Узел судеб. Полусказка

Антон изумился не на шутку:

– Что, совсем!?

– Ну-у… Чуть-чуть умею.

– Тогда плыви сюда!

Кира медленно вошла в воду по колено, затем по пояс, сделала ещё два шага… и исчезла!

Антон захлопал глазами: чего это она? Секунды медленно капали, но девушка на поверхности не появлялась! Заподозрив неладное, он рванулся к берегу.

Кира, собиравшаяся проплыть метров пять вдоль берега, вдруг потеряла под ногой дно и ушла под воду с головой. Мелькнула мысль: «Эх, волосы намокли!». И тут что-то впилось в ногу! Девушка попыталась всплыть, но таинственное нечто крепко удерживало её. В панике Кира забилась, затем ощупала ногу: колючая проволока, целый клубок, опуталась вокруг лодыжки! В глазах замерцали цветные пятна, потом потемнело. Воздуху! Воздуху!!! В груди жгло огнём, и она открыла рот, выпустив пузыри и впустив в лёгкие воду…

Увидев беспорядочно мельтешащие над водой руки, Антон нырнул. Оказалось не глубоко, меньше метра. Обхватив Киру подмышками, потянул на воздух. Но она, как пришитая, оставалась на месте! Что за дела? Нырнул снова. Ага, колючая проволока, блин! Попытался распутать, но воздуху не хватило. Нырнул снова, обдирая руки, освободил ногу. Возился долго, едва не нахлебался воды. Подхватил уже переставшее барахтаться тело и, кашляя, вынырнул на поверхность. Кое-как выволок Киру на песок, выплюнул воду, высморкался. Положил на спину. Она без сознания! Вспомнил приёмы оказания первой помощи при утоплении: «положить на колено животом и нажать на спину». Получилось, правда, со второй попытки. Девушка содрогнулась, и изо рта хлынула озёрная вода. Но дыхания всё ещё не было! Положив её на спину, зажал нос и, помедлив, сделал два глубоких выдоха в рот. Теперь массаж сердца! Сколько там нужно сделать нажатий? Он не помнил. Всё равно принялся давить на грудину. Пять раз… восемь… Дышать! Снова два выдоха, снова давить на грудину… Он повторял всё это снова и снова, жалобно всхлипывая и бормоча:

– Мыш! Не умирай, Мыш! Только не умирай! Пожалуйста!

Купальник сполз, и Антон впервые в жизни увидел обнажённую девичью грудь, но только подосадовал на свою неуклюжесть. Сердито поправил чашечку лифчика, смахнул пот со лба. Качать! Ещё качать!

Вдруг Кира сделала судорожный вдох, закашлялась и села. Её обильно вырвало на песок. Морщась, она открыла глаза. Антон таращился на неё, не в силах произнести ни слова.

– Ой, блин! Как больно-то! – сорванным голосом прошептала-прохрипела девушка, хватаясь за грудь.

– Щас, Мыш, я щас… перевяжу тебя! – подхватился Антон.

Нога от лодыжки до колена была изодрана в клочья, но крови было не так много. Кроме того, на лбу, через бровь на левую щёку, тянулась глубокая царапина. Порвав на полосы рубашку, парень кое-как замотал голень и лицо. Киру трясло. Огонь, нужен огонь, чтоб согрелась! Несколько спичек сломались одна за другой – дрожали руки. Осталось всего две (спички, конечно), а костёр не хотел разгораться. Что делать-то, люди? Схватил самоучитель, вырвал несколько страниц, сунул под ветки. Огонёк лизнул дрова, подумал… и разгорелся! Ура!

Они сидели у костра, впитывая его животворное тепло. Остатками рубашки Антон перевязал Кире руки, потом свои тоже.

– Спасибо, Филин… – криво улыбнулась жертва озера.

Тот возмутился:

– Ты что, Мыш, дура, что ли? За что?

