Бабочки и хамелеоны

– А так. Если у вас есть машина, то возникает проблема ремонта, гаража, бензина, хорошей дороги и так далее…

– Так вы что, против прогресса и урбанизации? – спросил Николай Петрович, посмотрев на Павла, как на врага народа.

– Урбанизация не может быть бесконечной. В попытке создать какие – либо удобства, мы создаем дополнительные неудобства. К примеру: полет из Москвы до Ярославля займет меньше часа, но в аэропорт будем добираться гораздо дольше. Автомобиль придумали, чтобы сократить расстояние и время, но попробуйте в час «пик» проехать по городу, вы опоздаете во все мыслимые и немыслимые места, а если весь город сядет в автомобили, чтобы быстрее добраться, вы не уедете никуда. Будут проблемы на перекрестках.

Алла молчала. Что за перерождение? Она увидела соседа совсем другим. Интеллигентным, начитанным, с понятными мыслями, несмотря на дурные привычки и прошлую запущенность. В этом джинсовом костюме он был стройный, как юноша, – «наверно, нежный», – подумала она и покраснела. Алла интуитивно знала, для того, чтобы определить, будут у тебя с человеком личные отношения или нет, достаточно одной минуты. И эта минута случилась.

– Ну, до этой мало научной фантастики нам, сермяжным, еще далеко. Наш удел – ходить пешком и созерцать свои изношенные ботинки, – сердито оборвал Павла Николай Петрович. – Моя старая машина развалилась по известным причинам, а на новую пока нет денег. Я не уверен, что такая жизнь изменится в ближайшие пять лет, так что проблемы на перекрестках не про нас.

– Очень хорошо, Вы уже на пути к наслаждению, – Павел произнес это с улыбкой, и все поняли, что он разыгрывал их.

Алла Сергеевна поставила розу в хрустальную вазу. Роза смотрелась царственно. В повисшей тишине все вдруг вспомнили, зачем собрались. Люба махнула рукой, приглашая к столу.

– Ну, вот, опять настраиваться надо, – проворчала она.

– Простите, если отвлек вас. Это что? Спиритизм? – поднял подвижную бровь Павел, рассматривая на столе лист ватмана с определенными знаками.

– Ага, – подтвердил Семен.

– Можно, я рискну? Первопроходцам труднее! – Павел стремительноо подошел к столу. Мужчины удивленно и не очень охотно расступились. «Начнем?» – спросил он и, подчиняясь вращательному ритму блюдца, задумался. Собравшиеся, уступив первенство наглому соседу Аллы Сергеевны, ждали, что будет дальше. Павел неожиданно вызвал дух Киплинга и задал вопрос:

– Верную ли я выбрал дорогу?

Блюдце, вращаясь, развернулось стрелкой к буквам. В его движении появилась размеренность. Оно останавливалось у определенной буквы, давая возможность из последовательности букв составить слово. Из слов складывалось предложение, Павел озвучил его вслух, чтобы осмыслить: «САМАЯ ДЛИННАЯ ДОРОГА – К СЕБЕ».

– Спасибо, Редъярд, я все понял, – Паша перевел дух: – Кто следующий?

Следующим захотел стать Семен Федорович. Дух предсказал ему, что он БУДЕТ ДВАЖДЫ ЖЕНАТ.

– Не может быть, – запечалился Семен. Он привык к жене, любил дочь, и ничего не хотел менять в своей жизни. «Очень может быть», – подумала Алла, но не стала пояснять свои мысли вслух. Могло случиться так, как случилось с ее подругой. Муж подруги неожиданно умер, она поплакала, однако, через некоторое время встретила другого человека, и вновь вышла замуж.

Как бы то ни было, предсказание совсем не радовало Семена.

Люба захотела узнать, будет ли успешной предпринимательская деятельность мужа.

«ПОСТАВИТ НА КАРТУ ВСЕ», – прочитала она ответ.

– Это я и так знаю, а что будет потом?

