Киберро. Город проклятой мечты

– Это не проблема, – Вик легонько ткнул себя по волосам и тут же ящерки извлекли наружу потемневшую от времени серебряную флягу с тремя рельефными переплетёнными розами. – Я наберу для тебя кое-что другое.

Он вернулся к колбе, покрутил, повертел, и по трубке потекла рубиновая жидкость, сияющая так ярко, что при взгляде на неё глаза сами собой закрывались.

– Это – сила! Это – жизнь! – провозгласил Вик, протягивая флягу мальчику.

– А мне ты такой даже пробовать не давал, – обиженно сказала Мила.

– Она не для тех, кто сидит на одном месте, – сказал Вик. – Рубиновая зажигает сердце, распаляет разум, даёт силы и желание жить. Это – напиток последней надежды! Когда настанет самая тёмная, самая холодная ночь, полная ужасов и отчаяния, она согреет тебя и даст силы, чтобы продолжить путь. Не думаю, что тебя ждёт что-либо подобное, но всё же лучше перестраховаться. Я её, кстати, сам никогда не пробовал, так что не обижайся, Мила.

– Тогда ладно, – улыбнулась крыса.

Чаки убрал флягу под куртку и протянул руку:

– Прощай, Вик.

– Прощай, Чаки! – чуть заметно улыбнулся Вик и его глаза тихо засветились изнутри. – Не думаю, что мы с тобой увидимся ещё когда-нибудь.

– Он говорит правду, – чуть слышно сказал василёк.

– Да, – мысленно ответил Чаки, – Вик никогда не врёт, даже если ошибается.

Ветер гонял обрывки полуистлевших газет, этикетки, старые целлофановые пакеты, пыль, ласково трепал бороду Карла, раздувал балахон Милы и трепал непослушные волосы Чаки. Они стояли на вершине последней мусорной кучи и смотрели на бесконечную серую равнину, расстилавшуюся перед ними.

– Ты точно решил? – с тоской, словно предчувствуя, что им больше никогда не увидеться, спросил Карл.

– Да, дедушка.

Старик прослезился и прижал внука к груди.

– Не забывай нас, – прохрипел он срывающимся голосом.

– Найди то, что должен найти, – пропищала Мила, обняв Чаки за ноги.

– Обязательно.

Мальчик похлопал по спине Карла, погладил по мордочку Милу и решительно спустился с мусорной кучи. Он долго шёл, оставляя отчётливые следы на сером пепле, лежащем здесь так долго, что уже никто и не помнил, откуда он взялся, а когда обернулся, чтобы простится со свалкой, уже не увидел ни деда, ни дерзкой крысы.

Издали свалка походила на огромное бесформенное чудовище, покрытое горбами мусорных куч. Чаки даже почудилось, что чудовище вздрагивает, дышит и смотрит ему вслед, словно не хочет отпускать.

– Тебе грустно? – спросил василёк.

– Немного, – признался Чаки.

– Расставаться с прошлым всегда грустно, – сказал цветок, – даже когда знаешь, что впереди ждёт что-то доброе и прекрасное.

– Как ты думаешь, я их когда-нибудь увижу?

– Этого никто не знает, Чаки.

Мальчик вытер рукавом куртки слезу. Ветер усилился, подняв с поверхности целое облако пепла, скрывшее свалку от глаз, а когда пепел опустился, за ним ничего не было, кроме бескрайней серой равнины.

– Куда всё пропало? – спросил Чаки.

– Прошлое останется в твоих воспоминаниях, – ответил василёк. – Разве этого недостаточно?

Воспоминания.

Всё, что у него осталось от Карла, Милы, Вика…

Чаки с удивлением осознал, что его воспоминания скудны, в них почти не было событий. Вот они с дедом встают с утра и идут перебирать мусор, как это делали многие поколения до них, и как это будут делать после них. Они находят что-то ценное, обменивают это на еду, а наутро всё повторяется.

И так изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год.

Непонятная тоска сдавила сердце Чаки. Он отчаянно всматривался вдаль, пытаясь разглядеть знакомые очертания свалки, но, куда бы он ни смотрел, везде было одно и то же.

Бесконечная серая равнина.

– Сделай глоток, – прошептал василёк.

Чаки достал фляжку и отхлебнул. В ту же секунду он почувствовал живительное тепло, разливающееся по телу. Его руки и ноги налились силой, а сердце стучало в груди, приказывая: «Вперёд! Вперёд!»

Вик знал, что нужно давать в дорогу.

