Богоявленское. Том 2. Смута

Екатерина Дроздова

Богоявленское. Том 2. Смута

Все персонажи этого романа являются вымышленными

и любое совпадение с реально живущими

или когда-либо жившими людьми случайно.

Том II. Смута.

«Россия не могла уклониться от дерзкого вызова своих врагов, она не могла отказаться от лучших заветов своей истории, она не могла перестать быть великой Россией».

С. Сазонов

Глава 1.

Вслед за Михаэлем возле усадьбы Петра Ивановича Сенявина остановился второй экипаж. Это приехал Алексей Валерьевич Серебрянов с юной супругой Ксюшей. Но вопреки ожиданиям семьи, из кареты не выпорхнула их весенняя пташка, а степенно вышла надменная столичная барышня. Не слова не сказав, она подошла к отцу и с наигранной усталостью, опустила свою белокурую голову ему на плечо. Теперь в ней едва угадывалась прежняя княжна, и всё в её виде говорило о безрадостном возвращении в отчий дом.

Петр Иванович постарался не обращать внимания на эти перемены в младшей дочери, и крепко прижав к себе Ксюшу, протянул руку Алексею Валерьевичу. Он был рад разумному решению любимого зятя привезти Ксюшу в Богоявленское. А вечером этого же дня приехал и самый долгожданный гость Петра Ивановича и Ольги Андреевны – сын Андрей. Он едва успел окончить Павловское военное училище в Петербурге и сразу же попал под всеобщую мобилизацию. Но таким сегодня был удел каждого офицера – не беречь своей жизни на фронте во имя свободы отечества. И приняв его, Андрей не роптал.

Наконец вся семья дома за общим столом в большом обеденном зале. Что могло быть радостнее для Петра Ивановича, чем эта встреча, когда все самые близкие люди собрались вместе? Долгие годы он мечтал об этом дне. Но предгрозовая тишина витала в воздухе не давая насладиться этими счастливыми минутами.

Петр Иванович, задумчивый и печальный, внимательно наблюдал за каждым сидящим за столом гостем. Находящаяся рядом супруга Ольга Андреевна казалась такой беззаботной, будто и не понимала до конца всю степень трагедии случившейся в Европе. Они прожили вместе двадцать лет, но только сейчас он признал, что по-настоящему близкими людьми они так и не стали.

По правую руку от князя сидел его любимый, единственный сын, восемнадцатилетний Андрей. Всей своей наружностью походил он на мать, не высокого роста, белокурый, сероглазый с тонкими чертами лица. Но было в нём то, чего уж точно не наблюдалось в Ольге Андреевне – чистая, честная душа. Ни к кому и никогда не был так привязан Петр Иванович, никого и никогда не любил он так сильно, как Андрея. Ведь он плоть от его плоти, воплощение его мысли. А вернётся ли он с этой войны? И не суждено ли стать этой их встрече последней?

Петр Иванович сразу же погнал эти мысли прочь от себя, ведь мысли человека материальны, особенно, если они наполнены страхом. В задумчивости он посмотрел на Егора, сидящего рядом с Андреем. Какой осознанностью и тревогой был наполнен его взгляд.

А вот и шестнадцатилетняя Ксюша сидит близко к любимому брату, как в детстве. Только не по-детски озабочена и грустна, и в глазах её.… Нет, не может быть − злость! Отчего же его младшая дочь, всегда такая ласковая и одухотворённая, любимица матери, брата и всех знающих её людей, всего за год жизни в столице, так переменилась? Быть может виной всему несчастливое замужество? Нет. Одетая по последней моде, усыпанная дорогими украшениями, даже заколки и гребни её сияли драгоценными камнями, Ксюша была любима и избалована супругом, и любовь эта, без сомнений, была взаимной. Да и можно ли было Алексея Валерьевича не любить? Он умён, серьёзен, благороден, и пусть он не так молод и красив, как его юная супруга, зато рядом с ним всегда спокойно. На Алексея Валерьевича всегда можно положиться, опереться в трудный час, ведь данное им слово чести крепче камня.

«Какое же это счастье, что Алексей Валерьевич вошёл в нашу семью, − подумал Петр Иванович. − И вдруг война! Эта странная, ненужная, бесполезная война разлучает два любящих, счастливых сердца. А если навсегда? Нет-нет!»

