Наследство

– Три дня? Три дня простоя?

Ну, конечно. Станок встанет. Боевое дежурство будет в простое, а Родина – в опасности. Всё это на фоне того, что почти дня не проходило без того, чтобы начальница не напоминала подчинённым, что они никто, звать их Никак, и на место любого из них за порогом стоит десяток, а она только из милости не вышвыривает их на улицу. Но всё это бывает ровно до того момента, как начинаешь говорить об отпуске.

– Я всё отработаю.

Корнелия так и планировала сделать. Но это был план «В», на случай, если наследство всё-таки окажется миражом.

– Три дня, – в голосе начальницы зазвенело железо. – И ни часом больше.

– Конечно, – обрадованно закивала Корнелия.

– И, естественно, за свой счёт.

– Естественно.

На душе стало легко и светло! Мосты не сгорели и, если что-то пойдёт не так, она сумеет вернуться, ничего в своей жизни не разрушив.

На всякий случай Корнелия всё же постаралась максимально привести в порядок всю документацию, подготовив документы к сдаче. Чтобы свести все счета, ей пришлось немного задержаться. Пусть некоторые не мнят о себе много! Она вовсе не намерена всё бросать и бежать по первому требованию на встречу.

Когда стрелки часов приблизились к 17.30, Корнелия занервничала.

Он будет ждать? Не вежливо задерживаться, затягивать ожидание. Хотя, с другой стороны, она ведь ничего не обещала? Если ему нужна лёгкая на подъём и в общении девчонка, пусть поищет в другом месте! Она серьёзная деловая женщина и приоритеты у неё правильные: сначала – работа, приносящая уверенность в завтрашнем дне, а потому уже смазливые, раздражающие и смущающие незнакомцы.

Тускло светились лампы и мониторы. Монотонный стук клавиш вызывал сонливость. Резкая мелодия вызова словно нож разрезала размеренную, привычную атмосферу, заставляя сердце забиться быстрее.

– Это Дориан, – она и без того это знала, пусть номер его ещё не приобрёл надписи, зато комбинацию цифр удержала память. – Я на месте.

– Боюсь, вынуждена вас огорчить. У меня ещё много работы, придётся задержаться.

– Жаль. Я не слишком люблю ждать.

– Ну, так не ждите.

– Я подожду.

Короткие гудки сделали её ответ ненужным.

Он настойчив и напорист, этот Дориан Дангирэй. Нужно держать ухо востро. В нём за милю видно человека, привыкшего к женскому обществу, избалованному им, а у Корнелии в любовных делах в зачёт идут разве что неудачи? Правда, это было до того, как умер дедушка, оставив её богатой наследницей. Насколько богатой Дориану Дангирэю известно гораздо лучше неё.

Её богатство лучше всего другого объясняет его интерес. Трудно представить, что такого мужчину способны пленить румянец смущения, скованность движений, резкие речи – стандартный набор «фемки». Конечно, можно утешать себя тем, что у неё большое сердце, острый ум и широкая душа, да только мужчины клюют не на это. Им нравятся светские львицы, умеющие щеголять в алом платье на тонкой шпильке по ковровой дорожке. Томные дивы с поволокой в глазах, стервозные, самоуверенные, знающие, чего хотят от жизни и не стесняющиеся это брать. Не все мужчины, но смазливые мордашки в модном пальто, с пижонским видом крутящие руль Бентли, точно отдают предпочтение не таким серым офисным мышкам, как Корина Аддерли.

Если она позволит себе им увлечься всё это плохо закончится. Её разбитым сердцем, раненым самолюбием и в клочья разорванной самооценкой, которая и без лишних встрясок, прямо скажем, невысока.

Но, с другой стороны, не прятаться же от него?

Глава 4. Вечер вдвоём

Место показалось Корнелии уютным, хотя она и чувствовала себя несколько скованно. Атмосфера была мягкой, с множеством мелких деталей в дизайне – по стенам были развешены фотографии и картины со сценами из лондонского прошлого. В интерьере в основном использовалось дерево. Были здесь и старомодные колоны с портиками, и красивый мозаичный пол, и множество бра, и люстры с абажуром, откуда струился сумеречный, приглушённый свет.

– Надеюсь, вы любите дичь, Корнелия? – с полуулыбкой произнёс Дориан, пододвигая к ней меню, услужливо оставленное официантом, действующим с незаметностью невидимки. – В этом месте её готовят по старинным английским рецептам. Традиционная классическая британская дичь – что может быть вкуснее? Или вы предпочитаете устрицы?

