Прощение | Forgiveness

В. Черноморский

Прощение | Forgiveness

Фото Жанны Гурвич

Ты хочешь правде заглянуть в лицо?Тебе слепцы подарят щит Персея.На том лице все то, что ты посеял,Растет, как волосы на лицах мертвецов.

Синий ветер печали

Синий ветер печали,       он уже не срывает мне крышу.Он с годами слабел и теперь уважительно тих,даже нежен,       как будто не дует, а благостно дышит,колыхая дыханием ветви голые нервов моих.Синий ветер печали,       он сошел с моего Синегорья.Я стремился к вершине,       но льдом ее был обожжен.И не понял тогда: это счастье мое или горе —от пришедшего сразу уменья не лезть на рожон.Синий ветер печали       от взгляда моей Синеглазки.Помню, как он темнел,       но потом стал едва голубым.Вот тогда я нашел       среди многих законов негласных:не пытайся любить, если ты навсегда нелюбим.Синий ветер печали       от потери друзей закадычных,от дележки мечты,       как коврижки, заначенной впрок.Можно сколько угодно       о дружбе до гроба талдычить,только белая скатерть упирается прямо в порог.Синий ветер печали       от рук, мне махавших прощально,от турбин самолетов,       от шустрых шоссейных машин.Он взрывался порою порывами брани площаднойтех, кого измерял я на свой архаичный аршин.Синий ветер печали       от ночи, пришедшей внезапно…Нет, еще погоди!..Видишь?Это зари окоем…Ветер благостно тих, но устойчиво дует на Запад.И уже не печалься: все это уже не твое.

Зацепиться

Зацепиться за кончик месяца.Разумеется, не небесного.Для того нужно быть либо дьяволом,Либо глупым мультяшным приматом.Зацепиться за 31-е мне родимого месяца марта,Потому как остаться вне времениИ пространства случится мне без того.Зацепиться за кончик улыбки,Да такой благосклонной и терпкой,Что захочется плакать немедленноВместе с белым счастливым облаком.И прощай, тишина бессердечия…А вражда мне давно уже побоку.В общем, на краешочек любвиВновь приводит судьбы моей шерпа.Зацепиться за кончик печали,Мне в наследство друзьями завещанной.Он ведь выдержит груз моей совести?Мне, наверное, хватит падений.Я хочу сохранить вертикальность,Пусть повиснув, считай, что по делу.Но почувствуйте все-таки разницу:Не повешенным быть, а подвешенным…

Фото Жанны Гурвич

Зацепиться за взгляды прохожих…За листок из распахнутой почки…Паутинку, по ветру летящую, и…За мысль, что летит вслед за нею…От которой я ловко прятался,Ныне каюсь в том и леденеюДо сцепленного с мыслью звенаМоей ДНК-цепочки.

«Как злобно ливень лупит снег!..»

Как злобно ливень лупит снег!Ведь вроде оба – с поднебесья…Меж ними там различий нет.Но что-то в брате ливень бесит.Что так же бел он и пушист,хоть оба пали?.. Сам собоюстремится ливень заглушитьсамосознание изгоя.А ведь у них круговорот:водой сольются – и на небо…Там кто-то, видно, разберет:кому – в дожди, кто – станет снегом.Возможно ль падать, не ярясь,коль время выпадать в осадок,не втаптывая чистых в грязьот невезухи, от досады?О, Каин с Авелем весны!Живу, влюблен. Но вижу это —и ощущаю боль ценыза посещение планеты.

«Это дождь идет по серой мостовой…»

Это дождь идет по серой мостовой,это ночь стекает в логово Луны.Если вдруг уснешь на Запад головой —видишь сны.Это просто серый дождь по мостовой,это просто ночь устала ждать зарю.Это я уснул на Запад головойи парю.И проснуться мне не можется никак,хоть артерии мои – как водосток…Дождь проходит сквозь кровавые векана Восток.На Востоке дождь идет по мостовой.А по следу снова стелется костер…Человек упал на Запад головой,руки к Северу и к Югу распростер.

