Зеленая Ведьма

В любом случае, мысли о медведях были сейчас от меня далеки. Душа моя горела в адовом пламени, от бессилия, отчаяния и ненависти к отцу. Мне казалось, что я раздуваюсь, будто вся я – огромный переполненный гнойник. Я упала на колени, схватила себя за горло, открыла рот: хотела исторгнуть из себя содержимое желудка, может хоть так станет полегче. Но зря я корчилась, ни капли не вышло.

Вместо этого из груди вырвался крик. Не знаю, сколько я кричала, – может, несколько минут, а может, часов. Когда у меня кончились силы, я замолкла и повалилась наземь, хрипя сухим раскаленным горлом.

Вот тогда все и произошло. Лопушистая травка, в которую я ткнулась лицом, вдруг сказала: «Пожуй меня, и исцелишься». Не вслух сказала, но в голове я отчетливо услышала её голос. Совсем как в сказках, что сказывала мне в детстве мать. Там тоже камни и деревья помогали бедным девушкам, попавшим в беду.

Конечно, я не поверила в чудо, – думала, что лишилась рассудка. Но мне было почти все равно, ни сил, ни мыслей в голове. Я сорвала травку и принялась жевать её. Съев три или четыре листа, я вдруг почувствовала, что стало легче. Пламя внутри будто бы залило ведром освежающей воды, горящая голова остыла. Я увидела, что лежу на тёплой земле под нежной березкой, вокруг разлит аромат земляники, ласково гудят пчелы. Замужество с сифилитиком вдруг показалось не то чтобы чем-то неважным, но тем, с чем я могу справиться.

Душу мою окутало удивление и благодарность. Я села, оглянулась вокруг. И поняла, что слышу голос каждой травинки. Конечно, они не говорили хором. Но если я подходила и внимательно прислушивалась, я слышала голос растения. Оно рассказывало мне, чем может помочь. Так, вот эта крапива, из которой сколько щей сварено, умеет разжижать густую кровь. Мать-и-мачеха, приткнувшаяся рядом с крапивой, поможет от грудных болезней, оказывается. А эта, с острыми листиками и мелкими розовыми цветками, названия которой я не знаю, поможет выкинуть нежеланное дитя.

Домой я вернулась с охапкой васильков, – они пообещали мне вылечить отеки на материных ногах. Через два дня матери стало легче, отеки ушли, как будто их никогда и не было. И я сказала матери, что никогда не выйду за Тихона Серебрякова. Она обняла меня и сказала, что пойдет к старосте, если отец будет настаивать. А потом заплакала, – мать очень боялась отца.

А мне было не до страха. Я жила в удивительном, новом мире, так не похожем на тот, который был раньше. Растения открывали мне свои тайны, стоило лишь попросить. Я срывала их с благодарностью, пробовала разные сочетания, разные способы приготовления. Так я поняла, что одни травы надо кипятить в воде и настаивать, а другие – смешивать с молоком или жиром.

Припарками и отварами из нежной маленькой травки с ярко-зелеными листьями я вылечила материны больные колени; вылечила Саньку, которую с последнего голодомора доводили чирьи.

А потом вылечила соседку Марью, которая спрыгнула с сеновала прямо на доску с гвоздем, который проткнул ей ногу насквозь. С Марьей мне пришлось несладко, потому что узнала я о том не сразу. Поначалу, вытащив гвоздь из ноги, Марья лишь пописала на лоскут от юбки, замотала рану и пустилась себе работать дальше. К вечеру ногу раздуло, и Марья запылала в жару. Дохтор, на беду, уехал в город, Шептуна тоже не нашли.

Я узнала о беде утром третьего дня, встретившись с ее мужем Петром у калитки. Его лицо было серым, слезы пробороздили дорожки по щекам. Мне всегда нравились соседи. Хоть жизнь у них была почти также сложна, как наша, жили они дружно и даже находили поводы посмеяться.

Я бросилась к Марье. Её нога раздулась, как бревно, кожу далеко вокруг раны полосовали чёрные разводы дурной крови. Марья бредила, меня не узнала. Я ринулась в лес. Не так давно встретила я около болот рудую травку, которая поведала мне, что может вылечить загнившую кровь. Но когда я прибежала к ней на болото и внимательно прислушалась к её тихому пению, то поняла, что одна она Марье не поможет, сил не хватит. Несколько часов я металась по лесу, шепталась с разными травами, пока не нашла то, что мне нужно.

