Исчезновения в Гальштате

Через недельку мы получили от Евдокимофа исправленный текст. На самом деле он почти не изменил слова никого из персонажей, кроме волшебника и его жены. Их роль как бы повысилась. Они теперь постоянно общались между собой и комментировали все, что происходит в их доме между другими персонажами, пытаясь догадаться, что они реально делают: репетируют или это их действительная жизнь?

Игоряша нашел саму идею и исправленный текст очень перспективным, и мы начали репетиции. Мы с Витямбой решили прописать каждую сцену: кто что делает в каждую минуту, что говорит и т.д. Начались репетиции. Проблем было выше крыши. Прежде всего – с исполнителями. Ромке и Любаше ничего особенно и не надо было играть, тем более что Евдокимоф придумал для них некоторое двойное дно. Он предложил им играть супружескую парочку, которые в браке уже много лет, и их чувства порядком поостыли. Вся их личная жизнь превратилась в рутину. И тут такое! И в их доме! Интриги. Любовь. Да еще и несчастная. Эмоции зашкаливают… Короче говоря, все это очень освежило и их взаимоотношения. В общем, и у Любы, и у Ромки все получалось очень реалистично и нескучно. Витямба постоянно впадал в очевидные штампы, но выручало его невероятное обаяние, которое сквозило сквозь личину его однозначно отрицательного персонажа. Очень все неплохо получалось у Машки. Ее внутреннее состояние как нельзя лучше подходило к психологии первой дамы королевства, одновременно являющейся стареющей характерной актрисой. Кирюша играл без всякой фантазии, но старательно повторял все, что от него требовали я и Витямба. Но мы особенно ничего от него и не ждали. Лишь бы он не слишком тихо говорил и хорошо выучил свой текст и свое местоположение в каждой мизансцене. Это же можно сказать и про Руслана. Хуже всего получалось у меня, у Медведева и у Кристины. Медведев никак не мог уловить саму суть своего персонажа, и Игоряше, чтобы хоть как-то поддержать его самооценку, пришлось всю роль придумать за него и репетировать с Сашкой персонально. Хотя, надо признать, что в других классах у исполнителей главных ролей проблем было еще больше, и наш историк прямо-таки разрывался между репетициями то в одном, то в другом классе.

В общем, пришлось признать очевидное: грандиозный успех Медведева при его выступлении на конкурсе чтецов юмористических рассказов был в значительной степени достижением Игоряши, который сумел отрепетировать с Сашкой все до самых незначительных мелочей. Но Игоряша очень жалел Сашку, который был страшно обидчив и склонен к эмоционально невзвешенным поступкам. Историк всячески старался доказать Медведеву, что это он сам – творец своего персонажа. Но кажется, этого не понимал только сам Медведев. И все же при участии Игоряши, как-то начала получаться роль и у Сашки. Самые большие трудности были у принца и принцессы. Кристина на каждой репетиции демонстрировала свою полную бездарность. Трудно было произносить текст более фальшиво! Она явно не понимала, что представляет собой влюбленная и отвергнутая девушка. Беспомощность и скука… При такой принцессе нам явно ничего не светило в соревновании с восьмиклассниками. И у меня тоже роль не клеилась. Виной тому была моя зажатость. У меня не было опыта публичных выступлений, если не считать экзаменов по фортепиано и гитаре в музыкалке. Но там совсем другое. Там есть я и инструмент. И я могу выражать свои эмоции его посредством. И мне не надо ничего говорить, смотреть в переполненный зрителями зал, взаимодействовать с другими партнерами по сцене. А тут нечто совсем новое и непривычное для меня. Мне невероятно трудно сосредоточиться на внутреннем мире моего принца. Все, что он говорит, мне незнакомо, и я очень далек от его несколько странной психологии. Я написал об этом Евдокимофу, и он посоветовал мне играть неврастеника. Я же по сюжету и не принц вовсе, а так, мелкая сошка со смазливой рожей. Актеришка, который так плотно подсел на роли принцев, что уже и на самом деле стал считать себя голубых кровей. Хотя на самом деле я (то есть мой персонаж) всего лишь жалкий оборванец. А принцесса (дочка трагика) – эта малолетняя дуреха и вправду считает меня чуть ли не обедневшим аристократом. То есть я должен играть персонажа не на сто процентов положительного. Евдокимоф даже сказал мне, когда мы с ним общались по скайпу, что Шварц – это все же не Чехов и не Островский. И принц написан довольно слабо, он совершенно плоский. На самом деле Шварцу удавались только те персонажи, которые обладали некоторой комической характерностью, а все его персонажи «серьезные» или «лирические» на самом деле абсолютно ходульные. И принц в том числе. Я, кстати, потом рассказал Игоряше об этом разговоре с Евдокимофым. Историк не согласился. Он другого мнения. Для него Шварц – великий драматург. Но он уважает мнение Евдокимофа, особенно учитывая, что последний и сам очень известный автор пьес и сценариев. При этом Игоряша посоветовал мне воспользоваться идеями моего опекуна для создания полноценного образа принца.