– Сам дурак! За то…

Антон открыл бутылку тёпловатого лимонада «Дюшес», отпил сам и предложил Кире. Та неловко взяла бутылку и тоже отпила несколько глотков.

– Ну, Мыш, ты как? Легче?

– Легче… Только я вся в песке…

– Так, ополоснись!

– Ну, уж нет! Я теперь в воду ни ногой! – в ужасе затрясла головой Кира.

Пришлось поливать её из бутылки. Отмыли всё, кроме волос.

– Ты как, на велике-то сможешь?

Девушка кивнула, но, как только села на железного коня и взялась за руль, сморщилась:

– Нет… Очень грудь больно!

Пешком почти десяток километров идти? С кровоточащей ногой? Антон, подумав, предложил:

– Давай, я твой вéлик спрячу, а тебя на багажник посажу?

Так и сделали. Обхватить парня за талию оказалось не больно, не то, что за руль держаться. Антон оттолкнулся ногой и поехал (медленно!), стараясь выбирать участки поровнее, чтобы не трясло. Уже у самого дома Кира шепнула:

– Ты только не рассказывай никому, ладно?

Антон кивнул, на слова не было сил. Ещё бы, с грузом в гору почти пять километров! Семь потов сошло! Но сказать родителям, что случилось, конечно, пришлось. Кирин отец, кстати, тоже подполковник, но не танкист, а пэвэошник, раскочегарил свой «горбатый» Запорожець и, бормоча под нос незлые тихие слова, повёз ребят в приёмный покой медсанчасти, ибо поликлиника была уже закрыта. Там им обработали раны, ввели противостолбнячную сыворотку, а Кире ещё и сделали рентген грудной клетки. Оказалось, что у неё сломаны три ребра.

– Переусердствовал маленько молодой человек, – объяснил хирург, – А так – молоде-ец! Всё правильно сделал. Не у каждого, кстати, получается дыхание и сердце запустить! Мы девочку-то оставим для наблюдения. Мало ли, отёк лёгких может произойти, после утопления-то. Не дай бог, конечно. Опять же раны скверные, рваные… Антибиотики поколем.

Подполковник Мыш отвернулся и шумно высморкался в красный клетчатый носовой платок.

– Поехали домой, парень, – нетвёрдо выговорил он.

– А вéлик?

– У нас побудет, завтра заберёшь!

На звонок открыл встревоженный отец в трусах и майке.

– Одиннадцать ночи! Где шлялся, а?

Однако он тут же замолк, увидев забинтованные руки голого по пояс сына и Мыша за его плечом.

Кирин отец, давно знакомый с Филином (сколько раз за одной партой на родительских собраниях сидели!), смущённо откашлялся:

– Ты, это, Сидорыч, не серчай на него. Я сейчас всё объясню… Войти позволишь?

Поняв, что дело серьёзное, тот кивнул и посторонился.

Отцы прошли на кухню, а Антон к себе, ибо его шатало от усталости.

«Хорошо, что мамы дома нет!» – подумал он, стягивая портки под названием «Техасы»*

*штаны того же покроя, что и джинсы, но чёрные и без медных заклёпочек – прим. Автора

и кулем падая на кровать. Нина Петровна, фельдшер «Скорой Помощи», сегодня работала в ночную смену.

Отцы на кухне уселись за стол. Мыш поставил на стол поллитровку.

– Это с какой стати!? – выпучил глаза Филин, обычно по будним дням не употреблявший.

– За сына твоего, Антошу, надо выпить. Он мою Кирку спас…

Последовал рассказ о предательской озёрной яме и коварной колючей проволоке.

– … и оживил, представляешь? А потом домой припёр на багажнике, она сама ехать не могла…

– Во, история! – покрутил головой Петр Сидорович и, чокнувшись, выпил.

Анатолий Викторович тоже выпил. Закусили солёными помидорами. Стресс снялся!

– Теперь давай за Кирочку выпьем, – поднял тост хозяин, – Чтоб у ней всё было хорошо!

