Жизнь и приключения Руслана Шкурдяева – путь от матроса к новому русскому

Тяга в тёплые края, привела к тому, что я обзавёлся домом-усадьбой в пригороде города Сочи, Краснодарского края. Оформил, правда, я это приобретение на маму, перевёз её из нашего посёлка лесосплава, в Лазаревское, в 40 километрах от центрального Сочи. Маме давно хотелось вернуться в родные края, она была родом из казачьей семьи, с Кубани. Случилось это так, персонал нашего Ростовского филиала был приглашён для ликвидации аварии в тепловом хозяйстве Сочи. Меня назначили от управления руководителем участка, выполнявшего ремонт разрушенных тепловых сетей. Я быстро прибыл на место работ, прилетел самолётом через Адлер, а в аэропорту меня встретил наш мастер, Андрей. Через 30 минут, мы были уже на заседании штаба по ликвидации аварии. Времена были тяжёлые, нужны были трубы и другие материалы. Срочно пришлось всё везти из Ростова и Брянска. Наши сделанные запасы начали «работать», окупаться многократно. Поселили нас всех в пригороде, в доме-усадьбе, принадлежащем администрации города. Работали мы на совесть, организовали практически круглосуточную работу. Сделали все работы по графику, сети запустили, дали тепло в жилые дома. Наши мастера, техники и рабочие осуществляли и пусковые работы в домах, заваривали свищи и разрывы, стравливали воздух из систем отопления, ставили отопительные системы домов на циркуляцию. Стремились как можно быстрей нормализовать ситуацию с отоплением в домах. В качестве оплаты, за выполненные работы, мне предложили этот дом в Лазаревском, в котором мы жили, так как денежных средств администрации города не хватало, для расплаты со всеми подрядчиками «ликвидаторами». Я решил провести все работы и материалы, затраченные при ликвидации аварии, через кооператив, а дом оставить за собой. Спросил разрешение Бориса Семёновича, он эту мою просьбу одобрил. Осталось только оформить маме прописку в этом доме, в чём была оказана оперативная помощи городским управлением, тем более моя мама, как фронтовик, имела для этого право, на льготных условиях. Привёз я маму в Лазаревское, свершилась её мечта, она была уже рядом с родными местами. Дом был большой, двухэтажный, с приусадебным участком на 20 соток, до пляжа было около километра. Для проживания одной, дом был великоват. Поэтому мы с ней решили комнаты сдавать в наём отдыхающим. Для работы по дому и с отдыхающими была нанята сестра-хозяйка из местных жителей. Мама смотрела за порядком и дисциплиной, это она могла делать и любила. В межсезонье мы старались привлечь на отдых в дом друзей, родственников, знакомых. Дом работал и приносил небольшую прибыль, так как приходилось вкладывать средства в его ремонт и благоустройство, включая приусадебный участок, хорошие деньги, но это того стоило. Мама прожила в Лазаревском до своей кончины, пришлось мне наследовать её имущество и нанимать для этого дома, в Лазаревском, управляющего из местных.

Без «папы» Кочермана, много чего прошло бы мимо меня, умнейший был человек, царство ему небесное и вечный покой. Он жестко контролировал использование наших реквизитов, уберёг меня и Таню от многих «проколов». Он был инициатором превращения денег в валюту, материалы и оборудование, которые мы накапливали на Щёлковской базе и в филиалах. По инициативе Бориса Семёновича, была организована и развёрнута на базе в Щёлково, лаборатория сварки, наличие которой, в дальнейшем, помогло нам выигрывать тендеры на монтаж оборудования на различных пивных, кондитерских, и прочих предприятий пищевой промышленности, с участием иностранных партнёров. Наш мастер, Андропыч, основатель и руководитель лаборатории сварки, расширил её до центра сертификации оборудования зарубежных производителей, на предмет соответствия их требованиям норм безопасности СССР, а впоследствии и Российской Федерации. Это стало решающим преимуществом нашего кооператива в борьбе с конкурентами за валютные заказы. Используя наши связи с зарубежными фирмами, производителями энергетического оборудования, мы в Щёлково, на базе, организовали выставочный, работающий, «энергоцентр», из рекламируемого импортного оборудования, который вырабатывал электроэнергию при сжигании природного газа в газовой турбине небольших размеров, а на горячих выхлопных газах после турбины, вырабатывал также теплоту через котёл и холод, через «чиллер», специальную установку. Называлось это оборудование энергосберегающим и, приобретение и установка его в СССР и России, дотировались из государственного бюджета, через национальные проекты. Для ознакомления с его работой, к нам, в «энергоцентр», приезжали заказчики-экскурсанты со всего Союза. На покупке этого оборудования за валюту, поставке его и продаже мы имели приличную прибыль уже в валюте, что позволяло закупать оборудование на склад, до изменения курса рубля, который постоянно начал падать. Постепенно заработки мастеров, специалистов и рабочих кооператива, Борисом Семёнычем, были снижены до разумных пределов, чтобы необходимость «работать» всеми ощущалась.

