстати, у него хорошая.

– Да ну его. Скучный… Ну, скучный же, Мар! Просидел весь вечер, как тень. Не в моём вкусе.

– Интересно, а кто в твоём?! Извини, конечно, но, по-моему, ты сама не очень понимаешь, чего хочешь.

– Я люблю весёлых и умных, и… короче, тех, которых люблю! Не, ну спасибо ему, конечно, что довёз и всё такое, молодец… сто очков счастья ему в карму.

– Эль, какая карма? Вот чем не мужчина тебе? Благородный, спокойный, похоже, обеспеченный… И Мишке был бы пример, наконец.

– А если у него эта его машина кончится? Вот останется он без машины в одном своём сером костюме стоять и молчать возле меня. Тогда что, Мар? Сказать: «Ну а теперь, извини, прощай»? Может, я и странная, но меня мужчина должен заводить чем-то таким… чего у него не отнять!

Марго хохотнула:

– Ну, может, с этим у него тоже всё в порядке, ты проверь.

– Мар, перестань пошлить, у меня голова раскалывается.

– Заводить её должны! «Зажигалка» ты наша… Ладно. Может, приехать к тебе, привезти что-нибудь? Сегодня могу – выходной.

– Да нет, пока не надо, отдыхай, а то я и так тебе ночку устроила! Если что, Мишу попрошу.

Вообще откровенность и обсуждение личных проблем были не в характере Эли. Это, скорее, такая игра, в которую они всегда играли при встрече: «Как жизнь?» – «Да дерьмо!» – «И не говори…» – своеобразный пароль. А вчера ещё и алкоголь заставил болтать глупости. На самом деле Элька давным-давно привыкла пусть плохо, но самостоятельно решать свои проблемы. Денег действительно было мало, вернее, меньше, чем хотелось бы, но она не могла сказать, что им с сыном не хватало на жизнь. Эля не была такой художницей, которая «вот художница, и всё тут», «хоть трава не расти – буду сидеть и рисовать», нет! Она вовсю крутилась, хватая подработки то тут, то там. Давала частные уроки, занималась репетиторством с поступавшими в художку, а раньше бралась и за откровенно авантюрные халтуры, о которых ей даже не хотелось вспоминать. Понимая, что всё это суета, Эля не знала других способов жить и снова бросалась в море не слишком-то выгодных предприятий.

Скоро Миша принёс ей в комнату довольно сносно приготовленную кашу и нарезанное яблоко на блюдце. «Какой он у меня всё-таки хороший!» – умилилась мама.

Затем решила позвонить своему директору, чтобы предупредить о больничном как можно раньше.

– Здравствуйте, Марина Оскаровна, я вчера ногу сломала, вернее, там трещина. Мне открыли больничный лист. Врач сказал, что это примерно на месяц.

– Здравствуйте, Елена Борисовна. Очень жаль, особенно сейчас, в конце года, когда экзамены на носу. Как же вас так угораздило?! По больничному вы, конечно, получите мало… Но что же делать, что уж теперь… Выздоравливайте».

– Да, конечно, – сказала Эля, просто чтобы что-то сказать. Её всегда удивляла эта барская простота: «Получите, конечно, мало»… Вот зачем она это сказала?! Я же ногу сломала, а не в уме повредилась! Или Марина думает, что я сломала ногу, свалившись с Луны, и теперь жду чудес – повышения зарплаты на больничном?!

– Поправляйтесь, мы вас очень ждём, – закончила директриса, сделав ударение на слове «очень».

Елена Борисовна работала педагогом по изобразительному искусству в художественной гимназии, гордящейся своими строгими стандартами обучения. Приближались экзамены, и Элька понимала, что «выбрала» для «больняка» самое неподходящее время. Учителя работали строго по графику, заявления на отпуск писали заранее, замещать коллег обычно никто не хотел.

Элька посмотрела на свою ногу в лангете, как-то отстраненно лежащую рядом на кровати. Удивительно, как не замечаешь части своего тела, пока они не заболят… «Чёрт! – подумала Элька, – зачем я пошла на эти дурацкие танцы! Вспомнила детство! На фиг эти флэшбеки?! Кому они нужны? Когда я уже повзрослею, действительно?!»