Выпили, закусили, на сей раз, домашним салом с чесночком. Потом выпили за жён (за каждую отдельно), потом Пётр Сидорович достал из холодильника вторую бутылку. Следующие тосты были серьёзные: за Партию, за армию… Размякнув, стали травить анекдоты.

– Во, слушай: один мужик ребёнка из проруби вытащил. На другой день звонок в дверь. Открывает – а там мамаша того ребёнка. Это вы, спрашивает, моего Коленьку из проруби вытащили? Мужик отвечает: ну я, а чо? А мамаша: чо, чо, через плечо! Шапочка где?

– Ну, дура! – пристукнул кулаком Филин, – Шапочку ей, надо же! Нет бы человеку душевное спасибо сказать, так она… Фу, меркантильность какая! Вот, я лучше тебе про ракетчиков расскажу. Комполка по утрянке вбегает в казарму и орёт: кто валенком в пульт кинулся? Все молчат. Он снова: кто валенком в пульт кинулся? Один солдатик отвечает: это я, из баловства… А полковник: вот и добаловался! Бельгия где?

– Это ваще с-служебный проступок, грязным валенком в пульт кидаться! – прокомментировал Мыш заплетающимся языком, – Из-за этого могут даже быть м-международные осложнения… А, эту… Бельгию… нашли потом?

Ёмкость опустела. Попытка добыть ещё одну у соседа не увенчалась успехом.

– Ночуй у меня, слушай, – гостеприимно предложил Филин, – Как ты поедешь в час ночи?

– Да тут всего-то два квартала!

– Не-е, опасно! Пьяный за рулём – потенциальный убивец!

Анатолий Викторович снял трубку и позвонил жене:

– Алё… как тебя… Зина! То-есть, Вера! Меня сегодня не жди, я с Филином… это… совещаюсь, вот! Здесь и заночую. … И не пьяный я вовсе! … Что-о!? А ну, р-равняйсь! Смир-рна-а! Отбой воздушной тревоги!

Глава вторая

На следующий день Антон с удивлением убедился, что в школе все уже знают о произошедшем. А что тут удивительного, Читатель? Город-то маленький! У кого-то из учеников в больнице работала в ту ночь не то сестра, не то тётка… Короче, Антона встретили, как героя! Классная руководительница, обсудив новость с коллегами, предложила записать Филину в личное дело благодарность. Он смущался и едва досидел до конца уроков.

После школы зашёл к Мышам забрать велосипед. Вера Степановна заключила его в объятия и всего измочила благодарными слезами, насилу вырвался. Поколебавшись, решил проведать Киру. Купив за двугривенный букетик ромашек у бабульки, торговавшей у крыльца универмага, поехал в медсанчасть. В хирургическое отделение его не пустили, часы для посетителей начинались с четырёх.

– Хто у тебя тута, кавалер? – вяло поинтересовалась пожилая вахтёрша, не отрываясь от вязания.

– Да так… одноклассница…

– А! Понятно. Эй, Васильевна! – окликнула она пожилую санитарку, закончившую мыть пол, – Всё равно в гнойное идёшь. Позови-ка… Как фамилиё?

– Мыш.

– Во, Мышу позови! Скажи, кавалер ждёт, с цветами!

Васильевна поставила пустое ведро и швабру и пошла на второй этаж. Через несколько минут оттуда, хромая, спустилась Кира. Бледная, с синими тенями под глазами и марлевой наклейкой на лице.

– Привет, Филин! А цветы кому? Неужели, мне?

– Привет… Ага, тебе!

Кира взяла ромашки, понюхала, улыбнулась:

– Какая прелесть! Мне ещё никто никогда цветов не дарил!

Антон покраснел. Он тоже ещё никому цветов не дарил.

Они вышли на крыльцо и остановились у перил. Антон встал на ступеньку ниже, чтобы глаза были на одном уровне. Неловко спросил:

– Ну, как ты?

