Пациентка

– Божечки, да это же все гордыня!

Теперь она поняла, почему Василий Иванович выслушал ее тайную исповедь более чем спокойно.

Мимо таких моментов скрытого самолюбования он не проходил, иронично подтрунивая над ее восторженностью, и Марии иногда бывало тяжело и больно. Ее представления о жизни и о себе рушились.

Прежние знания ее и даже кандидатская степень здесь не котировались.

Она словно свалилась с небес на землю – ей необходимо было признать, что на этом пути она всего лишь неофит, делающий робкие шаги, а видение ее – только первое из череды посвящений, которых она, конечно, не получит, если не поймет свой урок: в духовном мире главное – самоотречение и служение.

В первый раз это понятие засияло для нее новым светом. Служение Родине и людям она понимала до этого, как учили товарищ Ленин и коммунистическая партия, – отдать всю себя без остатка во имя великой идеи победы коммунизма, совершенно забывая о своих нуждах и желаниях. Двигаться в ногу со всеми, быть как все.

В маленькой дворницкой она познавала иной мир, в котором не было политики и даже границ между странами. Где людям открывалась бескрайняя свобода Духа. Даже понятие свободы приобрело новый смысл. Свободным может быть только человек, осознающий себя, принимающий свою индивидуальность. Люди в массе, хоть и утверждали, что они обладают свободным выбором, на деле становились безликими, теряли свое «я», свою уникальность. Плыли в массовом бессознательном, как рыбы в косяке, – в толпе было легче выжить. Быть индивидуальностью было опасно.

Однако Марию влекло к новым знаниям так сильно, что она забывала всякую опасность. Идеи коммунизма о светлом будущем для всех словно потеряли всю идеологическую шелуху, и она поняла, что хочет именно этого – служить людям. Но не так, как наставляли идеологи коммунизма, а так, как ей открывалось через древнее духовное учение. И на первом этапе важно было одно – сохранять верность новому знанию и учителю.

Зимними холодными вечерами в дворницкой на столе горела маленькая лампочка под зеленым абажуром. Тусклый свет придавал пространству оттенок колеблющегося пограничья. «Со мной ли это все происходит, – иногда думала Мария. – Реально ли все это, то, что я слышу после трудового дня, уроков, чтения незамысловатых текстов «Le petit Nicolas», разговоров в учительской о новом фильме, вышедшем на экраны, – «А зори здесь тихие…». После нормальной, привычной, такой знакомой жизни».

– Эк-зотерическим называется знание явное, это та наука, с которой мы сталкиваемся, постигая мир, – Василий Иванович говорил, а она конспектировала в своем дневнике. – Понятие «э-зотерическое знание» часто переводят как «тайное» знание или «герметическая наука» (по имени Гермеса Трисмегиста). Однако правильнее будет сказать, что эзотерика – это не «тайное», а не-явное знание. Разница есть! – Василий Иванович, мерно ходивший по комнате (три шага в одну сторону, три – в другую), остановился и сделал паузу, чтобы хлебнуть чаю из большой жестяной кружки. Она напоминала Марии о войне. Такая же была у ее отца, когда он уходил на фронт. Ушел и не вернулся. Наверное, Василий Иванович тоже воевал. Интересно, сколько ему лет? Около пятидесяти? Наставник коротко глянул на нее, и Мария стушевалась. Ей показалось, он прочитал ее мысли.

– Это не тайна, которую где-то прячут, – продолжил он. – Это знание, которое уже есть. Оно есть. Здесь, сейчас, всегда. Но до него еще нужно дорасти. Понимаете, есть Путь. Вы растете духовно, зреете.

Человеку нужно вскрыть некий пласт, покров иллюзии, закрывающий от него свет Истины.

Мария кивнула. Она поняла! Вспомнила свое переживание «избранности», которое на самом деле было просто гордыней. Вот она, иллюзия.

– Прорыв к Истине, высший вид внутренней экзальтации, расширение сознания называют Сатори (это по-японски), или Просветление. В миг просветления для человека в мире перестает быть что-то не-Живое. Мир вспыхивает всеми своими гранями, и ты понимаешь связи между явлениями и событиями. Он открывается тебе в постоянном развитии, в постоянном становлении. И в то же время ты осознаешь, что есть только одно мгновение, сейчас, которое равно вечности.

