Золотой крейсер и Тайное море

Максим Кавешников

Золотой крейсер и Тайное море

Моей Зое

Пролог

Кортеж прорезает ночь на предельной скорости. Но этого мало. Ирина Степановна непрерывно кусает губу.

Ирина Степановна держится. Но черепашьи возможности бронированного монстра просто бесят. Что-то по-настоящему опасное дышит ей в спину. Заставляет сжимать ритуальную иглу.

Так и подрывает уколоть палец, слизать капельку крови. Призвать Алефа.

Что если информатор блефовал? Тогда…

Ирина Степановна сильнее сжимает иглу. Полчаса назад та пульсировала вместе с его яремной веной. Кровь Москвича и ужас сопровождающих высокого гостя напитала старинный колдовской инструмент сильнее, чем могла бы любая из вод.

Она не планировала убивать информатора. Так вышло. Все на взводе. Она на взводе. Слишком мало информации.

«О дне же том и часе никто не знает» – некрасиво улыбается Ирина Степановна и в задумчивости смотрит в пустоту сквозь отражение в пуленепробиваемом стекле.

Везде кордоны. Мало ли, кто и какую спустит сверху директиву насчет нее?

«Не успеют!» – решает она, но ловит в собственном мыленном голосе оттенки надежды.

«Со мной Алеф!»

Но не оставил ли ее ангел в критический момент?

Ирина Степановна контролирует себя. Но это пока. Через час с лишним, при въезде в Долину, куда полицейским вход заказан Красным протоколом, передняя машина на полном ходу снесет сетчатые ворота. Двух солдат, в обязанность которых входило эти ворота открыть, караван раскатает в лепешки, оставив кровь поблескивать на асфальте под звездами уходящего мира. Но это все позже.

Пока мимо проносится крымская ночь. Запуганная, растерянная. Как когда-то маленькая Ира, еще не сообразившая, что стеклышко из горящего джипа изуродовало верхнюю губу, а папы и мамы больше нет.

Мелькают, и навсегда исчезают затерянные домики и поселения. А Ирина Степановна делает звонки. Взвешивает. Перебирает и прогоняет через логические цепочки последнее, поддающееся анализу в новом раскладе. Сверяет друг с другом последние нити теперь уже прошлой жизни. Выскальзывающие нити, чтобы вверить их невидимым узлам в голове.

Уже в бункере, на исходе бессонной ночи, в сотый раз, глядя то на часы, то на монитор, то на статую быка, будет сожалеть, что так торопилась. Стоило, хотя бы на минуту, притормозить своих орлов. Хотя бы в Марьино. Или за Ангарским перевалом. Попрощаться. Просто попрощаться с прошлым.

Но это позже. Сейчас кортеж несется к пыльному, уставшему от не в меру жаркого августа городу. И шестое чувство, обострившееся до рези в глазах, в унисон с логикой, открывает, что Москвича таки не стоило кончать. Он выложил все как есть. Все закончится в считанные часы. Встреча в Брюсселе. Военные. Они после нее будто затаились. Все замерло. Как перед ураганом.

Вереница автомобилей промчалась сквозь город с полупустыми улицами. На горной трассе караван старой ведьмы сокращается на один полицейский автомобиль. На достаточно сложном повороте головная машина ДПС несколько раз виляет, заваливается на правую сторону, ее относит к отбойнику. Удар слышен даже в кабине главы Республики.

– Понабирали с материка! – цедит сквозь зубы водитель, вынуждено сбавляя скорость.

– Все лучшее – армии, – сухо отвечает женщина. Она уловила дрожь в его голосе.

«Не любишь радиацию, Сережа, не любишь!» – криво улыбается Ирина Степановна, и признает, что у самой дрожат пальцы.

Через секунды кортеж несется дальше. Водители еще на севере получили жесткое указание – прорываться к Долине без остановок и во что бы то ни стало. Красный протокол. Его ждали все и давно.

В бункере, уже утром, чтоб как-то отвлечься от мыслей о теоретических последствиях фальстарта, она заглядывает в аккаунт на «Одноклассниках». Страница несуществующего человека начинает загружаться. Но только начинает. Через несколько секунд появляется надпись на сером фоне: «Веб-страница недоступна».

Ведьма достает сотовый. Все как надо – казенная эсэмэсочка. Где-то в соседних кабинетах, нарушая многочасовую тишину, слышатся отдельные голоса. Глава Крыма улыбается. Первые приказы нового мироустройства, первые, – нервные – указания новой эпохи.