«ПРОИГРАЕТ», – начертило блюдце.

– Что за черт, одни гадости, – рассердилась Люба, – давайте вы, Николай Петрович. Каржавин откашлялся, лукаво взглянул на хозяйку и в свою очередь спросил:

Нравлюсь ли я женщине, что стоит рядом?

ВАС ЛЮБИТ ДРУГАЯ, – был ему ответ….

Все засмеялись. Пришла очередь Аллы. Алла вопросов задавать не хотела. Раздумала. Ощущение, что все изменится в ее жизни именно в этот вечер, появилось у нее, когда в дверь позвонил Павел. Не тот Павел, которого она знала, а совершенно другой, незнакомый! Откуда возникло это чувство, объяснить было невозможно. Просто так бывает. Она шестым чувством поняла, что Павел ее крест и судьба. Он сегодня останется у нее. Она будет поить его чаем. Затем откроет папку и прочтет рассказ. Удивится таланту, похвалит его (почему- то она знала об этом наверняка), он нежно и благодарно поцелует ей руку, потом пальцы. Каждый пальчик отдельно. У нее от восторга остановится сердце в груди. А потом они будут любить друг друга… Она вспомнила свою молодость, гадание у черноглазой подружки. Вот откуда жила в ней уверенность, что ее судьба – впереди. Но то, что судьбой окажется сосед Павел, в голову не приходило. Теперь она поняла смысл того прежнего предсказания, казавшегося шифром, от которого потерян ключ: ТВОЕ НАЗНАЧЕНИЕ – ОТКРЫТЬ ДВЕРЬ, КОТОРАЯ РЯДОМ. Ей все стало ясно.

– А я свою судьбу наизусть знаю, – сказала она друзьям.

Гости засобирались домой. Павел вопросительно смотрел на нее.

– Проводим народ до угла? – спросила Алла. Она обратилась к нему так, словно он уже давно был ее другом.

– Я сейчас, только куртку накину, – весело ответил он и побежал к себе.

Николай Петрович был грустен. Из рук ускользал журавль, а синица вот – вот должна была прилететь из Москвы.

Семен обдумывал предсказание. Он решил, что самое лучшее в его положении – глаз не поднимать на женщин, дабы избежать подножки судьбы. Он не учел одного важного момента, что его жена по отношению к противоположному полу такой клятвы не давала.

Люба, предупрежденная об опасности потерять все, во что они с мужем вложили деньги, подумала: – «черт с ним, если надежды на богатую жизнь не оправдаются, главное, чтобы муж был жив, чтобы сын рос умным. Не жили в достатке – не стоит и привыкать»!

Алла и Павел, взявшись за руки, спустились за своими гостями вниз по лестнице. Лифт, как всегда, не работал. Увлеченные друг другом, они не замечали отвратительных рисунков на стенах и народного поэтического творчества, вроде этой, писанной хореем, частушки:

Если ты посрал, зараза, – дерни ручку унитаза!

Совет, в общем-то, был не так уж плох.

На улице бесновался ветер, падал зарядами неритмичный снег. Под фонарем, напротив подъезда Аллы, стояла застывшая, как памятник, Прасковья Петровна, похожая на снежную бабу. Увидев Николая Петровича, она скривила губы, пытаясь заплакать, но слезы замерзли, а губы не подчинялись ей. Она собрала всю свою волю в кулак и произнесла: – «Мне нужно немедленно объясниться с вами».

– Вы что, простояли здесь целый вечер? – спросил ее Каржавин, отставая от компании. Отряд сделал вид, что «не заметил» потери бойца.

– Да, стояла и ждала вас. Не могла же я пойти к этой женщине? – с пафосом произнесла Соломатина. – Мы с ней находимся в состоянии войны. Я чувствую, вы отдаляетесь, вас увлекла эта рыжая бестия, поэтому я решила, что сегодня скажу вам все…

– Вас-то это почему волнует? – удивился Каржавин.