Как только я стал понимать, каков мой герой в действительности, мне стало намного легче. Ведь играть нечто совершенно положительное невозможно. Поначалу у меня от моего персонажа просто скулы со скуки сводило. Но теперь принц не казался мне таким уж невозможно бесплотным. Я старался играть обычного парня, который влюбился в глупую молодую девчонку, дочку своего шефа, руководителя труппы и ее главного трагика. При этом мой герой витает в облаках, представляя себя принцем в изгнании, а предмет своей любви – настоящей королевской особой, и все его представления о светской жизни почерпнуты из глупых пьесок и обывательских представлений. Мне даже кажется, что мой персонаж чем-то на меня похож. Я тоже частенько нахожусь не в реальности, а в своих фантазиях, представляя себя то замечательным музыкантом, то популярным певцом. Но чаще всего сыном. Любимым сыном своих родителей. Мне нужны были общие с моим персонажем эмоции, одинаковые фантазии, общность судеб. Ведь и про родителей принца – короля и королеву – зрителю и читателю ничего неизвестно. Может, их и нет у него. В общем, все, как и у меня. Я решил поговорить об этом с моим Евдокимофым, и он сразу все понял. Уже на следующий день я получил от него по электронной почте некий монолог, который он предложил вставить в наш отрывок. Я прочел его ребятам, и все пришли в восторг. Это и вправду был сильнейший текст. Он звучал как исповедь, которую юный артист произносит перед женой волшебника, которая жалеет несчастного одинокого молодого парня-сироту, воспитывавшегося в приюте и прибившегося к бродячей труппе. Игоряша поздравил всю нашу группу с тем, что вся концепция нашей постановки окончательно сформировалась и теперь от нас требуется просто качественно играть свои роли – и результат будет отличный! Впрочем, нам и самим было очевидно, что этот написанный Евдокимофым монолог станет главной сценой всей постановки. И что самое важное для меня лично, теперь мой персонаж становился понятен и близок не только мне, но и любому ребенку и преподу в девяносто шестом.

Я часто думаю о Кристине. Я думал о ней и раньше, но теперь это стало происходить все чаще. Я внутренне понимаю умом, что она неумна и у нее примитивные взгляды и эмоции. Но она меня притягивает. Когда я думаю о ней, я ощущаю у себя внутри что-то горячее и трепещущее. Мне хочется прижиматься к ней голым телом, чувствовать, как ее руки нежно гладят меня по спине и ниже… Я хочу ее, хочу ее трогать, обнимать, ласкать ее голую, теплую и страстную. И я не мечтаю о ней. Я просто ее дико хочу. Ведь у меня еще никогда никого не было. Я еще никого не целовал взасос. И ни одна девочка не говорила мне, что я ее парень, что ей со мной хорошо. Наверное, мне просто пришла пора влюбиться. Но если не влюбиться, то уж хотя бы просто потрахаться…