Ведьма с облегчением выдыхает. Началось.

– Что же, – отодвинувшись от монитора и медленно обводя взглядом побледневшие лица, остановившись на ритуальном изваянии Алефа в дальней части комнаты, произносит Ирина Степановна, – С Богом!

Бог стал Человеком, чтобы человек стал богом.

Афанасий Великий.

Часть I

Глава 1

Да будет свет!

«Адонаи… Адонаи…» – повторяла ошарашенная дриада. Смысл, заложенный кем-то в невидимые знаки, проявлялся как кровь на салфетке. Медленно. Трезвяще.

Мотылек сделал петлю, еще петлю. И это было странно. Даже неестественно. Ветер должен был унести маленькое существо в черноту зарождающегося шторма. Смять и унести. А он выписывал фигуры прямо перед лицом Споменки. Спокойно лавировал между долетающих брызг. Будто не пришел в полночь свирепый Борей, северный ветер, и не вознамерился царствовать над умирающим миром.

Уже не над горизонтом, гораздо ближе, пророкотали пульсирующие алыми огнями вертолеты. Даже эти чудовища из металла боролись со стихией, а маленькому посланнику было нипочем. Малиновый, как кровь новопреставленных мотылек принес послание. Грозное послание. И Споменке ничего не оставалось, как разгадывать слова. Одно за другим. Сплетать в цельную вязь, от понимания которой ныло под ложечкой.

«Адонаи… Это откуда?»

Несколько мгновений что-то в голове Споменки складывалось, а потом будто что-то щелкнуло.

«Это… Послание? Для нас?!»

По спине пробежал холодок. Она забыла про всхлипывающую на груди Пуговку, промочившую все слезами. Про прибой, которого никто из них никогда раньше не видел, и от которого уже отсырела одежда. Забыла про черного кота, про колдунью. Забыла весь происходящий сегодня ад.

Ветер стал громче, а потом воздух вдруг заполнил рев двигателя. Однако Споменка даже не обернулась.

«Бегите, ибо реки потекут по вашим следам: река огненная и река крови…» – повторила дриада слова посланные неизвестно кем и когда.

Она отстраненным взглядом проводила черную массу торжественно проплывшей над ними боевой махины. Боковое зрение подсказало, с опозданием, но подсказало, что от грохота и свиста лопастей все, кроме нее и Пуговки, присели, зажмурившись и прикрыв уши.

«Бегите, бегите! Отовсюду – бегите!» Споменка сильнее прижала малышку Пуговку к груди.

– Мы же еле выбрались оттуда! – тихо произнесла за спиной Ингрид, когда вертолет растворился в темном мареве. Никаких эмоций в голосе, даже укора – только пустота. Не надо было оборачиваться, что бы понять, что они все сейчас сверлят ее взглядами. Но, Господи, ее саму воротит от одного вида саквояжа! Черного, как самая черная во вселенной жаба, насквозь промокшего, как все в этом дурацком рушащемся мире. Кому в здравом уме придет в голову добровольно лезть монстру в пасть? Не лезть – возвращаться. В заточение.

«Мотылек… Реки…»

Дриада обреченно взглянула на Ингрид. В ее прекрасные обозленные глаза с роскошными гетерохромическими зрачками великих покойников прошлого Боуи и Менсона1. Но полоска сжатых губ подруги сузилась еще больше. Споменка изумилась, осознав, насколько, за какую-то ночь, стала одинокой.

«Бегите…»

– Бред же, бред! Я… Я… Я не… – точно подгадав момент, возобновила свою песнь беглянка Пуговка, – Не поплыву!..

Беглянка с именем Черная Рок-н-Ролл Мама, пышная сайз-плюс чернокожая красавица, зарылась коричневыми пальцами в черные пластиковые кудри, отрешившись от происходящего. Крепкие пальцы забыли о котенке, и беглянка Мурочка, единственная, кому, в силу природы, не было страшно и тоскливо, выскользнув, мнила себя охотницей. Малышка вертела головкой, ища в сырой темноте неуловимую красную бабочку.

Беглянка Жужа, лежа на спине, с упреком обратила пустую глазницу к неспокойному небу. Сонный беглец Олененок затравлено следил за рыскающими над горизонтом красными точками.

«Нам не дают уйти» – сглотнув тяжелый комок, Споменка покосилась на мертвую старуху. Затем на шкатулку.

– Проводник, – терпеливо повторила она в который раз, обведя мрачные лица взглядом, ничуть ни полным решимости, – как сказал Достаточно Честный…

– Честный? – старательно улыбнулась Ингрид, – Честный?!

Споменка отвела взгляд.

– Нас… Нас… – дрожь малышки Пуговки будто слабела, – Нас первая же вол… волна…

Малышка осеклась . Парик соскользнул с гладкой, совсем безволосой головки, но она даже не обратила на это внимания. Ее затрясло с новой силой.

– Я тоже боюсь. Совсем не чувствую моря. Оно… – дриада делала непозволительно длинные паузы, обращаясь не столько к Пуговке, сколько к самой себе, и тяжело текущие слова звучали как приговор.

Она донельзя вымоталась. Как и все они. Сейчас она, Дриада Весеннего леса, беглянка, хотела одного – чтоб все это безумие закончилось. Пусть даже и так, как решено не ими.

– Оно, море, совсем не похоже на лес, – произнося нараспев, Споменка стала медленно раскачивать малышку, словно младенца. С упавшим сердцем отметила, как Эньо апатично швыряет камешки в пену, отчего та шипит только злее, – Но куда нам еще деться?

Пуговка, не отнимая лица от груди дриады, замотала головой.

«Нам что-то мешает. Нам не дадут уйти!» – Споменка впервые по-настоящему испугалась принесенных бабочкой иероглифов. Покосилась на труп старухи. Едва мерцающий в сумраке силуэт расплылся нечетким пятном. Так и казалось – вот-вот она дернется, медленно встанет, и все продолжится опять. Споменка отвела взгляд. Нервно поправила Пуговкин паричок, и, уткнувшись носом в ее пластиковые кудри, почти пропела:

– Просто закроем глаза, и будем плыть… Плыть… Плыть… – дриада растянула губы в невеселой улыбке, подняла Пуговкину головку за подбородок, заглянула в размокшее личико, – Ладушки?

– Пока не доплывем? – от доверия, обнаруженного в глазах малышки, Споменке стало нехорошо.

– Да, моя хорошая, пока не доплывем! – глаза дриады блеснули влагой.

«Знать бы хотя бы – куда? Хотя бы – зачем? Старик… Кто он? Глупые загадки… Достаточно Честный? А достаточно ли он честный? Права малышка, права! Куда нам в такие волны, Адонаи, Господь?»

Отчаянно вскрикнув, Эньо швырнула очередной камешек в черные осколки волны. Становясь сердитой пеной, вода сбила ее с ног. Но Эньо не рассмеялась, хотя никогда не видела моря. Дриада перевела взгляд на изгиб пляжного песчаного вала, на котором в двоящемся мусорном баке двоящиеся чайки раздирали клювами двоящийся черный пакет.

Минут двадцать тому появилась первая. Дриада отметила тогда, как, что-то почуяв, Рок-н-Ролл Мама подобрала Мурочку и придвинулась поближе к раскрытому саквояжу.

Замерев, некоторое время птица следила за черными тушами вертолетов. Будто бы размышляя – а сколько вкусного можно оттуда извлечь? Затем несколько раз вальяжно прошлепала туда-сюда, между ними и мертвой старухой. Внешне все выглядело так, будто чайке плевать на них, перепуганных посетителей ночного пляжа. Однако Споменке все навязчивей казалось, что она тут именно ради них. Слишком уж настойчиво, и слишком уж часто ими интересовались всякие неизвестные за несколько часов. И она, чайка, не исключение. Просто не может обнаружить их присутствия. Не видит их.

Чуть погодя, поодаль, покрикивая друг на друга, появилась еще пара чаек. Затем, еще пара – с другой стороны. Еще одна птица подлетела к старухе, но Споменка не решилась рассмотреть, что там происходит.

«Что вам надо? Что с вами не так, птички?»

Но чайки собрались вокруг урны, весь их интерес был явно направлен на ее содержимое.

«Должно быть, в таких кузнях и куются параноики!» – кисло улыбнувшись, заключила дриада.

А еще ее волновала черная прямоугольная дыра под кипой сложенных пластиковых топчанов. Черный котище, она видела – он затаился где-то там, под ними. Внимательные глаза неестественно крупного хищника следили за происходящим на побережье. Поглядывали и на чаек, но в основном наблюдали за ними, отрезанными от суши и загнанными в угол.

– Валить надо, живо! – процедила сквозь зубы подошедшая к ним Зюка, – За нами следят!

Дриада еле заметно кивнула. Поймала себя на том, что в пальцах совсем не к месту появилась дрожь.

«Сейчас! Иначе не отпустят!»

«Бездна бездну призывает!» – вздохнула она, когда последней, одиннадцатой, вступила на борт, сжимая вверенную ей деревянную коробочку. Последний раз огляделась. Грозовые облака, пригнанные ветрами за ночь, ведьма, здоровенный черный котяра. Все это вот-вот исчезнет из их жизни навсегда.

«Все страньше и страньше! – подумала она, снова заметив мотылька – тот присел на край медной створки саквояжа, аккурат позади котенка, – Раздвигаюсь, словно подзорная труба!»

Безвольными шарнирными пальцами Споменка открыла шкатулку. Не смотря на шум прибоя, все внутри саквояжа мгновенно замерло, когда свет побежал по прожилкам Золотого Камня. Дриада с важностью произнесла слова, до странного простые слова, больше похожие на детскую считалочку:

– День и ночь идем за Светом! – и суденышко, о котором никто бы никогда не догадался, что оно – суденышко, вздрогнуло.

– Работает! – в голубых зрачках Зюки вспыхнуло по огоньку, – Ну-ка, еще!

Олененок, до этого следивший за котом, вышел из оцепенения. Изучающе взглянул под ноги, его ступни явно что-то почувствовали.

– День и ночь идем за Светом! – повторила дриада. Саквояж, странное дело, издал протяжный колокольный гул, отчего все внутри него завибрировало. Мотылек благоразумно покинул борт, пролетев над ближайшей из чаек, направился к складу топчанов, и Мурочка никогда больше не вспомнила о нем. Вытянув шеи, птицы беспокойно озирались.

– Скорее, Нена! – процедила сквозь зубы Ингрид, буравя соглядатаев разноцветными зрачками. Дриада повторила слова, затем, без перерыва, еще, и еще. Саквояж затрясло, как ракету на старте, и невидимой рукой потащило по битой гальке прямиком в прибой. Завизжали все, даже Споменка. Волны с шелестом ударили в лоб жалкой потуги на морскую посудину, но, не смотря на силу, беглянок только окатило брызгами.

И тут случилась еще большая странность.

Дриада, поклялась бы, что изначально чаек было не больше дюжины. Теперь же, будто после заклятья умножения, словно из-под земли, с невероятной скоростью стали появляться новые и новые. В считанные мгновения их уже был легион. Сотни и тысячи клювов, с надтреснутым истошным клекотом сминая воздух, взрывной волной рванули вслед за саквояжем.

– Ай! – только и успела пискнуть Мишель. Колени Жануарии подогнулись, и она чуть не рухнула на дно саквояжа.

Однако, несущуюся как ураган армаду внезапно размазало о что-то невидимое, будто об огромное витринное стекло. Клубящееся месиво растеклось темным пятном в разные стороны. Град клювов и костей ровно по линии прибоя засвидетельствовал – между морем и сушей броня. Броня из ничего.

Пуговка больше не плакала. С отвисшей челюстью и опухшими веками просто наблюдала за надрывно трясущимся над их головами водоворотом. Она не контролировала свои пальчики, и те, словно выпущенная на свободу ребятня, весело расширяли дырки на блузке, оставленные кошачьими когтями.

– Они… Они не могут… – зачаровано произнесла Маргоша, но договорить не успела. Их накрыл шквал звериного ора. Нарастая и нарастая, вопли грозили расколоть небо и порвать барабанные перепонки.

Стражи, выставленные Ламашту на пляже пару часов тому, тщательно следившие за вверенной территорией, настигли и расправились с первой, но бездарно упустили вторую, как оказалось потом – главную добычу. Никому из них невдомек было, что корень внезапной проблемы находится под боком – под кипой пластиковых шезлонгов.

А он, корень проблем, был вполне удовлетворен ходом событий, и в отличие от мотылька не считал, что их цепочка завершена. Напротив – полагал, что все только начинается.

Визг, и без того невыносимый, перешел в свист. Чайки, как искромсанные в шредере обрывки бумаги, царапали поверхность чего-то невидимого, ломая когти и крылья, сворачивая шеи, изрыгая звук силы никак не свойственный живым существам.

Зюка наморщила носик. У одной из бедолаг, затем еще одной треснул клюв. Из-под глаза третьей, набухла и вытекла кровавая капля. Передние из птиц уже были задавлены и изувечены, а задние напирали и напирали, тщетно пытаясь продавить преграду.

– Что это? – прижимая котенка к груди, прокричала Черная Рок-н-Ролл Мама, однако никто не слышал ее. Все пытались спасти слух от жуткого звукового давления. Пальцев едва ли хватало – громкость росла в геометрической прогрессии.

Волны и сила Золотого Камня тем временем толкали саквояж все дальше от берега. Девочки ошарашено переглядывались, наблюдая открывающуюся картину. Беснующееся облако серого фарша, сколько было видно, уже покрыло весь берег. Они и не подозревали, каких потревожили демонов и каким чудом избежали встречи с ними.

– Из-за нас! – ошалевшая, выдохнула Мишель, когда вернулся смысл произносить слова, – Из-за нас!

– А что ты хотела, Ми-Шесть?! Хорошие куклы всегда в цене! – Эньо-Птичка первая освободила ушные раковины от пальцев.

– Господь милостивый! – не веря в происходящее, просипела Жануария.

– Что ж, хоть кто-то будет по нам тосковать, – криво улыбнулась Ингрид, и похлопала по плечу Олененка, – Не делай вид, что ты их еще видишь!

Малыш, и вправду, продолжал сверлить глазами предрассветное марево на востоке, плотно скрывшее берег. Однако же они все до одной то и дело продолжали с опаской посматривать в ту сторону.

– Что это было? – спросила Зюка, обращаясь к Споменке. Дриаде одной доверили некоторые секретики тет-а-тет, и кто теперь, как не она могла бы знать хоть что-то?

– Он ни о чем таком не предупреждал, – пожала плечами дриада, – Вроде бы…

Небо за кормой осветил неуверенный розовый всполох.

– Зарница? – ядовито усмехнулась Ингрид, – Жги, жги, Господь!

– Вы видели? Видели? – Мурочка прыгнула на плечо Рок-н-Ролл Мамы.

– Эй-эй! Полегче! Хватит нам на сегодня когтей! – вздрогнула от неожиданности Мама, но широкая ладонь с нежностью прошлась по изогнувшейся спинке, – Это зарница. Красиво, да?

– А вертолетиков-то – как и не бывало! – отметила Птичка.

– Да уж и без них шумновато, как для ночи! – вздохнула Маргоша.

– Сюда идет гроза, – задумчиво проговорила Жануария, – Чего им тут делать? Полагаю, отправились домой…

В подтверждение ее слов огромная черная волна с силой ударила в нос кораблика. Любая такая могла с легкостью их перевернуть, однако саквояж лишь слегка накренился. Медленные волны наваливались друг на друга, но, будто не замечали хлипкого ковчега. Темная вода, как по волшебству, просто огибали его.

– Домой!.. – тяжело вздохнула Марго. Шарнирные пальцы сильнее вцепились в край одного из внутренних кармашков ведьминого саквояжа, когда на востоке, где их заставили попрощаться с прошлым, пророкотал далекий гром.

В этот же момент в голове у Споменки щелкнуло: «Он совсем не подчиняет себе!» А именно это ее и испугало там, на берегу, когда они впервые увидели находящийся в шкатулке Золотой Камень. Она осознала, что теперь может спокойно смотреть в любую другую сторону, может слушать беседу, и, даже участвовать в ней, может уйти в свои мысли, отвлечься, не будучи прикованной к камню его силой, – «Ты больше не растворяешь меня в себе? Там, откуда ты, похоже, ценят свободу?»

Прогремело еще раз, и, как будто, дальше, но потом – гораздо ближе.

Порадовавшись, было, открытию, дриада устало наблюдала, как во взгляды подруг возвращается тот злополучный фосфор, тусклый свет затравленных существ, который…

«Который никуда и не девался! Все рушится, и куда деться от тоски?»

– Боженька сегодня расстарался! – нервно улыбнулась Ингрид, однако следующая, куда более яркая вспышка тут же согнала улыбку с ее лица. Всполох молнии, больше похожей на гигантский шар, заставил побелеть все небо на несколько секунд.

– Да будет свет! – грустно произнесла Жужа, и, словно в ответ, яркий розовый шар потемнел и исчез за темной пеленой. А потом небо задрожало от особо сильного раската.

*****

Большой шторм настиг спустя три часа. Парики промокли еще до того, как вода стала хлестать с разорвавшихся небес, и теперь, когда девочки попрятали их кто куда, Сам Господь мог бы весьма удивиться, высмотрев среди штормового хаоса корзину с некрашеными пасхальными яйцами.

Мурочка забралась Черной Рок-н-Ролл Маме под юбку, хотя все ткани уже и промокли насквозь. Пуговка, зажмурив глаза, бесконечно повторяла считалочку: «Зайку бросила хозяйка, под дождем остался зайка!» – и это успокаивало ее. Олененок уткнул головку Жуже в подол, и та, скорее рефлекторно, гладила украшенные умелой кистью, смоченные пресной и соленой водой рожки, лысую головку; сама же единственным оставшимся глазом вперилась в чарующую черно-зеленую смерть.

Они с ужасом провожали вершины нависающих волн, ища в темноте глаза друг друга, и тут же отводя взгляды, словно участницы странного преступления. Преступления, на которое никто из них не решился бы по отдельности, и, все-таки, совершаемого по негласному всеобщему согласию, совершаемого ввиду непреодолимых обстоятельств и самого нелепого рока.

«Зачем мы здесь?» – вопрошали они, не ведая, кого.

Болтанка и рев ветра изводили весь день, и поневоле закрадывались и множились вопросы, порождая неприятные мысли – а не зря ли они ступили на эту палубу? Не вечно ли льют дожди над морем? Что они вообще знают о море?

Их давно окружала только тьма, и была ли это темнота уже новой ночи, или еще нет – никто не сказал бы – буря поглотила их так давно, что запросто можно было бы забыть имена, став частью первозданного хаоса.

«Имя – единственное, что все получают в дар, и чего нельзя отнять, – флегматично размышляла Ингрид, обняв колени, положив на них подбородок, глядя в черное воющее марево, – но – что можно потерять!»

Они мало-помалу привыкли к осознанию того, что как ни странно, все еще целы, и вода, раз уж не поглотила до сих пор, возможно, уже и не призовет в свои гостеприимные чертоги. Одна за другой, они занимали кармашки, которых было предостаточно на внутренней обшивке саквояжа. Содержимое просто выкидывалось вниз, где, ввиду размеров, досталось лечь Черной Рок-н-Ролл Маме. Но она не возражала. Лишь устало распихала вываленное из кармашков по углам.

Мешочек с сушеной травой пришелся кстати – Рок-н-Ролл Мама сочла его годным, чтобы тот послужил в качестве подушки. Она попыталась взбить «подушку», но запах какой-то лекарственной травы, исходивший изнутри, вдруг заставил ее оторопеть. Жануария понятия не имела, что это за аромат – никогда раньше такого обонять не доводилось.

Или приходилось?

Сдвинув брови, она замерла. Ей почудился… детский смех?

Не просто детский. Что-то дрогнуло в ее несуществующей памяти. Памяти о временах, которых не было, которых никак не могло быть.

«У тебя не было никаких детей! – испугалась она, – У тебя не было и не могло быть никаких детей! Тебя саму сделали на фабрике в Испании, какие, прости Господи, дети?!»

Кто-то только пытался уснуть, слушая ругательства ветра, кто-то счастливо забылся сразу. Боясь пошевелиться, Жануария вдыхала странный аромат, вглядываясь в темноту незрячими глазами, прислушиваясь к смеху, которого больше не было, копаясь в лабиринтах воспоминаний, которых и в самом деле никак не могло быть, не зная, как и где искать ответ, не обретя хотя бы вопроса.

«Мята!» – то ли на изломе реальностей прошептал ее разум, погружаясь в сон, то ли само слово просочилось из тех же лакун, откуда к ней попытались прорваться воспоминания. Рок-н-Ролл Мама отключилась.

Жужа устроилась в верхнем ярусе. Она не чувствовала усталости. Вообще ничего не чувствовала. Опустошенная стрессом, пережитым после потери глаза, она проспала весь день, и теперь отрешенно созерцала прямоугольник темно-серого неба, почти размышляя, и почти ни о чем не думая одновременно.

Споменка же боролась со сном. Сжимая шкатулку, опустила ее в глубину кармана, который служил теперь и капитанским мостиком, и смотровой площадкой юнги одновременно, чтобы Проводник, если вдруг она его и уронит, не бултыхнулся в воду. Час за часом продолжала шептать путеводные слова все более заплетающимся языком, чувствуя, как сон подбирается все ближе. Ей, ничего не знающей о порядках жизни и службы военных и моряков, первой пришло в голову, что следовало сообразить некую очередность. Люди называют это словами «дежурство», «вахта», «смена», и Споменка не без досады вспомнила каждое из этих слов. Когда в сотый раз сокрушалась, что никого не попросила сменить ее, на плечо легла ладонь.