«Когда поймешь, что одинок…»

Когда поймешь, что одинок,сплети венок.В стремнину жизненной рекивплети родные стебельки.А лепестки?..Что – лепестки?..Они отпали – вдоль реки.

Фото Жанны Гурвич

А тогда была девочка…

А тогда была девочка —синеглазка, кокеточка.Ну, такая хрусталинка,лотерейный билетик!..Все мечтал, все надеялся,а мелькнула ракетою.Отчего ж мы устали так,не постигшие лета?А потом была женщина —безусловная, жаркая.Было губ полнолуние,осязание взгляда…Как же мог я не сжечь себя,разве кто-то бежал, как я,и искал ново-лучшегокозырного расклада?И потом были женщины —не чужие, не жадные,годы взявшие ласковои легко, и нелепо.Словно были завещаны,от любви и от жалости,ими: той синеглазкою;той – сгоревшей до пепла.

Сердитый дом

Давно в мой город я приехал —уж стал отцом, а был мальцом.У нас в квартире было эхо,а за окном – старинный дом.Нештукатуреный и бурый,два этажа, лепной карниз.А за фасадом он как будтообиду вечную хранил.И, видно, потому там частоя слышал женщин горький плач.А дом был словно соучастниких бесконечных неудач.И, видно, потому там жилитакие злые пацаны.Они нас били, мы их били —и в этом часть его вины.И в том, что подались в бандитыИ гнили в лагерях потом…Я называл тот дом сердитым.Сердитый дом, Сердитый дом.Но время шло. Я юность встретилс девчонкой в платье голубом.И я сказал ей: «Где на светееще такой – сердитый дом?»Она сказала: «Это правда.Но я живу с рожденья в нем…»И не сказала мне «до завтра».Сердитый дом. Сердитый дом!

Фото Жанны Гурвич

Землетрясение в Ташкенте —и дом остался в прожитом.Но снова, как на киноленте,Сердитый дом, Сердитый дом.Он в черно-белых снах мне снится.Все, очевидно, оттого,что поселились его птицыпод крышей дома моего.1980 г.

История одной любви

Цикл стихотворений

Люди как люди… квартирный вопрос только испортил их...