Борис Семёнович чем-то напоминал мне Василия Ивановича Чапаева, с памятника на площади, перед железнодорожным вокзалом в Самаре. Только нос у Кочермана был явно не «чапаевский», и лиловатых оттенков. Когда «папа» проводил мне мастер-класс по решению очередного хозяйственного, финансового ребуса, он двигал передо мной по столу не картофелины, как в фильме, а рюмки с французским коньяком, это была его маленькая слабость. Я пытался, ненавязчиво отговорить его от этой слабости. Я ему в качестве примера приводил данные французской статистики, во Франции каждый год квотируется количество изготовления коньяка, в зависимости от величины годового урожая винограда. Я ему говорил, Борис Семёнович, видишь, во Франции объём коньяка ограничен, а у нас в России, зайди в любой деревенский магазин, про городские магазины я уж не говорю, и увидишь на прилавке «Хеннеси», бросай ты эту бурду употреблять. На это он всегда отмахивался и говорил мне, «коньяк мне поставляет надёжный, эксклюзивный источник, в магазине я его не покупаю». Так и пил он свой «Хеннеси», из эксклюзивного источника, до самого последнего дня. Сам он был ярый аскет, ничего лишнего, ненужного для жизни не имел и не приобретал. Деньги его вообще не «зажигали», они для него были способом доказать силу своих умственных возможностей и способности предвидеть развитие событий. Второй его слабостью были сигареты, курил он почти беспрерывно, какие-то тонкие, чёрные, импортные сигареты, издававшие приятный аромат. Носил он их в серебряном портсигаре, поставлял ему эти сигареты так же «эксклюзивный источник». Третьей его слабостью, была его племянница Таня, дочка его сестры, которая тяжело болела и скончалась в психоневрологическом интернате, в Щёлковском районе. После её смерти и моего развода с Зиной, Таня разрешила мне стать её мужем. Была ещё у Бориса Семёновича глубоко законспирированная тайна, сам я, конечно, «со свечой не стоял», но была у него симпатия к нашей уборщице помещений в офисе, Алле. Она женщина была средних лет, роста выше среднего, черты лица тонкие, нос аккуратный, губы узковаты, белокурая, очень молодящаяся, явно из интеллигентной среды. Формы тела она имела развитые, но без весового излишества. Приходила она в офис, выполнять свою служебную функцию, вечером, когда в офисе никого уже не было, кроме Начальника Управления. Он каждый день засиживался на работе допоздна. Про остальное знают лишь стены, но бывали моменты, когда Борис Семёнович выглядел с утра, на работе, посвежевшим и помолодевшим. По зарплатной ведомости я видел, что у Аллы зарплата, не меньше чем у наших инженеров. Когда начал функционировать кооператив, мы доплачивали Алевтине за уборку помещений, к её зарплате, и от кооператива.

Сам Борис Семёнович, жил одиноко, супруга его погибла в молодости, детей у них не было. Занимал он комнату, в коммунальной квартире, с кучей соседей, на Пятницкой, в дореволюционном доме, недалеко от Управления. Только потом, когда началось расселение коммуналок, и была разрешена приватизация старого жилого фонда, подлежащего капитальному ремонту, мы с Таней выкупили две комнаты, примыкавшие к его комнате, сделали ремонт и реконструкцию, устроили ему отдельный выход на площадку в подъезд. Даже в усадьбе, в Лазаревском, он появился всего один раз, с ознакомительной целью. Прожил в Лазаревском несколько дней, и вернулся в Москву. Он любил одиночество и размышления.