– Меня вполне удовлетворит пудинг.

– Ужасный выбор, – засмеялся Дориан. – Просто кошмар.

– Вы так не любите пудинги?

– Я люблю вино. Хорошее вино подобно песне или мечте, будоражит и волнует кровь. А пудинг вовсе не подходящая к нему закуска.

– Что ж? Пейте вино, а я буду есть пудинг.

– Как скучно. Вы не любите вина, не любите красивых мужчин, не любите веселья. Как скучно вы живёте для столь молодой и привлекательной особы.

– Меня моя жизнь вполне устраивает.

– Это вряд ли.

– Я предпочту обсудить пудинг.

– Тут нечего обсуждать. Он ореховый, приторно-сладкий, из яиц, белого хлеба, сахара, молока и сливочного масла.

– Похоже, вы хорошо знаете предмет разговора?

– Это классический рецепт.

Официант принёс бутылку вина и плеснул в бокал для пробы.

– Пригубите, не отказывайте себе в удовольствии ощутить всё волшебство букета на языке. Весь вкус юга и солнца в одном глотке – это ли не чудо?

– Чудо? Нет. Но вино, на мой вкус хорошее. Правда, я не слишком хорошо разбираюсь в винах.

– В цифрах вы разбираетесь лучше?

– О, да.

– Вы говорите так, словно презираете саму мысль о любви. Я бы сказал, что это противоестественно для столь юной и привлекательной девушки. Цифры, унылая комната в тёмных тонах, холодная и одинокая постель. Разве эта жизнь?

– Расскажите мне о себе, Дориан – вы ведь не против, чтобы я называла вас Дорианом, раз уж вы зовёте меня Корнелией?

– Против? Что вы! Нет. Зовите, я буду только счастлив.

– Приятно осчастливить кого-то такой ерундой. Ну, так, Дориан? Расскажите, как живёте вы? Грезите о любви или купаетесь в ней? Ваши комнаты богаты, а постель? Постель, наверняка, согревает кто-то каждую ночь?

Он поднял бокал вина и поиграл им, заставив алую жидкость слегка поволноваться, раскачиваясь. Смех у него был таким же тихим и мягким, как и в прошлый раз.

– Вы правы, моя жизнь тоже не слишком-то богата событиями. Я мечтал, что когда-нибудь в неё войдёт кто-то вроде вас…

– Даже так?

– И она станет много насыщеннее и ярче.

– Вы правда надеетесь, что я, словно маленькая девочка, куплюсь на такие банальные речи?

– Банальные?

– Ну, да. Вы не слишком-то оригинальны.

– Думаете, что я обычный охотник за приданым?

– Думаю, вы считаете себя очень умным и хитрым охотником за приданным, способным обвести вокруг пальца как старушку, так и юную деву. А во мне видите лёгкую добычу, которой вполне хватит парочки комплиментов, чтобы упасть в ваши объятия спелым яблочком.

Если на рассчитывала задеть его, но просчиталась. Дориан нисколько не выглядел обиженным или сколько-нибудь раздосадованным. Улыбка по-прежнему не покидала его сухое, смазливое лицо, взгляд оставался острым, пристально-внимательным, словно он заранее пытался предугадать её желания, с тем, чтобы исполнить, а слово – с тем, чтобы парировать.

– Я бы ничего против не имел против такого наливного яблочка даже без приятного бонуса в виде приданого. Вы сами по себе куда более лакомый кусочек, чем думаете, Корнелия. У вас такое красивое имя. Звучит, словно музыка. Вы любите музыку?

– Мне больше нравится живопись, но да – и музыка тоже. Уверена, вы уже в курсе того, что, в своё время, я пыталась рисовать, но, так сложилось, что цифры победили цвет и тени.

– Райский сады весьма живописное место. Возможно, вы ещё вернётесь к вашим старым мечтам и сумеете их реализовать. Мечты должны сбываться. Хотя бы у таких хорошеньких девушек, как вы.

– А о чём ваши мечты, Дориан? Хотя мечты, вы правы, это для хорошеньких девушек с туманом в голове. Трезвомыслящие мужчины не мечтают – они строят планы, не так ли? И что в ваших планах?

– Попробуете угадать?

– Думаю, да.