М. А. Булгаков1Опять запуталась лунав переплетеньях винограда.А ты желанна и хмельна —моя посильная награда.И солнечного света – лес,и поцелуя – автострада…Я понимаю: все, что есть, —моя посильная награда.…Но глаз твоих антициклон,и рук сухая деловитость,и время, то, что утекло, —моя бессильная повинность.Но сытость сердца твоего,но черный сок твоей усмешки —и нет меж нами ничего…Моя бесславная кромешность.И вдруг вулкан твоих волосворвался в горную прохладу.И все, что в этот миг сбылось, —Моя посильная награда!И вновь желанна, вновь хмельна!И торжествует право ночи.Но как распуталась луна?Как много в небе многоточий!2Сон и явь, и каждый час разлука.Отчего так пусто без тебя мне?Налетает черная голубка,если нет тебя – со мною зябнет.Что случилось? Стал я уязвим,как колодец, ждущий чью-то жажду.А со мною ты – и я хранимласкою нахлынувшей однажды.Юность потеряла идеал:было все, а то, что есть, дороже.И былой мечты мемориал,милая, тебя затмить не может.А когда беспомощность своюЯ отдам уставшими губами,мир в душе опять не познаю —от разлуки это не избавит.Ягоды голубки исклюют…3Снова зарево. Рассвет или закат?Объяснились бы… А рядом тебя нет.В это время мы не встретимся никак,мы встречаемся, когда повсюду свет.Вновь стихов моих издерганная вязь,и печали наших глаз сомкнулись вслеп.Тут квартир чужих размазанная грязь —снова вторглись мы в чужой семейный склеп.Нам оставили диванчик и клозет.Я как вор дневной – с отмычкой на любовь.Ах, любимая моя, гражданка «Z»,что я делаю с тобою и с собой!Занавесить просишь («стыдно мне») окно…И стремглав сорвавшись («Тороплюсь!»), уйдешь.Удержать тебя? Да разве же дано,если ложь вокруг и в нас сплошная ложь?Сотни тысяч поцелуев я кладу,где ступила ты, должна еще ступить.Чистоту и грязь, и радость, и бедумне, наверное, вовеки не испить.4Сколько сорной травы,сколько зрелых плевел!Хлеб любви моей горек,но память пристрастна.Как несносный раввин,что в погром окривел,взгляд пустой в небесаустремляю напрасно.Злое поле моея засею опять.Но не будет дождя:сухо все во Вселенной.Глаз твоих окоемоблакам не объятьбез смятенья души…Но напрасны моленья.Сразу тысячью жаля посею раздор.Я взлелею егодо невиданной распри.Черен мой урожай —черен твой приговор.Ночь забвенья черна…Но и это напрасно.5Мнил: тебя, как куклу вуду,злой иглою разбужу;сам, зажмурившись, забудужизни жесткую межу.Жаждал паникой упиться,с желчью замешать слезу…Ты спросила: «Что за птица?»Кто-то: «Да какой-то зуй…»Так-то. В нашенском болотемного всяческих зуев.Часть – до крайности во плотибдят достоинство свое,части стать пришлось добычейдля увесистых гадюк(есть у них такой обычай:пасть откроют – и каюк).Я хвалил свое болото,как положено зуям.Клюнул – сразу понял, кто ты:подколодная змея.6Я прощаюсь с тобой.Мы созрели уже для разлуки.Так же мог и другойцеловать твои плавные руки,так же мог и другойплыть за ставнями глаз твоих смеженных…А была ли любовь?Может… Как отражение нежности.Я прощаюсь с тобой.Ты стареешь, как солнышко за полдень.Где-то будет отбой —ищешь теплую горку на Западе.Обретаешь покой —чтоб размеренно все, по рассудку.Я прощаюсь с тобоймесяца, и недели, и сутки.Боль прощаний моих,долготленье печального гнева.Сто обид затаив,я смотрю на вечернее небо.Нету солнца – ушло,так и быть, проживу со свечою.Хитрой мошкою ложьоблетит стороной – горячо ей.

Любимая моя

Любимая моя и звонкая моя!Я каждый день пою тебя как праздники каждый день иду к твоей душе,вытаскивая ноги из болота,где вечно хочет видеть нас судьба.Любимая моя!Лучами глаз твоихя ежедневно отмываю сердце.А мне, ей-Б-гу, есть что отмывать.Твоей улыбкой вытираю слезы:нельзя любить, не выплакав себя.Мне сладко житьпод крышей ног твоих.Они мое убежище от страхаоднажды враз проснуться мертвецом.Орга́ны рук твоих с регистрами артерийкак слышу я горящими щеками,груди твоей торжественность я пью.И каждый вздох, исторгнутый тобой,вольется в парус моего восторга.И я шепчу:любимая моя!

Теннисный мяч

Пускай найдет меня Hawk-Eyeприщуром поднебесной слежки.За линией лежу я грешный;в игру меня не вовлекай.Я налетался. Видишь? – Лыс…И ворса нет уже, и форса.И мне за линией – комфортно:не нужен верх, не страшен низ.Но я боюсь душевных струн,в тебе натянутых столь звонко.Ведь ты пошлешь меня вразгонку,пока я сердце не сотру.Пошлешь-пошлешь…Без лишних слов,как только новый сет начнется,как только счастье улыбнетсяв игре, где «ноль» зовется «love».

«Не говори: “Судьба…”»

Не говори: «Судьба…»,вали на непогоду.Ведь мы из-за нее отменим наш улет.Закатана губа.Кульбиты – не по годурожденья моего. Такой вот переплет.Посетуй на дожди.Хотя – не снегопады,а значит, ничего у нас не заметут.Есть просьба: ты дойди,как яд гомеопата,до нерва моего, где я храню мечту.