Глава 6. Приватизация, ликвидация СССР и РСФСР

Началась приватизация всего, после ликвидации СССР. Президент Михаил Сергеевич Горбачёв объявил, по телевизору, что слагает с себя полномочия президента СССР, по принципиальным соображениям. Суть соображений он не объявлял. В Кремле, со здания, где находились резиденции обоих президентов СССР и РСФСР, с флагштока, был спущен государственный флаг СССР. Рядом с флагом СССР был вывешен и флаг РСФСР, президент РСФСР Борис Николаевич Ельцин, объявил всем, что РСФСР ликвидировали тоже и теперь у нас государство Российская Федерация из трёх стран «Содружества Независимых Государств», «СНГ» и восьми присоединившихся бывших союзных республик, которые объявили о своей независимости в последующее ближайшее время. На место флага РСФСР, был поднят флаг «Российской Федерации», «триколор», цвета которого были цветами флага торгового флота Российской империи, теперь этот флаг, стал государственным флагом, вновь образованного государства, «Российская Федерация». Государственное образование РСФСР было ликвидировано.

В последующее время, за этими преобразованиями государственного устройства, через полгода, летом, началось преобразование государственной собственности в частную. Назвали этот процесс «приватизацией». Тут, вся мощь финансового гения Бориса Семёновича, проявила себя в полную силу. Вначале мы, с его, Кочермана подачи, преобразовали наш кооператив в товарищество, позже мы поняли, зачем. Через некоторое время было объявлено об учреждении Комитета «Госимущества» и Федерального управления по госимуществу. После того, как всему населению, на каждого человека был продан за 25 рублей ваучер, с объявленной ценностью 10 тысяч рублей, в отделениях сбербанка, я выкупил 3 ваучера, свой, жены и пасынка. Началась приватизация предприятий торговли, бытового обслуживания населения и прочих мелких предприятий, а также и средние предприятия, типа нашего. Попали в эту первую приватизационную волну и мы, наше управление. Началась агония «социализма с человеческим лицом». Прошла «Павловская денежная реформа», с благой объявленной целью, изъять деньги у спекулянтов и теневых дельцов, заодно их изъяли и у всего населения. После этой реформы, цены на все товары поднялись в три раза.

Наше Управление приватизировалось через преобразование его в акционерное общество открытого типа. Фондом Госимущества была определена стоимость предприятия и на эту стоимость было установлено количество акций, которые определяли стоимость нашего предприятия. Работникам нашего предприятия, акции нашего предприятия, продавались по льготным ценам, с рассрочкой выплаты по времени. 29% акций были выставлены к продаже, через «ваучерный инвестиционный» фонд, за «ваучерные чеки». В стране началась скупка «ваучерных чеков», у их владельцев, за наличные деньги. Ваучеры были анонимны, как денежные знаки. Буквально на улице, сидели «мужики» с чемоданами денег, и скупали ваучеры у любого прохожего, желающего их продать. Покупали их, конечно не за 10 тысяч рублей, а за сотню, две и дешевле, «две автомашины Волги», за них никто не предлагал, как обещали «отцы-приватизаторы». Когда деньги-ваучеры появились у всего населения, они потеряли свою объявленную номинальную стоимость, обесценились. Нашими действиями, в этих условиях, управлял Борис Семёнович Кочерман. Он нам объяснил, что акционерным обществом открытого типа, будет управлять и фактически владеть им, тот, у кого будет контрольный пакет акций. Управляющий, контрольный пакет может быть любой величины, но в начальной позиции, для гарантии, надо иметь в собственности больше 50 процентов акций. Мы стали их покупать, акции нашего предприятия, у нас для этого было достаточно денежных средств своих личных и средств кооператива, который стал товариществом, как раз для целей покупки акций. Вот оно, для чего было сделано преобразование кооператива в товарищество. Для регулировки всего этого процесса по закупке акций и для ведения последующего процесса, для вступления в управление предприятием, Борисом Семёновичем был привлечён один его знакомый, из окружения президента, его бывший экономический Советник, а познакомил Кочермана с ним, с советником, наш бывший «партком», теперь депутат «МосгорДумы», Архипыч.