Корнелия оперлась рукой на стол и опустила подбородок на тыльную сторону ладони, в упор глядела на красивое лицо собеседника. Вечерний свет смягчал его черты, придавая им завершённость и сияние, такое же, что исходит с полотен Тициана. Приглушённое освещение подчёркивало то, что ранее ускользало от её внимания: то, что кожа на его нижних веках была слишком тонкой и уже успела покрыться тонкой, едва-едва заметной сеточкой… даже не морщин, нет – лишь намёка на них. В уголках чутких губ с чувственным изгибом залегли мимические морщинки, неглубокие, но всё же…

– Я слушаю, – склонил Дориан голову к плечу, побуждая Корнелию говорить дальше.

– Вы из тех, кто желает получить всё и сразу. А сейчас вы ходите получить место под названием Райские сады. И ради обладания им вы смотрите на меня с таким интересом?

Он улыбнулся натянутой, холодной улыбкой.

– Вы ещё так молоды и наивны, Корнелия. Полагаете себя ключом, открывающим врата Эдема? Но на самом деле, – он подался вперёд, опираясь на стол обеими руками, склонившись над ней так близко, что она ощутила на своей коже его горячее дыхание и почувствовала непривычное, незнакомое волнение не только в сердце, но и в теле.

Губы его замерли над её ухом, и она услышала его вкрадчивый, медовый, как у змея-искусителя, голос, шепчущий: «На самом деле ключ – это я».

Перехватив её удивлённый, напряжённый взгляд, он приподнял бровь и заправил прядь волос Корнелии ей за ухо и отодвинувшись, вновь взялся за бокал вина:

– Ваше здоровье! – провозгласил он тост и сделав несколько глотков, вновь взглянул на Корнелию, словно бы прикидывая про себя, стоит ли говорить то, что собирался сказать или нет. – Раз уж зашла речь о мечте и живописи, не стану скрывать, я видел ваши работы.

– Видели? – тема явно задела девушку за живое.

– Да. Не стану скрывать, что следил за вами не только в последние дни, после смерти вашего дедушки. Ваша личность была интересна мне и раньше.

Корнелия сдвинула брови, хмурясь. Она пыталась понять, прислушиваясь к себе, насколько неприятно открытие того, что за тобой следят?

– С какой целью вы за мной наблюдали? Вас об этом просила моя родня?

– Нет, – покачал он головой. – Им достаточно было общих сведений. Я делал это по собственному почину.

– Зачем?

– Я же сказал, что ваша личность была мне интересна. Сначала потому, что вы были связаны с теми, кто жил в «Райских садах». Потом… потом были ещё причины. Несколько ваших картин я даже приобрёл для вашего дедушки. Парочку оставил себе.

– Даже так? Что ж? Наверное, я должна поблагодарить вас. Мои картины не особенно хорошо продавались, что и стало основной причиной того, что я больше не рисую.

– У вас нет на это времени. Понимаю. Но могу заверить, что картины, пусть и были на любителя, всё же были хороши. У них был стиль, вы прекрасно передавали атмосферу.

– Льщу себе надежду, что парочка из них действительно была хороша. Ну, это так, если без ложной скромности.

– Мне нравились ваши картины с призраками.

– Картины с призраками? О, нет!

– Да! Они привлекали внимание, брали за душу и… способны были напугать.

– Это была всего лишь проба кисти, все эти…

– Призраки? Всегда увлекался этой темой. Там, откуда я родом, к призракам относятся серьёзно и с уважением.

– Для меня призраки лишь метафора прошлого. Пугающие отголоски памяти, не более того.

– Ты права. Прошлое наполнено призраками, дай им волю, и они сведут тебя с ума.

– Тогда не стоит давать им волю. Расскажите о ваших призраках, Дориан? Как вы оказались на месте управляющего в «Райский кущах»?

– Райских садах, – поправил он.

И, вновь пригубив вино, брезгливо поморщился:

– Это не самая красивая история.

– Не всем история суждено быть красивыми. Главное, чтобы они были правдивыми.

– Совсем не обязательно. Люди на самом деле очень странные создания, мисс Аддерли. Сначала они требуют правды, ищут её, а когда находят, готовы отдать больше половины всего, что имеют, лишь бы забыть то, что знают. Прежде чем что-то искать, нужно точно знать, что ты станешь с этим делать, когда найдёшь?

– Ну, что касается правды о вашем прошлом, я точно знаю, что стану делать – я не буду себя этим нагружать. Это ваша ноша. Ваши призраки.

