Отправляющимся в путь на лодке заката

– Заткнись!

Ожесточив сердце, Амено размахнулся и перетянул её по губам своим бехе. После этого до самой смерти Шепсет не произнесла ни слова.

– Бехе и доброе слово лучше, чем просто бехе, – мрачно пошутил Хори.

Панесхи грыз лепёшки и, казалось, не обращал на происходящее никакого внимания. День за трудами и тревогами пролетел быстро, как сокол Хора по полуденному небосводу.

Юноши омылись от дневных грязи и пота речной водой, после чего Амено истолок чеснок на камне, размешал его с пивом и щедро обрызгал лодку и всех, кто должен был плыть в ней с ним – от всего нечистого, чтоб не коснулось. Хори поморщился, а Шепсет гордо вскинула голову, облизав кровь с разбитых губ. Мокрая льняная ткань облепила её тело, обрисовав контур груди и впадину между ног.

Солнце начало клониться к закату и Амено снова услышал крик цапли, кружащей в небе над ними.

– Все в лодку! – скомандовал он. – Да будет милостив Себек к нам, недостойным, но чистым помыслами, отправляющимся по Реке на лодке заката!

Цапля в небе опять крикнула, словно провожая их в путь.

Карлик Панесхи устроился на носу, Шепсет угрюмо сидела на корме, а Амено с Хори, неуклюже орудуя вёслами, вывели лодку на середину Реки. Шириной она здесь достигала более половины итеру – полутора тысяч локтей. Быстро стемнело.

Серебряный диск Осириса-Ях поднялся из-за дюн, осветив спрятавшиеся в сумерках берега, и из песка вверх поднялись тёмные огромные фигуры. Рыча и мяукая, они бежали по берегу вслед за лодкой, которая медленно плыла против течения. Одна фигура поменьше остановилась, вскинула вверх руки, и Амено вдруг услышал свист стрелы, пущенной из лука. Она не долетела до них локтей пятьдесят и булькнула, уйдя в воду.

– Пора, – сказал ученик писца. – Здесь стрелы нас не достанут.

Из холщовой сумы с крокодилом они с Хори достали каждый по свитку. Свет ночного лика Осириса позволял легко читать знаки и символы ритуала, который так и не решились провести жрецы Храма, но собирались выполнить два полных наглости и самомнения мальчишки. Несмотря на всю кажущуюся решимость, Амено чувствовал себя именно так.

– Сначала я буду сказывать змеям, – остановил он готового читать со своего свитка Хори, встал и призвал Кебхут, змееголовую дочь Анубиса, богиню чистой воды. Пусть же Кебхут поднесёт чистой воды их душам, если труден будет их путь в Дуат, Дом мёртвых, подземный мир.

И призвал Мерит-Сегер, богиню-змею, покровительницу некрополей, прося у неё спасительной слепоты при плавании через Именет, закатный придел Ада, дабы не лицезреть демонов и духов, способных свести с ума одним своим видом.

И просил защиты у змея Мехен-Та, охраняющего ладью Ра во время её ночного плавания через Дуат. Пусть Великий змей, если сможет, хотя бы одним глазком присмотрит за ними, слабыми и беззащитными во время пути на закат.

И обратился к змею Апопу, вечному врагу Ра и дневного света: если будет на то его воля, отвлечь ненадолго Баст-кошку, дочь Ра и его помощницу в борьбе с Апопом, дабы плывущие на лодке заката не предстали пред её безжалостными очами в миг слабости и беззащитности.

Взбурлила вода перед лодкой во тьме, сонм речных змей поднял головы из воды и Амено повернулся и толкнул Панесхи в спину. Карлик упал в воду с тихим вскриком, лишь всплеснув короткими руками. Воды сомкнулись, унося его под лодку. Амено понял, что змеи приняли жертву, и вопросил Осириса о преображении неупокоенной души Панесхи в змею Сата, ибо печальна посмертная участь непогребённых, а гнев богов падёт и на убийцу:

– Да станет Панесхи змеёй Сата, чьи годы нескончаемы.

Да ляжет он мёртв.

Да родится он ежедневно.

Он змея Сата, обитатель крайних частей земли.

Он лежит мёртв, он рождён.

Он обновляется, он поновляет свою юность каждый день.

Услышал ли Осирис Ани его молитву, нет ли, но Амено сел в лодку и сердце его было тяжело.

Хори, младший жрец, во все глаза смотрел на Амено, ученика писца, самого молодого и, возможно, уже самого могущественного чародея в Шедете, а тот жалел лишь об одном – что век его чародейства и магической силы может оказаться так недолог.

Затем они развернули свитки и открыли Врата.