Всё шло как надо, мы, выкупили акций Управления, на четверых, Борис Семёнович, Я, Таня и наше «товарищество» достаточное количество, чтобы создать контрольный пакет акций для принятия или не принятия решений собрания акционеров нашего вновь созданного «ОАО». На первом, установочном собрании, мы все трое вошли в «Совет Директоров», а «Совет Директоров» назначил меня, директором вновь образованного предприятия, с приставкой «ОАО». Я назначил на должность заместителя директора «ОАО», Кочермана Бориса Семёновича, а на должность финансового директора, Татьяну Юрьевну, которая после замужества свою фамилию не меняла. Все работники управления, были переведены на новое предприятие, как и предусматривало новое законодательство. Всё получилось, как замышлял Борис Семёнович. Вновь принятым работникам, а точнее переведённым, оставалось только владеть акциями, голосовать ими на собраниях «за» или «против» по решениям собрания, и ждать дивидендов на акции. Многим из работников предстояло ещё и расплатиться за свои акции, купленные с рассрочкой платежа по времени. А дивидендов на наши акции мы так и не дождались, собрание акционеров нашего «ОАО», по итогам года, регулярно принимало решение, прибыль использовать на развитие производства, а не на выплату дивидендов, такое тяжелое финансовое состояние было у нашего акционерного общества. Постепенно, наши работники стали продавать свои акции и уходить с предприятия, по собственному желанию, по причине падения заработной платы и несвоевременности её выплаты. Обеспечить их достойной зарплатой возможности не было, а в 98 году, в августе, вообще, неожиданно для всех, грянул дефолт, рубль обвалили по отношению к западным валютам в четыре раза. Это был крупнейший подарок всем держателям валюты, и нам, членам нашего товарищества, имевшего контракты в валюте на монтажные, наладочные и пусковые работы на объектах пищевой промышленности, которые начали интенсивно строить в России, совместные предприятия, с иностранным капиталом.

Заключать контракты с такими компаниями нам помогал тот же бывший экономический советник из окружения президента, поддерживавший деловые связи. У него тоже имелось своё товарищество, с которым наше товарищество заключило договора на сопровождение по сервисным услугам, при работе с иностранными компаниями. Семён, так звали советника, имел законную долю в общем бизнесе, иначе было нельзя. С Семёном я подружился. Были мы с ним одногодки, и работал он, оказывается, рядом с нашим офисом, в Школе Экономики. Преподавал студентам международное финансовое право и ещё чего-то по экономике. Встретился я с ним в столовой рядом с Управлением, во время обеда, узнали друг друга, стали общаться. Долго мы осваивали специфику взаимоотношений с иностранными менеджерами. Несмотря на разную национальную принадлежность компаний и их менеджеров, общались все между собой на английском, американском, кто мог или через переводчика. На стройке пришлось соблюдать, не принятую у нас чистоту и аккуратность, изменилась система учёта объёма выполненных работ. Работникам нашим, мне пришлось, выдавать спецодежду улучшенного качества, чтобы они не выглядели оборванцами в российских спецовках и ватниках, в кирзовых ботинках и сапогах. Также донимала ежедневная отчётность о выполненном за рабочий день объёме работ, причём выполненный объём вычислялся не в денежных единицах, как мы привыкли в России, а в длине выполненных сварочных швов, в миллиметрах. Тут обмануть при расчётах и сорвать сроки сдачи объекта было практически невозможно. Объекты строили не только в Москве и ближнем Подмосковье, но и по всей европейской части России, в Рязани, Нижнем Новгороде, Курске, Брянске, Калининграде, Казани и конечно в Самаре.

Для общения и переговоров с иностранными заказчиками, задумал я построить гостевой дом в пригороде Москвы, да и случай подвернулся вовремя. В одном из подмосковных районов, в северо-западном направлении, в одном из посёлков произошла авария в системе теплоснабжения. Министерство Чрезвычайных Ситуаций привлекло нас, наше ОАО, к аварийным работам по ликвидации аварии, как специализированную организацию. Подружился я с главой района, за время аварийных штабов, помог и ему в его личной усадьбе, привести в надлежащий порядок котельную и систему отопления, классные, квалифицированные специалисты, этого дела у меня были. В знак признательности, глава района оформил на меня приличный земельный участок в престижном месте, недалеко от правительственных дач сталинских времён. Решил я строить по стандартам не европейским, а нашей новой буржуазии. Представление о том, что надо, я уже имел, а доступ к высококачественным строительным и отделочным материалам из Европы, у меня был. Осталось только привлечь архитектора, я его нашёл. По сходной цене, он сделал мне проект, со всеми вспомогательными хозяйственными постройками и инженерным обеспечением. Инженерное обеспечение, в моём доме для гостей, делали мои специалисты, которые знали от меня, что нас нанял какой-то нувориш, разбогатевший «партократ». Так нужно было, чтобы не болтали. Я держал свой имидж на предприятии, «простой, свой в доску, рубаха парень». Так учил меня Борис Семёнович Кочерман, «не выпендривайся, живи скромно».