Петр Иванович снова погнал от себя дурные мысли. Он никогда не допустил бы несчастия своих детей, применил бы всё своё влияние, весь свой родовой авторитет, но перед войной он был совершенно бессилен.

Петр Иванович отвёл глаза от зятя и посмотрел перед собой. Во главе противоположного конца стола сидел его друг Михаэль с супругой Мартой. Ах, этот Михаэль. Сколько переживаний, душевных терзаний выпало на его долю, когда он навсегда покидал свою родину, а ведь она у человека одна, и вот новое испытание. Эта война станет уже не первой для опытного полковника Нейгона, но, как же воевать против страны, в которой ты родился, в которой живёт твоя мать, и в которой ты был когда-то счастлив? И как же стрелять в людей, которые думают с тобой на одном языке? А отказаться нельзя. Долг офицера велит защищать страну, которой ты присягнул, которая дала тебе приют, в которой родилась твоя дочь.

А Михаэль сидит с непроницаемым лицом, красивый и благородный, и только глаза выдают невыносимую душевную боль, и одному лишь Богу известно, какая мука терзает его. Не может быть того, чтобы эта война унесла его жизнь. И пусть встречаться Петру Ивановичу с Михаэлем доводилось не часто, ближе друга у него не было. И пусть где-то за океаном говорят, что незаменимых людей нет, но Михаэль для Петра Ивановича был незаменим. И почему кто-то вдруг решил, что может дружбу эту остановить, забрав его жизнь? По какому праву? И что же станет тогда с его семье: с его прекрасной дочерью, которая тут, рядом, не в силах скрыть свою печаль? И кажется, будто вся грусть отца, так тщательно скрываемая, отразилась сейчас в её глазах.

− Скажите, Марта, не прогадала ли я, заказав в Петербурге блузку с покроем «голубиная грудка»?

Неожиданный вопрос Веры резко встряхнул всех сидящих за столом и заставил вернуться из задумчивости в реальность. Вера одна взяла на себя смелость разорвать эту тишину и отвлечь от дурных мыслей семью и гостей непринужденным разговором.

− Нет, Верочка, вы не прогадали. Помимо того, что этот покрой нынче очень актуален, он позволяет также, прошу прощения у мужчин, немного меньше шнуроваться, − ответила Марта.

Гости снова замолчали. И тогда умная, внимательная Вера поняла, что настало время оставить мужчин одних.

− Если позволите, мы с мамой и Ксюшей, хотели бы показать вам наш парк. Он считается жемчужиной всей Воронежской губернии, а вы, в отличие от Михаэля Федоровича, его ещё не видали.

И только, когда женщины покинули дом, уединившись в кабинете Петра Ивановича, мужчины завели долгий, безрадостный разговор.

− Что же, господа, стоит признать, что эта война едва ли стала неожиданной, − сказал Михаэль, усаживаясь в кресло. − Предпосылок для столь трагического исхода слишком много и начало им было положено давно. Все эти торговые барьеры, гонка вооружений, территориальные притязания не могли пройти бесследно. Последние годы Германия экономически сильно окрепла. И, что мы видим – монополия в самых передовых отраслях: машиностроении и химии. Для дальнейшего развития Германии просто необходимо сырьё. Берлин уже давно вёл борьбу за мировое господство, и, как государство, имеющее мощную армию, она стремится теперь стать и морской державой.

− Да, но и всё-таки все надеялись на мирный исход, даже невзирая на уже существующие локальные конфликты, − ответил Михаэлю Петр Иванович, садясь напротив друга.

− Вот эти-то Балканские войны и начавшаяся Итало-Турецкая и разожгли огонь в Европе. К тому же Австро-Венгрия, основной союзник Германии, слабеет, а Россия, напротив, с каждым годом только усиливается.

− Да, и это делает положение Германии уязвимым, − согласился Петр Иванович. − Ведь потеря Австро-Венгрии означает полную изоляцию Германии на международной арене.

− Выходит, господа, война эта нужна только Германии? − с печалью в голосе спросил Андрей, натирая мелом кий. − Но, как же тогда вышло так, что началась война с участием нескольких стран по обе стороны? Всё-таки для этого нужна одна, но очень весомая причина. Быть может, я слишком близорук, но я такой не наблюдаю, и убийство эрцгерцога Фердинанда в Сараево, вижу лишь поводом.