– Нормально. Мне обезболивающее вкололи, всю ночь спала, как сурок. А ни свет, ни заря разбудили температуру мерить, да ещё заставили анализы сдавать. И опять укол делали! Пенициллин. Болючий, как битое стекло! А в двенадцать, перед обедом, ещё один! Уже даже сидеть больно. Сказали, четыре раза на день! Пока выпишусь, всю задницу в дуршлаг превратят…

Антону стало жалко школьную подругу, но он не мог найти слов, чтобы выразить это. Спросил, чтобы хоть что-нибудь сказать:

– И что, температура?

– Нормальная.

Разговор как-то не клеился. Подул ветерок, и Кира поплотнее запахнула линялый байковый халат неопределённого цвета, который был размера на четыре больше, чем нужно.

– Филин, а ты, правда, свой самоучитель порвал для костра, или мне показалось? – вдруг задала она неожиданный вопрос.

– Ну… да! – растерялся парень, – Всего две спички осталось… вот и пришлось учебник…

И тут произошло такое… такое!

Кира обняла его за шею и поцеловала. В губы, да! А потом… потом убежала не попрощавшись. Стало быть, не так уж сильно нога болит!

Антон постоял, ошарашено глядя ей вслед, затем сел на велосипед и, выписывая кренделя, поехал прочь.

Дома он завалился на диван переживать. Отец был на службе, мать отсыпалась после ночной смены, так что переживать никто не мешал.

Мать встала через час и заглянула в комнату сына:

– Расскажешь?

Антон принялся рассказывать. Нина Петровна слушала внимательно, не перебивая, ибо в общих чертах уже знала о происшествии.

– … а сегодня я её навестил…

Парень умолк.

– Цветы подарил?

– Ну…

– И она тебя поцеловала?

– Ага… Откуда ты знаешь, мам? Никто же не видел!

Нина Петровна улыбнулась и погладила сына по вихрам.

– Я просто поставила себя на место Киры… Вот и догадалась!

Больше Антон Киру не навещал, тем более, что её, в связи с окончанием учебного года, через три дня выписали долечиваться амбулаторно. Встречая девушку, здоровался, конечно, но отводил глаза, ибо после того поцелуя сохранилась странная неловкость. Кира тоже смущалась… Она теперь из-за шрамов, которые воздвигали новый комплекс неполноценности взамен утраченного прыщевого, была вынуждена носить брюки и большие дымчатые очки. Ненавистные же прыщи исчезли без следа после поцелуя! Ну, и уколы пенициллина с витамином В12 тоже помогли.

Об очках. Через деверя заведующей станцией Скорой Помощи мама Вера вышла на тётку его приятеля, которая имела знакомство в «Оптике» на Университетском Проспекте в Москве. Там в заграничную наимоднейшую (с двойной переносицей!) оправу, купленную аж за восемьдесят (!) рублей у спекулянтов на базаре в Малоярославце, вставили остродефицитные нестандартные голубовато-дымчатые стёкла минус три. Очки отлично маскировали шрам на лице, ибо были вдвое больше обычных.

Наступила пора экзаменов. Антон всё сдал на пятёрки, только физику, математику и химию на четвёрки. Кира тоже не подкачала.

И вот, наконец, Выпускной Бал! Кире сшили для него платье ещё зимой, но она наотрез отказалась его надеть: короткое же, до колен! А шрамы видно даже сквозь колготки! Пришлось родителям поехать с дочкой на барахолку аж в Малоярославец, где после долгих поисков купили замечательный кримпленовый брючный костюм лазоревого цвета с серебряными фасонными пуговками. Венгерский. Стоил он, как комплект зимней резины на Жигули, папа Толя даже с лица сбледнул. Но, на какие только материальные жертвы не пойдёшь для единственной дочери!