– Вы правы. Видите ли, дорогая Корнелия, всё дело в том, что у меня не было моей собственной семьи. Вернее, она, конечно, была, но я её плохо помню. Мой папаша был наркошей, а мать – девицей в улицы, родившей меня, когда ей не было ещё и шестнадцати. Естественно, что заботиться обо мне они не могли и я оказался сначала в приюте, потом – в приёмных семьях, потом – просто на улице. Когда живёшь там, то всё, на что можешь надеяться – это на отсутствие боли. Для оказавшихся на дне это и есть счастье, всё, на что они могут надеяться. Там, на дне, перестаёшь верить в бога и в божий замысел.

– Логично, – кивком поддержала свои слова Корнелия. – Без одного не будет другого.

– Ты веришь в то, что бог существует? Что за порогом смерти стоит сам дьявол, который жаждет пытать нас до конца времён? Что каждый смертный грешен и познает расплату?

– Странно, что вы об этом спрашиваете. Но – да, я верю в бога. Мой бой милосерден. В моём видении мира никто не обречён. Здесь, на земле, выбор есть у каждого и лишь наше решение строит нашу судьбу. Никто от рождения не предназначен только лишь ко злу или к одному добру. У каждого есть шанс на выбор – пасть или спастись.

Присушившись к тому, как пафосно это прозвучало, Корнелия рассмеялась:

– Наверное, ваше вино слишком крепкое. Оно ударило мне в голову. Обычно я не имею привычки рассуждать о спасении души с едва знакомыми людьми. Впрочем, с хорошо знакомыми – тоже. Чему вы улыбаетесь?

– Кому, а не чему. Я улыбаюсь вам, Корнелия. Наверное, это голос крови говорит в вас. «Никто не обречён, каждый может спастись», – приблизительно тоже самое сказал и ваш дедушка около пятнадцати лет тому назад, когда я вместе с другими ребятами, с которыми мы сколотили шайку, забрались в особняк "Райских Садов», в надежде поживиться грабежом. Мы не погнушались бы и убийством, но, слава богу, не сложилось. У них было полное моральное право отправить меня в тюрьму, но вместо этого Гордоны почему-то предпочли принять участие в моей жизни. Они помогли мне встать на правильный путь, дали образование, обеспечили работой. Я в прямом смысле этого слова обязан им своей жизнью. Для меня ваши бабушка и дедушка стали семьёй. И поэтому меня всегда удивляло – почему вы не поддерживаете с ними отношения? Почему никогда не пытались навестить, встретиться, поддержать или – получить поддержку? Если не ради них самих, так хотя бы ради того, что они могли дать вам? Поначалу я представлял вас себе избалованной и глупой девчонкой, но, наблюдая на расстоянии, понял, что вы совсем не такая.

– Так вы наблюдали за мной?..

– Пытаясь вас понять, да.

Дориан подлил вина и, прищурившись, поглядел на Корнелию, поверх бокала.

– Хотите знать, к каким выводам я пришёл, наблюдая за вами?

– Не знаю, – подумав, Корнелия добавила. – Пожалуй, да – хочу.

– Вы мне нравитесь, Корнелия Аддерли. Не только как наследница «Райских Садов» – нравитесь мне как личность. Мне нравится ваше лицо, ваше сдержанное и целомудренное отношение к жизни, нравятся ваше упорство и осторожности. Мне нравятся, чёрт возьми, даже ваши мрачные картины с призраками. И я от всей души надеюсь, что в ближайшее время вы перемените своё отношение ко мне. По-крайней мере, мне этого очень бы хотелось.

Глава 5. Ночной разговор

Когда воодушевление и волнение, державшие на подъёме весь день, покинули её, Кора ощущала себя проколовшимся шариком, из которого вышел весь воздух. Немудрено устать. Из дома она вышла в семь утра, сейчас было без четверти одиннадцать вечера. Ещё столько предстояло сделать, а из рук всё валилось от усталости. Ноги гудели, голова – болела, но в целом это был хороший день, не обманувший ожиданий.

Чтобы взбодриться, она приняла горячий душ, затем выпила вечернюю чашечку кофе. Кофеин помог рассеяться остаткам алкогольных паров, прояснял голову. Хотя какие там алкогольные поры после рюмки вина за весь вечер? Так! Лёгкий туман, даже скорее – флёр.

И в этом золотистом тумане плавал образ Дориана – образ сладкий, но с горчащей миндальной ноткой.

Дориан – красивое имя. Волшебное, волнующее. И напоминает о порочном Грэе, вышедшем из-под пера Оскара Уайльда. Бередит, волнует, горячит, но не стоит забывать о том, что влюбляться не входит в её планы. Никакой любви – только не сейчас. И желательно не в ближайшие лет сто. А лучше всего – никогда. Самое щедрое, что можно себе позволить – интрижку, но тут материал не тот.