− Поверь мне, мой мальчик, эту единственную причину пытаются найти сейчас все, но поиски эти тщетны, ибо такой причины нет, − ответил Андрею Михаэль. − Война началась не по какой-то одной причине, война началась по всем причинам сразу.

− А какое будет ваше мнение, Алексей Валерьевич? − спросил Андрей играющего с ним Серебрянова.

− Какая теперь, к чёрту, разница? − бросив кий, нервно ответил тот.

И все присутствующие в кабинете устремили на него внимательный взгляд.

Теперь, когда Алексей Валерьевич научился жить мирной, будничной семейной жизнью и получать от неё удовольствие, мысли о предстоящей жизни военной, походной будили в нём неимоверную злость. Меньше всего сейчас он хотел оставлять молодую супругу и весь тот домашний уют, который она для него создала и, которым он так и не успел насладиться сполна.

− Война уже началась и выяснение её причин ничего уже не изменит, − констатировал Алексей Валерьевич. − К тому же их и в самом деле слишком много. А вот к чему приведёт эта война, вопрос куда более занятный. То, что война будет выиграна нами и в ближайшее время, у меня лично, сомнений нет. Но вот мнение общественности…

− Что до мнения общественности, то у меня также нет сомнений. Оно будет на стороне государства, − ответил Петр Иванович. − Достаточно вспомнить русско-японскую войну. Согласитесь, господа, оппозиционные правительству круги, тогда, оказались застигнутыми врасплох. И собравшиеся земцы-конституционалисты приняли коллективное решение прекратить любые провозглашения конституционных требований и заявлений в виду начавшейся войны. И решение это мотивировалось патриотическим подъёмом в стране, вызванным войной. Убеждён, что и теперь история повторится.

Петр Иванович, стройный, благородный, с осанкой мраморного изваяния, был так убедителен, что в его уверенные слова трудно было не поверить. И всё-таки Михаэль возразил:

− И, тем не менее, та война породила революцию.

− Эта не породит! – с той же непоколебимостью в голосе ответил Петр Иванович. – Всё дело в том, что та война довольно затянулась, да и Англия с США сразу заняли сторону Японии. Франция, хотя и была недовольна действиями Японии, начавшей войну, ибо была заинтересована в России, как в своей союзнице против Германии, всё же подписала, подлое «сердечное соглашение» с Англией. Нынче же и Российская Империя, и Великобритания, и Франция входят в один блок − «Антанта», а такой расклад сил говорит о том, что война действительно закончится за несколько месяцев благодаря решительным наступлениям с нашей стороны. И победа, я уверен, лишь укрепит монархию в России. Война закончится блистательным концом!

− Дай Бог, дай Бог, Петр Иванович, − сказал Алексей Валерьевич. – Полагаю, так рассуждает и Государь. Победа в войне действительно усилит его позиции и обеспечит передачу власти цесаревичу Алексею.

− Это архетип режима, осознающего свою слабость, − тяжело вздохнул Михаэль.

− Превентивная война – это самоубийство, совершённое из страха перед смертью, − процитировал Алексей Валерьевич Отто фон Бисмарка.

Однако ни Алексей Валерьевич, ни Михаэль, ни кто-либо другой в мире ещё не знали какие невероятные усилия принимал император Николай Александрович, чтобы удержать Европу от этой войны. Он один призывал Вильгельма II вынести сербский вопрос на Гаагскую конференцию, но Вильгельм не ответил на его телеграмму. Он не объявил войну Германии после хамской реакции на укрепление внутренних границ: «Через 12 часов российская мобилизация должна быть отменена», и тогда Германия сама объявила войну России. И даже тогда, после нанесения первых ударов, Николай Александрович ещё верил в разум Вильгельма и отправил ему ещё одну телеграмму. Но Вильгельм снова не ответил.

− А впрочем, от судьбы не уйти и на всё воля Всевышнего, − констатировал Алексей Валерьевич. − Затем разрешите откланяться. Я имею больше желания провести этот вечер с супругой, чем в разговорах о неизбежном, чего, милостивые государи, и вам желаю.