Февральская думка

А вот и февраль. И повесил он ветрына узкоплечие тополи.Я тоже пригнусь, но от тяжести светаи… твоего шепота.Мне так не хватает застенчивых листьев,чтоб защитить наши тени.А ты вопрошаешь с улыбкой улиткио совокупленьях растений.В магнитных мирах разлагаются фразыи чувства уже электронны.Мы, может, привыкнем, да только не сразу,к своим бестелесным кронам.И нас приютят «колыбели для кошек»?(Проста сетевая мебель…)И будем ласкать, пробегая ладошкойпо клавиатуре неба?К чему нас готовят Фейсбуки и Скайпы,коль верить, что души нетленны?И стоит ли жить под сомнительным кайфомничтожных растений Вселенной?

«А мы с тобой построим пропасть…»

А мы с тобой построим пропастьпутем подрыва наших душ.Ты слышишь: нарастает рокот.А мысли, чувствуя беду,уносятся аж в послезавтра,туда, где нас, возможно, нет,туда, где могут оказатьсялишь заблудившийся сонети отзвук необычной рифмы.В ней тот же рокот…Как вулкан,родивший остров Тенерифе,благословив: живи пока.Тот остров Isla del Infi erno1 —оттуда-де дорога в ад.Там неприветливы таверныи вкус вина дороговат.Мы неминуемо заплатим —хоть эта лепта нелегка —за краткий звук в твоей сонатена рифму моего стиха.

Я люблю скрипачей

Но с футлярами людидлиннорукие бродят по городу.Чуть шершавят асфальт,чуть полощут прически свои,высоко по-верблюжьипроносят глазастые головы,и в глазах, и в футлярахчто-то нужное мне затаив.Я люблю скрипачей,этих очень естественных снобов,за магичность футляровв ладонях с путями фаланг,за рассеянный взгляд,доводящий меня до озноба,ощущенья школярства,постигшего слово «талант».Я устал от гитар,мне кивают всегда пианисты,не смутят меня монстры —контрабас и фагот, и гобой…Ну а эти, ужельв каждом и Мендельсоны, и Листы,или каждый, как Ойстрах,носит в сердце вселенскую боль?Я ведь знаю, что естьи вторые, и пятые скрипки.Есть смычки в кабаках…А вот встречу – и стану не свой.И мне страшно прочестьна глазах снисхожденья улыбкув тот момент, когда в нервахскрипача проскрипит канифоль.Не желая поддатьсяповелению этого скрипа,я протиснусь во взгляд,прогорланю: «А ты кто такой?!»И тогда из футляравыйдет грустная девочка – скрипка.Он забудет меня,я совсем потеряю покой.Я люблю скрипачей.

Токката

Война, разорванная Польша.И в Кракове горел собор.И утверждал свое безбожьеогня сжигающий позор.Вспорхнув, осыпались хоругви,огонь распятие смолил;и вновь Спаситель был поруган,и смоляные слезы лил.Огонь метался по собору,сусальный оплавлял металл,сжигал и счастье он, и горе,что за века собор впитал.Огонь вздымался выше, выше!Он небо жег не потому ль,что небо сотни лет не слышитгул канонад и посвист пуль,что небо сотни лет не слышитосиротелый плач детей…Он Небо жег! Все выше, вышеОгонь – восставший Прометей!У иерихонского органаогонь притих. Но весь свой жарвдохнул он в трубы. Содрогаясь,орган ожил и зарыдал.И рвался этот крик столетийпрочь от страдания и битв,звучал трагический молебенвсечеловеческой любви.Как широко и вдохновенно —величию пределов нет,коль в жертвенном самозабвеньислились Огонь и Инструмент.О, звуков огненные крылья!Все в памяти своей храня,стоим и слушаем, живые,Токкату Вечного огня.

Второй концерт

Сквозные раны – семь аккордов.Мне вроде рано умирать.И, может, рано стать покорным.Спокойным? – Тоже не пора.Хотя мои ли это раны?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Isla del Infi erno (исп.) – старинное название вулканического острова Тенерифе Канарской гряды островов в Атлантическом океане. В переводе на русский – «Остров ада».