И Чаки пошёл. Он шёл по серой пепельной равнине, шёл до самой темноты, а когда мрак сгустился настолько, что не было видно даже собственной вытянутой руки, лёг на пушистый пепел, подложил руку под голову и заснул.

– Я обязательно найду тебя.

– А это точно не сон?

– Я не знаю, но я надеюсь.

– Тогда я тоже надеюсь, что это не сон.

– Проснись! Проснись! – шептал василёк.

Ящерка вылезла из колтуна на затылке и укусила Чаки за ухо. Зубов у неё не было, но укус всё же оказался достаточно болезненным и мальчик тут же проснулся.

– Ай! – потёр он укушенное ухо.

– Смотри! – сказал цветок.

– Вау! – только и мог сказать Чаки.

Вокруг них из пепла вырастали прозрачные светящиеся деревья. На ветвях сидели птицы, на полянах паслись животные, а вскоре из-за деревьев показались парень и девушка, держащиеся за руки. Беззвучно смеясь, девушка вырвала руку и побежала, но юноша почти сразу нагнал её, нежно прижал к дереву и поцеловал.

– Что это? – спросил Чаки, вставая.

– Это то, что было здесь до пепла, – ответил василёк. – Последние мгновения прошлого мира. Последние мгновения перед гибелью.

По верхушкам деревьев прошла рябь. Девушка испуганно прижалась к юноше, а уже через мгновение их вместе с деревьями снесло гигантской волной огня. Она прошла сквозь мальчика и исчезла. Там, где стоял призрачный лес, снова был пепел.

– Так закончился старый мир, – сказал цветок. – За одно мгновение.

– Как такое возможно?

– Люди научились управлять огнём, но не научились управлять собой. Для этого они и создали Киберро.

– Город?

– Да. Когда мы найдём Помнящего, он расскажет тебе всё.

– А откуда ты знаешь, где его искать?

– Я всегда это знал.

Грустный котёнок любит грустить

На берегу чёрной реки сидел Грустный Котёнок. То, что он был именно грустный, становилось понятно с первого же взгляда: у котёнка были грустные глаза, грустные ушки, грустные усики, грустные лапки, даже шелковистая блестящая шерсть казалась грустной. Котёнок словно источал тоску и печаль.

– Здравствуй! – поздоровался Чаки.

– Добрый день, – глядя на маленькую погнутую шпагу, лежавшую у его ног, ответил Грустный Котёнок.

– Что ты здесь делаешь?

– Я уже много лет хочу попасть на ту сторону, чтобы найти своих родителей, но у меня ничего не получается. Дальше по реке есть мост, но он поднят с той стороны.

– А переплыть?

Котёнок поднял с земли небольшой камешек и кинул его в реку. Ударившись о чёрную зеркальную поверхность, он не утонул, а так и остался лежать, словно это и в самом деле было чёрное зеркало.

– Так иди! – сказал Чаки.

– Смотри!

Камешек стал медленно погружаться. Чернота беззвучно втянула его в себя и снова стала неподвижной.

– Я пытался перейти, – сказал Грустный Котёнок, – но каждый раз начинал тонуть и едва успевал выскочить на берег. Один раз я так рассердился, что стал бить шпагой по воде, но она чуть не отняла её у меня. Теперь моя шпага погнулась.

Чаки подошёл к краю воды и вгляделся вглубь. Во мраке, медленно скользя, плавали огромные мерцающие рыбы, а в самой глубине лежало что-то огромное, что-то чернее самой черноты, окружавшей его.

– А что там лежит на дне? – спросил мальчик.

– Когда я был совсем маленький, – ответил Грустный Котёнок, – этой реки не было, и здесь лежал огромный длинный корабль из железа. Внутри было так интересно и страшно. Мы с сёстрами и братьями часто в него залезали, чтобы понажимать всякие кнопочки. Один раз мы залезли в странную светящуюся комнату, нажали на кнопку и корабль задрожал. Мы испугались и выбежали наружу, а из корабля потекла чёрная вода. Они побежали туда, а я сюда и так мы оказались по разные стороны.

– А кто построил мост, про который ты говорил?

– Не знаю, – ответил Грустный Котёнок.

– Ты же должен был видеть, как его строят!

– Нет. Я уходил искать, где кончается река, а когда вернулся, мост уже был.

– Наверное, кто-то строил его для тебя, – предположил Чаки.

– Может быть.