Преставился Борис Семёнович, в рабочее время, прямо в кабинете. Прибежала ко мне в кабинет секретарша Надя, вся белая, трясётся со страху, говорит мне, «Руслан», меня все так звали, «мне страшно, в кабинете у Борис Семёновича, что-то случилось, всё ходил по нему, кашлял, ругался чего-то, потом чего-то грохнуло и стало тихо. Я боюсь туда идти, в кабинет, пойдём в месте». Вошли в кабинет, «папа» лежал, согнувшись на ковре. Я сразу схватился за его кисть, пульс мерцал, он был живой. Вызывай скорее скорую помощь и добеги до поликлиники нашей, велел я Наде. Надя вызвала скорую и убежала в поликлинику, я побоялся делать искусственное дыхание. Пока приехала скорая и пришёл дежурный врач из поликлиники, а приехали и пришли все быстро, в течении 10—15 минут, которые показались мне вечностью, за это время, пульс у «папы» пропал, сердце остановилось. Скорая приехала и засвидетельствовала смерть, врач скорой вызвал милицию. Пришли милицейские быстро, отделение было рядом, составили протоколы, сняли со всех конторских работников показания. «Папу» положили на носилки и увезли в морг, на вскрытие и исследование. Всё что было у «папы» в карманах изъяли в качестве вещдоков милицейские. Я всех работников, что были в офисе, отправил домой, объявив им всем выходной на следующий день. Дождались, мы с Таней, прихода Аллы, когда пришла Алла, и узнала, что произошло, упала в обморок, привели мы её с Таней в чувство нашатырём из аптечки, я отослал её домой, и сказал ей, что даю ей отпуск на месяц, для устройства дел. Забрал у неё ключи от «папиной» квартиры. Заперли мы офис, поставили его на охранную сигнализацию, и пошли с Таней на квартиру Бориса Семёновича, на Пятницкую.

Пошли пешком, идти было рядом, шли молча, не разговаривали, каждый думал свою думу, Таня плакала, мне тоже этого хотелось, но я держался. Вошли в квартиру Бориса Семёновича, всё обследовали, его запасы коньяка и сигарет не трогали, изъяли все деловые бумаги, связанные с бизнесом, печати товариществ, личные документы, ордена его и медали, оказалось их прилично, шкатулку с наличностью и сберегательными книжками. Наличность он держал исключительно в долларах. Он мне объяснял это тем, что доллар он «вечно зелёный», потому что всю свою жизнь, с первого дня своего появления, сохраняет свой цвет, форму и рисунки. Добавляются только номиналы и портреты президентов. При уходе из квартиры, мы перекрыли газ на кухне, водопроводный кран в туалете, закрыли на защёлки окна и форточки. Выходя, заперли дверь и опечатал я её печатью нашего предприятия. На выходе сказали вахтеру в подъезде, что так мол и так, никого к квартире не подпускать, за сохранностью печати следить, если что, направлять ко мне в управление, если будут попытки проникновения в квартиру, сообщать мне. Сигнализацию на своей квартире, Борис Семёнович, устанавливать отказывался принципиально, говорил, «что это способ слежения за жильцом». Дал я вахтёру денег за хлопоты, из наличности папиной, взятой из папиной квартиры и поехали мы с Таней к себе домой на Таллиннскую, думать, как нам дальше жить.