С такими, как Дориан, всё быстро становится слишком серьёзным. Кажется, что ты ещё совсем у берега, что вода едва у колен плещется, а в следующей момент ты уже с головой в омут, в быстрину – поди, попробуй, выплави!

А влюбляться Коре противопоказано. Она от этого катастрофически глупеет.

Наш разум – наша броня. Обнажить для кого-то сердце всё равно, что пригласить вора в дом. Глупо потом плакаться, что вас обокрали. Любить – нельзя. Любя, ты становишься уязвим. Любящего человека легко использовать, им запросто можно манипулировать.

Мы беззащитны перед тем, кого любим. Грустно, но правда в том, что мало у кого хватает благородства не помыкать тем, чьё сердце он держит в своих руках.

Резко оживший мобильник заставил вздрогнуть от неожиданности. Вот, чёрт – отец! Коре следовало первой позвонить ему, но делать этого она не собиралась, потому что знала, какой будет реакция Джея Аддерли на последние новости.

После того, как она закончила университет, Джэй переехал из Лондона в провинцию, в маленький уютный городок. Идею стать рок-музыкантом он похоронил вместе с молодостью, в зрелые годы предпочитая более практичный вид деятельности – торговлю. Небольшая продовольственная лавочка служила Джэю Аддерли надёжным источником дохода, частью которых он регулярно делился вместе с дочерью. Чем шире становилась залысина на его голове и толще живот, тем циничнее и трезвее Джэй глядел на окружающий его мир, грубея душой и черствея сердцем, но отцом он оставался хорошим. Джэй не переставал заботиться о Коре, даже несмотря на то, что она давно вышла из детского возраста, а сам он четыре года назад ещё раз женился.

Отец и дочь часто созванивались. Иногда, на праздники, Кора приезжала в тихое местечко, где он поселился, весьма живописное, самобытное и яркое, уезжая после уик-энда. Этого обоим было достаточно, чтобы поддерживать связь. Отец оказывал поддержку, но был ненавязчив. Они не докучали друг другу мелочами, но всё-таки о таком крупном событии, как сегодня, Корнелии следовало ему сообщить. Совесть упрекнула её за то, что она этого не сделала.

– Привет, пап.

– Извини, что так поздно, но у меня сегодня весь день душа не на месте. У тебя всё в порядке, дочка?

Кошки сильнее заскребли на душе. Ничего не сказать ему сейчас всё равно, что солгать.

– Да, всё в порядке. Вот только…

– Что? – в голосе Джэя звучало неподдельное волнение. – Говори, Кора, не скрывай от меня ничего. Ты же знаешь, со мной можно поделиться всем.

– Я не скрываю, пап, просто пытаюсь подобрать слова.

Корнелия взяла небольшую паузу и, сделав глубокий вздох, словно собралась нырнуть с головой, скороговоркой выпалила:

– Мне сегодня сообщили о смерти Гая Гордона, – снова короткая пауза. А потом вдогонку. – Моего дедушки.

Повисла тишина, вязкая, как ил или патока.

– Я знаю, кто такой Гай Гордон. И кем он тебе приходится. Сдох? Туда ему и дорога!

Не столько даже от слов, сколько от сдавленной, годами копившейся в отце ярости, Корнелию покоробило. У неё словно мурашки пошли по коже.

– Отец, не хорошо так говорить о мёртвых.

– Говорю, как заслужил.

– Ты знаешь, он оставил мне всё своё состояние, но завещал, чтобы…

– Не вздумай к ним ехать!

Отец рявкнул так, что в ушах зазвенело.

– Слышишь меня?! Чтобы они там тебе в уши не лили, чтобы не обещали – держись подальше. Думать не смей сунуться в этот их паучий Эдем!

Корнелия практически не могла припомнить того, чтобы её отец когда-то позволял себе так кричать.

Неужели его обида на стариков всё ещё жива? Прошло двадцать лет – долгих и длинных двадцать лет. Срок достаточный, чтобы любое пламя угасло, любой костёр догорел, а угли остыли.

– Папа, – мягко отозвалась Корнелия, – Гай Гордон умер. Его больше нет. Даже если он ранил тебя, даже если ранил сильно – прости его. Не ради него. ведь мёртвым-то уже всё равно – ради себя самого.

– Простить?.. Ты не знаешь, о чём говоришь.