Вечером я сделала целебное варево и понесла его Марье. Во дворе плакали ее дети. Старший парень, стискивая зубы, чтобы не реветь вместе с мелюзгой, сказал мне:

– Мамка совсем плоха. Наверное, скоро кончится.

Я ринулась в избу. К моему облегчению, Марье ещё можно было помочь. Всю ночь я поила её отваром, а утром, не спав, пошла за новыми травами.

Три дня я была при Марье неотрывно. Наконец из раны толчками начал выходить гной, – так много, словно его там было не меньше ведра. Жар спал, и Марья наконец-то перестала метаться и просто спокойно заснула.

Я поплелась домой. На пороге меня приветил оплеухой отец. Не потому, что волновался: он знал, где я. А потому, что столько времени от работы отлыниваю. Но когда на следующий день пришёл Пётр, поклонился мне в ноги и подарил тройку своих лучших несушек, – тогда отец посмотрел на меня другими глазами.

Следующим вечером я поднесла ему квасу, от которого отец слег.

Встретила я недавно в осиннике траву, от которой узнала, – малая ее щепоть поможет от кожных болезней, а вот ежели внутрь принять, да с полстакана, то можешь совсем не проснуться. Вот этой травы я и добавила в квас, что для отца приготовила. Не полстакана, – рука не поднялась, но ложка там точно была.

Отцу от этой настойки стало худо. Он даже ругаться не мог, лишь лежал на лавке да тихо стонал, будто кошка удавленная. Я ему воды подносила и смотрела со страхом, – неужели помрет? Я ведь не этого хотела, другой расчет у меня был.

Отец все же не помер. До обеда стонал, потом выворачивать его начало так, словно в кишках у него вся наша немалая река собралась. А когда жидкость в нём кончилась, заснул и не просыпался почти день.

Когда отец очнулся, то был так слаб, что младенец мог бы его побороть. Вот тогда я и подсела к нему на лавку.

– Это я в квас своих травок добавила, – сказала, не винясь. – Ещё бы две ложки, и вас бы, батя, на свете не было. Так что не настаивайте на моем замужестве с Трофимом.

Какой злобой полыхнули его глаза! Я чуть не отшатнулась, – страх-то во мне, оказывается, оставался. Но усилием воли я поборола себя и продолжила сидеть рядом с ним.

– Отравить меня думала, чертова девка, ведьма?! – прошипел он, ибо сил на крик не было. – Да я тебя…! В острог!

Отец выдавил несколько матерных слов и сжал кулак, собираясь ударить. Но был он так слаб, что не смог даже руки поднять.

– В церкви я все равно откажусь за Трофима выходить. А вы нашего батюшку знаете – не повенчает, – сказала я, поражаясь собственной наглости. – Так что лучше заранее скажите Трофиму, что я не согласная. Вам с того, батенька, прямая выгода будет: ежели я с вами останусь, то будете вы все мною заработанное получать. А вовсе не Трофим Серебряков.

Он снова меня обматерил, но уже без прежней злости. По глазам я видела, что отец обдумывает мои слова.

– Да что тебе там заплатят! – буркнул наконец он. – А ну, пошла отсюда! И знай, Лизка – я тебе этого не спущу!

Ох, и страшно мне было ночью! Теперь я не понимала, как могла решиться на то, что сделала. Хотя, чего тут не понимать, – отвар я выпила, смелость дающий. Когда я осознала, что духу у меня не хватит на то, что задумала, пошла я на свою поляну и просила у трав смелости. Собрала те, что откликнулись, сделала отвар и выпила. И такой восторг и легкость меня обуяли, что могла я тогда сделать что угодно. Не только отцу желудочную хворь обеспечить, царя-батюшку убить бы могла! Но жаль, недолго отвар тот действовал. Теперь я лежала на лавке и тряслась, как заячий хвост. Думала, что со мной будет, когда отец поправится и встанет.

