(С)нежные дни

А тут – учитель. Молоденький, в очках. И сердце Марго дрогнуло. Звали учителя Себастьян Петрович. В честь героя какого романа нарекли его так родители, она не спрашивала, но ясно стало сразу – им двоим суждено было встретиться.

Он засматривался на ее яркую народную красоту, она – на его высокую нескладную фигуру, мечтая накормить.

Всем известно, мужчина в женском коллективе – существо драгоценное и желанное. Себастьян Петрович в школе был единственным мужчиной, если не считать мужа директрисы, который преподавал одновременно физкультуру и труд. Но глаза мужа директрисы интеллектом не светились, Себастьян же Петрович покорил дам своим воспитанием и тактом, поэтому с первого дня был окружен такой заботой и вниманием, от которых ему все время хотелось сбежать. Поэтому в учительской он появлялся редко – предпочитал отсиживаться в кабинете. Там-то и нашла его однажды Марго, которая искала учителя начальных классов.

– Добрый день, – поздоровалась красавица с незнакомым мужчиной.

Мужчина прикреплял магнитами к доске изображения различных развалин.

– Здравствуйте, – обернулся он и застыл.

И было от чего. Дело двигалось к весне, однако на улице все еще стоял мороз, потому одета Марго была в темную дубленку, а на голове ее красовался пестрый цветастый платок, края которого укрывали покатые плечи. Себастьян Петрович безмолвно смотрел на статную кустодиевскую красавицу.

– Вы не знаете, где Татьяна Викторовна? – поинтересовалась красавица.

Он отрицательно покачал головой. Говорить почему-то совсем не получалось.

– Где же мне ее искать? Вызвала, сказала, что Паша, сын мой, не понимает что-то по окружающему миру. Да разве там что понять можно? Такое намешали. Историю с ботаникой и астрономией в одну кучу. Я бы тоже запуталась.

Он закивал, соглашаясь.

– Марго, – улыбнулась красавица.

– Себастьян, – выдавил из себя учитель истории и зачем-то добавил: – Петрович.

– Где же мне искать Татьяну Викторовну?

– Вы ей позвоните, – предложил Себастьян.

– Точно, как же я не догадалась, – обрадовалась Марго, вынула из сумки телефон и развязала свой нарядный платок.

Татьяна Викторовна ответила, что находится у директора и будет минут через десять, попросила подождать. За эти десять минут Себастьян Петрович, обретя дар речи, увлеченно рассказывал Марго про развалины, прикрепленные к доске. Одни из них были Афинским акрополем, вторые – остатками легендарных Помпей, а третьи…

– Это Адрианов вал. Когда-то здесь находилась огромная стена, разделявшая Англию и Шотландию. Шотландцы тогда были дикими племенами, с ними даже римские легионы не могли справиться, поэтому, захватив британский остров, римляне решили отделиться от шотландцев стеной.

– Надо же, – удивилась Марго, – я не знала, что римляне еще и Англию прихватили.

– Их завоевания были обширны, – улыбнулся Себастьян Петрович, – Испания, Франция, часть современной Турции. И везде они оставили следы своей цивилизации.

– Повезло им с историческим наследием. А у нас даже от татаро-монголов ничего не осталось. Хоть бы обломок копья какой, – посетовала Марго.

– А зачем вам обломок копья?

И тогда Марго рассказала Себастьяну Петровичу об идее возрождения культурных ценностей и тщетных поисках исторического наследия. Глаза учителя истории за линзами очков азартно заблестели, но тут вернулась от директора Татьяна Викторовна, и разговор пришлось прервать.