Алексей Валерьевич и Андрей покинули кабинет. Следом за ними ушёл и Егор. Поселив своего друга Игоря Игнатова у Фаруха, он сразу же поспешил домой. Неожиданный приезд Михаэля напугал его, он сразу понял – случилось несчастье. Егор был в кабинете Петра Ивановича на протяжении всей беседы, но на него никто так и не обратил должного внимания. Он был ещё слишком молод и неопытен, оттого-то его не замечали, совсем не задумываясь, как это равнодушие может ранить пылкого юношу. И потому, раздосадованный на своих близких он, как можно скорее сбежал к Игорю, единственному другу, который всегда рад был принять его и выслушать. Другу, который видел в нём взрослого человека, надежного, ответственного товарища, чуткого и отзывчивого, а вовсе не наивного несмышленыша. И Егор был уверен, Игорь, как никто другой верит в него и никогда не обделит своим вниманием.

От Егора и Игорь узнал о начавшейся войне. Известие это его огорчило, и вовсе не тем, что война повлечёт за собой человеческие жертвы, а тем, что он, как и вся либеральная оппозиция, боялся в этой войне победы. Победа могла бы упрочить положение царского правительства и исключить в обозримом будущем реализацию мечты как думских либералов о формировании своего правительства, так и радикалов о революции.

Ну, а в усадьбе отсутствия Егора никто и не заметил. И никто из семьи Сенявиных не мог тогда знать, что именно в этот день между ними и Егором образуется настоящая пропасть, перепрыгнуть через которую будет уже невозможно.

А Петр Иванович, ничего этого ещё не понимавший и, оставшийся в кабинете с Михаэлем вдвоём, снова завёл душевный разговор.

− Когда ты узнал об объявлении войны? – спросил он, не скрывая печали.

− О том, что война будет, я понял сразу, как только узнал, что Австро-Венгрия объявила мобилизацию и начала сосредотачивать свои войска на границе с Сербией. На следующий день я принял решение привезти семью к тебе. Я хочу просить тебя приглядеть за ними покамест война… − и Михаэль поперхнулся при этом слове. – Покамест всё это не закончится. Оставив их одних в Петербурге, я был бы менее спокоен.

− Нечего и спрашивать! Ты принял верное решение, − ответил Петр Иванович.

− А понимание неизбежности участия России в войне настигло меня стремительнее, чем я ожидал. Мы едва успели приготовиться к отъезду, а из Петербурга в штаб военного округа уже пришла депеша с распоряжением начальника мобилизационного отдела ГУГШ, оттуда полетела команда в штаб дивизии, а вскоре я получил пакет с таким содержанием: «Секретно. Полку объявляется мобилизация». Известие об ультиматуме Германии я получил телеграфом уже в Воронеже. И вот сегодня нам объявлена война.

− Как же ты сумел вырваться?

− Проездом, Петя, всего на несколько часов.

− Андрея с Алексеем Валерьевичем тоже ты предупредил?

− Да, еще двадцать шестого июля.

− Знаешь Миша, о чём я жалею? О том, что не могу принять участия в этой войне.

− А знаешь Петя, о чем жалею я? О том, что не имею возможности в войне этой участия не принимать.

И впервые за многие годы, Петр Иванович увидел в глазах друга слёзы.

Глава 2.

Утром следующего дня, ещё до восхода, в доме Сенявиных все были на ногах. Провожали Михаэля. Он быстро и скупо, стараясь не выказать лишних эмоций, попрощался и поспешил к поезду. Уже скоро он помчится в сторону фронта, в расположение полка. Прежде чем сесть в карету он на мгновение замер и оглянулся.

«А ведь я могу больше никогда не вернуться сюда, никогда не увидеть этих милых людей, и эту полоску розового рассвета над парком», − подумал он.

Эта секундная слабость разозлила его. Он не хотел чтобы такие мысли появлялись в голове. Они могут убить солдата раньше пули. Михаэль тряхнул головой, и запрыгнул в экипаж. Кучер, заметив настроение барина, щёлкнул кнутом и помчал во весь опор.

Алексей Валерьевич и Андрей, вышедшие проводить Михаэля, молча переглянулись и пошли в дом.

Все женщины стойко восприняли известие о начавшейся войне и старались ничем не выдавать своей тревоги. Особенно спокойной казалась старшая княжна Вера. Она сидела в гостиной за фортепьяно и её пальцы чуть медленнее, чем обычно касались клавиш. Из-за этого «Лунная соната» получалась грустнее и глубже, словно между тактами скрывалась невысказанная тревога. В третьей части сонаты, когда адажио шептало о том, что всё сказано и душа опустошена, из кабинета её отца вышел Андрей и Алексей Валерьевич.