Прасковья Петровна посмотрела на него скорбными глазами и покачала головой:

– Делаете вид, что не понимаете? Или забыли? Ведь это же было, было! Вы расточали мне комплименты. Мне, которая устала ждать радостей, которая потеряла на Севере здоровье, молодость и красоту. Вы вселили в меня надежду, обольщали меня в танце. Я поверила вам! Думаю, что, как честный человек, вы должны на мне жениться.

Из – за снежной тучки вдруг выглянул молодой месяц. Он корчил Каржавину рожки.

– Но я, в некотором роде, женат, – сказал Николай Петрович, и сам удивился. Прозвучало это как цитата из старомодного романа. Но он, понимая, что должен защищаться, продолжил: – да и вы, мне кажется, не свободны. Верно?

Каржавин вспомнил, что ситуация, к которой склоняет его Прасковья, по – французски называется адюльтер. К чему пришло на ум это странное слово? Такое нелепое по отношению к снежной бабе, что стояла рядом.

– Мы все устроим, если Вы согласны… не бойтесь перемен, – она схватила его руку и, всхлипывая, прижала ее к груди.

Николай Петрович почувствовал себя несчастным. Он тоскливо посмотрел вслед удаляющимся друзьям. «Опереточная ситуация, кошмар просто», – подумал он, высвобождая руку из объятий Соломатиной. Она же, зациклившись на своем, продолжала:

– Каржавин, не беспокойтесь, мы с Мальчиком в гражданском браке живем, без штампа в паспорте. С этой стороны проблем не будет, я просто предложу ему переехать к матери. А вы сможете переехать ко мне. Клянусь, я буду любить вас, буду за вами ухаживать, создам такие условия, что вы никогда не пожалеете об этом…

Молодой месяц опять спрятался в тучку, словно кутаясь от холода в белую и мягкую вату. Из тучки повалили снежинки, холодные и безучастные. Они мелькали, как маленькие белые бабочки, танцевали какой-то таинственный танец и устав, оседали на шапках и плечах людей…

«Это уже не эмоции, это диагноз» – испугался Каржавин, холодея от будущего, которое бесцеремонно стучалось к нему. Ему было жаль эту, тронувшуюся умом от неожиданной любви, женщину. Последний каприз бывает самым странным и необъяснимым. Что-то глубоко законсервированное с самых юных лет встрепенулось в уставшей душе не очень-то счастливой и, в общем-то, не очень толковой Прасковьи Петровны. Встрепенулось и заставило ее делать глупости. Любовная вспышка факелом осветила унылую, полную каких-то никчемных и суетных дел, жизнь. Прошлое показалось ей бесплодным, скучным, обидным. Обидным, потому, что долгие годы в сердце была пустота. И вот сейчас, когда она поняла, ради чего стоит жить, она всю свою энергию направила на достижение этой цели. Кто при этом будет ушиблен, растоптан, раздавлен – ее совсем не волновало. Одержимость, с которой она была готова выгнать из дома опостылевшего больного мужа, поразила Каржавина. Он вспомнил свою жену, уехавшую в командировку, и подумал: а могла бы она вот так же потерять голову, и с легкостью, как какую-то старую ненужную вещь, бросить его? Если еще вчера ему казалось, что с верностью жены все в порядке, ведь не зря же она его так стережет, то теперь он не был уверен в этом.

– Давайте отложим наш разговор на более подходящее время, – сказал он Соломатиной, – вы замерзли, вам срочно нужно согреться. Боюсь, что простудитесь. Пойдемте, я провожу вас….