Однако через месяц выяснилось, что слова Марго не остались без внимания, и с помощью социальной сети Себастьян Петрович нашел художника, который родился и провел детство в Вырубке, а после окончания школы уехал покорять столицу. Столица не сказать что покорилась, работал он теперь администратором в ресторане японской кухни, а в свободное время писал картины. Для души. И выкладывал их фото на свою страничку в сети. Картины были настолько колоритные, в чем-то детские, в чем-то наивные и сказочные, что сразу привлекали внимание. Старичок-боровичок с хитрыми глазами, избушка на курьих ножках с приоткрытой дверью, через которую выглядывает красавица, кот ученый на ветке дерева, а под деревом витязь спящий. Такое все яркое, красочное, что глаз не отвести. Свои находки Себастьян Петрович показал Марго, а она в свою очередь понесла показать их в администрацию. Решено было связаться с самородком и попросить у него несколько шедевров в дар поселку с обещанием устроить именную галерею на родине. Художник так обрадовался предложению, что лично приехал со своими работами. Все сразу стали охать и ахать, вспоминать, каким непослушным мальчуганом он был, и что никто никогда бы не подумал о настоящем даровании у такого хулигана. В общем, Вырубка получила в дар пятнадцать картин, место для них нашли в заброшенной избе прямо напротив санатория. Избу предварительно подлатали, подновили, повесили новые наличники, побелили печку. Походили по местным жителям – собрали старых вещей для антуража. В горнице поставили деревянные лавки и резной стол для чаепитий, на него водрузили медный самовар, пол застелили полосатыми половиками, на окна повесили хлопковые занавески с шитьем. Полати украсили лоскутным одеялом. А стены украшали картины. Изба-галерея была готова.

На торжественное открытие приехал сам художник и высокая худая женщина с короткой стрижкой – искусствовед из Москвы. Она произнесла красивую речь о важности сохранения местных традиций и народного творчества. А позже, когда все разошлись, окинула взглядом картины и пренебрежительно заметила:

– Вряд ли автор прославится. Ценности художественной эти картинки не несут, новаторских идей нет, так… примитивизм, почти наскальная живопись. Но для ваших краев пойдет.

Слова эти услышал автор, его потом долго успокаивали и отпаивали. Сначала чаем, потом местными настойками. А Марго разозлилась. Может, в живописи она и не разбиралась, и про новаторские идеи не слышала, да только радовалась за свой поселок, гордилась Себастьяном Петровичем, который нашел художника, думала о том, что теперь в избе-галерее можно праздники детям устраивать. Хоть бы и Масленицу. А что до искусствоведа…

– Мы, конечно, не столица, и картины у нас, наверное, не те, – сказала Марго, – а только сколько к нам москвичей летом приезжает – не пересчитать, и все они никак на наши леса и поля насмотреться не могут. Нету у них такого простора, и воздуха чистого, и трав, и ягод с грибами. Так что еще неизвестно, кто круче.

Искусствовед уехала, а галерея зажила своей жизнью. Там и правда гуляли Масленицу – жгли во дворе чучело, водили хороводы, пекли блины. К местным присоединились отдыхающие. Для них, желавших развлечений после дня с процедурами, устраивали в избе чаепития из самовара с блинами и пирогами, вечера с частушками, мастер-классы по плетению корзин.

А Марго все любовалась картинами. И как-то вдруг по-другому увидела лес, который знала с детства, и речку, что протекала за оврагом, и поля. По-другому увидела узоры на старых вышитых рушниках, украшавших горницу, все эти цветы и солнца, и птицы-жаворонки. Все словно ожило, заговорило с ней, стали в голове складываться сказки. Марго смотрела на картины и думала о том, что кот специально усыпил своими байками витязя, чтобы тот не добрался до плененной царевны, а красавица в избушке – Баба-яга, только юная. И злой она стала позже, от несчастной любви. Однажды вечером, когда мама и Пашка уже легли спать, Марго взяла лист бумаги, ручку и написала свою первую сказку. Сказка была про мудрый гриб-боровик, который всем прохожим задавал загадки. Если человек загадки разгадывал, то ему разрешалось собирать в лесу ягоды и грибы, а если нет – то возвращался он из леса ни с чем.

Сочинительство стало маленькой тайной Марго, настоящей радостью, окошком в новый неизведанный мир.

В санаторий приезжали разные люди, случалось, и пишущие. Часто они хвастались:

– На прошлой неделе на городском портале выложили мой прогноз о перспективах развития области.

– Я преподаю в институте и пишу, конечно. Научная деятельность – дело серьезное, пока в специализированных журналах напечатали только три моих статьи…

Марго слушала пациентов, кивала и улыбалась. «Знали бы вы, – думала она, – что я тоже пишу. Я знаю, что это такое – садиться и складывать слова в предложения, а из этих предложений выстраивать целую историю. У кого-то прогноз, у кого-то научный труд. А у меня сказка. Вы тут отдыхаете, лечитесь, делаете свои процедуры и ничего-то про меня не знаете. Совсем ничегошеньки».