Мерит-Сегер даровала их благодатной слепотой, и юноши почувствовали, как лодка заскользила всё быстрее в темноте, надеясь, что Себек охранит и сбережёт их от всякого зла, отпугнёт злых духов, и сами делая защитные знаки растопыренными пальцами-«рогами» наугад, смотря только, чтоб рука ненароком не оказалась за бортом лодки.

Посланники Сехмет: духи и демоны с раскаленными ножами и факелами вместо лиц тянулись к ним снизу. Они не видели их, но знали, что они тут. Дух-кровопийца, приходящий из бойни, ужасно кричал и пытался выхватить их из лодки заката, но Мехен-Та оберегал их. Демон, поедающий кал позади себя, нёсся впереди и сверху, пытаясь обгадить путников, но Кебхут укрыла лодку пологом чистой воды. Демоны с ликом ужасным, не боящиеся ни богов, ни богинь, сама Амемит-демоница, поедающая сердца нечестивых на суде – не смогли достать их.

Но Повёрнутый назад ликом, приходящий из бездны, смог запустить волосатую лапу, воняющую горелым мясом и шерстью, в самую середину лодки, и тогда Амено толкнул в его пальцы Шепсет, принося вторую необходимую жертву и обрекая её на смерть даже более страшную, чем от лап ушебти Сехмет.

Вскричал он, вопрошая Осириса о преображении её души в лотос, ибо иначе будут её ба, ка, ах и другие души вечно скитаться в душной, режущей тьме:

– Слава тебе, Лотос, ты прообраз бога Нафр-Тума!

Я человек, который знает твои имена.

Я знаю твои имена среди богов, господ Харт-Нитр.

Я единственный среди вас.

Даруйте Шепсет, чтобы она могла видеть богов, которые суть проводники Дуата.

Даруйте ей сиденье в Харт-Нитр, рядом с владыками Заката.

Предпишите ей обиталище в Священной земле Тасарт.

Примите её в присутствии Повелителей Вечности.

Пусть её душа выступит в любое место, которое ей понравится.

Пусть она не будет отброшена в присутствии Великого сонма Богов!

Опять сел Амено, и вдвое тяжелее было на его сердце.

Но пелена уже пала с их глаз и юноши поняли, что прошли через Врата.

Лодка скользила по воде, гладкой, словно обсидиан под небом цвета свинца. Они уже не гребли против, а плыли по течению. Амено начал править к левому берегу, и вслед за ним и Хори взялся за весло.

Берега были не песчаными – наоборот, они были покрыты слоем чёрной грязи, в которой копошились тёмные фигуры. На берегах через равные промежутки высились колоссы из серого камня – сидящие на тронах цари с головами крокодила, а впереди над Рекой поднимались гигантские столпы с коническими вершинами. Никакой растительности вдоль берегов не было видно.

Говаривали, что Баст и Сехмет тысячу лет назад пришли со звезды Сепедет, встающей перед разливом над горизонтом вслед за созвездием Сах, небесным Осирисом. Про звезду Сепедет в книге Бенен сказано: «Четырнадцать звёзд позади неё, четырнадцать звёзд впереди неё… Но двадцать девять их, созданий этих, что существуют и творят в небесах, двадцать девять звёзд в этой широте небесной. Одна умирает и другая живёт в каждые десять дней».

Ночное небо над Шедетом сияет звёздами, диском Осириса-Ях, Молочной дорогой пролившегося из сосцов небесной коровы Нут молока. И даже враждебные Себеку Баст и Сехмет выкормлены молоком из сосцов матерей и почитают священных быков Та-Кемет, и богиня Хатхор, милостивая и благая, с её коровьими рогами есть благая ипостась Сехмет.

В этой же земле непонятно было, ночь сейчас или день. Небо было то ли затянуто тучами, то ли всегда было таким. Амено видел теперь, что тёмные фигуры на берегах – это стоящие на задних лапах крокодилы в два человеческих роста с короткой пастью, похожие больше на Анубиса, чем на Себека. Он перестал грести к берегу. Накатила волна удушающего смрада.

Рептилии тоже увидели лодку. Они молча переглядывались, потом некоторые из них проворно полезли вверх по склонам, и на каждом берегу ящерицы поменьше быстро побежали в разные стороны на задних лапах. Грязь комками разлеталась из-под их когтей.

Волна смрада схлынула, позволив сжавшейся груди Амено вновь вздохнуть свободно. Откуда исходила эта вонь – с высокого берега? Он понял, что не хочет этого знать.

– Давай закончим обряд, – сказал он странно застывшему Хори. Тот кивнул, разворачивая свиток, свернувшийся, пока он разглядывал крокодилов на берегу.

Гнусавый голос Хори дрожал, как решил Амено – от волнения, пока они выговаривали последние слова ритуала, призывающего помощь Себека. С последним звуком, слетевшим с их губ, на берегах грянули барабаны.

Никто из крокодилов, бывших на склонах, не спустился в воду. Они все уже вылезли на гребень, где неуклюже отплясывали под оглушающий грохот, доносившийся, казалось, сразу отовсюду. Вдруг опять накатила волна отвратительной вони, забивая нос, и предчувствие, что они делают что-то не то, затрепыхалось внутри Амено тревожной птицей.

– Уплываем, – крикнул он, и его голос потонул в грохоте, но Хори услышал. Рот младшего жреца растянулся в улыбке, с губы потянулась вниз нитка слюны. Амено только сейчас увидел, что в тускло-сером свете этой земли они оба выглядят словно два трупа.

– Глупец! – закричал Хори. Всякая гнусавость пропала, теперь голос его звучал по-детски звонко и пронзительно. – Куда ты поплывёшь? Мы видим то, что никто не видел тысячи лет! Кошка Баст пришла со звезды: разве сможет она привести с собой войско? Нет, ей нужны чародеи, ушебти и коварство! А здесь – погляди! Себек дарует нам могучих бойцов, и тысячи их, его слуг! Мы поведём их в Та-Кемет и воля Себека воцарится навек! Мы победим в войне богов! Мы сметём всех! Куда ты собрался уплывать? Гребём к берегу! Я буду говорить с ними!

Но глуп был мальчишка-Хори, возомнивший, что это он будет приказывать богу Себеку. Да и Себеку ли? Амено уже не был уверен в этом, ведь и жрецы не зря не открывали Врата этой земли даже в самую тяжелую годину.

Были ли здесь кто-то выкормлен молоком матери? Или лучшие лакомства здешних берегов вызревали на полях падали, скрытых чёрными высокими гребнями, где из кожистых яиц вылуплялись зубастые воины местного бога?

На ладье Ра с ним плывут Сиа-Разум, Хека-Магия и Маат-Справедливость. И крокодил, двигаясь по бесшумному пути, справедливо правит делами смертных. Он недаром пользуется почётом – ведь его называют подобием бога потому, что только у него одного нет языка, а божественное слово не нуждается в звуке. И говорят, что у обитателей воды только у него одного глаза прикрывает нежная и прозрачная плёнка, спускающаяся со лба, так что он видит, будучи невидимым, а это свойство присуще Первому богу. И где самка крокодила откладывает яйца, там она отмечает предел разлива Реки. Ибо откладывать в воде они не могут, далеко от воды – боятся, но так прочно предугадывают будущее, что, принося и обогревая яйца, они пользуются подъёмом реки и сохраняют их сухими и неподмоченными.

Моргнув прозрачной плёнкой, Амено увидел Хори во главе полчищ, исходящих из земель, не знающих молока и тёплого мяса, и горячей крови, и живородящих существ. Легионы любителей падали, пожирающих Та-Кемет в тысячу раз быстрее, чем саранча, в тысячу раз злее и ужаснее, чем самая рассерженная Сехмет.

Вгрызающихся в утробы матерей, где их ждёт самое главное и самое нежное лакомство…

От жуткой вони и картин, мелькнувших перед глазами, Амено вырвало прямо в лодку. Он выронил бехе в воду. На лице Хори отразились презрение, смешанное с отвращением.

– Уплываем! – снова заорал Амено, но тут Хори выхватил из-под набедренной повязки нож из чёрного стекла и бросился на него. Как вероломный пожиратель камеди из Нубии, он ждал удобного момента, чтобы сделать свой ход и выиграть всё. Теперь Амено стоял у него на пути.

Ученик писца отшатнулся и барабаны на берегах стихли в тот же миг, ожидая, кто одержит верх. Бог этих мест смотрел на них с серых небес, и только сейчас Амено понял, что огромные конические столпы впереди – это зубы исполинской крокодильей пасти.

Хори махнул ножом, сделал шаг и поскользнулся на полупереваренных кусках лепёшки с мёдом и пивом, исторгнутых учеником писца на дно лодки. Острое лезвие прошло в двух пальцах от сердца Амено и младший жрец вывалился за борт, войдя в чёрную гладкую воду, как в масло. Он исчез мгновенно и воду не потревожила ни рябь, ни волна.

В тот же миг барабаны грянули вновь, и толпы короткомордых крокодилов посыпались вниз с берега, в Реку, и Амено увидел, что к нему над водой стремятся сотни серых голов с немигающими чёрными угольками глаз.

Он плюхнулся на дно лодки, схватил весло и лихорадочными взмахами вернул лодку на стремнину, слыша нарастающий шум воды позади, чувствуя голой спиной ветер, сопровождающий исторгнутый из пасти бога-крокодила поток.

– Бог-крокодил Себек, – запел он, – что обитает посреди ужаса перед ним!

Ты Себек, и ты хватаешь свою жертву подобно хищному зверю.

Ты великая рыба, которая есть в Ком Омбо.

Ты Господин, которому совершают поклоны и простирания ниц в Хаваре и Лабиринте!

Прими душу Хори, позволь ему переродиться.

И Осирис Ани – господин, кому поклоны и простирания ниц совершаются в Хаваре.

Смотрите, Хори – обитатель в его страхах, он крокодил, его первенец.

Он приносит добычу издалека.

Он – Рыба Хора, Великий в Ком Омбо.

Он господин поклонений в Хаваре!

Даже вероломный ученик жреца не заслуживал быть забытым пред ликами великих, без права на перерождение, и Амено знал это.

Поток нёс его через Именет, но духи и демоны не тронули лодку, потому что за ним шёл Крокодил. Поток выплеснулся на берега Та-Кемет, орошая их плодородным илом на двадцать локтей ввысь, и с рёвом понёсся по руслу, накрыв погибший Шедет и похоронив его жителей, не дав им стать добычей пустынных собак и шакалов. Он похоронил и чародея с его ушебти – глубоко на дне Реки, откуда исчадия тьмы уже никогда не смогут вредить людям. Храм в Харге с его тайными подвалами оказался залит грязью до самой крыши, и никто из выносивших подлый замысел жрецов так и не был найден. К утру водяной вал достиг Дельты и смыл Уассет, в котором нечестивцы праздновали восхождение нового фараона на трон, увеселяя себя вином, плясками и рабынями на богатых барках и ладьях из падуба и ливанского кедра. Их трупы вылавливали из Реки до конца сезона урожая.

А ученик писца обернулся и увидел в водах, которые Себек даровал в ответ на жертву, головы тысяч и тысяч воинов, спешивших выбраться на тучные пажити, пока не закрылись Врата, и глаза их смотрели прямо ему в сердце, и глаза эти снедал голод, более страшный, чем любое наводнение или чума.

Он поднял голову и узрел над собой лик Осириса-Ях и Молочную дорогу небесной коровы Нут, щедро питающей детей своих, и звезду Сепедет, обитель кошек, полных коварства, взирающую на него, словно зелёные бесстрастные глаза со зрачками, похожими на поставленное на конец веретено.

Все жертвы были принесены, но чтоб закрыть Врата, требовалась ещё одна.

И Амено произнёс:

– Видит Осирис Ани, я убивал, но не по злому умыслу и не с ненавистью.

Головы серых крокодилов приближались, и стук барабанов чужого мира уже почти достиг ушей жителей Та-Кемет, и тогда плодородные земли навсегда превратились бы в поля падали с витающим над ними невыносимым духом разложения.

– Я цапля Бену, – сказал Амено слова последней своей песни преображения.

– Я господин зверей, приносимых в жертву, и господин ножей, которые содержатся у их голов и их бород; те, кто обитает в их изумрудных полях, Древние боги и Духи-души, готовы теперь для Осириса Ани, чьё слово – истина в мире.

Он совершает резню на земле, и я совершаю резню на земле.

Я силён.

Я следую в небесные высоты.

Я сделал себя ритуально чистым.

Я иду длинными шагами к моему граду.

Я стал владетелем земли там.

Я приближаюсь к Сету в городе Обелисков.

Я расставил богов по их дорогам.

Я сделал роскошными дома и города тех, кто находится в их святилищах.

Мне ведом поток богини Нут.

Боги скажут, когда они услышат обо мне: Откройте ваши лица.

Его приход ко мне есть свет, которого вы не знаете.

Времена и сезоны – в моём теле.

Я не говорю лжи в месте истины.

Ночью я плыву вверх по реке, чтобы справить празднество мёртвого, обнять Древнего Бога и охранить землю.

Я, Осирис Ани, чьё слово – истина.

И легко стало на сердце его.

Речной крокодил толкнул лодку, Амено покачнулся и шагнул в воду. Крепкие зубы в длинной пасти перекусили его тело, оборвав земной путь навсегда, и Себек земли Та-Кемет принял жертву. Крокодил нырнул, загребая мощными лапами с когтями, будто ножи из чёрного стекла.

Бог закрыл Врата.

Вздрогнул голубой лотос, прекрасный, словно юная дева в расцвете своей красоты.

Скользнула вдоль берега речная змейка с жёлтой головкой и полоской вдоль тела, похожей на заплетённую косицу.

Задул холодный ветер, напоминая звуком своим погребальную флейту.

И заплакала над Рекой летящая цапля, чей клюв остёр, будто стило лучшего в мире писца.