Мы начали с Кристиной репетировать наши с ней сцены наедине. Витямба сначала помогал нам, смотрел, как все это выглядит со стороны, и давал советы:

– Что вы оба как истуканы! Саня! Возьми ее за руку. А ты смотри ему прямо в глаза, когда говоришь. Ты же влюблена в него! Попытайся обнять его, прижаться к нему…

И так далее, и тому подобное. И с каждым разом мы заходили все дальше, и наши соприкосновения становились все плотнее. Витямба, как только обнаружил, что у нас начало получаться, сразу же перешел от нас к репетициям с Любой и Аверьяновым. И теперь мы репетировали вдвоем, одни, в нашей с Витькой комнате. И тогда мы впервые поцеловались… и потом долго обнимались, и ее руки гладили мои волосы и шею, а я залез руками под ее водолазку и трогал ее маленькие груди… И я сам не заметил, как начал расстегивать свою рубашку и джинсы и одновременно стягивать с нее одежду, и она шептала: «Подожди, Саша. Сюда могут войти…» Я закрыл дверь, подперев и заблокировав ее стулом. И тогда мы снова кинулись целоваться, обниматься, сбрасывая с себя одежду. Она нажала на выключатель, и в комнате стало почти темно. Только из незашторенного окна проникал зимой вечерний свет. Мы лежали, прижавшись друг к другу, и дышали одинаково горячо и нежно. И я впервые трогал женское тело и наслаждался этим невероятным счастьем, и это казалось мне самым приятным из всего, что я когда-либо ощущал. И я шептал ей, что люблю ее, и она целовала мои глаза и тоже любила меня.

…Мы репетировали почти каждый день. И если могли быть одни, то снова и снова целовались, ласкали друг друга и разрешали себе заходить все дальше и дальше. Мы уже знали тела друг друга до самых мельчайших подробностей, и не было места, куда бы мы друг друга не целовали и которое не ощупывали, и нам было очень хорошо вместе. И никогда и ни к кому я не испытывал таких чувств, как к моей Кристине. Она стала для меня единственной и самой главной. И мне было уже не так важно, что там будет с постановкой, с музыкалкой или с учебой в школе. Она вдруг стала всем. Я не мог думать ни о чем, кроме нее, забыв всех других. И даже моего Евдокимофа. Мы с ним продолжали каждый день переписываться, и я сообщал ему все новости… кроме одной. Самой главной. Что я влюблен и у меня теперь есть моя Кристина. Самая красивая, нежная, ласковая. Моя единственная.

Я ужасно хотел написать ему, что у меня теперь есть еще и моя Кристина. Меня тянуло поделиться с ним этим столь важным в моей жизни, но я как-то не решался сделать это. Думал, что вдруг он заревнует меня к ней и, может, откажется меня забирать. Я все время думал о том, что скоро мне придется принимать трудное решение. Я должен буду выбрать между Евдокимофым, моей новой жизнью в семье, с отцом, в Москве, – или остаться здесь, теперь уже навсегда (ведь больше у меня такого шанса точно никогда не будет), но тогда рядом со мной будет моя любимая и самая лучшая девочка. И что бы я ни делал: целовал мою Кристину, играл на фортепиано, решал задачи по физике или писал моему Евдокимофу сообщение по мылу, – я постоянно ощущал необходимость сделать этот выбор. Я чувствовал, что мой час приближается. И не мог отказаться ни от нее, ни от обретения семьи. Я не знал, как мне говорить об этом и с ней. Ведь и она, как и все в нашем классе, да и во всем девяносто шестом, знала, что скоро меня наверняка заберут отсюда домой, а значит, расставание неминуемо. Она понимает это, не может не понимать, но молчит. Ни разу не спросила меня об этом. Но я чувствую, что она тоже размышляет об этом. Просто, наверное, гонит от себя эти мысли и хочет, чтобы жизнь сама все расставила по своим местам. Наверное, она права. Что ей остается, кроме ожидания моего решения… Наше будущее всецело в моих руках. Это я должен отказаться от нее ради своей новой счастливой жизни, о которой мечтал каждый день все эти годы, пока помню себя. Или же отказаться от всего, но остаться с моей самой любимой?.. Как мучительно думать об этом, как тяжело решить…

Мы уже перешли от репетиций отдельных картин к прогонам всей постановки. Игоряша приходил к нам и давал много, как всегда, полезных советов. Он сказал, что за наш спектакль он спокоен. У нас получается очень нетривиальная и вполне целостная постановка. Поэтому он в большей степени сосредоточился на репетициях с восьмиклашками. И ему явно понравились наши с принцессой диалоги и сама наша игра. Ведь это была уже вовсе и не игра – мы говорили с Кристиной те слова, которые точно определяли наше внутреннее состояние и отношение друг к другу. Играть было и не надо. Нам было так просто и органично рядом, что те, кто видел наши прогоны, удивлялись, как непринужденно и искренне все у нас получается.

Вечерами мы иногда ходили с ней прогуляться на улицу. И мне ужасно хотелось рассказать ей что-нибудь интересное, что говорил мне или писал мой Евдокимоф, но я каждый раз ловил себя на том, что любое упоминание о нем может Кристину больно ранить. И я умолкал, и тогда мы просто гуляли и говорили обо всем, что происходит у нас в девяносто шестом, но только не о нашем будущем, только не о нас. Кристина полюбила мою любимую музыку. И иногда вечерами мы лежали с ней рядом, обнявшись или просто взявшись за руки, и я включал негромко моих любимых Моцарта и Баха. И ей это вдруг тоже понравилось, она даже просила меня включить ей «Air» Баха или симфонию № 40 Моцарта, которые ей особенно запомнились. Может быть, когда любишь, тебе становится очень понятно все то, что нравится твоему любимому человеку.

Надо сказать, с этого года как учебная, так и внеклассная деятельность нашего историка стала предметом множества статей и даже нескольких репортажей по местному телевидению нашего города. Все говорили о нем, как о невероятно прогрессивном педагоге, который создал в «Доме детства – 96» совершенно особую учебную и досуговую среду. Все знали, что все лучшие школы Новокузнецка пытаются переманить к себе нашего Игоряшу высокими зарплатами и прочими коврижками, но он твердо хочет работать только у нас. На нашу театральную неделю поэтому и телевидение приезжало, и из газеты тоже корреспонденты были. А уж быть в конкурсном жюри нашей недели театра – это вообще считалось за честь. Возглавил его, кстати, все тот же главный режиссер новокузнецкого драматического театра, который был у нас и на конкурсе чтецов юмористических рассказов.

…Настал четверг. Это был день соревнования между нами и восьмиклашками. В общем, все прошло очень неплохо. По жребию наш класс первым показывал свое «Необыкновенное чудо». И оно всех, кажется, очень удивило. У восьмиклашек постановка была намного смешнее. Но мы взяли необычностью трактовки и глубиной. Мне было трудно судить, кто как сыграл, так как я не мог видеть все это со стороны. Но зрители смотрели очень внимательно и в конце хлопали дружно.

В субботу вся школа собралась в актовом зале на объявление результатов театральной недели. Наша постановка понравились зрителям и жюри больше постановки восьмиклашек. Мы с Витямбой еще и специальный приз за режиссуру получили. Все это было для всей нашей группы огромной радостью. Мы ощущал себя чем-то общим и были друг другу благодарны. Даже все обнялись вместе. И в этот момент я снова подумал о том, что если я уеду, то потеряю еще и это, общее, что роднит нас. Не только Кристину – еще потеряю всех их. А ведь я люблю их всех. И всегда меня восхищающего Витьку, и такого доброго и трогательного Кирюшу, прикольную Машку, и заботливую отзывчивую Любу, легкого и эмоционального Сашку Медведева, рассудительного Аверьянова и мощного, как скала, Руслана. Как я без всех них? Почему я раньше не замечал, что они так мне нужны, что они такая огромная и важная часть моей жизни? Почти такая же большая, как моя Кристина.

…В середине февраля учиться уже невмоготу. Хочется спать. Вечер приходит рано, и за окном зажигают желтые мутные фонари. Как давно нет солнца! Нет старых фанерных домиков в летнем лагере Карлык. Нет сочной зелени, пробивающейся сквозь разрушенный асфальт дорожек. Хочется тепла, хочется ходить без майки. Хочется, чтобы, выходя из мелкой речушки, ветерок щекотал влажные соски. Чтобы солнце припекало загорелые мускулы рук и икры ног. Хочется прижиматься к голой Кристине и тереться об ее упругие бедра и живот… Хочется лета. Ничего не делать. Ничего не ждать. Просто жить на каникулах, зная, что тебе не надо ничего за самого себя решать. Что все уже решили взрослые и можно не думать о том, что будет завтра…

Мне сегодня исполнилось шестнадцать. Прямо с утра приехал Григорий Аронович с большим красивым пакетом с ручками. Пожал мне руку, поздравил с днем рождения, и еще передал мне сладкий пирог от своей жены. Пакет был тяжелый. В комнате я уселся на кровать и начал вынимать из него подарки, которые передал мне мой опекун. Я никогда в жизни еще не получал таких замечательных подарков. И их было так много! На самом дне лежали отличные голубые с белым летние кроссовки, как раз такие, какие я очень хотел. Еще там была большая тяжеленная книга «Самые красивые места Европы» с роскошными фотографиями. И еще подарочный конверт с изображением парусника, плывущего в голубом море и четырьмя тысячами рублей (по тысяче) внутри. Были также две коробки французского шоколада «Мерси». Одна большая, для всех наших ребят, а вторая маленькая ассорти с множеством разных вкусов – специально для меня. Но больше всего я обрадовался небольшому, но очень продвинутому планшету с диагональю 8 дюймов. К нему еще прилагался фирменный темно-синий защитный чехол и карта памяти аж на 64 гига. Это был просто предел моих мечтаний! И конечно, там еще было письмо от моего Евдокимофа:

«С днем рождения тебя, мой дорогой мальчик. Желаю тебе быть счастливым и здоровым. И чтобы ты всегда чувствовал, что тебя любят те, кто тебя окружает. Пусть твои мечты осуществляются. Пусть сегодня и в другие дни тебе будет приятно, интересно и тепло.

Я не знал, что бы ты конкретно хотел сегодня получить в подарок, и поэтому решил, что подарю тебе не один, а сразу несколько небольших подарков. Книгу, чтобы ты смог определиться с теми местами, в которые мы поедем с тобой путешествовать. Кроссовки, чтобы тебе было удобно гулять по Москве и Вене. Большая коробка шоколада для твоих друзей. Наверняка ведь будете сегодня пить чай. А маленькая, где 24 разных вкуса – лично для тебя. Потом напишешь, какой вкус тебе больше всех понравился. Только не съедай все сразу! А то живот заболит. Ну, деньги тебе точно не помешают. Надеюсь, ты потратишь их с умом на то, что тебе очень хочется. Ну, планшет тебе точно нужен. Сможем теперь по скайпу беседовать сколько угодно. Да и большой объем памяти для твоей любимой музыки тебе пригодится. Я, кстати, там тебе кое-что из моей любимой музыки на диск закачал. И еще много фото и видео из нашей московской квартиры, Анну и даже некоторые мои детские. Среди последних очень смешные встречаются. Передавай привет Игорю Дмитриевичу и Григорию Ароновичу. Обнимаю тебя, Сашка, и очень жду, когда смогу приехать к тебе и отвезти тебя домой».

Я отложил письмо и лег на кровать. Витямба рассматривал мои подарки и восхищался ими. Ему все очень понравилось. Особенно планшет. Он залез в информацию и зачитал мне характеристики, в которых я не особо разбирался, присвистнул и сообщил:

– Ого! Машинка тыщ на тридцать тянет. Не меньше. Довольно мощный, а экран вообще самый последний. Я бы тоже такой хотел, но у меня нет такого опекуна, как у тебя, Саня… Повезло тебе. Сто процентов теперь уверен, что тебя отсюда скоро заберут. Если бы были хоть какие-нибудь сомнения, такие дорогие подарки тебе бы не делали. Ты на что потратишь свои тыщи-то? Хочешь совет? Не жмоться, купи что-нибудь и ты ему в подарок в Москву. Он тогда поймет, что и ты о нем заботу проявляешь.

– Правильно. А что? Как думаешь, что ему может быть надо?

– Не знаю. Человек он, очевидно, обеспеченный. Все у него есть. Но надо что-то придумать. Ты с Игоряшей посоветуйся. Он наверняка что-нибудь придумает.

Я закрыл глаза и подумал не о Евдокимофе, а о Кристине. Я хочу что-нибудь подарить ей. И еще мне очень хочется купить в книжном магазине какое-нибудь произведение моего опекуна. Я ведь так и не прочел ни одной его книги. Мне очень интересно, как и о чем он пишет. А что мне купить для нее? Может быть, хороший парфюм известной марки? Или что-то из одежды? Например, модный худи? Или там джемпер какой-нибудь? Все мои двадцать четыре шоколадки буду с ней есть пополам. Она тоже сладкое любит. Пойду найду ее прямо сейчас. Она наверняка тоже мне сюрприз приготовила на днюху.

Так и оказалось. Она купила мне CD-диск с лучшими произведениями Вивальди и кожаный напульсник с клепками. А ведь я ей никогда ничего не рассказывал про Вивальди. Откуда она про него узнала? Не иначе у Витямбы выспрашивала. Но мне приятно. Очень приятно, что она это сделала специально для меня. В этот день было еще много приятных подарков. От Мишки из музыкалки и Валерии Ильиничны Лежебрух. Кирюша где-то свистнул для меня темные солнечные очки в черной пластиковой оправе, а Витямба пробник одеколона «Феррари» в маленькой стеклянной колбочке. И хотя все это было мелочью по сравнению с шикарными презентами Евдокимофа, мне все равно было очень приятно – потому что я знал, что нашим ребятам просто неоткуда взять деньги на подарки друг другу. И каждый старается как может, чтоб хоть что-нибудь стоящее достать для друга. Правда, частенько все эти подарки пацаны не покупают, а просто воруют в магазинах…

Вечером мы всей группой пили чай у нас в холле. С пирогом от Ароновны, как прозвали жену Григория Ароновича наши. Еще и с моими роскошными французскими шоколадками. На огонек заглянули семиклассники – Сашка Лапушкин со своим неразлучным Женькой и Игоряша с ними. Игоряша тоже поздравил меня, пожал мне руку и подарил галстук офигенной расцветки. Витямба сразу же напросился, что и он будет его иногда носить. Я, конечно, согласился. Разве можно отказать моему лучшему другу?! Мы много смеялись и дурачились. А когда все стали расходиться по комнатам, я напросился на отдельный разговор с Игоряшей. Наедине. Мы сидели в холле только вдвоем и говорили. Вернее, говорил сначала только я. Меня как прорвало. Видимо, очень не хватало с кем-нибудь из взрослых поделиться. Витька, Люба или Кирюша тоже, конечно, и выслушают, и посочувствуют, но мне нужен именно совет взрослого опытного человека. А спросить у Евдокимофа об этом я не могу.

– Ко мне скоро должен приехать мой опекун. Уже меньше месяца осталось. Витя Бушилов говорит, что после таких прекрасных подарков мне тоже стоит опекуну сделать подарок. Да вот и деньги мне он подарил. Несколько тысяч. Как вы думаете, Игорь Дмитриевич? Что мне ему можно подарить в свою очередь?

– Подари ему настоящий качественный таежный мед, – тут же решил мою проблему Игоряша. – Этот ценный экологически чистый продукт, несомненно, твоего опекуна порадует. Если хочешь, я поговорю с одним пасечником. Моя жена у него постоянно для нас мед покупает. Качество отменное. Душистый! Вкусный! Мы этот мед не только себе, но и в Питер друзьям всегда привозим. Я думаю, он большую скидку сделает для постоянных покупателей. Литровую банку куплю, а ты потом мне вернешь деньги за него. И еще можно кедровых орехов купить свежих. У нас на рынке они чуть не вдвое дешевле, чем в той же Москве. Я думаю, эти подарки точно понравятся. И еще они засвидетельствуют, что ты заботливый парень, который понимает, что целесообразно везти из наших краев. Я думаю, рублей в восемьсот-девятьсот уложимся. Или это, может, дороговато для тебя? Ну, я тогда тоже немного добавлю.

– Спасибо большое, Игорь Дмитриевич. Но я вполне могу эту сумму оплатить из моих подарочных денег. Я могу вам прямо сейчас деньги дать.

– Не надо сейчас. Потом отдашь, когда я принесу. Ты вот лучше скажи мне, что у тебя с опекуном сейчас происходит. Вы общаетесь? Через эсэмэски? Скайп? Ватсап?

– Да. Общаемся. Почти каждый день. И все это использую. И я еще электронную почту завел. Там тоже пишем друг другу.

– Отлично. Держать постоянный контакт тебе сейчас совершенно необходим. Я частенько наблюдаю тебя с неким юристом. Как бишь его?..

– Григорий Аронович.

– Да-да, именно. Григорий Аронович. И что? Как идут ваши дела по оформлению опекунства?

– Хорошо идут. Все документы уже готовы и останется только по приезде Евдокимофа их подписать в присутствии комиссии по опеке несовершеннолетних. Но Григорий Аронович мне еще и заграничный паспорт оформил. Я уже на следующей неделе его получу. Еще и для визы документы собираем.

– Здорово! Поздравляю. Значит, есть шанс на летние каникулы поехать в Австрию и вообще попутешествовать. Твой Евдокимоф явно человек предусмотрительный и деловой. Это, кстати, среди людей творческих профессий совсем нечастое явление. Но тебе и с этим повезло. Талант и реалистичность одновременно – это редкое сочетание. Именно такой опекун тебе сейчас и нужен. А тебе, Саша, очень надо реализоваться в жизни. И ты для этого все имеешь. Кроме одного… Ты не пробовал еще проявить себя ни в чем. Просто случая не было пока.

– Спасибо, Игорь Дмитриевич. Вы умеете любого из наших ребят поддержать. За это вас все и уважают очень.

– Э нет, мой дорогой. Поддерживать каждого из вас – это и правда и моя цель, и мой долг как человека и педагога. Но я все же понимаю, что не каждого Бог в темечко поцеловал. И если все наши ребята вырастут хорошими людьми, создадут любящие семьи с прекрасными детьми, а не кончат свои жизни на помойке, в психушке или в тюрьме, это уже будет для меня огромным достижением и просто радостью. Но в значимых, профессионально реализовавшихся личностей вырастут буквально единицы. Остальные, надеюсь, будут обычными нормальными людьми. Но на весь наш девяносто шестой детский дом есть не более двух-трех детей, которым может быть уготовано совсем другое будущее. Для них возможна иная судьба. Яркая! Мощная! Красивая! Наверное, не педагогично говорить тебе о том, кто эти дети. Но, учитывая, что скоро ты покинешь наше казенное учреждение, я тебе скажу, кто это. Одного ты хорошо знаешь – это твой тезка Саша Лапушкин. Есть еще одна девочка в пятом классе – необычайно яркая личность. Ну а третий – это ты. Да-да, не удивляйся. За всю мою уже немалую жизнь мне приходилось встречать только несколько человек, обладающих такой невероятной внутренней гармонией, как у тебя. Таким богатым, ярким и сложным внутренним миром. Ты совершенно особенный мальчик. И твой опекун смог почувствовать и понять это даже на расстоянии, просто через твою видеоанкету. Впрочем, ему немножко помогли найти именно тебя…