Только одну сказку Марго никак не могла закончить, потому что, начавшись многообещающе, она вдруг словно уснула. И непонятно, будет ли у сказки продолжение, а если будет, то какое.

Марго была женщиной хоть и самостоятельной, но все же мечтающей. Иногда даже самая самостоятельная и самая инициативная женщина ждет решающего шага от мужчины. А Себастьян, как только изба-галерея открылась, притих. Раньше у них было общее дело, теперь же этого дела не стало. Надо было придумывать новый предлог для общения, а он все никак не придумывал, только заглядывался, если Марго шла по улице или наведывалась в школу.

«Горе луковое, – думала она. – Ну давай же».

И сердце заходилось сначала от нежности, потом от обиды. Вот что за мужик? Одним словом, интеллигент. А тут в декабре в санаторий пожаловал отставной генерал, и Марго ему ох как приглянулась, так приглянулась, что слух об этом пошел по всему поселку. И она не выдержала.

Столкнувшись в очередной раз с Себастьяном Петровичем в галерее, куда она принесла на продажу варежки Тамары Ивановны, Марго сказала:

– Значит так, Сёбушка, всю душу ты мне вымотал. Решай: либо прямо сейчас целуешь и говоришь, что жить без меня не можешь, либо уеду завтра же с генералом, и гори оно все синим пламенем.

Никуда она, конечно, с генералом, не уехала бы. Не нужен был ей генерал, да и Пашка всего на свете важнее. Но Себастьяну знать об этом необязательно. Услышав такое, он сначала побледнел, потом покраснел, потом снял очки и поцеловал. Как птенчик – робко и несмело. Но у Марго и от такого поцелуя голова закружилась. Обхватила она его своими теплыми руками и ответила. А тут и Сёбушка осмелел, и они бы еще долго самозабвенно целовались, если бы не послышалось рядом легкое покашливание. В общем, жизнь, кажется, начала налаживаться, Марго даже пригласила Себастьяна праздновать Новый год вместе, но коварный аппендицит внес свои коррективы.

На следующий день после экстренной операции Марго лежала под капельницей и писала сообщение: «Я в больнице, Сёбушка. Новый год придется отменить».

Сказка

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь. Звали его царь Баюн. Как кота. Только кот своими сказками людей зачаровывает, а царь-государь зачаровывал молчанием. За него его жена говорила, Марфа Дормидонтовна. Вяжет свой разноцветный носок царица и говорит, где какой овощ садить, какую рыбу к столу подать, какого скомороха за смелые песни наказать. Царь-батюшка только царские указы диктовал, и был у него для этого личный писарь Фернандо. Имя у писаря редкое, заморское. Долго привыкали к нему здешние люди, удивлялись. А все дело в том, что отец Фернандо служил послом, много ездил, много видел и познакомился во Фрязии с изобретателем – очень умным человеком. Вернулся посол домой и захотел, чтобы его сын тоже стал умным. Жена как раз была на сносях, и как срок подошел, сын родился, нарекли его Фернандо. Имя не подвело. Оказался ребенок семи пядей во лбу. И писать умел, и книги иностранные читал, и летописи наизусть знал. Да вот беда, то ли от учености своей, то ли от природы был он очень застенчивым. За девками не бегал, песни им не пел, хороводы, как другие молодцы, не водил. Меткой стрельбой из лука не удивлял, силу богатырскую не показывал. Все сидел в светелке да царские указы писал.

Жила в царском тереме Забава – девушка нрава доброго и веселого. Хоть рода она была не царского, да только красавица такая, что вились за ней и парни дворовые, и охотники, и дружинники. Вились, зубы скалили. Да все зря. Приглянулся Забаве писарь семи пядей во лбу, парень ласковый и застенчивый. Только что с ним делать, не знала Забавушка. Уж и на луг Фернандо звала ромашки с колокольчиками собирать, и в лес по ягоды. Был он смирный, послушный, венок из колокольчиков плел да на девушку надевал, корзину с земляникой носил, но все никак не мог набраться смелости и поцеловать.

«Что же, – думала Забава, – неужто в царском тереме нет книг ученых, как за девицами ухаживать? Вон парни наши дворовые книг не читают, а за девками ухлестывают – любо-дорого посмотреть. Мой же хоть ученый и покладистый, а ровно птенец желторотый».

Вздыхала Забава и не знала, как расшевелить Фернандо.