Мероприятие прошло, как положено: с поздравительными речами педагогов и благодарными речами родителей, с вручением медали и аттестатов. Золотую медаль на школу выделили только одну, её получила Лена Скворцова из 10 «А». Медаль была лёгкая, явно не золотая, а позолоченная, или, может, вообще, анодированная. К слову, Лена добилась высшей школьной награды Родины в основном усидчивостью и зубрёжкой. Особых талантов у девушки не имелось, она ни разу не участвовала в олимпиадах и прочих викторинах. Зато папа трудился директором НИИФЭ.

Затем начался концерт самодеятельности. Читались стихи, пелись песни, плясался акробатический рок-н-ролл, на который Пётр Иванович взирал с неодобрением, ведь совсем недавно, каких-нибудь десять лет назад, подобные телодвижения квалифицировались как буржуазное разложение, а исполнители клеймились позорным словом «стиляги».

Дима Шерстнёв показывал фокусы. На глазах у изумлённой публики он три раза подряд достал из карточной колоды пикового туза, порвал его на клочки, колоду сжёг на железном противне, а потом провозгласил ломающимся баском:

– Колода эта теперича вместе с тузом находится в кармане у гражданина Парчевского между трёхрублёвкой и квитанцией из прачечной!

Коля Парчевский, изобразив на лице изумление, предъявил колоду с воскресшим пиковым тузом. Все смеялись и хлопали.

Финалом-апофеозом концерта был «Танец Маленьких Лебедей», исполненный четырьмя акселератами из 10 «Б». Они, плавно двигая лопатками на мускулистых спинах, выплыли из-за кулис, а затем, взявшись за руки, исполнили собственно танец. В белых майках, пачках и кедах, с венками на головах, ребята старательно выбрыкивали ногами, вызывая в зале взрывы хохота.

После концерта все повалили к накрытым в спортзале столам, кряхтевших и трещавших от пирогов, салатов, колбас, тортов, варёной картошки и прочих деликатесов. Было даже две баночки шпротов! Присутствовало также шампанское из расчёта одна бутылка на пятерых. Педсовет и Пётр Иванович были против алкоголя, но родительский комитет выдавил у них согласие на чисто символическую дозу, мотивировав, что это важный ритуал вступления во взрослую жизнь. Пётр Иванович, вздохнув, согласился и обречённо подумал: «Всё равно водку тайком притащат…».

После того, как все наелись, столы сдвинули к стене и начались танцы. Их открыли физрук Вадим Викторович и немка, в смысле, учительница немецкого языка, Каролина Арнольдовна, шикарно исполнившие вальс под песню «Вальс устарел». Про них шушукались, что… ну, вы же понимаете: он молодой, красивый и мускулистый, холостой, она – блондинка с формами, хотя и старше годами. Пела, разумеется, Кира, подражая Майе Кристаллинской. Затем ансамбль заиграл быстрый танец (для разогрева!) и веселье начало набирать обороты. Кира села за синтезатор.

Антон плясал в компании четырёх одноклассников, образовавших кружок и по очереди совершавших причудливые телодвижения, пытаясь на языке танца поведать окружающим свои мысли, идеи и устремления. Иногда это удавалось, но чаще – нет. Но, всё равно, было весело!

Одноклассница Людмила Скокина, вся напрягшись, как леопардиха на ветке, следила за предметом своего вожделения – Филином, выжидая правильного момента, чтобы сделать бросок и закогтить. Она была влюблена в нашего героя уже два года, с тех пор, как перевелась в его класс, переехав из Кинешмы. С первого же дня Люся делала парню довольно недвусмысленные намёки, которые тот тупо не понимал и не подозревал об охоте на себя, хотя Скокина, сидевшая позади него, постоянно дышала в затылок, клянчила дать списать и угощала домашними пирожками.