Он взял покорную, притихшую Соломатину под руку и повел прочь от подъезда Аллы Сергеевны. Соломатина съежилась от холода и почти повисла своим грузным телом на руке Николая Петровича. Видимо, у нее уже не было сил разговаривать, она лишь время от времени умоляюще и жалко поглядывала на своего спутника, ожидая, что он прижмет ее руку к себе, или хоть каким-то образом даст понять, что она не безразлична ему. Но Каржавин никакой такой прыти не проявлял, а шел, мечтая только об одном – скорей сдать «в бюро находок» потерявшуюся особу. У дверей ее дома они остановились. Соломатина, все так же цеплялась за него, боясь отпустить. Наконец она разжала губы:

– Скажите, что, что мне делать?

– Что я вам скажу? Мне очень жаль…

– Как мне жить дальше? Я без вас не могу…

– Мы же каждый день видимся на работе.

– Но я хочу принадлежать вам!

– А если мне это совсем не нужно?

– Вы – ужасный человек! – крикнула она, и, всхлипывая, скрылась в подъезде.

Каржавин не подозревал, что отвергнутая женщина – СТРАШНЕЕ ДИНАМИТА.

Глава 5

Алла открыла глаза и потянулась к шнурку настенной лампы, чтобы зажечь свет. За окном было темно, несмотря на позднее утро. Рядом, свернувшись клубком, как маленький ребенок, совсем неслышно спал Павел. Алла даже прислушалась, не умер ли он? Но, приподнявшись на локтях, успокоилась, увидев его лицо. Павел дышал тихо и ровно, чему-то улыбаясь во сне.

Она дотянулась до халатика, висевшего на спинке стула, и ногами нащупала разбросанные по углам кровати комнатные тапочки.

– Не уходи, – услышала она сонный голос Павла. Он удержал ее за руку, – без тебя мне нечем будет дышать….

– А со мной?

– А с тобой – его руки перехватили ее за талию, – я задыхаюсь от нежности…

– Значит, выбора у тебя нет. Так и так умирать! – пошутила она, освобождаясь от его скользящих все выше и выше рук.

– Выбор есть. Помнишь: с любимыми не расставайтесь…

– Мне надо. Я сейчас приду, не капризничай, – поцеловала она его, но почему-то было приятно, что он «капризничает». Алла, человек вполне решительный, смелый в критические минуты, и в состоянии взаимодействия с противоположным полом ощущала недостаток той мягкости и нежности, которыми с избытком обладал Павел. Ее характеру вполне отвечало поклонение и рыцарское служение Павла. В конце концов, люди, стесняющие твою свободу, неожиданно вторгающиеся в твою жизнь, совершенствуют твой характер, делая его более гибким. Она почувствовала признательность к Павлу за то, что он открыл в ней такие удивительные стороны.

Внезапное вчерашнее появление соседа на пороге ее квартиры нарушило отлаженную и упорядоченную жизнь, спутало привычное течение времени, разорвало и ту тонкую ниточку, которая недавно протянулась между ней и Николаем Петровичем. Всего несколько дней назад она была готова к небольшому приключению, а теперь эта ниточка казалась энергетическим шнуром, через который ею чуть не воспользовался чужой. Этот шнур мгновенно был разрушен появлением Павла. В глазах соседа Алла увидела такое, отчего как в молодости защемило и забухало сердце; такое, что бывает только во сне: необъяснимое ощущение восторга, фантасмагорическое соединение яви и самых смелых галлюцинаций. А эта его необыкновенная нежность прикосновений, от которой подкашиваются ноги, и тяжелеет внизу живота… Алла оказалась совершенно незащищенной, как та крепость, ворота которой предатели ночью открыли осаждающим настежь.

Проводив гостей, Алла с Павлом вернулись в ее квартиру. Все, что потом случилось, произошло гораздо проще, чем представляла себе Алла. Перешагнув порог, они посмотрели друг на друга и обнялись, как давно не видевшиеся влюбленные. Поцелуй Павла почему-то вызвал у Аллы спазм и легкое головокружение, отчего она стала оседать в его руках. Он отнес ее на постель. Чтобы облегчить ей дыхание, Павел расстегнул кофточку и захлестнулся жалостью, увидев шов от давнишней операции, идущий от солнечного сплетения почти до пупка. Он нежно коснулся губами тонкой белой линии, чем, в свою очередь растрогал Аллу. Этот шов видели все любившие ее мужчины, но никто, кроме Павла, не выразил такой непосредственной реакции, которую обнаружил он, представив себе ее прошлую боль.