А ведь не она одна замечала его чистую душу. Много по терему незамужних девок ходило. Кто капусту царскую солил, кто за детками царскими приглядывал, кто царицу-матушку песнями развлекал, пока она свой носок вязала.

Того и гляди уведут писаря.

Три ночи не спала Забавушка, все думала, как приворожить молодца. И придумала.

Был в лесу за высокими соснами, за старыми елями пруд. Если двое в нем искупаются, то вовек уже не расстанутся. Только купаться надо ночью лунной, чтобы звезды отражались в темной воде, а русалки тихо пели песни. Если молодец один приходит к тому пруду – уносят его русалки в свое подводное царство навечно, а если с девицей – то встречают их как гостей и поют волшебные привораживающие песни.

Приняла решение Забава и пошла утречком к царскому писарю.

– Всем ты хорош, Фернандушко, – сказала она, перекидывая через плечо толстую косу, – да больно робок. А у меня годы бегут. Пойдешь со мной на пруд купаться?

– Пойду.

– И ночью пойдешь?

– А ночью зачем?

– Нешто не знаешь?

Посмотрел Фернандо на Забаву удивленно и ответил:

– Пока не знаю, но к вечеру узнаю.

И стал писарь семи пядей во лбу царские летописи перебирать. Разве есть что-то, что ему неведомо?

Ожидание праздника

– Огурец как настоящий! – В руках Пашки блестел темно-зеленый, с пупырышками, стеклянный огурец, а Катя держала царевну в нарядном кокошнике. Внизу, у самых ног царевны, была прищепка, с помощью которой она крепилась к елке.

В коробке еще лежали сосульки, космонавт, крошечные домики, разноцветные шары и даже стеклянные бусы. Теперь подобное только в музее можно увидеть. Да и сама елка хоть и искусственная, а совсем не такая, какие сейчас продаются в магазинах. Иголки жесткие, пластмассовые.

– Столько лет елку не вынимали, все сосновыми ветками обходились, – сказала Тамара Ивановна, прилаживая белую простыню на табурет. Елка была небольшая, поэтому, чтобы придать ей высоту, поставили на табурет, который теперь следовало задрапировать.

– Это типа снег? – поинтересовался Пашка, вешая на ветку огурец.

– Это типа сугроб, – в тон ему ответила Тамара Ивановна.

Борис Ильич, сидевший рядом и занятый распутыванием гирлянды с фонариками, хмыкнул.

В доме чувствовалось предпраздничное настроение, и, казалось, ничто, никакая непредвиденная ситуация или неприятность, не могло испортить ожидание праздника.

Утром забегал Себастьян Петрович, взволнованный и оживленный. Оказалось, Марго ему написала об операции и попросила привезти необходимые вещи, от зубной щетки до тапочек. У нее же в больнице совсем ничего нет.

– Марго сказала, вы мне поможете, – с надеждой посмотрел на Катю учитель истории. – Рыться в женских вещах – это как-то… неприлично.

– Конечно, неприлично, – согласилась Катя и позвала на помощь Пашу, который точно знал, что где у них в квартире находится.

Вообще, жить с мальчиком оказалось не так уж и сложно. Он спал в гостиной на диване, рядом были его игрушки. Вчера по всей квартире устанавливали в вазы пушистые сосновые ветки, а потом украшали их игрушками, которые вместе покупали в хозяйственном магазине. Одним словом, очень серьезно готовились к празднику. Ждали звонка от Марго, сами не звонили, боялись потревожить не вовремя. После обеда Марго позвонила, сказала, что ее перевели в обычную палату, но под праздник больных оказалось немного, так что в палате она одна, «никто рядом не храпит и не сморкается».

Потом Катя из комнаты вышла, дав поговорить матери и сыну без свидетелей, тем более пора было заняться приготовлением ужина.

А сегодня утром пожаловал Себастьян. Он топтался в дверях квартиры Марго до тех пор, пока его не усадили в большой комнате на диван.

Катя пыталась в гардеробе найти халат, смену белья, полотенца, а Пашка собирал зубную щетку, пасту и искал тапочки. Он вообще был очень смышленым и организованным ребенком. Наверное, сказывалось то, что рос без отца и в некоторых случаях уже сейчас чувствовал себя мужчиной. Катя не раз видела, как он забирал у Марго сумки с продуктами, собирал яблоки под яблонями за домом.