К сожалению, сия девушка была некрасивая, и ни фигурой, ни нарядами, ни интеллектом похвастаться не могла, но характер имела несгибаемый, и умела добиваться поставленных целей. Слегка выпив с девчонками для куражу, она приняла решение: сегодня или никогда! Антошка, Антошка, небось, пойдёшь копать картошку…

Антон духарился в меру своих способностей и воображения, искоса поглядывая на Киру. Он ждал, когда она спустится в зал, а тогда… Пригласит на первый же медленный танец! Наконец, быстрый танец кончился и начался медленный. Кира освободила место у синтезатора Гошке Верховцеву, Антон дёрнулся было к ней, но… его опередил Алексей! Экая незадача! Антон угрюмо вышел в туалет. Там трое ребят, уже изрядно навеселе, предложили остограммиться. Антон раньше водку никогда не пил, но, тем не менее, согласился. А что? Он же уже взрослый! Выпив пол стакана, не опьянел, но почувствовал, как сознание, слегка запнувшись, расправило могучие крылья! Проснулось остроумие, сила и жажда подвигов. Покурив с ребятами, хотя тяги к куреву не испытывал, а так, баловался изредка, вернулся в зал. Кто-то, азартно сопя, подкрался сзади и закрыл ему глаза влажными ладошками.

– Угадай, кто?

Антон добросовестно задумался. От незнакомки слегка пахло портвейном «Агдам», чуть сильнее – пóтом… и духами «Кармен»! Такими духами в классе мазюкалась только одна девушка, Люся Скокина, сидевшая за партой позади него.

– Скокина, ты, что ли?

– Ну!

Бесцеремонно схватив парня за руку, она двинулась на середину зала.

– Белый танец! Дамы приглашают кавалеров!

Отказаться было невежливо, да и с какой стати?

Обвившись вокруг Антона, как лоза вокруг дуба, интриганка, наступая ему на ноги, шептала прямо в ухо:

– Ой, Антоша! Что ты со мной делаешь?

Упругая грудь упиралась в солнечное сплетение! Вообще-то, Люся Антону никогда не нравилась, но сейчас… сейчас критика была угнетена водкой, и он незаметно прижал её (Люсю, а не критику!) к себе покрепче. Та счастливо охнула.

После танца девушка не отпустила Антона, но потянула за собой:

– Пойдём, Филин! У меня там есть… кое-что!

Уходить не хотелось, ибо в душе теплилась надежда потанцевать с Кирой, но её крепко держал под руку Алексей, рассказывая что-то смешное. Кира смеялась, запрокинув голову, и её горло трогательно вздрагивало.

«Потом… попозже подойду!» – решил Антон и переключил сознание на Люсю, тащившую его за руку с упорством муравья, пленившего гусеницу.

Они зашли в кабинет биологии, почему-то оказавшийся не запертым. Не зажигая света, Скокина вытащила из парты сумку, а из неё – бутылку ноль семь.

– Во, портвейн! Давай, ты первый!

И Антон, задержав дыхание, храбро отпил из горлышка несколько больших глотков – не отказываться же! Ещё сочтёт за слабака! Люся, тоже отхлебнув чуть-чуть, придвинулась ближе.

– Какой ты красивый… – прошептала она, и в следующую секунду её липкие, пахнущие вином губы приникли к губам парня.

Поцелуй был жадным и продолжительным. Оторопевший от такого развития событий, Антон попытался отстраниться, но не тут-то было. Сознание покосилось и грозило вот-вот рассыпаться. Неудивительно: портвейн после водки, без закуски, с непривычки…

А руки одноклассницы уже вцепились в него мёртвой хваткой, и её длинный скользкий язык проник в рот и загулял по дёснам, зубам, нёбу. Было очень приятно, но, в то же время, конфузливо. Затем последовал другой поцелуй, третий… много! Не прерывая этого приятного занятия, девушка слегка отстранилась, и в следующий миг положила руку Антона себе на грудь. Оказалось, что платье уже расстёгнуто до самого пояса, а лифчика нет вовсе!

Всё, как рассказывал отец: сначала артиллерийская подготовка, а потом вступают танки!

Антону было хорошо! И нехорошо тоже. Во-первых, сознание совсем раскололось, и он плохо соображал, где находится и что делает. Во-вторых, его мутило, несмотря на восхитительные ощущения от объятий и поцелуев. В-третьих, он стеснялся Люсиных откровенных прикосновений к своим самым интимным местам.

Сколь долго всё это продолжалось? Может, минуту, а может – вечность… Счастливые часов не наблюдают! Да и часов в темноте было не разглядеть.

Внезапно вспыхнул ослепительный свет. В дверях стояла биологичка Вера Анатольевна, Алексей, Гошка… и Кира. Ребятам понадобился скелет для очередного номера.

Антон и Люся отпрянули друг от друга, но вошедшим всё сделалось ясно. Вера Анатольевна даже хотела сделать замечание, в смысле, заорать от возмущения, но настолько обалдела, что только и смогла выдавить из себя:

– Здесь вам не тут!

Дальнейшего Антон не помнил. Очнулся дома, в своей постели. Сквозь неплотно задёрнутые шторы пробивался солнечный луч, кинжалом коловший глаза. Во рту привольно раскинулась пустыня Сахара с горелым пнём языка посередине. Голова не болела, потому что целиком превратилась в сгусток боли. Казалось: шевельнись только организм – и этот сгусток взорвётся! Но покинуть постель было необходимо, причём без промедления, ибо мочевой пузырь и прямая кишка трещали по швам и вопили, что нуждаются в безотлагательном освобождении от продуктов распада, а не то…

Антон послушался этих призывов и двинулся на поиски туалета, который нашёл с первой же попытки. Оттуда до кухни с краном, испускающим спасительную воду, было рукой подать. А на кухне сидел отец.

– Доброе утро, Антон Петрович! – задушевно поздоровался Пётр Сидорович.

– Ы-ы… – невнятно отозвался юноша, жадно приникая к источнику живительной влаги.

– Что пил, сынок? – участливо и деловито поинтересовался отец, когда сын утолил супержажду.

– Водку… и портвейн, – признался тот.

Филин старший содрогнулся:

– И, без закуски!?

– Ага…

Подполковник танковых войск ощутил в себе сочувствие, основанное на личном опыте. Ругаться расхотелось.

– Запомни сын: ты вступаешь во взрослую жизнь, может, даже станешь офицером. Без спиртного обойтись в этой жизни не удастся. А потому! Никогда не смешивай, всегда закусывай, не пей наспех и с незнакомцами. Насчёт меры… она у каждого своя, определяется эмпирически. Старайся не превышать.

– Пап! Да я вообще теперь…

Отец снова вздохнул:

– Не зарекайся. Кто знает, как жизнь повернётся.

И закурил для уверенности.

Помолчали. Антон выпил предложенный отцом огуречный рассол. Сознание прояснилось, организм отживел.

– Слушай, а как я домой попал? Нифига не помню…

– Тебя мать привезла. Она специально вчера дежурила в дополнительной бригаде.

– Что, прям, из-за меня!?

Отец ухмыльнулся:

– Нет, из-за всех вас. Четверо упились до отключки, ещё троих из разных школ в приёмный покой пришлось везти с разбитыми мордасами. Ну, и ты среди прочих.

Антон виновато передёрнул плечами и угрюмо спросил:

– Пап! А что, я теперь на Люське должен жениться… как честный человек?

Пётр Сидорович подавился дымом Беломора и закашлялся от неожиданности, хотя и знал от жены, что сына застали тискавшим полураздетую одноклассницу. Затем сипло спросил:

– А ты что, ей… вдул?!

Парень попытался собрать осколки воспоминаний в кучку.

– Нет… Не думаю… Не, точно – нет!

– Тогда… не должен!

Сей ответ последовал с некоторой запинкой.

– Запомни, сынок, – отец положил руку на плечо парня, – Баб в твоей жизни будет… много. На всех не переженишься. Только с той расписывайся… впрочем, сам потом поймёшь, с кем.

Антон попытался представить, как женится на Кире, но голова всё ещё работала плохо, поэтому сия фантазия не получилась.