Но на следующий день прямо с утра в избу к нам постучался брат соседа Петра. Третьего дня он от боли зубовной мучился, и Пётр попросил у меня лекарство. Я дала порошок из трав и сказала, как принимать. Травы меня не подвели, и сейчас болезный явился благодарить. Целых три рубля притащил!

Эти три рубля я тут же снесла отцу, который уже мог садиться на лавке. Он помял деньги в руках, словно пальцами пробовал их на вкус. Потом сумрачно посмотрел на меня.

– Будь по-твоему. Только если узнаю, что ты от меня чего-то утаила…

Он сделал движение руками, словно сворачивает шею курице. И я не сомневалась, что ежели не буду отдавать все деньги, он меня покалечит. Но все же в тот момент я чувствовала только отчаянное счастье. У меня все получилось! Не будет Трофима Серебрякова! И сама я жива, а ведь батя запросто мог убить меня после моих проделок. Спасибо, Боженька!

К Трофиму батя сходил на следующий день. Вернулся злой и бросил мне:

– Трофим Серебряков велел передать, что за тобой должок.

Я смолчала. Страшно иметь такого человека, как Трофим, врагом. Но ещё страшнее иметь его мужем.

Глава 3.

Прошёл где-то месяц, и наступил день, когда я увидела Шептуна. Пришёл он утром, темно ещё было. Я только и успела, что задать курам корм, как калитка со скрипом распахнулась. Я увидела деда с дремучей бородой и пронзительными синими глазами, чёрного и высокого, как палка, который устрашающим колом возник посреди двора.

В ту пору я его почти не знала и близко никогда не видела. Слыхала только, что два десятка лет назад он появился в наших местах, поставил в лесу избушку и поселился в ней. Шептуна боялись – веяло от него какой-то страшненькой силой. Пару месяцев прожил он один, как сыч, лишь грибники да охотники иногда встречали его в лесу. А потом вдруг он пришел в дом женщины, у которой ребенок умирал от тифа, и вылечил его, "зашептав" болезнь. Потому его и прозвали Шептуном, а настоящего своего имени он так никому и не сказал.

Сейчас Шептун стоял передо мной и вглядывался пронзительным взглядом. Казалось, что видит он меня до самого донышка сердца. Ярость мою, подругу бессменную, и ту видит.

– Здравствуй, дедушка, – неловкими губами прошептала я. – Ты, верно, к отцу моему?

– К нему и к тебе, – проговорил старик, и от звуков его голоса натянутая струна внутри меня разжалась. Голос его был глубокий, мягкий. Как целебный мед проникал он в мою душу. – Это ты ли молодая знахарка?

Я покраснела. Хоть и слышала такое прозванье от тех, кого вылечила, но не привыкла я еще к нему.

Старик все понял и так. Посмотрел на меня ещё раз тем самым взглядом и сказал без тени сомнения:

– Со мной пойдешь. Учить тебя буду.

Я открыла рот, а потом без единого звука его закрыла, – была в такой растерянности, что не нашлась, что и ответить. Тут на крыльцо вышел сонный отец, неприветливо выпучился на Шептуна. Тот в ответ обежал его взглядом с ног до головы и почему-то мне показалось, усмехнулся, хотя лицо старика осталось недвижимым.

– Беру твою дочку в услужение, за пятнадцать рублев. Согласен?

Отец похлопал глазами и быстро кивнул, – боялся, как бы дед не передумал. Шептун извлек из складок своей чёрной одежды три новенькие хрустящие "синицы" и отдал отцу. Тот едва не обнюхал деньги, в руках помял, наслаждаясь хрустом, к глазам поднес, разглядывая пятерки на синих купюрах. А Шептун все так же властно кивнул мне, – пошли, мол.

Но к этому времени я уже пришла в себя.

– Скажи прежде, зачем сдалася тебе, – строптиво сказала я. – Ежели на лавке тебя греть, то я прежде дом твой спалю.

Теперь уже старик усмехнулся явственно: кривая улыбка пробороздила лицо от уха до уха.

– Да я уж забыл, когда мерз, внученька. Не бойся. Пошепчемся с тобой, и отпущу.