Павел как-то очень естественно стал раздевать ее дальше: медленно снял с нее колготки и то, что было под ними, потом легчайшим массажем ступней и пальцев ног, довел Аллу до экстаза. Она и не подозревала, что там имеются сильнейшие эротические точки. Ей уже нестерпимо хотелось, чтобы он немедленно овладел ею. Нежность и ласка, с которой Павел прикасался к чувствительным зонам ее тела, повергли Аллу в незнакомую ей до этого дня истому. Всю ночь она была пластилином в руках страстного и неутомимого Павла. Заснули уже под утро, но и во сне, казалось Алле, шел обмен их биополями.

– Иди ко мне, – прошептал Павел вернувшейся Алле.

– Я и так на десять процентов отработала больше своей мощности.

– Сейчас у тебя откроется второе дыхание, – засмеялся он и закрыл ей рот поцелуем. «Как хорошо, что уже каникулы и не надо идти на уроки», – подумала она. В это мгновение ей захотелось оказаться с Павлом на необитаемом острове. Его ласки снова вызвали у нее нестерпимое желание. Она забыла о школе, старшеклассниках, зиме за окном и чувствовала только его горячее дыхание и нежные руки, от прикосновения которых кожа покрывалась пупырышками, как в детстве после купания.

Через час, приняв душ, и приведя себя в относительный порядок, Алла прошла на кухню. Открыла холодильник, задумалась, чем бы им позавтракать. Хорошо, что Павел не опустился до набивших оскомину киношных штампов, когда возлюбленный с глупой улыбкой тащит своей даме кофе в постель. Дурость какая! Кстати, а что ест Павел?

– Чего нам больше хочется, севрюжины с хреном или конституции? – процитировала она чеховский афоризм.

– Нам хочется контрибуции, – ответил ей Павел.

– Однако!

– Дань с побежденного – законное право.

– Ты просто оккупант! Могу предложить горячий кофе и наше радушие, – улыбнулась она, шутливо разведя руками.

– Подожди, я сейчас, – вдруг вспомнил о чем-то Павел и выскользнул за дверь. Появился через несколько минут, свежий, благоухающий, с тарелкой в руке. Алла усмехнулась, вот вам и штампы…

– Что это?

– Это язык заливной, холодный.

– Откуда?

– Сам вчера старался.

– Так, так… ты еще и повар?

– Я многое умею. В экспедициях научился костер разжигать, когда спички намокли, суп из топора варить…

– Но не язык же заливной?

– Это ерунда – прикладное искусство к пшенной каше с тушенкой.

– Не скажи, для меня это высший пилотаж, обычно я в справочник по домашнему хозяйству заглядываю.

– Ничего, я еще многому тебя научу, – хитро подмигнул он ей и спросил: – Какие у нас планы на сегодня?

– Надо подумать.

– Раз.

– Сочинить для новогодней вечеринки поздравления …

– Два.

– Решить, брать тебя завтра с собой, или не брать…

– Это главное, с этого надо начать! – утвердил Павел.

– Иванов, мало того, что ты пьяница, ты еще и большой нахал!

– Ну, что я большой нахал, это принимаю без возражений, а что пьяница – наговариваете Вы на меня, Алла Сергеевна.

– А как же твои алкогольные подвиги?

– Непризнанный актерский талант. Олег Табаков местного разлива. Я не знал, с какой стороны к тебе подойти, на какой козе подъехать!

– То есть?

– Ты же в упор меня не видела! Пришлось разыгрывать спектакль: бутылка пива в горло, волосы в художественном беспорядке, глаза безумные и звонок в дверь.