− Как ты спала, Вера? – спросил Андрей, не обращая внимания на музыку. – Здорова ли? Ты очень бледна.

− Не говори со мной будто я ребёнок, Андрей. Оставь это для Ксюши, − ответила Вера, продолжая играть.

Последние такты сонаты начали наполняться величественной силой, она взяла привычный темп, и, не отрывая от клавиш глаз, в которых блеснули слёзы, обратилась к Алексею Валерьевичу:

− Как вы полагаете, солдаты действующей армии уже мобилизованы?

Этот вопрос волновал сейчас Веру едва ли не больше всего остального. Ведь в действующей армии уже два года нёс службу Митька, её тайный возлюбленный, и мысль о том, что теперь в любой день он может погибнуть, приводила Веру в отчаянье.

− Разумеется, − сухо ответил Алексей Валерьевич.

Он по-прежнему недолюбливал Веру. Как и в первый день их знакомства, чувствовал в ней скрытую угрозу. И приобретённое родство с ней не сгладило этого первого впечатления. Он, умный и опытный, не верил, что Веру может хоть что-то изменить, но слёзы в её глазах изумили его.

Следующим провожали Андрея. Вера обняла брата и перекрестила, заклиная вернуться. Она поддерживала мать и сестру, подавленную прощанием с супругом. Ведь Ксюша даже помыслить боялась, что однажды ей снова придётся расстаться со своим Алексеем. Она так сильно любила его, стольких усилий стоило ей доказать искренность своих чувств. И вот, когда счастью их ничего не могло больше помешать, пришла война. Как же так? Неужели этому их счастью был отведён всего лишь год? Безутешная, как в бреду, Ксюша повторяла:

− Только вернись! Милый, любимый, родной мой, единственный мой! Я буду безустанно молиться за тебя, каждый час и каждую минуту! Моё сердце будет биться только до тех пор, пока бьётся твоё! Береги себя для меня! Мне нет без тебя жизни! Меня без тебя не станет, слышишь?

Сердце Алексея Валерьевича рвалось на части. И крепко сжимая её тоненькие пальчики, он твердил:

− Я вернусь! Главное жди меня, и я обязательно вернусь к тебе.

И через закрытую дверцу кареты они прижали к стеклу свои ладони и, не сдерживая слёз, молили Бога лишь о том, чтобы скорее увидеть друг друга вновь.

«Господи, прошу, пусть он вернётся! Что хочешь бери у меня взамен, только пусть он вернётся!» − молила про себя Ксюша.

«Господи, прошу, сохрани мне жизнь! Что хочешь бери взамен, только бы ещё хоть раз увидеть её!» − молил про себя Алексей Валерьевич.

И молитвы их будто переплетались в воздухе. Они даже не догадывались, что этот день разделяет их жизни на две части, на «до» и «после», на мир и войну, которая для них никогда уже не кончится.

А на железнодорожном вокзале Воронежа уже всё перемешалось – люди, голоса, плач и песни, гудки паровозов, стук колёс и наставления стариков. Железная дорога была забита двигавшимися во всех направлениях эшелонами. Везли призванных на царскую службу из запаса, перевозили мобилизованных лошадей и тонны фуража. Со складов в срочном порядке выдавались боеприпасы, амуниция и снаряжение. Здесь особенно остро ощущалось, что в одно мгновение привычное течение времени было нарушено, что мир поделился на две половины: теперь и «до войны».

Андрей шёл по перрону с трудом пробираясь через толпу мобилизованных солдат и провожающих их жён с малыми ребятишками, родителей, сестёр. Его и самого провожали отец и Егор. Петр Иванович запретил ехать на вокзал женщинам, считая, что бойцу ни к чему уезжать на фронт в сопровождении слёз и рыданий.

− Сегодня стало известно, что Германия объявила войну Франции, а Бельгия ответила отказом на ультиматум Германии, и та незамедлительно объявила войну ей, − сказал Петр Иванович.

− Я убеждён, что такой масштабной войны Германия не осилит. Я нисколько не сомневаюсь, что победа наша будет скорой. Вот увидишь, отец, листья с деревьев не успеют опасть, как наша армия войдет в Берлин, − ответил Андрей. – Уровень нашей армии сейчас весьма высок. Артиллерия у нас, и малых, и средних калибров, отличная. Вот и покажем всему миру насколько современно хваленое германское вооружение.

− Это так Андрей, но не стоит забывать и о том, что по тяжелой артиллерии наша армия существенно отстаёт от германской. И это не считая миномётов.

− Миномётов?

− Михаэль говорил, исходя из сведений разведки, разумеется, что у германцев есть такое оружие − миномёт. У нас же на вооружении ничего подобного нет.

− И всё-таки, наша армия очевидно сильнее.

− Такими бойцами, как ты, мой дорогой сын, − улыбнулся Петр Иванович.

Уже возле своего синего вагона, Андрей увидел в толпе людей знакомое лицо.

− А ну стой! – крикнул он и подбежал к юной, рыжеволосой девушке, схватив её за руку. Это была Злата.

− Откуда ты здесь? – спросил Андрей.

− Батя велел своим работникам взять подводы и отвозить солдат до вокзала, чтобы сами не шлёпали. Вот я с Тишкой и увязалась, − ответила Злата.

− Наш пострел везде поспел, − заулыбался Петр Иванович, погрозив крестнице пальцем.

Злата же, пристально глядя на Андрея своими кошачьими глазами, с обидой в голосе сказала:

− Эх ты, барин! Даже не заглянул попрощаться.

− Виноват я, золотая, верно. Но даю слово, когда вернусь с войны, первым делом к тебе приеду!

Злата смело бросилась к Андрею на шею и шепнула на ухо:

− Да какая разница к кому, ты только возвернись! Обязательно возвернись!

Отпустив Андрея, Злата сделала шаг назад и наткнулась на цыганку.

− Милого провожаешь, медовенькая? – спросила она, сверкнув черными глазами. И взяв Андрея за руку прошипела:

− Бойся третьей пули. В ней смерть твоя.

И все четверо, они встали, как заворожённые ничего не ответив цыганке. А та исчезла в толпе, словно её и не было.

− Отправляемся, барин! − разбудил Андрея голос проводника. И тут же он оказался в крепких объятиях Златы, Егора, Петра Ивановича, на перебой говоривших ему:

− Бей их там, Андрейка! Эх, и мне бы с тобой, − досадовал Егор.

− Если узнаю, что ты позволил себе смалодушничать, ты мне не сын, Андрей! Так и знай! Но и без ума голову в пекло не суй!

− Отец! – со слезами на глазах, Андрей крепко обнял Петра Ивановича.

Но тот, будучи ребенком, не знавший отеческой любви, не знавший сыновей привязанности, принял эти объятия за слабость, и так сурово посмотрел Андрея, что он оторопел.

− Не смей! – строго сказал отец сыну.

Он заставил Андрея обернуться и посмотреть на солдат, среди которых было множество таких же юных и неопытных мальчишек. И всех их ждало одно – война, в которой все они не имели права на слабость. Но поразило Андрея другое. Его поразило и одновременно возмутило то, в каких условиях должны были ехать на фронт солдаты, защитники отечества. Многие были старше Андрея, герои русско-японской войны, они, как скот заходили в душные, общие и товарные вагоны, в которых не было не только сидячих мест, но и окон. А ему, восемнадцатилетнему юноше, не важно, что дворянину, предназначалось роскошное личное купе.

«Нет, − подумал Андрей. − Нельзя так относиться к солдату. Нельзя, чтобы уже на вокзале между солдатами и офицерами образовывалась такая пропасть. Как же возможно допускать такое в пресвященном обществе? Такая несправедливость разве может кончиться добром?»

− Ступай же! Ступай! – прервал мысли Андрея отец, встряхнув его за плечо.

Повсюду выли бабы, обнимая и целуя своих мужей и сыновей. И тут, не выдержав этого плача, Злата, оглядевшись по сторонам, громко и с укором сказала:

− Ну, что завыли?! Что завыло-то?! Аль уж убили кого?

И толкнув в бок рядом стоящего мальчонку с гармонью, громко запела:

В путь дорожку дальнюю

Я тебя отправлю,

Упадет на яблоню

Алый цвет зари.

Подари, мне, сокол,

На прощанье саблю,

Вместе с вострой саблей

Пику подари.

Злата очень хотела, чтобы эту её песню услышал Андрей. Чтобы не было ему невыносимо грустно. И моментально эту песню подхватил и мальчонка с гармонью, и бабы на перроне, и солдаты в вагонах. Весело они запели, будто вовсе и не на войну уезжали:

Затоскует горлинка

У хмельного тына

Я к воротам струганым

Подведу коня.