Чаки тоже было нужно переправиться на ту сторону, да и котёнку очень хотелось помочь, поэтому он предложил:

– Покажи мне этот мост, и мы вместе придумаем, как его опустить.

Котёнок в первый раз поднял голову и посмотрел на Чаки бездонными серыми глазами.

– Как ты туда попадёшь? – спросил он. – Ты тяжелее меня и чёрная вода затянет тебя.

– Веди.

Грустный Котёнок встал, взял погнутую шпагу и пошёл вдоль берега. Чаки последовал за ним.

Вскоре они действительно увидели мост. Огромное, сделанное из мусора сооружение больше походило на башню с огромным колесом, вокруг которого была намотана толстая цепь. До неё было не больше ста шагов.

– Вот.

– Да, я вижу.

Чаки осторожно прикоснулся к волосам, и маленькая шустрая ящерка скользнула ему на ладонь.

– Опусти мост, – прошептал Чаки, поднеся ладонь к губам.

Ящерка моргнула маленькими умными глазками, чирикнула и, ловко спустившись по одежде, за несколько секунд перебежала озеро, почти не касаясь лапками поверхности. Через несколько секунд после того, как она оказалась на той стороне, верёвка, державшая мост, лопнула, и тяжёлая махина со скрипом и грохотом упала, подняв целое облако пепла.

Котёнок тут же со всех ног бросился на мост и скрылся, а ящерка, вернувшись, снова спряталась в волосах Чаки.

– Я же говорил тебе её взять, – сказал василёк.

Пройдя по скрипучему, шатающемуся и осыпающемуся мосту, Чаки перешёл на ту сторону и увидел Грустного Котёнка. Он сидел у огромного колеса, обнимая высохший скелет. Несколько других скелетов лежали рядом.

– Это его семья, – догадался цветок.

– Да, это его семья.

Чаки хотел что-то спросить, но котёнок выглядел таким опустошённым, что мальчик просто погладил его по голове, вытащил фляжку и поставил рядом.

– Что это? – чуть слышно спросил Грустный Котёнок.

– Этот напиток поможет тебе победить грусть и снова почувствовать желание жить, – ответил Чаки.

– Убери, – печально сказал Грустный Котёнок. – С чего ты решил, что я хочу перестать грустить? Грусть – всё, что у меня осталось, и я не променяю её даже на все радости мира. Спасибо тебе за то, что опустил мост, а теперь уходи.

– Ты не пойдёшь со мной?

– Нет. Грустить нужно в одиночестве.

Мальчик убрал фляжку, попрощался и пошёл дальше.

– Некоторым очень нравится грустить, – сказал василёк. – Для них именно в тоске и печали состоит высшее наслаждение.

– Но ведь это неправильно! – возмутился Чаки.

– А кто решает, что правильно, а что нет?

Чаки не знал, что ответить, и промолчал. Обернувшись, он увидел Грустного Котёнка, всё так же обнимающего скелет.

– Они строили для него мост, а, когда достроили, так и не успели опустить и умерли.

– Многие умирают на пороге цели.

– Это очень грустно.

– Но ведь они никогда об этом не узнают, – возразил василёк.

– Да, они об этом никогда не узнают, – повторил Чаки, – но от этого не менее грустно.

Впереди показались какие-то руины.

– Ты когда-нибудь испытывала грусть?

– До того, как увидела тебя, я испытывала её постоянно.

– А сейчас?

– Сейчас я тоже грущу, но это другая грусть.

– Я тоже грущу и у меня это тоже другая грусть.

– Тёплая и светлая.

– Да. Тёплая и светлая…

Железный клоун на руинах пыльного города

Это действительно были руины, оставшиеся от когда-то шумного и многолюдного города. Чаки шёл по покрытым многовековым слоем пепла и пыли улицам среди остатков каменных стен, на которых отчётливо виднелись серые силуэты людей, запечатлённых в причудливых позах. Некоторые словно пытались прикрыться от чего-то, другие отворачивались, третьи стояли на коленях, воздев руки к небу.

– Как ты думаешь, кто их всех нарисовал? – спросил мальчик.

– Тот же, кто разрушил этот город, – ответил василёк. – Огонь, прирученный ими.

– Но, если они его приручили, – задумчиво спросил Чаки, – то почему не смогли с ним совладать? Почему не остановили?

– Огнём можно управлять только до тех пор, пока он в заточении. Стоит только дать ему свободу, и он пожрёт своих хозяев. Люди всегда знали это, но всё же выпустили его.

Мальчик с интересом посмотрел на отпечаток маленького ребёнка, тянущегося к высокой фигуре, которая бежала к нему.