– Ну, ты даешь, Айванов, – произнесла Алла его фамилию на английский манер.

– Даю, – согласился он, – помнишь, когда вы въехали в эту квартиру, я пацаном еще был?

– Не помню.

– Естественно. Лет семнадцать прошло. У тебя тогда с Глебом проблемы начались. Ты ходила потерянная. Когда мы встречались на лестнице, или в коридоре – равнодушно бросала мне «добрый день», а я, как дурак, ночами не спал, от встречи с тобой меня то в жар, то в холод кидало… Ты не обращала на меня никакого внимания. Пришел срок – я ушел в армию, потом учился в Ленинградском Горном институте. Экспедиции, командировки, работа, в общем, забыл тебя. Родители на пенсию вышли, в Новгород уехали, мне, стало быть, квартиру оставили. Я несколько лет думал, возвращаться на Север или нет? Пока думал, один раз, для эксперимента, даже женился…

– И чем закончился эксперимент?

– Разошлись по добру по здорову. Чужие мы друг другу были. Нечестно жить вместе, когда в душе ничего не трепещет! Это одиночество вдвоем. Лучше уж так, без обещаний, на европейский манер: встречи по обоюдному согласию и желанию. Желание пропало – и разбежались!

– И сейчас так же? – спросила она.

– Сейчас? – он задумался. – Нельзя желать того, чего не знаешь. Я тебя немного изучил: тебя манит непонятное. Чтобы ты стала меня в толпе других замечать, пришлось выделяться «лица не общим выраженьем».

– Это как раз общее выражение лица половины русских мужиков, кстати, не лучшей половины, – усмехнулась Алла.

– А я все – таки добился своего: – удивил тебя!

– Сдаюсь, ты и впрямь удивил меня, надо же так хорошо притворяться, – Алла достала сливки, сахар, разлила по чашкам кофе и продекламировала: – Когда проходят дни запоя, мой друг причесан и побрит, и о высоком говорит. Может, надо было придумать повод поприличнее, чтобы уж сразу сразить меня наповал?

– Не мог, – сказал Павел, принимая из рук ее чашку, – это самый лучший повод. Подумай сама, зачем бы я к тебе пришел? Повода не было. А так – двадцать рублей занять, чем не повод? – засмеялся он.

Спустя полчаса они закончили с завтраком. Алла встала из – за стола, но сосед не дал ей возможности проявить хозяйственность, собрал посуду, отнес в раковину, перемыл чашки – тарелки и поставил в сушильный шкаф. Сделал работу легко, непринужденно, с пионерским задором. «Не поддамся», – подумала Алла, – слишком уж все стремительно развивается и слишком все хорошо».

– По – моему, я заслужил скромный гонорар, – словно прочитал ее мысли Павел.

– Тс – с – с, – приложила она палец к его губам, – на сегодня хватит дуэлей, а то я скоро превращусь в скелет, обтянутый брезентом.

– Ну, это произойдет не так уж скоро, судя по твоим окружностям.

– Айванов, пора делом заниматься, – строго произнесла она.

– Да, «жизнь надо прожить так, чтобы не было мучительно больно» …

– Мучительно больно лучше не жить!

– Жизнь вообще вредна для здоровья.

– Верно, один польский режиссер считает, что это смертельная болезнь, передающаяся половым путем.

– Умирают не всегда от болезни, чаще умирают от злодеев в белых халатах. Хочешь, историю расскажу?

– Про тебя?

– Про меня. Несколько лет назад, я в отпуске познакомился с девушкой. Симпатичная такая, с ямочками на щечках, блондинка. Джентльмены предпочитают блондинок! По обоюдному согласию стали встречаться. Цветы, кафе, прогулки. Она работала в областной больнице хирургом. Каждый день я ждал ее вечером после работы. За три дня до отъезда в экспедицию – рискнул, сделал ей предложение. Думал, откажет, и я уеду, печальный, работой буду заглушать тоску. Блондинка почему-то не отказала. Пошли в ЗАГС, зарегистрировались, поехали к ней. Выпили шампанского, потянулись друг к другу. Она расстелила постель. Я так долго ждал этого счастья, что мгновенно разделся, нырнул под одеяло, стал нежно ее гладить, а она мне:

– Скажи, что я проститутка…

– Зачем? – удивился я.

