Двуликий изгнанник

– Наш союз неугоден семьям, – немедленно заявил виконт.

– И каковы же причины?

– Мы в родстве, но… – леди Элен вынула из сумочки толстый кошель. Монет внутри было втрое больше, чем стоила лицензия6. Очень просто оказалось купить свидетельство и молчание.

Всё так же скрытно, молодожёны отправились жить в загородное имение леди, Мордрейк-менор. Немногие сразу услышали о тайном и порочном браке. Одним из первых был друг Роберта по колледжу, Альберт Старгроув.

Ему виконт послал письмо, а в ответ получил нечто вконец обескураживающее:

«Друг мой, разреши напомнить, что во время твоей поездки на континент я успел окончить католическую семинарию и сейчас жду рукоположения. Понимаю, что так я рискую расширить между нами пропасть, ибо ты уже настолько близок к королевской семье, что ни на шаг не отступишь и от её церкви. Увы, нам с тобой волею судьбы предстоит видеться реже. Но не ты ли первым отказывался от участия в моих домашних музыкальных вечерах, чтобы всё время коротать с той дамой, ныне твоей супругой? Очень не рад я тому, что ты сделал своей избранницей вдову Реймерстоун, но не буду более тебя корить, потому что настанет день, когда совесть тебя замучает».

Сколько бы леди ни говорила о том, что наследника легко можно привести даже на королевский трон, её желание так и не исполнялось: детей у супругов Мордрейк не было на протяжении долгих лет, пока не появилось неземное безобразное существо. Родная мать была готова его покинуть.

– Роберт, не будете ли вы возражать, если я на несколько дней уеду? – спросила леди. – Мне нужно навестить Энн, Эмили и Анджелу.

– Всего на несколько дней? Хорошо, дорогая.

Некогда прекрасная Элен снова ускользала. Эдвард заплакал за стенкой.

– Бетси! – брезгливо приказала графиня. – Угомони его сейчас же!

– Тише, малыш, – прошептала няня, – что случилось? Я неудобно положила тебя? Прости.

Преодолевая неприязнь, она посмотрела на рожицу на затылке: не появилось ли случайно царапинок и синяков.

Лорд поспешил в кабинет и там запер на ключ в самом дальнем ящике бюро постыдное свидетельство о браке, чтобы даже случайно на глаза не попадалось. После чего позвал всю прислугу. Собрались и прачка, и горничные, и псари с конюхами. Хозяин обвёл всех таким страшным взглядом, что каждый почувствовал себя виноватым.

– Итак, – рявкнул он, – вы все знаете, какое событие произошло в нашей семье. Знаете? Успели пронюхать? Так вот, не смейте проговориться об этом в своих кругах: в домах ли или в пивнушках. Даёте слово?

Многие из слуг закивали, но это не убедило лорда.

– Какова ценность вашей клятвы? Я хочу быть уверен, что ни один звук не просочится за пределы усадьбы, и потому… потому, – от ярости его лицо пошло пятнами, – я сокращаю вам всем выходные! Отныне вам положено всего три дня в год – перед Рождеством. И не смейте более упрашивать, чтобы я отпускал вас на Пасху или летом! Забудьте обо всяких крестинах, именинах и похоронах! Как будто я не знаю, что именно при таких оказиях вы собираетесь всем выводком и начинаете обсуждать всё что ни попадя. Наверняка среди вас найдётся хоть один олух, который проболтается о моём несчастье. Тогда – помяните моё слово – вы останетесь без работы: я просто прогоню вас и не стану давать рекомендательных писем.

Доктор Вильбанд зашёл посмотреть на уродца ещё через пару дней. Эдвард чувствовал себя всё так же превосходно: пил молоко, спал, почти никогда не покидал рук Бетси. И совершенно не понимал, что за кудрявый бородатый господин так и сяк крутит его голову.

– Странно, странно, – приговаривал доктор. – Возможно, мозг соединён сразу с двумя парами глаз. Повреждения неизбежны… Нет, при всём желании удалить второе лицо невозможно.

Оставив сына в живых, лорд не знал, как поступать дальше. Эдвард вырастет, и ему понадобится обучение, и тогда, окажись странный отпрыск за пределами усадьбы, не избежать слухов, молвы и вечного позора для всего рода. Но сын-неуч легко может превратиться в бездельника или безумца. Двух бед за раз в семье точно не выдержат.

Отец решил оставить мальчика в доме, но ни в коем случае не впускать посторонних.

Никто не может предсказать, что задумано для нас на ближайшие годы, месяцы и даже следующий день. Зачастую мы тешим себя напрасными надеждами, в собственной слепоте не замечая грубейших ошибок. Наивно внушаем себе, что у кого-кого, а у нас – всё самое лучшее: дом, место в обществе, семья. И тут судьба железным кулаком спихивает нас с этого самодельного песочного трона. Кто виноват? Во всяком случае, не мы. Проще всего выместить весь гнев на самых слабых и беззащитных – детях.

Тогда они и становятся всего лишь очередным средством, орудием для достижения наших – всё тех же – тщеславных целей, и не доведи Бог, вырастают не такими, как мы думали! Им нет места в мире!

2

Прошло два дня, когда-то неловко обозначенные доктором. Минуло ещё четыре года, а Эдвард всё жил. Доктор не стал разглашать тайну Мордрейков, молчал и неприметный священник. Лорд и леди не лгали о мертворождённом, но на вопросы о наследнике отвечали немногословно. Аристократия оставалась уверенной, что Эдвард неизлечимо болен, потому и вынужден всё время проводить дома в компании родных и слуг, не принимать гостей и не посещать детские праздники. Родители его сторонились, им было совершенно всё равно, чем занят сын, лишь бы не показывался на виду.

Каждый день Эдварда начинался с умывания, и Бетси приносила два зеркальца: маленький виконт говорил, что хочет пожелать доброго утра «второму мне» и убедиться, что не натёр ему нос.

Няня привыкла и перестала бояться. И разве можно было отказывать мальчику с ангельской улыбкой и шелковистыми волосами, когда он просил:

– Второго меня причеши, пожалуйста.

– Да, милорд.

– А почему он не будет завтракать? – спросил он однажды.

– Он не умеет, мой господин.

– Давайте мы его научим!

– У нас вряд ли получится.

– А говорить – тоже не умеет?

– Нет, милорд. Доктор вчера сказал, что у «второго вас» нет языка.

– Но всё равно второй я такой забавный! Он мой друг. И я его люблю.

Бетси опустила взгляд, очень аккуратно подавая овсянку. После завтрака Эдвард встал спиной к окну.

– Милорд, не лучше ли будет вам посмотреть на жеребёнка на лужайке, чем на стену?

– Нет, Бетси, спасибо. Я видел лошадку вчера. А сегодня пусть он посмотрит. Он может! – Эдвард закрыл глаза. – Вот! Получилось. Не зря доктор говорил, что на затылке у меня глаза шевелятся. Спиной вижу. Хи-хи!

– Как вам будет угодно.

Бетси пошла в свою комнатку на третьем этаже особняка и только там тихо заплакала. Всех поражало, с какой нежностью Эдвард относился к своему уродству. Просил родителей целовать на ночь худенькую сморщенную рожицу. Тут же поворачивался спиной ко всему, что вызывало интерес: показать «другому мне». Единственными собеседниками Эдварда были Бетси, святой отец Альберт и доктор Джеймс Вильбанд.

Священник показывал мальчику цветные картинки ангелов и праведников.

– Смотри, это – святой Эдуард, твой хранитель. Каждый раз, когда ты делаешь что-то хорошее, он кладёт в корзинку цветок. А если ты ведёшь себя плохо, то корзинка наполняется камнями, а это очень огорчает Бога.

– Ой! – испугался Эдвард. – Вчера там оказался камень…

– Неужели? Расскажи мне, мы постараемся его оттуда убрать.

– Я… я напугал матушку, когда повернулся к ней спиной. За это отец выгнал меня из комнаты.

– Ничего, мой милый. Бог никогда тебя не выгонит, – отец Альберт перевернул страницу и показал Деву Марию – светлую, сияющую, в голубом плаще-накидке, – и Небесная Матушка любит тебя.

Таков был мир, изображённый в чудных и мудрых книгах. Со временем Эдвард надеялся научиться понимать эти странные заковыристые значки на листках и тогда не оставить непрочитанной ни одну книгу из отцовской библиотеки: так много ему хотелось узнать.

Иногда с интересом наблюдал он за слугами. Хоть отец и повторял, что все они – «мелкие людишки на одно лицо», Эдвард никак не мог этого понять. Ведь «все они» – такие разные! Кэтрин, старшая горничная – пухлая, коренастая, никогда не расставалась со шваброй, вставала раньше всех и кликала своих подручных «девонек» – Энн и Лотти. Вот уж кого нельзя было назвать похожими друг на друга! Энн – высокая, с длинными ногами, широкими плечами, так что платье и фартук для неё пришлось шить по меркам. Чуть выступающие скулы придавали ей обманчивую грубость. Сосредоточенная на работе, Энни улыбалась по утрам, когда, протерев окна в бальном зале и спустившись с лестницы, смотрела на солнце. Лотти же напоминала маленький рыжий огонёк. По комнатам она бегала вприпрыжку, могла состроить рожицу, натирая зеркало, но аккуратности было не занимать. Тонкие её пальчики без устали расправляли кружевные салфетки на тумбочках. Со щёткой в руках она не пропускала ни единой статуэтки или вазы. Именно благодаря Лотти в парадной галерее сверкали рамы картин и рыцарские доспехи.

В полуподвале, недалеко от винных погребов, обитала кухарка Эмма и её помощницы. Временами их было почти не видно за стеллажами, уставленными всякими диковинками – ступками, скалками, молотилками, баночками с приправами и соусами. Стена напротив огромной печи была сплошь завешана сковородками, и повсюду то и дело слышался лязг и гомон: трещали дрова, стучали по доскам ножи, а работницы постоянно состязались, кто громче споёт. «Однажды майским утром увидел я пару, что шла своим путём…»7, «Шёл я по широко известным холмам Керри и увидал Капитана Фаррела – он пересчитывал свои деньжонки…»8.

– Мора! А ты у нас ирландка?

– Да, и что с того? Мой брат где-то выучил эту песню! А-ха-ха!

Так же жарко, людно и шумно было у прачек. Добела оттирали они простыни и рубахи, а взамен получали красные рубцы на пальцах.

За конюшни и псарни отвечали Джек и Уилл. Эдвард видел этих слуг только в окно, когда полагалось выводить животных на прогулку.

Куда важнее и главнее остальной прислуги был Бенджамин Эванс, дворецкий. Сам лорд не пожалел денег, чтобы справить для него одежду и ботинки. Предполагалось, что Бен станет встречать очень знатных и богатых гостей, но почему-то они появлялись в Мордрейк-меноре всё реже. В такие моменты матушка выбегала из комнаты, искала Бетси, испуганно повторяя: «Скорее уводи его! Запирай же, запирай!» Эдвард понимал, чего так боялась мать, и покорно отправлялся к себе – командовать деревянной армией. На вопросы о том, кто приехал, Бетси отвечала коротко: «Это снова мистер Саммерс, управляющий прядильнями вашего батюшки».

О том, что за стенами особняка течёт совсем другая жизнь, Эдвард знал не понаслышке. Поздно вечером в закрытой карете то Джек, то Уилл вывозили мальчика на прогулку в Лондон, а родители строго-настрого запрещали высовываться из окна – только смотреть из-за занавески. Взрослые могли сколько угодно говорить, что в городе нет ничего интересного, но Эдварда бесконечно манили тёмные улицы, заколоченные ставни и фонари, качающиеся на ветру. Мальчик мог часами наблюдать за прохожими, разглядывать вывески и думать, что бы он мог сделать для преодоления людского страха и отвращения. Впечатлениями от столицы Эдвард делился только с Бетси, милой и ласковой, а после разговоров они обычно пели по вечерам старинные песни. На ночь Бетси не оставляла Эдварда без сказок.

Но однажды, когда Эдварду уже исполнилось десять, няню пригласили в кабинет к хозяину.

– Итак, Бетси Смит, – нахмурился лорд, – я весьма недоволен твоей работой. Видишь ли, мальчишка всюду расхаживает, пристаёт к слугам с вопросами, не даёт покоя мне и моей супруге. Не доведи Бог, петь начнёт, так его слышно за милю. А я не желаю отвлекаться от дел! Тебе было приказано не оставлять его без надзора и всё время занимать. Ты же что творишь? От тебя никакого прока! Я найду для него учителя, такого, чтобы целыми днями не выпускал его из классной комнаты.

– Я общаюсь с юным виконтом, как могу. Если вам неугодны песни, обучу его грамоте, коли вы посчитаете нужным.

– Я позабочусь о том, чтобы учительская трость как следует прошлась по спине этого лодыря. А ты не смей врать мне: не положено всему вашему отродью уметь читать. Иди вон!

Вся прислуга тайно не жаловала лорда. Хозяин, хоть был невысок и худ, внушал немалый ужас. Двигался граф поспешно, нервно, по дому ходил второпях, наклонившись вперёд – так акула прорезает толщу воды в поисках добычи. Все домашние скорее бы столкнулись с Эдвардом, смотря на него со спины, чем попались на пути Мордрейка-старшего.

В тот вечер Эдвард безутешно плакал, а Бетси впихнули в руки горсть монет, посадили в карету, какая была наименее приметна, и отправили домой. Чуть позднее за высокую даже для богачей плату в Мордрейк-менор пригласили домашнего учителя.

– Каким он будет, отец?

Лорд Мордрейк отвечал неохотно, и по его рассказам Эдвард представлял себе рослого безликого господина в чёрном костюме и, непременно, с тростью, которая и внушала больше всего опасений: за непослушание можно не на шутку получить по рукам или даже спине, и на слёзы никто не обратит внимания. Эдвард с ужасом ждал приезда незнакомца.

3

Приглашённый учитель – Фабиан Кларк – оказался человеком лет тридцати, из не очень знатной, но уважаемой семьи. Говорили, что он вхож в кабинеты Оксфордских учёных, знает два иностранных языка и владеет игрой на фортепиано.

– Были ли у вас ранее воспитанники? – спросил граф весьма недоверчиво.

– Всего один, милорд. Мы занимались последние два года, и сейчас он уже студент колледжа, вполне преуспевающий.

Мистер Кларк хотел приехать со своей дочерью Каролиной – ровесницей Эдварда, но здесь граф Мордрейк остался неумолим: в письме три раза предупредил – явиться без каких-либо сопровождающих. К тому же, слишком странной на первый взгляд показалась такая семейная привязанность.

– И учтите, Кларк, одно слово о моём сыне за пределами особняка, и вы больше здесь не появитесь, – пригрозил лорд Мордрейк.

– Даю слово, господин.

– Ваш ученик, как раз по режиму, закончил конную прогулку. Он ждёт в кабинете для занятий. Вот эта дверь. Мальчишка крайне ленив и небрежен, думает лишь об одних лошадях и часто напевает песни простолюдинов. Преподайте же ему урок!

Мистер Кларк зашёл в классную комнату и застал в ней серьёзного и сосредоточенного мальчика, который, соблюдая все нормы этикета, встал из-за парты и поприветствовал учителя.

– Добро пожаловать, сэр. Я Эдвард Персиваль Мордрейк. А вы, должно быть, господин Фабиан Кларк? Отец столько о вас рассказывал! Мы будем изучать естественные науки или искусство?

Мистер Кларк в удивлении прислонил трость к стене. Он ожидал, что придётся иметь дело с безногим или безруким, слепым или хромым; в самом страшном случае – безумным, – а пришёл к бойкому мальчугану, который уже где-то услышал про «естественные науки».

Эдварду тоже было чему удивиться: вместо пугающего и чёрного человека в классной комнате оказался приветливый, в бежевом пиджаке. Полноватый, как давний знакомый – доктор, улыбчивый, совсем не строгий. Очки в роговой оправе придавали ему некую особую – учёную – ауру.

– Не жарко ли вам в капюшоне, милорд? – мягко спросил учитель.

– Никак нет, – Эдвард отчего-то испугался. – Если вы не возражаете, я не буду его снимать.

Мистер Кларк с пониманием посмотрел на Эдварда. Видимо, лорд Мордрейк изрядно нагонял страху на всю семью. Может быть, во младенчестве Эдвард перенёс опасную болезнь и теперь вынужден скрывать под капюшоном шрамы?

Учитель приступил к первому уроку арифметики. Грифельная доска оказалась исписана вдоль и поперёк. Узнав, что есть цифры римского и арабского начертания, Эдвард поспешил задать множество вопросов: не затруднялись ли полководцы, пересчитывая многочисленные I и IV? Как аравийцы согласились поделиться своими знаниями с Европой? И всё ли в этом мире поддаётся счёту?

– У вас определённо есть способности, милорд, – сказал учитель через час занятий. – Можете отдохнуть до завтра.

– Мистер Кларк, вы будете жить в нашем имении?

– Да, милорд. А почему вы интересуетесь?

– Если вы поселитесь здесь, мы будем чаще видеться и у меня появится новый друг. А то мне очень грустно, и я скучаю по нянюшке Бетси. Мне нравится разговаривать со святым отцом Альбертом, он имел обыкновение музицировать, и теперь учит меня играть на скрипке, но приходит только иногда, вечером по воскресеньям. Доктора Вильбанда я не видел уже месяц – у него тяжелобольная пациентка.