– Мы их засушим, – объяснял он Кате, – а зимой компот будем варить или так, вместо семечек есть. Вы любите сушеные яблоки?

Катя с ответом затруднилась. Она никогда не ела сушеных яблок.

– Я вас угощу, – пообещал Пашка.

У них как-то с самого начала, лишь только Катя поселилась в этом доме, сложились дружеские отношения.

– Ты нашла к нему подход, – говорила Марго. – Паша не со всеми так общается.

И вот теперь, работая слаженной командой, они набрали целую сумку вещей и уже собрались было проводить Себастьяна Петровича в больницу, как тот вспомнил:

– Еще блокнот и ручку! Марго настоятельно просила. Такой большой блокнот. Она сказала, что он лежит на тумбочке у кровати.

Катя кивнула и пошла в спальню. Она быстро нашла и блокнот, и ручку, а еще взяла с полочки перед зеркалом маленький флакон духов и незаметно положила его в сумку с вещами. Все-таки намечается свидание, пусть и в больничной палате.

Когда они втроем вышли из квартиры, в подъезд заходил Борис Ильич с полным пакетом продуктов, из которого выглядывали бананы.

– Добрый день, у вас бумажных салфеток не найдется? Марго список написала, Себастьян Петрович сейчас повезет вещи в больницу, а салфеток мы не нашли. – Катя чуть виновато посмотрела на соседа. – И у меня… закончились.

– Мгм… – ответил тот, что означало «идите за мной».

Дома Тамара Ивановна быстро нашла салфетки, вручила их Себастьяну, а потом, узнав, что Новый год он собирается встречать дома один, пригласила к себе.

– У нас будет хорошо, – пообещала она, – Паша, Катенька, мы с Борисом Ильичом…

– Мгм… – ответил Себастьян Петрович, переняв это полезное высказывание у хозяина дома, – вы так добры, но не знаю, удобно ли…

– Отчего же неудобно, очень даже удобно. Ждем вас вечером.

Когда смущенный, нагруженный вещами Себастьян поспешил на остановку, Тамара Ивановна указала Кате на две коробки:

– А мы сейчас будем елку собирать.

И вот теперь Катя держала в руках стеклянную царевну и думала, на какую же ветку ее прикрепить. Новогодняя елка всегда рождала в ней ощущение чуда. Почему так бывает, Катя не знала и не могла объяснить, но каждый раз, когда вешала на елку шары, вновь чувствовала себя ребенком, а игрушки казались живыми. Все эти зайчики, мишки, белочки.

Что уж говорить о старинных украшениях, которым больше полувека. Они просто завораживали.

– Это еще моей мамы, – сказала подошедшая Тамара Ивановна, заметив, как Катя разглядывает царевну.

– Очень красивая.

– Да.

Катя прикрепила фигурку на видное место и вынула из коробки новую игрушку.

– Сова! – воскликнула она, улыбаясь. – У нас дома была точно такая же!

– Это уже я покупала. Смотрю сейчас на елку и думаю, что могу рассказать почти про каждую игрушку. Огурец принес Борис Ильич, это был целый овощной набор, но со временем он разбился. А вот эту сосульку подарила свекровь. Домик с серебряной крышей мы привезли из Ленинграда. А большой синий шар мне сын подарил, купил на карманные деньги, когда в пятом классе учился. Вся жизнь перед глазами на одной елке.

– Я бы, наверное, тоже хотела такую елку, – тихо сказала Катя, – на которой каждая игрушка связана с человеком или событием.

– Дед Мороз какой-то странный, – подал голос Пашка.

Он задумчиво смотрел на пластмассовую фигуру с огромной бородой и посохом.

– Не странный, а старинный, – ответила Катя. – Раньше почти все деды морозы были такими.

– Да? Ну ладно.

Время до вечера пролетело быстро. Сначала аккуратно развешивали на елке стеклянные бусы, потом украшали фонариками комнату, раздвигали стол, чтобы стал большим, накрывали его скатертью, готовили мясо и курицу, резали салаты, мыли фрукты, овощи, доставали соленья, украдкой по очереди подкладывали под елку свертки с подарками, звонили в больницу – поздравляли Марго с наступающим Новым годом и уверяли, что с Пашей все хорошо. Потом вспомнили, что забыли купить шампанское, и звонили уже Себастьяну Петровичу, который ждал автобуса до Вырубки – просили купить в Приреченске шампанского. Магазины были полны народа, поэтому историку пришлось отстоять большую очередь, но в итоге в восемь вечера довольный Себастьян Петрович в запотевших с мороза очках стоял на пороге квартиры Тамары Ивановны с двумя бутылками игристого, мандаринами, коробками конфет и банкой красной икры. Тогда все вспомнили, что забыли про бутерброды с икрой. А Новый год без бутербродов не Новый год, и стали хвалить Себастьяна Петровича за сообразительность.

За стол сели ближе к девяти. И только собрались открыть первую бутылку шампанского, как послышался негромкий шум – какой-то автомобиль остановился у дома. Потом раздался звук захлопнувшейся дверцы, а потом кто-то загремел воротами, явно пытаясь их открыть.

Капитан дальнего плавания

Выезжая из Москвы, Вадим думал об Ольге и об их разговоре накануне. Сообщение о том, что он на праздники отправляется в Вырубку, стало для Ольги сюрпризом. И не из приятных.

– Ты с ума сошел? Я так ждала эти праздники! Какая Вырубка?

– Поехали со мной, – предложил Вадим.

На самом деле он не хотел, чтобы Ольга поехала, но не предложить не мог. Так требовала совесть.

– Никуда я не поеду! Из Москвы в захолустье в праздничные дни, когда весь город гуляет, когда у нас были планы на третье! Ты специально это сделал, признайся.

Он молчал. Чувствовал одновременно и свою вину перед ней, и облегчение. Ольга не поедет.

– Что я скажу маме? Между прочим, она нас ждет.

– Скажи, что… мне срочно потребовалось на родину.

Вадим взял ее за плечи, посмотрел в глаза и серьезно сказал:

– Оль, мне правда очень туда надо.

Она усмехнулась:

– Кто бы сомневался, – и смахнула его руки со своих плеч. – Тебе надо в родной поселок, в срочную командировку, потом, когда есть перерыв между поездками, – еще куда-нибудь. Тебя никогда нет рядом. Никогда. Я живу от одного телефонного звонка до другого. Я устала так жить, Вадим.

Он молчал, она кружила по комнате.

– Даже неясно, кто я тебе. Хотя… удобная женщина, так? С ней можно переспать, а утром снова куда-нибудь уехать. Но я так больше не хочу. Я потратила на тебя два года, думала, потерплю, потом все наладится, с мамой познакомила. Но с тобой же ничего нельзя наладить. Ты этот… капитан дальнего плавания… и сволочь.

После «сволочи» он ушел. Сказал: «Прости» и закрыл за собой дверь.

А на следующий день, тридцать первого декабря, тронулся в путь. По дороге, как и планировал, завернул в торговый комплекс, провел там два часа, потому что везде было столпотворение, накупил всякой ерунды, включая вазы для конфет и полотенца со снеговиками. Неожиданно получил от этого удовольствие, загрузил все в машину и взял курс на Вырубку.

На Ольгу он не обижался. Она была права. И, в общем-то, именно той самой сволочью он себя и чувствовал. Раньше надо было расставаться, а не тянуть до праздника. Если ты не хочешь с женщиной встретить Новый год – это о многом говорит.

Конечно, можно позвонить, извиниться, постараться наладить отношения, только зачем? Снова давать напрасные надежды? Ничего хорошего из этого не выйдет. Он будет уезжать в свои командировки, она будет ждать, обижаться и потом высказывать. Все это Вадим уже проходил с другой женщиной. Брак продержался ровно три года. Это при условии, что они друг друга любили. Развод был долгий и мучительный. Хорошо, что детей не успели завести.

Наверное, пора уже смириться с тем, что он одиночка и едва ли найдется женщина, которая согласится принять его кочевой образ жизни. Женщина, которая сможет его полюбить. И которую сможет полюбить он.

Но чем дальше Вадим удалялся от Москвы, тем легче становилось. То ли снежные пейзажи за окном умиротворяли, то ли ожидание встречи с родным домом… только чувство, что правильно он сделал, не оставшись на праздники в столице, крепло с каждым километром, отделявшим его от Москвы. Он понял, что хотел бы увидеть своих соседей, поговорить с Тамарой Ивановной, посидеть с Борисом Ильичом. Сын Марго, наверное, уже совсем вырос. А ее мать, тетя Аня, оставалась деловой и хозяйственной, продолжала давать полезные советы по засолке огурцов и помидоров.