Нутром я почуяла – не врет старик. Так что я кивнула, буркнула "обожди", обошла застывшего посреди двора отца и зашла в избу, чтобы попрощаться с матерью и сестрой и взять смену одежды.

Что я могу сказать о дальнейшем… Учение у Шептуна я провалила. Когда я попала в его маленькую избушку, – темную, с маленьким оконцем, грубо сколоченной мебелью и низкой печкой, я поняла, что старик хочет научить меня своему ведовству. Но говорил он со мной о таких заумных вещах, которых я напрочь не понимала.

Днями напролет он пытался запихнуть в мою глупую голову тайные знания. К вечеру я не выдерживала.

– Дедушка, а как поймать зерно болезни?! – ныла я, стискивая руками звенящую голову.

Шептун, который к тому времени потратил уже часов двенадцать на объяснения, не выдерживал, вскакивал и принимался раздраженно ходить по избенке, обзывая меня стоеросовой дубиной и соломенной головой. Я кивала в такт его словам, была с ними согласная. Но я никак не могла запомнить то, что он мне втолковывает, так что на следующий день все повторялось снова.

Старикова наука отскакивала от меня, как сухой горох от жестянки. Мне казалось, что она сопротивляется, стережется ревниво, не хочет чужаку в руки даваться. А то, что я для неё чужая, мне стало ясно с самого начала.

Наконец старик отчаялся.

– Хотел тебе мудрость свою передать, да видно, уйдет она со мной в могилу, – сокрушенно махнул он рукой.

Однако не отпустил, принялся учить меня травам. Хотел "упорядочить мои знания". Шептун очень удивился, когда понял, что их у меня нет.

– Как?! Ты не знаешь название этого растения?! – восклицал он, и на его каменном лице в который раз за время нашего общения проступала растерянность.

А я смотрела на ворох трав, которые он притащил для моего обучения. На травку в его руке, которая в последний раз назвала мне себя как «Ждущая ночи». Я не могла объяснить то, что хорошо понимала сердцем, но что трудно было объяснить словами.

Однажды я все же попыталась.

– Я слышу язык растений. Их имена, которыми они называют себя сами, – стала рассказывать я. – Это длинные и красивые имена, не на человеческом языке, а на их собственном. Я понимаю его в ощущениях, но не могу точно перевести, что они говорят. Имена зависят от их состояния, времени года, погоды. И они все время меняются. Завтра одно и то же растение может называть себя не так, как сегодня. Например, весной я искала траву от болезни суставов для соседки. Прошел дождь, и одна травка пообещала вылечить болезнь. Назвала она себя… ну, примерно «Радостный вымыватель зла». А в середине лета, когда я пришла за тем же самым, она назвала себя «Грустная любовь на закате» и сказала, что уже слишком слаба, чтобы лечить. Зачем мне запоминать имена, если они все время меняются?

Шептун слушал меня с большим удивлением и явно не знал, что мне на это ответить.

– Знахарка должна звать названия растений, которыми она лечит, – наконец сказал он мне.

Я пожала плечами.

– Названия нужны для того, чтобы говорить о растениях с другими людьми. Но я все свои лекарства делаю сама. И я не хочу наполнять голову ненужным знанием.

После этого объяснения Шептун долго и удивленно смотрел на меня, а потом велел собираться. Завтра он отправит меня домой, раз ничему не смог научить. Не сказать, что я сильно обрадовалась мысли о встрече с отцом. Но мать с сестрой я буду очень рада видеть!

Когда я заканчивала собирать вещи и разбирала травы, которые Шептун принёс мне для учения, в дверь заколотили. В избу ввалилась женщина с изжелта-зеленым лицом, которая держалась обеими руками за правый бок. Я почти ее не знала, она была из Тишковиц. Слышала только, что она вдовая, и растит четверых детей.

– Помоги, милай! – выдохнула женщина на последнем дыхании, оседая к ногам Шептуна. Голова её глухо стукнула о высокий порог, и женщина потеряла сознание.

Шептун подхватил её, понёс на лавку. А со мной вдруг случилось странное. Веки стали тяжёлыми, как сковородки. Пальцы, которые держали невзрачную травку с мелкими желтыми цветками, начало покалывать. Мне показалось, что растение присосалось к моим пальцам и что-то берёт у меня. Или – даёт мне. Передо мной вдруг поплыли видения смерти: чернота, безысходность, запустелое кладбище. Видела я, как идет по нему эта женщина, с лицом спокойным и каким-то пустым. В руках она несет стопку аккуратно отглаженной одежды, сверху на которой лежит пара белых чувяков. По коже у меня продрал мороз, – я поняла, что она несет в руках смерётное. Вздрогнув, я отпустила растение из рук, и видение пропало.

В это время подошел Шептун, потребовал накипятить воды.

– Она умрет скоро, – сказала я, все ещё во власти видения.

– Глупости, – отмахнулся Шептун. – Я вылечиваю всех, кто пришёл ко мне на своих ногах.

Однако через несколько минут дед подошёл ко мне. Теперь он смотрел на меня совсем другими глазами.

– Откуда ты знаешь про скорую смерть? – тихо, одними губами прошептал он. – Ты смотрела ее?

Я покачала головой и рассказала о своем видении и о травке, которую тогда держала в руках. Шептун взял ее, поднес к глазам.

– Значит, это рута тебе подсказала…, – и кивнул на комнату, в которой была женщина, – печень у ней погиблая, в первый раз такое вижу. Проживет два дня от силы.

Я вздохнула. Мне было жалко детей этой женщины.

А Шептун все смотрел и смотрел на меня. Потом сказал с большим уважением:

– Так ты – ведьма. Я слышал, настоящие ведьмы разговаривают с растениями. Но я думал, что ты врешь мне. Что ты просто знаешь целебные травы.

Шептун ушел в комнату к больной, а я осталась, будто пригвожденная к месту. Ведьма… Получается, я – исчадие ада? Слуга дьявола? Существо, против которого борется церковь? Что я проклята? Мне стало так жутко, что я вскочила и заметалась по кухне, не зная, куда себя деть.

Зачем-то я снова взяла в руку ту травку, руту. По руке побежали мурашки, тело окутала сладкая истома, а душа успокоилась. Неужели это сделала рута? Я прислушалась к ней и поняла, что она засыпает: сорванные травы живут очень короткое время. Но она успела передать, что я должна найти ее в лесу. Я решила, что непременно сделаю это, потому что такого разговора, как с рутой, у меня не было ни с одной из трав.

Так закончилось мое учение, и я вернулась домой. Люди стали ходить ко мне за помощью, и поболе, чем к Шептуну. Старик, я уже говорила, частенько уходил куда-нибудь, да и лечил он не каждого. Строг был: если мужик пил много, или баба, например, от мужа гуляла, – таких не лечил, как бы плохо им не было. А я никому не отказывала, потому что годами ещё мала была других судить. Так что людей я лечила часто, и каждый за это приносил мне какое-то подношение, деньгами или продуктами: хлебом, маслом, мукою или горохом. Один раз даже холстину на платье принесли. Ее отец продал в первый же базарный день, как обычно продавал и продукты. Копил он заработанные мною деньги и в кубышку к себе складывал. Где он кубышку ту хранит, никто не знал.

Шло время, и я начала понимать, что жизнь – это не только лишения и страдания, как я думала раньше. Теперь почти каждый день был мне за праздник. Утром я обычно принимала хворых, а потом шла в лес, разговаривала со своими травками. И чаще всего – с рутой. Я ведь нашла ее, на своей же полянке и нашла. Совсем рядом с той травкой, которую услышала впервые.

До сих пор помню наш первый разговор. Я опустилась рядом с пушистым кустиком, усеянном мелкими желтыми цветами, ласково взяла в ладони нижние ветки. И словно бы волна побежала между нами, зелено-перламутровая, ласковая. Она заслонила от меня мир, в котором я находилась. Как будто растворила мое тело, смешало его с листьями, которых касались мои пальцы. Эти листья сказали мне:

– Здравствуй! Вот и ты, человеческая сестра!

А мои пальцы ответили:

– Здравствуй, зеленая сестра.

В первый раз я назвала так руту, и сама удивилась этому имени. А потом поняла, что оно – единственно правильное, какое может быть. Растения приняли меня в свой зеленый мир. Я стала одной из них. И они стали моими сестрами.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.