– Зачем тогда они его выпустили? – спросил он.

– Чтобы убить других людей, – ответил василёк.

– Какие глупости! – воскликнул Чаки. – Зачем людям убивать друг друга?

– Раньше люди были другими. Они никак не могли поделить этот мир, их лидеры никак не могли решить, кто из них главнее.

– И поэтому они решили просто убить друг друга? – возмутился Чаки. – Встретились бы эти их лидеры, подрались друг с другом и, кто бы победил, тот бы и был главнее!

– Нет, – сказал цветок, – за их амбиции всегда умирали другие.

– Это же несправедливо!

Из-за стены, на которую смотрел Чаки, выплыла странная полупрозрачная фигура девушки с голубыми волосами. Она прошла сквозь обломки кирпичей, куски плит с торчавшей арматурой и, обратившись к Чаки, искусственным, но приятным голосом, пропела:

– Новый жилой комплекс в районе Алоха-Бич! Выгодные цены! Море, пляжи, пальмы! Подарите себе и своей семье маленький кусочек земного рая! Комплекс состоит из трёхсот бунгало, построенных из натуральных материалов! Никаких бездомных, насекомых и ядовитых змей! Круглосуточная охрана! Индивидуальный подход к каждому покупателю! Живите в раю уже здесь и сейчас!

– Спасибо, не интересуюсь, – сказал Чаки, но рекламная голограмма, не обращая на него внимания, уже поплыла прочь и вскоре исчезла за руинами. – Кто это был?

– Кто-то, кто продаёт дома, – предположил цветок.

– Ерунда какая! Зачем продавать дома, когда каждый может жить, где хочет и сам построить себе дом?

– Раньше земля не была ничьей, – ответил цветок.

– Как земля может принадлежать кому-то? – возмутился мальчик. – Она же сама по себе!

– Люди прошлого так не думали. Они считали, что, если что-то есть, то у этого должен быть владелец. У земли, у рек, у озёр, у морей, у лесов, у гор. Они делили между собой даже Луну и планеты!

– Это безумие!

– Раньше так не считали.

– Теперь я понимаю, почему они выпустили тот огонь, – задумчиво сказал Чаки, – делить больше было нечего.

– Не совсем так, конечно, – ответил василёк, – но ты прав – делить было больше нечего. У всего в мире был хозяин. Одни хозяева хотели уничтожить других хозяев, чтобы забрать себе их собственность или чтобы защитить свою. У большинства людей не было ничего. Даже земля, на которой стоял их дом, принадлежала кому-то другому.

– Как тогда было, наверное, страшно жить!

– Все привыкли к такому порядку вещей.

– Послушай, – с жаром сказал Чаки, – а как же любовь, дружба? Они были?

– Любовь и дружба были всегда, Чаки, – ответил цветок, – тогда, сейчас. Они будут и в будущем. Это то, что не проходит.

– И они всё равно уничтожили свой мир, – прошептал мальчик, чувствуя, как его сердце переполняется жалостью к людям из далёкого прошлого. Он смахнул с глаз слезинки и спросил: – А этого больше не повторится?

– Я не знаю, – ответил цветок, – я не знаю, Чаки.

– Скажи, а в городе есть любовь?

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, я немного неточно выразился. Вы любите друг друга?

– Нет. Нам запрещено испытывать друг к другу чувства, к тому же после инициации мы не способны испытывать эмоциональную привязанность. Мы встречаемся друг с другом, но только ради удовольствия.

– А дети?

– Дети выращиваются искусственно.

– И ты?

– И я.

– Привет! – раздался голос.

Первая половина слова прозвучала нормально, а второй слог прозвучал низко и растянуто: «Ве-е-е-е-т».

– Кто здесь? – спросил Чаки.

Куча битого кирпича зашевелилась, и из неё показались сначала тонкие металлические руки с длинными пальцами, потом спина, а, когда незнакомец распрямился, мальчик увидел, что это железный клоун. Краска на металлическом лице давно выцвела и рассохлась, отчего улыбка выглядела немного пугающей, один глаз был выбит, а то, что когда-то было шапкой с бубенчиками, превратилось в небольшие ржавые рожки.

– Приве-е-е-е-т! – повторил железный клоун и со скрипом поклонился.

– Привет! – поздоровался мальчик. – А что ты тут делаешь?

Клоун сделал попытку распрямиться, но у него что-то заело в спине и, вместо того, чтобы разогнуть спину, он с грохотом упал на кучу кирпичей.