Правды о том, почему в гости больше не приходит доктор со своей собакой – шотландским терьером Снуффом, Эдвард так и не узнал. Жестокость лорда Мордрейка опять послужила причиной для ссоры. Летним вечером, когда Эдвард гулял по саду чуть подальше от дома, отец оказался одержим безумной идеей:

– Вы только посмотрите, доктор Вильбанд, – сказал он, разглядывая сына в окно. – Десять лет прошло, а он бегает себе по траве, что-то бормочет. И непохоже, что умирает.

– В самом деле, милорд. Он терпит своё необычное состояние и ни на что не жалуется. Разве не чудо?

– Что за любопытный экземпляр для науки!

– К чему вы клоните, милорд?

– А к тому, что не интересно ли будет вам, доктор, показать его в Университете? Конечно же, я попрошу вас замалчивать его происхождение. А если же…

Но собеседник не дослушал, только молча опустил голову. Стало слышно, как в саду Снуфф гавкал, рыл землю лапами и, сопя, бежал к Эдварду.

– Что же, доктор, вы не отвечаете, если столь долго считали его чудом?

– Я и не знаю, как мне ответить, милорд. Ранее вы не желали, чтобы и малейший слух о нём проник в город, теперь же вы хотите выставить сына на обозрение, как подопытную крысу? Он же всё понимает, всё чувствует! Ну, знаете ли… вы можете всегда рассчитывать на мою помощь при недугах, но, боюсь, что наши приятельские отношения потеряны.

Снуфф перестал грызть корягу, кинув её под ноги Эдварда: на крыльце уже показался хозяин.

– Ко мне! Ко мне, пёсик! Милорд, для вас открыто множество дверей!

Терьер засеменил по траве, чёрный, как обувная щётка с ваксой, стриженый, аккуратненький.

Из-за какой же беды мальчика держали в четырёх стенах? У него не было друзей среди сверстников. Доктор да священник, и более никого! Такого окружения недостаточно ребёнку, живому и любопытному.

С этой мыслью учитель вошёл в кабинет графа.

– Осмелюсь попросить ещё раз, милорд: разрешите ли вы, чтобы со мной жила дочь? К сожалению, я не имею достаточно средств, чтобы устроить её в подходящий пансион.

– Это исключено. Вы здесь по долгу службы, но ваши близкие не должны и подходить к Мордрейк-менору. Я предупреждал вас – никому не следует знать о врождённом пороке моего сына.

Мистер Кларк понизил голос до шёпота:

– Простите за излишнее любопытство, милорд, но в чём заключается этот порок? Помимо ношения капюшона, я не заметил ничего, вызывающего беспокойство.

– Ничего? – лорд Мордрейк вдруг разъярился. – По-вашему, двуликость – это «ничего»? По три раза на дню видите людей, у которых на затылке ещё одни глаза, рот и нос? А может быть, вы об этом ещё и расскажете соседям? Пожалуй, я передумаю нанимать вас!

Мистер Кларк сложил детали этой головоломки: вот, что заставляло Эдварда скрываться дома и прятать затылок. Воцарилась неловкая тишина.

– Пожалуйста, не кричите, – в кабинет вошёл Эдвард, – и не гоните мистера Кларка.

Мальчик обнял отца, повернувшись спиной к учителю.

– Эдвард, разве тебя не учили, что в помещении нужно снимать капюшон? И не смей ко мне прикасаться!

– Я решил, что не стоит показываться мистеру Кларку…

– Больше терять нечего. Снимай.

Юный виконт послушался и скинул с головы чёрную бархатную ткань. На затылке вполне явно проступали черты лица, будто чужого, совсем недетского, в мелких морщинках и со слегка скошенным носом. Глаза, прищурившись, внимательно изучали остолбеневшего мистера Кларка, а рот скривился в ухмылке.

– Простите, – Эдвард обернулся к учителю, – если он напугал вас. Он неопасный. Может только смотреть и иногда плакать.

– Теперь вы понимаете, в чём дело? – тихо спросил лорд Мордрейк. – Мистер Кларк? Вы слышите, о чём я вас спрашиваю?

– А? Да, милорд, – наконец, к учителю вернулся дар речи. – Однако же позвольте мне привезти дочь. Кроме меня, у Каролины никого нет с тех пор, как упокоилась моя супруга. О доченьке нужно заботиться, а содержать гувернантку нам не по карману. Сейчас Каролина проводит время у соседей, но и там я не могу оставить её надолго. Обещаю, что она не станет задавать лишних вопросов.

– Но она может испугаться!

Отцовское возмущение ничуть не удивило Эдварда, потому что до сих пор из домашних только Бетси терпела «близнеца». «Зачем?! Зачем приглашать девочку сюда?» – подумалось Эдварду, – «Разве папенька настолько жалует гостей?» Возможно, мисс Кларк спрячется в отведённой ей комнате, станет выходить только в столовую, и то в те часы, когда там не будет Эдварда. А вдруг виконту удастся заинтересовать новую знакомую рассказами и картинами, так что она не будет бояться?

– На этот счёт не волнуйтесь, – сказал мистер Кларк. – Каролина не может видеть с раннего детства и дотрагиваться до высокой особы без спроса не станет.

– Хм, незрячая?

Лорд Мордрейк холодно согласился, леди при вечернем разговоре проявила полное безразличие. Эдвард же сиял от счастья. Едва карета мистера Кларка скрылась из виду, маленький виконт спросил:

– А как положено вести себя с дамой?

– При встрече поцелуй руку. Ты имеешь в виду мисс Кларк? – лорд общался с сыном нехотя. – Спроси, не устала ли твоя гостья с дороги. Предложи показать имение. Говори о погоде, лошадях и книгах. Не смей ничего рассказывать о своём облике, а также задавать вопросов о её глазах! Ступай!

Эдвард отправился к себе и совершенно не слышал, как отец тихо прошептал: «Чудовище, чудовище… и что же его держит в этом мире?» Что угодно, но явно не родительская привязанность.

Леди Мордрейк часто уезжала из дома, только чтобы не видеть уродливого сына. Всё пропадала у кузин и подруг – старых дев и вдов, которые при упоминании Эдварда прятали лица в платки.

Отец за весь день мог сказать только формальное «доброе утро» и больше ни слова. Иногда говорил о богатой родословной Мордрейков: в галерее висело множество портретов знатных господ и невероятно красивых дам.

Эдвард ещё немного посидел в своей комнате, но потом снова побежал к отцу:

– А вы не расскажете мне ещё раз про нашу галерею? Завтра приедет мисс Кларк и наверняка заинтересуется. Я бы не хотел допускать оплошностей.

Лорд Мордрейк откликнулся с пренебрежением:

– Девочек ничего не интересует, кроме платьев и кукол. К тому же, она слепая: не увидит ни мазка краски.

– Совсем-совсем ни одного?

– Да. Представь, что у тебя закрыты …все четыре глаза, – лорда передёрнуло. – Она живёт так постоянно.

– А вдруг ей захочется подольше походить по дому, а я буду провожатым? Начну что-нибудь рассказывать и тут спутаю имена и титулы.

– Ступай спроси у Эванса. Его семья три поколения у нас служит.

Аккуратно, на ощупь, маленькая Каролина Кларк укладывала в чемодан платья. За несколько десятков миль от неё Эдвард перед зеркалом подавал руку невидимой собеседнице.

– Добро пожаловать, дорогая мисс Кларк. Я Эдвард. Рад приветствовать вас в Мордрейк-меноре. Не утомила ли вас дорога? Мистер Эванс покажет вам комнату, – Эдвард махнул рукой в сторону воображаемого дворецкого.

Зеркало, висевшее на противоположной стене, отразило второе лицо. Оно кривилось и плакало.

– Что с тобой? Если не можешь сказать, то хотя бы намекни, – попросил Эдвард. Тот молчал.

Раньше подобное случалось пару раз. Терпеливая Бетси вытирала глаза «близнецу», а со временем Эдвард научился делать это сам.

– Мой бедный братик, – говорил он теперь, смотря на отражение, – мы никогда не смеялись и не плакали вместе. Все говорят, что ты страшный. Завтра мне придётся спрятать тебя надолго. Спокойной ночи!

Эдварду снился чудесный сон: лошадки и катания по перилам лестниц. Ох, как за последнее отец отругал бы его днём! А ночью, во сне, что только не возможно сделать?

4

Стук в дверь – три раза. Это пришёл Бен.

– Милорд! Просыпайтесь! Мистер Кларк с дочерью будут здесь через час.

Примерно так он обычно будил Эдварда. Сегодняшним утром одна только фраза – «мистер Кларк с дочерью» – заставила мигом вскочить с постели и одеться.

– Едут, едут! – после завтрака Эдвард выглянул в окно.

Он выбежал в холл и уже собрался по—хитрому оседлать перила, но отец остановил:

– Наследники нашего дома так себя не ведут. К тому же… да Бог с тобой, можешь не надевать капюшон.