Был для нас это сильнейший удар по психике и по коммерческим делам. За папой мы жили, как «за каменной стеной» и вот, стена рухнула, и мы один на один «с реальностью». На следующий день в офис пришла криминалистическая бригада и исследовала кабинет подробно. Посмотрели папины документы, наследников кроме Тани и её сына Евгения, не просматривалось. Евгений вырос в стройного, изящного шатена, с курчавящимися короткими волосами, смугловатый, среднего роста, очень подвижный и бойкий на язык, пошёл в бабушку, Танину мать и сестру Бориса Семёновича. Евгений уже учился на втором курсе истфака МГУ и активно участвовал в молодёжной секции какой-то партии, организовывал протестные акции и клеймил «партократов», это был новый продукт современной эпохи. Мы решили предложить Евгению, в качестве доли наследства, квартиру деда на Пятницкой, а квартиру в Щёлково, в которой он жил пока один, никакой подруги он себе не завёл, продать, а деньги положить ему на книжку, валютную. На это предложение Евгений согласился. У парня намечалась блестящая политическая карьера, и квартира, недалеко от Кремля, поднимет его статус среди «однопартийцев». «Папины» вклады решили перевести на Таню, после вступления в наследство, а паи в товариществе и акции в ОАО, перевести на меня. После вступление Тани в наследство, по решению суда, и истечении положенного срока ожидания, всё было сделано, так как мы с Таней решили. Состояние каждого из нас выросло в разы.

Теперь я мог развернуть строительство гостевого дома, без строго надзора «папы», царство ему небесное и вечный покой. Похоронили мы его с отпеванием и ночёвкой усопшего в храме святых великомучеников «Флора и Лавра» на «Зацепе», недалеко от управления и положили его на Ваганьковском кладбище, рядом с захоронением его супруги. Пришлось подключать депутата Архипыча, чтобы получить разрешение на захоронение, на Ваганьковском, и деньгами пришлось «подмазать». Борис Семёнович, на отпевании, лежал в гробу умиротворённый. Прощаться пришло около трёхсот работников, со всех наших филиалов привезли похоронные венки и кучи цветов. Алла тоже присутствовала, была вся в чёрном, когда закрыли крышку гроба, и приготовились опускать его в могилу, Алла упала на крышку гроба и рыдала. Никто ей не мешал, все крестились. Наплакавшись, Алла встала и ушла с похорон, толпа расступилась перед ней, пропуская её. Когда закопали гроб, все венки, корзины с цветами и лентами не смогли разместить на могиле, так было их много. Я разрешил «похоронщикам» забрать всё, что не уместилось в ограде, себе, в качестве доплаты за их работу. Поминки собрали в Щёлково, на базе, его любимом детище, накрыли столы в актовом зале, для этого наняли работников ближайшей столовой. Аллы на поминках не было. Поминальный обед был строгий, щи, каша гречневая с мясом, компот, блины с мёдом и по 100 граммов водки, хлеб чёрный. Перед началом поминального обеда, все встали, и батюшка прочитал молитву «Отче наш…». После окончания молитвы, некоторые осеняли себя крестом, все сели за столы, и официанты стали быстро разносить блюда и убирать опустошённые тарелки и посуду. Всем курящим раздали сигареты Бориса Семёновича, портсигар я оставил себе, потом держал в нём банковские карточки, было удобно подальше его прятать в автомобиле и в одежде.

Главный мой учитель, контролёр и ругатель Борис Семёнович ушёл из жизни. Я стал строить гостевой дом в элитном месте Подмосковья, недалеко от Рижского шоссе, по которому я возил туда потом моих иностранных заказчиков. Проект был сделан под «баронский замок», с элементами Венецианского стиля, четыре угловые башни и гребни между ними, в форме зубцов кремлёвской стены, только прямоугольные, в форме электрического сигнала. Материалы на отделку привозили от фирм из Дании, Швеции, Германии, Италии. Поставка шла от моих Заказчиков зарубежных, вместе с оборудованием для их объектов, основную массу привезли как упаковку для оборудования. На отделке, на постройке гостевого дома, работали мои рабочие. Им я говорил, что этот дом мы строим для одного партийного олигарха, который проталкивает для нас выгодные подряды. В связи с тем, что денег у нас мало, я платил им среднюю по предприятию зарплату обещая отправить их на работу по этим выгодным подрядам, на которых они потом хорошо подзаработают. Но как-то выгодных подрядов всё не получалось, рабочие чего-то на меня обиделись, из-за этого, и всей бригадой потом уволились с предприятия. Особенно сожалел я об уходе их бригадира, Константина. Константин заканчивал профтехучилище при реставрационных мастерских в Ленинграде, и работал на реставрации старых особняков в Ленинграде, талант был у него от бога и от старых мастеров.