– Возможно, что не знаю, но…

– Ещё раз говорю – услышь меня, пожалуйста! – Однако, просьбой в голосе отца не пахло. Это был агрессивный посыл, жёсткий, как перед ударом. Это был приказ. – Не смей видеться с ними! Не смей туда соваться. Не послушаешься – пожалеешь.

Он никогда с ней так не говорил. Никогда! Даже когда она была ребёнком, а тут…

– Папа, я уже взрослая женщина и в состоянии сама решить, что мне делать дальше. Как говорится, совершеннолетняя и дееспособная…

– Эти люди виновны в смерти твоей матери! Из-за них она умерла!

– Это ты так говоришь! Это твои слова. Не возражаешь, если я поеду туда и выслушаю обе версии?

– Не возражаю?! – взревел Джэй как раненный медведь. – Ещё как возражаю – категорически! Сунуться к ним всё равно, что голой задницей сесть на ежа! Или жопу засунуть в осиное гнездо! Не смей этого делать!!!

– Не ори на меня!

– Приеду – уши тебе оторву! Ты меня знаешь, Кора, у меня слово с делом ещё ни разу не расходилось. За шкирку оттуда выволоку! Как девчонку! За всю твою жизнь пальцем тебя не тронул, но тут отделаю там, что вмиг забудешь всякую блажь! И можешь потом хоть в какие органы писать на меня доносы – мне всё равно. Ты туда не поедешь! Не поедешь – и точка!

– Эта «блажь», как ты её называешь, стоит миллионы фунтов стерлингов!

Может, хоть это его образумит?

– Ах, вот оно что? – жёстко засмеялся Джэй. – Вот оно что? Миллионы, мать его, долбанным фунтов стерлингов! Тридцать, чтоб его, сребреников! – смачно выругался Джэй. – Деньги – изобретение дьявола, за большие суммы человек всегда расплачивается душой. Я прошу тебя, дочь, я приказываю, умоляю – не встречайся с этими людьми. Не езди в проклятое поместье.

– То есть, ты хочешь, чтобы я отказалась от всего: земли, особняка, счетов, возможности встретиться с людьми, знавшими и любившими мою маму? Отказаться от возможности узнать о её прошлом? Даже о том, как и почему она погибла – ты ведь никогда мне этого не рассказывал!

– Потому и не рассказывал, что хотел уберечь!

– Папа, я люблю тебя, очень люблю! – но твои приказы противопоставлены здравому смыслу.

– Корнелия!.. Ты не должна ехать, дочка! Просто поверь своему старику на слово.

– Не могу я не поехать, даже если бы и захотела – а я не хочу! Я подписала контракт и должна соблюдать условия. Едва ли у нас с тобой хватит средств его расторгнуть. И если у тебя нет аргументов поважней, чем просто «поверь мне», давай уже поставим на этом точку?

– Доченька, дорогая, я не могу тебе рассказать – если расскажу, ты сочтёшь меня старым маразматиком, выжившим из ума, но очень тебя прошу – не езди! Ты в опасности! Ты в страшной опасности. Я совершил ошибку, что не рассказал тебе всего раньше, но я пытался тебя уберечь. Поверил, что раз столько лет всё тихо, то буря не грянет…

– Папа, я поеду. Это решено и не обсуждается.

Глава 6. Дорога

Несмотря на усталость Кора никак не могла заснуть, слишком огорчённая, взбудораженная и взволнованная разговором с отцом. Когда же сон всё-таки пришёл, то он промелькнул быстро, как тень от крыльев птицы – вроде было, но слишком мимолётно и быстро.

Её разбудил монотонный крик будильника из мобильного. Будучи классической совой, вынужденной вести жизнь жаворонка, Кора встречала утро без особой радости, когда оно начиналось в шесть. Совсем другое дело, если это случалось в девять, но такая радость была лишь по праздникам.

Всё же, «вперёд, за приключениями» просыпаться легче, чем «просто на работу». С головной болью помогло справиться лекарство, с остатками сна – кофеин, с общей разбитостью тела – бодрящий душ и вот, к условленному часу, она была готова.

Дориан, в свой черёд, с королевской пунктуальностью прибыл на место, практически минута в минуту. Спрятавшись за занавеской, Кора наблюдала за тем, как, выйдя из машины, прислонившись бедром к капоту, он в ожидании её появления развлекался тем, что поигрывал ключами на пальцах, время от времени бросая нетерпеливый взгляд в сторону подъездной двери.