– Итак, можно сказать, что эзотерика – это внутреннее, духовное знание, которое помогает понять себя, разобраться с вопросами «Кто я?», «Что такое жизнь?», «Что есть смерть?» Разные традиции по-разному подают это знание. Но единый духовный закон гласит: «Путей много, Истина одна». И твой путь, – Василий Иванович снова бросил короткий взгляд на Марию, и она перестала дышать, – уникален. Он только твой.

В качестве послушания ей доверили переписывать книги, и так она познакомилась с трудами йога Рамачараки, появившимися в России в начале XX века, и с «Бхагават-гитой», которую в 70-е тайно распространяли «среди своих». В 1971 году Советский Союз посетил Свами Шрила Прабхупада, основатель международного общества Сознания Кришны, и именно с этого момента началось знакомство советских искателей с индуистской философией.

Мария научилась печатать и стала дотемна засиживаться в учительской, чтобы пользоваться машинкой школьной секретарши. Теперь она возвращалась поздно не три раза в неделю, а все пять. Мужа раздражало такое рабочее рвение, но он умолкал, когда она приходила домой радостная, с ясными глазами-фонарями.

– Опять репетировали? – мрачно уточнял он.

– Да, репетировали, – она обнимала его, напевая что-то на французском. Ее лицо сияло, она вынимала шпильки из строгого пучка и волосы волшебной волной рассыпались по спине. Никогда раньше их близость не была настолько страстной и насыщенной. Ему казалось, что от нее шли сильнейшие токи.

– Долго это еще будет продолжаться? – однажды спросил он со смешанным чувством собственничества, недовольства ее самостоятельной, отдельной от него жизнью, невозможности контролировать эту самую жизнь и желания повторения острого блаженства, которое, как он смутно ощущал, было связано с ее ежедневными «репетициями».

– Не знаю, наверное, до конца учебного года. И в следующем учебном году тоже… – она осторожно глянула на него.

Кончилось все внезапно. После летних каникул, приехав в конце августа из псковской деревни, где они отдыхали с дочкой, она первым делом побежала к школе. Три ступеньки с торца, маленькое крыльцо и заветная дверь. Постучала условным стуком. Раздался мягкий, еле слышный звон поворота ключа в замочной скважине (Василий Иванович сам обтачивал ключ, чтобы тот не слишком громко скрежетал), и на пороге возникла грузная женская фигура.

– Кого тебе? – не очень-то любезно спросила владелица тела.

– А-а-а?.. – Мария вопросительно махнула рукой, изображая нечто вроде человекообразного облака и пытаясь заглянуть в комнату через могучее плечо новой хозяйки.

– Уехал он.

– Куда?!

– Мне откуда знать? Уволился и уехал. Дурак! Место-то доброе. – Она довольно потрясла головой в мелких кудрях.

Мир рухнул. «А как же я?!» – хотелось кричать ей. Никаких контактов у нее не было. И он ничего не оставил – ни весточки, ни адреса. Просто уехал, и все. Бросил ее. Их. А где Геннадий? Найти его она тоже не могла – не знала ни фамилии, ни телефона. Василий Иванович был их связующим звеном. А вдруг… внутри похолодело. Нет-нет, с ним ничего не могло случиться. Она вспомнила его лекцию об интуиции. Он тогда все «разложил по полочкам».

– Представьте свое сознание в виде сосуда, – говорил он, привычно расхаживая по крошечной комнатке. Маша представила трехлитровую банку с хрустящими солеными огурцами и сглотнула. Она села на краешек кровати и, волевым усилием отогнав огурцы, принялась, как обычно, строчить в свой блокнот. Геннадий примостился на полу, в углу. У него тоже была тетрадь. Он ничего не записывал, не любил он это. Он рисовал, и его тетрадь была полна переплетениями каких-то крошечных кружочков и спиралей, заполнявших собой весь лист.

– Этот сосуд наполнен неоднородным содержанием. Большую часть, около восьмидесяти процентов, занимает наш инстинктивный разум – это тот уровень сознания, который мы разделяем с братьями нашими меньшими. Он отвечает в первую очередь за все неосознаваемые процессы, которые происходят в теле. Как в теле животного, так и в теле человека работа внутренних систем и органов не контролируется интеллектом, а происходит согласно некой природе, которая придумала все мудро и гармонично. Мы не контролируем, как мы дышим, как осуществляется в теле сердцебиение или процесс выделения.

Вторая сфера влияния инстинктивного разума – деятельность, которую мы производим автоматически. Нам не нужен интеллект, чтобы открывать двери, выключать свет или ездить на велосипеде. Как только мы обучились какому-то навыку сознательно, он переходит в область подсознания. Вот вы научились кататься на велосипеде один раз, и дальше всю жизнь обладаете этим навыком. Даже если долго не ездите, потом тело все вспоминает.

На данном уровне находятся все так называемые двигательные стереотипы и привычные шаблоны реагирования.

Инстинктивный разум также называют «умом привычек». В нем содержится информация, полученная путем наследственности и воспитания.

Как говорит Рамачарака, «инстинктивный ум хранит в себе все виды безумия и мудрости»15. Это область ощущений и область эмоций. Как известно, на эмоции способны даже некоторые виды животных, у которых развита высшая нервная деятельность. Поэтому не будет преувеличением сказать, что человек, живущий только одними эмоциями и гоняющийся за новыми и новыми ощущениями, недалеко ушел от обезьяны. А мы еще с гордостью называем себя Homo Sapiens! – Он мягко, чуть иронично улыбнулся.

Мария тут же принялась применять на практике новые знания – училась наблюдать. Смотрела, как рождаются в ней самой неконтролируемые спонтанные реакции, как это происходит у других. «Что же, неужели мы все автоматы? А где же человек, в чем его свобода? Неужели именно на это намекал Диоген, который ходил с фонарем среди бела дня и искал «человека» в толпе людей?»

Своими наблюдениями и размышлениями она делилась с наставником. Он ее внимательно выслушивал, но эмоций не выражал.

– Идем дальше. Следующий уровень. Второе «И». Интеллектуальный разум. Он в человеке только развивается, мы еще не знаем всех его возможностей. Логика аристотелевская, которой мы оперируем и которую считаем высшим проявлением интеллекта, на самом деле лишь его часть, и уповать на нее не следует. Она очень ограничена, потому что она горизонтальна – от причины к следствию. А мир гораздо сложнее, он многомерен.

И, наконец, третий компонент нашего сосуда – божественная искра, вечная и нетленная, которую можно назвать интуицией или духовным разумом. Это наше высшее начало, открывающее нам сверхчеловеческие возможности, объединяющее всех духовных искателей всех времен. Человек, у которого развита интуиция, никогда не попадет туда, где ему не надо быть. Он в гармонии с собой и со своей судьбой.

Василий Иванович мало рассказывал о себе. По сути, она не знала о нем почти ничего. Из обрывков разговоров и примеров, которые он приводил, она поняла, что он многое повидал на своем веку. Она восхищалась его знаниями, которые ей казались невероятными. Физиология, медицина, в том числе китайская, иглоукалывание, литература, история, философия – не было такой области, в которой он не был бы знатоком.

– Почему вы работаете сторожем? – не выдержала она однажды. – Ведь вы могли бы стать учителем в школе! Или директором. Или…

– Большое отшельничество, – ответил он ей сухо и непонятно. Дальнейшие расспросы пресек. Когда она набрала в грудь воздуха, чтобы развить тему, он постучал ей пальцем по макушке и ласково сказал:

– От любопытства знаешь что?

– Знаю, – покаянно вздохнула она.

– Что?

– Кошка сдохла.

– А почему?

– Что почему? Почему сдохла?

– Да. Почему кошка сдохла от любопытства? – он терпеливо, как маленькому ребенку, повторил вопрос и с интересом посмотрел в ее озадаченное лицо.

– Ну-у-у… Наверное, залезла куда не следует, а там…

– И что там? – подняв бровь, лукаво улыбаясь, продолжал допытываться он.

– Уж мы этих котов душили, душили, душили, душили, – захохотал Геннадий, оторвавшись от своих художеств.

Хорошо ему. Его так не мучили вопросами. Пока, во всяком случае.

Она насупилась и молчала. Она знала, что, несмотря на внешне скоморошечью форму этих диалогов, наставник ведет ее к какому-то озарению. Уже неоднократно случалось так, что неосознанно произнесенная фраза или слово разворачивались в целую картину новых смыслов. Новый знакомый сотворял эти смыслы из чего угодно. Хоть из дохлой кошки.

– Кошка нарушила чье-то личное пространство? Узнала то, что ей не подобает?

– А почему?

«Господи, опять! Ненавижу эти вопросы! Они меня выставляют полной дурой. Ответы же очевидны. Не влезай – убьет! А кошка влезла».

– Ты говоришь о следствии. У действия всегда есть следствие. И есть причина. Я тебя спрашиваю, по-че-му?

То есть почему в принципе кошка полезла куда-то? Что такое это любопытство, которое двигало ею?

– А! – ее осенило. – Кошка интересуется новым! Она хочет познавать мир!

– Допустим. Но тяга к познанию не есть любопытство. Чувствуешь разницу?

Она ушла домой и продолжила думать над незатейливой фразой. По какой-то причине кошка интересовалась чужой жизнью. Значит, своя была не важна? Кошка была ориентирована на внешнее, а Василий Иванович всегда учил, что начинать надо с себя. Продолжать и заканчивать тоже.

– В общем, так. – На следующее занятие она пришла с подготовленным ответом. Привычным учительским жестом поправила юбку. – Варианта два. Первое. Кошка слишком заинтересована во внешних обстоятельствах, и тем самым она теряет полноту своей жизни, ведь ее разум находится не в настоящем моменте, а где-то. А человек, то есть кошка, там, где его мысли. Поэтому в этот момент кошка, можно сказать, не живет, ведь там, где она есть, ее как таковой нет. То есть в каждый миг, когда мы глубоко погружаемся в чью-то жизнь, мы «умираем» для своей собственной. В общем, тут смерть, скорее, метафорическая.

Второе. Кошка попыталась узнать что-то, что выше ее понимания, но у нее не хватило ресурса, чтобы это воспринять, и ее разорвало изнутри. Накопленная ею энергия не перешла в новое качество, но ее было так много, что в старом теле она уже не могла быть в покое. И произошел взрыв. Кошка, так сказать, сдохла. – Она подняла плечи и развела руками. Мол, что поделать, c’est la vie.

Геннадий демонстративно похлопал ей и подмигнул. Василий Иванович ничего не сказал. Он вообще редко хвалил ее или говорил: «Да, правильно». Скорее, его взгляд выражал спокойный интерес к ее процессу мышления. «Люди стереотипны, – часто повторял он. – Они не умеют думать. Максимум, на что они способны, – это собрать из кирпичиков А, Б и В башню АБВ, но у них никогда не получится что-то новое, например, Ю! Потому что они не могут даже представить себе этого, не могут мыслить масштабно. Так что учитесь думать, друзья мои. Душа обязана трудиться и день, и ночь, и день, и ночь».16

Мария медленно спустилась по ступенькам. Августовский вечер померк, как будто тьма, окутавшая ее душу, вылилась наружу. Как же она теперь? Какой тусклой показалась жизнь! Сейчас начнется серая рутина школьных будней, в которых не будет главного наполнителя. Проходя по двору мимо достопамятных, ныне весело краснеющих кустов барбариса, она тихо застонала. Надо идти на педсовет. И она шла. Уныло, как на казнь.

Как жить? «Тот, кто видел Свет на пути, никогда его не забудет», – говорил Василий Иванович. Хотя теперь она сомневалась, что это было его настоящее имя. «Я странник, – сказал он однажды. – Моя свобода – быть там, где я хочу, и жить так, как хочу». Его «хочу», впрочем, разительно отличалось от желаний обывателей. Оно диктовалось высшей волей, было нелогичным и не имеющим (по крайней мере, для Марии) явной цели. «Ты просто пока не видишь взаимосвязей, – успокаивал он ее. – Ничего. Ты увидишь. Просто живи и будь верна той истине, которая тебе открывается». Да, как-то надо продолжать жить без опоры на Учителя.

Мария Михайловна, восьмидесятитрехлетняя старушка, сидела на скамейке около частной психиатрической клиники и смотрела на себя в прошлом. Вспоминала. Когда ей было уже сорок три, то есть в 1980-м году, через восемь лет после этих событий, произошла неожиданная встреча с Геннадием. Она была с классом в Белоруссии, в Минске, и на светофоре в центре города к ней подошел красивый молодой мужчина. «Маша, – тихо произнес он. – Приходи вечером в девятнадцать часов в парк Победы, поговорим». Он исчез так же незаметно, как появился.

Геннадий рассказал удивительные вещи. Оказалось, что он несколько лет разыскивал Василия Ивановича, ездил по разным монастырям, просясь поваром в группу геологов или этнографов. Он был у староверов, был в Бурятии у лам, был на Алтае у шаманов.

Мария сидела на скамейке на тенистой аллее парка и изумленно всплескивала руками.

– Надо же, в Бурятии! И что, все работало? Храмы? Дацаны? И службы велись?

Геннадий кивнул. И продолжил.

Все духовные учителя лишь молча улыбались в ответ на его расспросы, пока лет через пять после начала поисков в одном из буддийских дацанов у него не состоялась примечательная беседа с настоятелем.

– Я уже потерял надежду, как вдруг…

По какой-то не видимой Геннадию причине настоятель сам подошел к юноше, сгорбленно сидевшему перед изображением Белой Тары.

Когда на вопрос: «Зачем вы здесь?» – Геннадий, поколебавшись, назвал заветное имя наставника, монах сказал: «Разве вы уже познали все то, чему вас учили? Зачем вы ищете своего Учителя? Разве не понимаете, что, если бы он хотел с вами связаться, он сам бы вас давно нашел? Но у него свои задачи, у вас свои!»

– Я даже похолодел, – признался Гена. – Я понял, что он прав. Мой поиск был продиктован мальчишеской привязанностью, а значит, шел от эго.

Он сложил руки лодочкой перед грудью, как делал Василий Иванович, и поклонился настоятелю. Встреча эта принесла если не мир в его душу, то успокоение.

Он узнал многие фантастические подробности о своем Учителе, который, как оказалось, был хорошо известен среди Посвященных разных религиозных традиций. Пожилой настоятель-буддист со светлым тихим взглядом был тоже одним из его учеников. Он рассказал Геннадию о «Большом отшельничестве», в котором пребывал их наставник. В отличие от «Малого отшельничества», которое предполагало уединение в горах, вдали от людей, и погружение в духовную практику, Большое отшельничество было испытанием еще более серьезного уровня. Последним испытанием. Духовный путник возвращался в мир, неся ему свои знания. При этом он должен был пройти сквозь этот мир невидимкой, открывшись только тем, с кем был связан давнишними кармическими узами.

Мария слушала Гену и вспоминала их совместные посиделки в маленькой комнате. Они теперь оба понимали, что наставник неукоснительно соблюдал два важнейших духовных закона – передавать знания только тем, кто готов и искренне жаждет их, и не «метать бисер перед свиньями», не допускать до сокровенных вещей праздно любопытствующих, дабы уберечь их от преждевременной встречи с новым миром. «Знание должно быть возвещено, знание должно быть сокрыто», – нередко повторял он, когда они пили чай вместе в его «дворницкой». Геннадий понял, почему Василий Иванович, обладая глубочайшими познаниями и возможностями, не использовал их, предпочитая работу сторожа, которая давала ему… свободу. Он оставался монахом, будучи в миру. «В мире, но не от мира сего».

– Удивительный человек! – В заключение Гена долгим взглядом посмотрел на Марию. Она кивнула.

– Мы не брошены. Я это теперь чувствую! Мне кажется, за нами наблюдают те, кто видит больше нас. – Геннадий сиял. «Каким же он стал красавцем, – пронеслось в голове у Марии. – Нескладный утенок преобразился».

Настоятель дацана объяснил молодому искателю, что на духовном Пути все взаимосвязаны, и неважно, находишься ли ты рядом со своим наставником физически или нет, – на потаенном внутреннем уровне вы едины.

– Он нас не бросил! – повторил Геннадий еще раз. – Просто мы проходим сейчас свои уроки.

Он обнял Марию Михайловну на прощание. Больше они не виделись.

– А как ты сам? – еле успела спросить она.

– Нормально. Тренером работаю в спортшколе.

К лавочке прискакал воробей-толстячок и, требовательно сверкая глазом, подпрыгнул прямо к ее ногам. Она задумчиво поправила юбку и вытащила из кармана кусочек хлебного мякиша…

В середине восьмидесятых годов в небольшом белорусском издательстве вышла книга безымянного автора о духовных традициях мира. Мария была убеждена, что автором ее был Геннадий. Когда она перелистывала страницы, ей казалось, что она слышит шуршание его карандаша по тетради. Как же он ее написал, мягко улыбалась она, ведь он ни единой строчки не законспектировал.

Сама Мария не страдала так сильно от отсутствия Василия Ивановича. В тот день, 27 августа, когда она отошла от первоначального потрясения и немного успокоилась, она сделала то, чему он ее учил. Села в позу для медитации, закрыла глаза и настроилась на ситуацию. Она сразу услышала, что его голос звучит в ней, что он рядом. Он дал ей ключ доступа к своей душе – свое сакральное имя. Произнося его, она входила в транс.

А вскоре появились и первые ученики. Вернее, ученицы. Сначала была мама хулигана Витьки из 7В класса. Он часто безобразничал на уроках и смешил весь класс тем, что коверкал французские слова. Ля ручка, ля ножка, ля стол. Je parle17 он произносил как «жопарл», делая ударение на первый слог. Все неизменно смеялись. Je suis perdu18 – вообще была его коронная фраза. Он сопровождал ее недвусмысленными звуками. Мария Михайловна долго терпела и корректно взывала к порядку. Но Витька был авторитет. В классе его боялись. А ему нравилось поддевать миниатюрную француженку.

И однажды Мария Михайловна не выдержала и вызвала в школу его родителей. Пришла мама. Усталая, замотанная работница стройки – маляр-штукатур. Она воспитывала сына одна. Денег постоянно не хватало, и она «халтурила» после работы, клея обои частным заказчикам. Сын был предоставлен самому себе.

– Понимаете, – виновато говорила она, – ему же штаны нужны, куртка. Он же растет! На нем все горит!

Мария Михайловна молча кивала. И прислушивалась. К себе и к ней. Мало-помалу между ними установились приятельские отношения, и однажды, к изумлению Витьки, училка пришла к ним домой. Оглядела крошечную комнату в общежитии, похвалила рисунки на стене («А это Витенька нарисовал, когда был маленьким») и осталась пить чай.

Людмила была способной. Ее чаша была пуста19. Она сразу почувствовала в Марии глубину и мудрость, которой не обладала сама. По природе она была восприимчива и открыта, и слова о счастье легли ей на душу.

«Понимаете, – говорила Мария Михайловна, – все представления о жизни коренятся в нашем уме. Мы всегда хотим чему-то соответствовать и что-то достигать, думая, что счастье в будущем. Нас так учат. Но если сместить угол зрения и понять, что будущего нет, а есть только настоящее, то в этом сиюминутном настоящем можно ощутить огромную радость. Когда мы не скованы страхом за будущее или чьими-то ожиданиями относительно нас, мы счастливы!»

Витькина мама слушала затаив дыхание:

– Как будущего нет? Совсем? А ради чего мы живем тогда? Все зря? А я думала, мы все живем во имя светлого будущего? Это же смысл жизни! Все отдать, чтобы потом… Вы же в школе тоже этому учите!

– Не я, – сказала Мария.

Как же объяснить то, что непонятно уму? Мария вспомнила, как деликатно учил их Василий Иванович – никогда не настаивал на своем мнении, не переубеждал, просто показывал другой срез реальности, и через какое-то время, когда ученик дозревал сам, случалась с ним та самая «Эврика!»

Мария вкладывала зерна в душу своей ученицы, не ожидая быстрого результата. Она не заботилась о плодах, знала: они появятся в нужный момент. В квартире у нее висела репродукция Ван Гога «Сеятель». Иногда Мария ему подмигивала, дескать, понимаю тебя, друг, сама тоже сею.

Не так просто было Людмиле совершить переворот в сознании. Так что чаю «со слоном» по 95 копеек за пачку, который они обе так любили и который Мария изредка «добывала» с продуктовыми наборами в школе, им пришлось выпить много.

Мария дорожила своей первой ученицей, потому что Людмила слушала, старалась, выполняла все рекомендации, и у нее получалось. Она не давала волю своим сомнениям. Вернее, их у нее совсем не было. Она доверилась сразу, и даже Витька скоро заметил, что мать стала как-то добрее, что ли. Стала больше с ним разговаривать. Стала улыбаться, а потом и смеяться заливистым девичьим смехом. Он так любил ее в эти моменты! Он сам рядом с ней помягчел, перестал паясничать на уроках и однажды даже проводил француженку до автобуса. Они разговорились, и она отдала ему свой драгоценный конспект по айкидо (и на тренировках она умудрялась записывать изречения Василия Ивановича: «Будьте водой, не напрягайтесь, теките, используйте силу противника против него самого, и вы будете непобедимы»).