– Ох, хоть бы найти-и за-а-а-а-рядку! – простонал клоун.

Вообще-то роботы и всяческие механизмы стонать не умеют, да и чувств у них, вроде, никаких нет, но железный клоун, с его срывающимся голосом, говорил так, что Чаки и в самом деле показалось, что он стонет.

– У меня нет зарядки, – сказал Чаки.

– Я знаю, – тихо сказал клоун. – Её нигде нет. Электричества нигде нет. Я ждал, очень долго ждал в режиме энергосбережения, но электричество так и не появилось. Может, ты знаешь, где его найти?

– Киберро, – ответил Чаки.

Клоуна словно ударили. Он дёрнулся, со скрежетом распрямился и сел.

– А где это?

– Далеко, – ответил Чаки, – несколько дней пути.

– Я не дойду, – склонил голову клоун, – мне осталось несколько минут до полной разрядки.

– И что произойдёт потом?

– Не знаю, – ответил железный клоун. – Может, я просто выключусь, и буду видеть сны, а, может, просто исчезну. Но я не хочу исчезать!

Последняя фраза, произнесённая с надрывом, чуть не разрядила клоуна. Он прислонился к куче кирпичей и его глаз стал тускнеть.

– Можешь мне помочь?

– Да, – ответил Чаки.

– Я был создан веселить и радовать детей, – слабеющим голосом прошептал клоун, – но я так и не видел их. В тот день, когда меня создали, они все сгорели. Но, если есть ты, где-то должны быть и дети.

– Они есть.

– Возьми на всякий случай мой модуль памяти, – очень тихо сказал клоун, щёлкнув пальцами по виску.

Из его головы выдвинулась тонкая мерцающая пластинка.

– В этом модуле моя личность. Может, у тебя получиться найти мне новое тело и тогда я, после тысяч лет ожидания, смогу хоть кого-то повеселить. До встречи!

Он вытащил модуль из головы, протянул его мальчику и замер. Глаз слабо вспыхнул и погас. Чаки аккуратно взял тонкую пластинку из руки железного клоуна и тот тут же рассыпался, словно память было последним, что удерживало в мире его заржавевшее тело. Мальчик убрал модуль памяти в карман, сложил останки робота вместе и, натаскав кирпичей, устроил над ними некое подобие кургана. На большом обломке плиты, который Чаки положил сверху, он написал: «Клоун, который хотел радовать».

– Всё, нам надо идти дальше, – сказал василёк.

– Да, нам надо идти дальше.

– Он хотел радовать детей?

– Да.

– Знаешь, у нас в городе есть те, кто разбирается в старинных технологиях. Они наверняка могут разобраться с этим модулем памяти, но только вряд ли помогут.

– Почему?

– Они никогда никому не помогают.

– А их кто-нибудь просил о помощи?

– Нет.

– Тогда мы будем первыми.

– А ты, ты хочешь кого-нибудь радовать?

– Да.

– Кого?

– Тебя. Радовать и любить.

Хозяйка Солнца

Сразу за городом начиналась холмистая местность. Были среди них маленькие, едва достававшие Чаки до груди и настоящие великаны, взбираться на которые пришлось бы целый день, если не больше.

– Странно, что я не видел их из города пепельных руин, – сказал мальчик, глядя на возвышающуюся перед ним громадину, вершина которой уходила далеко в небо.

– Значит, тебе не нужно было их видеть, – ответил цветок.

Ящерка, словно почуяв что-то, резво выскочила наружу, взбежала на холм и через несколько секунд вернулась, держа в пасти трепыхающееся насекомое с длинными прозрачными крылышками. Придавив добычу, она положила её к ногам мальчика и уставилась на него маленькими глазками.

– Нет, спасибо, – сказал Чаки, поняв, что ящерка хочет поделиться.

Ящерка мотнула головой, придвинула насекомое ближе и снова посмотрела на Чаки.

– Кушай сама, – сказал мальчик.

Охотница пожала плечами и ловко, в одно мгновение проглотила насекомое, выплюнула крылышки и, почесав ноздрю острым коготком, вернулась на голову мальчика.

– Она точно голодной не останется, – сказал Чаки и тут ему в глаз попал солнечный лучик.

Чаки зажмурился от яркого обжигающего света, потом открыл один глаз и увидел, что на одном из холмов, не самом высоком, но стоящем отдельно от остальных, творится что-то невообразимое. Яркие лучи расходились в разные стороны, мигали, вращались и то и дело попадали по мальчику. Там словно находилось маленькое солнце, пытающееся вырваться на свободу.

– Я пойду, посмотрю, что там происходит, – уверенно сказал Чаки.

– Мне тоже интересно, – сказал цветок.

Ящерка едва слышно икнула. Она, по всей видимости, была не прочь подольше остаться в этом замечательном месте, где водятся такие вкусные насекомыши.

Глотнув рубинового зелья, чтобы было легче взбираться на вершину холма, Чаки застегнул куртку и пополз наверх. Он поднимался около часа, но нисколько не устал и даже не вспотел, а когда оказался на вершине, увидел странную прозрачную хижину, внутри которой вращался зеркальный шар. От этого-то шара и исходили те лучи, один из которых попал мальчику в глаз.

Рядом с хижиной сидела тощая лысая старуха в синем халате и, глядя на шар, улыбалась и громко хлопала в ладоши. Она была настолько увлечена, что даже не заметила мальчика.

– Здравствуйте! – громко поздоровался Чаки.

Старуха вздрогнула от неожиданности и повалилась на спину. Некоторое время она лежала тихо, словно притворялась мёртвой, а потом осторожно открыла левый глаз, посмотрела на Чаки и резво вскочила на ноги.

– Фу! – махнув обеими руками, сказала она. – Это всего лишь ты! А я было испугалась, что это воры и разбойники!

– Вы меня знаете? – удивился Чаки.

– Нет.

– Тогда почему вы сказали, что это всего лишь я?

– Ну, ты ведь это ты и есть, правильно? Поэтому я и сказала, что это всего лишь ты! Ты ведь для меня не представляешь угрозы, поэтому ты всего лишь, хе-хе!

Мальчику не понравилось, что его считают «всего лишь», однако он не хотел ссориться и решил узнать, что старуха тут делает.

– А можно узнать, что вы тут делаете?

Старуха недоверчиво оглядела мальчика, почесала длинный нос, откашлялась, улыбнулась и торжественно представилась:

– Я – Хозяйка Солнца! На этом чудесном холме я пленяю его!

– Зачем вам это?

Хозяйка Солнца достала из кармана старую изжёванную трубку, набила её какой-то вонючей дрянью и закурила, пуская из ноздрей удушливый сизый дым.

– Присаживайся! – указала она на землю.

Чаки присел, подложив ноги под себя. Старуха села рядом и начала рассказывать:

– Давным-давно, когда дни были длиннее, а солнце светило ярче и не было этих противных ночных мошек, которые кусаются. Знаешь, как они кусаются?

Чаки мотнул головой.

– Вот-вот, не знаешь! – воскликнула старуха и ткнула себя пальцем по лысой голове. – У меня от их укусов все волосы вылезли! Вот как они кусаются! Хорошо, что они так высоко не залетают!

Чаки подумал, что внизу он тоже никаких таких мошек не встречал.

– Вот, – медленно пробормотала Хозяйка Солнца, – вот как то так. Так, про что я? А, вспомнила! Жила я, значит, в грибной деревне. Ты бывал там, мальчик?

– Да, несколько раз, – кивнул Чаки и, чтобы сделать старухе приятно, добавил: – Там живут очень трудолюбивые люди.

Старуха с презрением посмотрела на него, прошипела что-то сквозь губы и сплюнула.

– Трудолюбивые лентяи там живут! – прокаркала старуха. – Сидят под землёй со своими грибами, а на поверхность выходить лишь по вечерам! А мне всегда нравилось солнце! Я выбегала на поверхность и всё смотрела на него и думала, как приручить его свет, а они смеялись надо мной. Говорили, что это невозможно! И тогда я натаскала зеркал со свалки…

Она усмехнулась, словно воспоминание о тех событиях доставляло ей искреннее удовольствие.

– Втайне ото всех я выстроила систему зеркал таким образом, что, когда настало утро, и я открыла люки, солнечный свет залил главную плантацию, ослепив на время всех, кто там был! Грибы, правда, все сморщились и подохли, но я была счастлива! Я доказала, что солнечным светом можно управлять! Теперь мы сможем выращивать что-то, кроме грибов! А они прогнали меня, да, они меня прогнали…

Хозяйка Солнца пошамкала губами, сплюнула и, задумчиво глядя перед собой, продолжила:

– Я долго ходила одна по серым пустыням пепла. Я злилась и хотела отомстить, а потом мне пришла в голову мысль, что солнце можно поймать для себя одной!