Первый поход в туалет по сложности хотелось сравнить с покорением полюса Земли. Нога не болела, потому что Эля не наступала на неё, а прыгала. Добравшись до постели, женщина какое-то время отдыхала от похода, но затем лежать ей стало скучно: «Не может быть, чтобы я не смогла дойти до кухни и сварить себе кофе! Да хоть ползком!» Ах, да… Только сейчас она вспомнила, что где-то в коридоре стояли выданные напрокат костыли.

«Сначала кофе, потом все остальные дела», – строго сказала она внутреннему бухгалтеру, занудно канючащему в голове: «И на что мы теперь будем жить…?»

Эля осваивала костыли. При переправе по коридору в глубинах шинированной ноги появилась ноющая боль, держаться вертикально больше помогали стены, чем эти ходули в подмышках. Когда миссия была выполнена, а Элька села на стул, пристроив пострадавшую конечность на соседнем табурете, в кармане халата зазвонил телефон. Это был её вчерашний герой, «мужчина в сером» Виктор. Эля всегда ощущала переход к разговору с другим человеком, как ступеньку, которую надо увидеть издалека, подготовиться, и … всё равно неудобно. «Алло. Да, здравствуйте… Как у меня? Да, нормально. Нет, Виктор, помощь не нужна, справляюсь, мне сын помогает. Спасибо, что беспокоитесь. И ещё раз спасибо вам за вчера». Эля всем телом чувствовала неудобство этого разговора. Её удивляла эта его уверенная и спокойная манера, она даже казалась ей немного угрожающей. «Почему он так настойчив? Разве не было видно вчера по моему лицу, что он мне не понравился и что мне просто неловко ему отказать? Странный какой-то… Совсем, что ли, гордости нет?» Что-то мешало Эле сказать напрямую: «Виктор, я благодарна вам, но извините, вы не в моём вкусе, поэтому я не вижу смысла терять наше с вами время. Не звоните мне больше». Что-то мешало, впрочем, как и всегда. «Хорошо, я позвоню вам, если что-то будет нужно. Обещаю, – без зазрения совести соврала Эля. – Да, можете позвонить попозже, конечно. До свидания!» – частила она в телефон, лишь бы побыстрее закончить разговор.

Повесив трубку, Элька почувствовала облегчение – двумя разговорами с людьми стало меньше. Положение, в котором оказалась редко болеющая Эля, было настолько необычном, что ставило ее в тупик. Она никогда не просила о помощи. Даже после похода к психологу это не изменилось. Ей не помогло. Мысль о том, что она может быть кому-то обузой, может тратить чьё-то время, выглядеть или казаться беспомощной вызывало просто непереносимое чувство. На вопрос психолога «А почему – нет?» Элька неожиданно для себя горячо возмутилась: «Знаю я этих бедняжек, «слабых», «беззащитных» – актрисы больших и малых театров! Раздающие задания направо и налево, уверенные в том, что окружающие живут, чтобы их выполнять! Ну, разумеется, ни у кого же нет других планов, кроме как подчиняться их капризам и приказам! «Слабый» пол! Как же, «слабый»!» – она осеклась тогда, не желая дать волю ярости, поднимающейся из груди и перехватывающей горло. Психолог попросила продолжать, но Элька помрачнела и замолчала. Эта ярость не была для неё тайной за семью печатями. В детстве ей капризничать не разрешалось, а младшая сестра только и делала, что надувала губки по любому поводу. Однажды Элька глубоко заснула, зачем-то перед этим заперев дверь в спальню, и не слышала, как взволнованная мама долго стучалась. А когда проснулась и открыла замок, то получила трёпку за то, что «врала и прикидывалась, актриса!». С тех пор слово «актриса» стало для неё однозначно ругательным. «Да нет! Конечно, я попрошу, когда буду уверена, что этот человек мне настоящий друг, или когда будет ну очень сильно надо, или когда…» – утешала себя Эля. Но в жизни это «когда» никогда не наступало, отодвигаясь до неопределённых времён и ситуаций.