– Ну, скажи, что я блядь, скажи!

– Я не могу тебе этого сказать, ты же не такая, – считая все шуткой, ответил я.

– Ударь меня, скажи, что я дрянь!

– Что ты выдумываешь? Зачем тебе это? – я уже сердился.

– Ударь! Избей меня, я плохая! – стонала она. Некоторое время я смотрел на все это как на спектакль, потом решил прекратить истерику и в шутку слегка хлестнул ее по щеке, чтобы успокоить.

– Еще! Прошу тебя! Сильнее ударь! Сделай мне больно! – уже почти вопила она. Я просто не знал, что делать? Было какое-то отвращение к себе, к дурацким обстоятельствам. Я чувствовал, что оказался в ловушке. Мне было непривычно и неприятно бить женщину, но я уже разозлился, и довольно сильно ударил ее. Она облегченно всхлипнула, стала исступленно целовать мои ноги, колени, поднимаясь все выше. После, счастливая и утомленная, произнесла страшную фразу: «Смотри, муж, не попадайся мне на операционном столе»! Вот, почему я врачей до ужаса боюсь, – закончил Павел.

– Зачем ты мне все это рассказал? К чему эта оскорбляющая откровенность? – обиделась Алла.

– Зачем? Наверно, в приступе дурной правды… Хотел, чтобы между нами не было недоговоренностей, – Павел взглянул на Аллу и упрямо продолжил, – униженный, раздавленный, психологически растоптанный этой женщиной, я уехал в экспедицию, а по возвращению – подал на развод. Привязывать ее к кровати и хлестать плеткой – это не по мне. С тех пор не знакомлюсь с блондинками.

– Рада за тебя, что ты так успешно обороняешься, – Алла стала бессмысленно переставлять чашки в шкафу. Повисла пауза. Павел взглянул на нее:

– Ты что, ревнуешь? – удивился он, – я про твоих поклонников все знаю, с каждым лично здоровался в коридоре, а иногда и воспитательные беседы проводил. Если кто-нибудь из них внезапно забывал к тебе дорогу – это моя работа. Прости, что не оправдал ожиданий.

Алла грустно улыбнулась.

– Ладно, – вздохнула она, изгоняя из сердца неприятное чувство, – забудем. Скажи, как часто встречаются подобные женщины?

– Гораздо чаще, чем можно было бы предположить. Замечала, что некоторые дамы с синяками под глазом ходят? Значит, ощущают в этом потребность. Они испытывают оргазм только тогда, когда их бьют. А великие тираны болеют этим пороком чаще других. Вот, Гитлер, например, чем больше людей посылал на смерть, тем большего унижения желал от женщин.

– Чудовищно! Ведь это извращение?

– Не знаю. Остроумный еврей И. Губерман в двух строчках выразил свой взгляд на этот вопрос:

Любым любовным совмещениям даны,и дух, и содержание,и к сексуальным извращениям я отношу лишь воздержание.

– Смешно!

– Именно.

Павел неожиданно поднял подвижную левую бровь, стал серьезным, сжал ее руку и произнес: – Выходи за меня замуж.

Она внимательно посмотрела на него, почему-то удивилась: – Ты шутишь? Зачем тебе это нужно? Разве так, как сейчас – плохо?

Павел не мог объяснить ей, зачем это ему нужно. Он просто знал, что это – нужно, это – навсегда. Она же растерянно подумала, что совершенно не готова менять свои привычки: отвечать только за себя, решать все самостоятельно. И что-то еще удерживало ее. Скорее всего, страх, что из этого опять ничего не получится. Вслух произнесла: