Полвека в Туркестане. В.П. Наливкин: биография, документы, труды

В воспоминаниях о деде Иван Борисович Наливкин отмечает, что биография его изобилует различными столкновениями и конфликтами. Наиболее крупных и имевших резонанс далеко за пределами Туркестана было три: столкновение с генералом М.Д. Скобелевым, главным инспектором училищ края Ф.М. Керенским и военным губернатором Г.А. Арендаренко. Все они были непосредственными начальниками Владимира Петровича. Но если свое отношение к деятельности генерала Скобелева Наливкин изложил в прижизненных воспоминаниях, то конфликты с Керенским и Арендаренко сохранили для нас архивные документы.

Но обо всем по порядку.

Федор Михайлович Керенский, отец будущего главы Временного правительства Александра Керенского, родился в 1842 г. в семье приходского священника Керенского уезда Пензенской губернии. Выйдя из стен Пензенской духовной семинарии, стал учителем приходской школы. По воспоминаниям А.Ф. Керенского, когда в результате изнурительного труда он сумел накопить достаточно денег, то поступил в Казанский университет, считавшийся одним из лучших в России[144]. Не чувствуя призвания к церковному служению, он посвятил себя педагогике и классической филологии. В 39 лет Федор Михайлович возглавил мужскую гимназию и среднюю школу для девочек в Симбирске.

В начале 1889 г. Керенский получил назначение в Туркестан на должность главного инспектора училищ края. За четырнадцать лет пребывания Керенского на этом посту к 1903 г. в Туркестанском крае насчитывалось 12 средних учебных заведений, 19 городских училищ, одно ремесленное училище, 80 русско-туземных школ и 800 медресе[145].

Прослужив в крае без малого 22 года, в 1910 г. Федор Михайлович вышел в отставку в чине действительного статского советника. Он не принадлежал к плеяде так называемых «старых туркестанцев», не был востоковедом, свою карьеру после окончания университета начинал в Европейской России. Возможно, потому его отношения с подчиненными складывались не всегда гладко. Наиболее отчетливо это проявилось в случае с Владимиром Петровичем Наливкиным и Николаем Петровичем Остроумовым[146].

В 1927–1928 гг. Остроумов по материалам своих дневниковых записей 1889–1910 гг. написал две работы мемуарного характера: «Общие замечания об учебно-административной деятельности Ф.М. Керенского как главного инспектора учебных заведений в Туркестанском крае»[147] и «Федор Михайлович Керенский. Третий главный инспектор училищ в Туркестанском крае»[148], которые дают представление о взаимоотношениях не только Керенского и Остроумова, но и других сотрудников учебного ведомства Туркестана. Характеристики Остроумова хлестки – «опытный службист», «в инородческом (мусульманском) образовании был некомпетентен». Последнее в «деле Наливкин-Керенский», будет иметь решающее значение.

Как личный докладчик туркестанским генерал-губернаторам всех распоряжений Министерства народного просвещения и представлений начальников учебных заведений в крае, он пользовался авторитетом и был властным руководителем, особенно при бароне А.Б. Вревском и генерале Н.А. Иванове. Как известно, немаловажным условием карьерного роста или карьерной устойчивости любого чиновника, является «расположение» вышестоящего начальства. По воспоминаниям сослуживцев, Керенский ревниво «ограждал» директоров училищ от прямого контакта с генерал-губернатором, хотя последний, по закону, являлся и главным начальником по учебной части в крае в том числе. Таким образом, в руках Керенского сосредоточилась власть, которая и не снилась его коллегам на аналогичных постах в других регионах империи[149]. Это обстоятельство также сыграет в «деле Наливкин-Керенский» свою не последнюю роль.

И, пожалуй, еще одну важную для нас деталь подметил Остроумов: у Керенского не было печатных трудов, кроме его студенческой работы об апокрифах в древней русской литературе. Вообще, в вопросах преподавания русской литературы и русского языка Федор Михайлович разбирался прекрасно, а вот с опытом французского правительства в Алжире и английского в Индии Керенский не был знаком и потому к «русской государственной задаче образования туркестанских туземцев относился пассивно, доверяясь ближайшим руководителям этого своеобразного дела, но позволял себе повертывать пресловутое дышло существующего закона в ту сторону, чтобы в итоге хорошо вышло, что, однако, не всегда достигалось»[150].

С самых первых дней своего управления учебными заведениями Туркестана Керенский откровенно выражал недовольство существующими в крае учебными порядками и кадровым составом. Возникший в 1894 г. конфликт Керенского с директором Ташкентской учительской семинарии М.А. Миропиевым[151] повлек за собой в том же году ревизию учительской семинарии и ослабил на некоторое время позиции Керенского.

В том же году достоянием общественности стала неприглядная история, произошедшая между Керенским и другим его подчиненным – инспектором мусульманских школ Владимиром Петровичем Наливкиным. Конфликт вызревал не один год, но неприятности, связанные с Миропиевым и приезд в Ташкент ревизоров, стали его катализатором.

В 1892 г. в «Журнале Министерства народного просвещения» за авторством Ф.М. Керенского вышла статья «Наши учебные заведения. Медресе Туркестанского края»[152]. Текст статьи был написан человеком, прекрасно разбирающимся в предмете. Таких «экспертов» в Туркестане было двое – Н.п. Остроумов и В.П. Наливкин. По манере и стилю коллеги даже за пределами края без труда узнали «руку» Наливкина, хотя имя последнего нигде в статье не упоминалось.

В это время Владимир Петрович был уже признанным и авторитетным знатоком края, вышли в свет его крупные научные труды, многие из которых были единственными и даже уникальными в своем роде. Так Н.Ф. Петровский [153], первый генеральный консул Российской империи в Кашгаре, в письме к видному чиновнику Министерства финансов Д.Ф. Кобеко[154] писал 16 ноября 1885 г. из Ташкента: «Глубокоуважаемый Дмитрий Фомич. Послал я Вам учебники – все, какие здесь были. Есть еще словарь Наливкина сартовского языка (интересный как материал, а не как словарь), изданный в Казани…»[155]

Ежегодно инспектора всех учебных заведений Туркестана представляли главному инспектору отчеты. Готовил их и Наливкин по конфессиональным мусульманским учебным заведениям (мактабам и медресе). Очередной такой отчет лег в основу статьи Керенского в 1892 г., но назвал Керенского «литературным вором» Владимир Петрович спустя два года – в 1894 г. Почему спустя два года? В результате проведенного нами исследования, это обстоятельство «дела Наливкин-Керенский» так и осталось для нас загадкой. Произошедший конфликт, как ни странно, не имел для главного инспектора училищ Туркестана никаких последствий. Видимо «расположение» главного начальника края барона А.Б. Вревского сыграло свою решающую роль, и Остроумов в своей оценке («опытный службист») оказался абсолютно прав.

Этой «неэтичной историей» заинтересовался граф К.К. Пален[156], проводя в 1909 г. ревизию Туркестанского края. В результате сенатской проверки на свет появилось около десятка томов «Отчетов», посвященных различным вопросам экономики и управления (переселение, горное дело, городское самоуправление, краевое управление и др.). Отдельного «Отчета», касающегося ситуации в сфере народного образования Паленом подготовлено не было, но в фонде ревизии, хранящемся в Российском государственном историческом архиве (РГИА), сохранилось дело с двумя докладами князя Константина Моисеевича Аргутинского-Долгорукова[157]. Первый посвящен в целом анализу ситуации в сфере образования в Туркестане[158], а второй – «делу о столкновении между инспектором народных училищ Ферганской области В.П. Наливкиным и главным инспектором училищ Ф.М. Керенским»[159].

Князь в 1895–1900 гг. был директором Ташкентского реального училища. Он, так же как и Наливкин, работал под руководством Керенского. И, так же как Остроумов, оставил о Федоре Михайловиче отзыв нелестного содержания, как о «человеке характера властного, притом лживого и крайне неразборчивого в средствах»[160]. Непосредственным свидетелем конфликта Аргутинский-Долгоруков не был, но лично был знаком с обоими «фигурантами дела». В 1909 г. он жил в Варшаве. У него удивительным образом сохранились важные документы, проливавшие свет на историю пятнадцатилетней давности.

В 1894 г. ревизию Ташкентской учительской семинарии проводил тайный советник Кирилл Петрович Яновский[161], попечитель

Кавказского учебного округа. Он не ограничился расследованием инцидента между Керенским и Миропиевым и решил также разобраться с «делом Наливкин-Керенский». Копии отчетов ревизии Яновского и собранные им материалы, в том числе рапорты и докладные записки Наливкина, в которых он обличал самоуправство и некомпетентность Керенского, и ответы последнего на выдвигаемые обвинения, каким-то образом оказались в личном архиве Аргутинского-Долгорукова. Все это князь собрал, проанализировал, добавил личных впечатлений, и получился документ, который позволяет нам лучше проникнуть в детали «дела Наливкин-Керенский». При его внимательном изучении становится понятно, что история с плагиатом уходит на второй план, и, возможно, Наливкин так и не дал бы этому обвинению против Керенского «законного хода», если бы не целый ряд грубейших нарушений и злоупотреблений служебным положением со стороны главного инспектора училищ Туркестанского края, бросавших тень на безупречную репутацию Наливкина.

Доклад по делу о столкновении между инспектором народных училищ Ферганской области В. П. Наливкиным и Главным инспектором училищ Ф.М. Керенским князя К.М. Аргутинского-Долгорукова

Тайный советник Яновский в своем отчете по обозрению училищ г. Ташкента донес министерству, что хотя г. Наливкин был настолько деликатен, что не заявил ему своей жалобы, но до сведения его дошло, что г. Керенский задерживает представления г. Наливкина и не дает им должного движения. По отзыву тайного советника Яновского, такое отношение к работе человека, заслуживающего всякой поддержки, вредит делу и водворяет нежелательные какие-то личные отношения и счеты.

Из имеющихся налицо документов видно, что г. Наливкин после неоднократных письменных представлений и словесных объяснений, в средних числах декабря 1894 г. доложил г. Керенскому, что «дальнейшее оставление без движения его представлений может однажды привести к весьма нежелательным результатам». К такому резкому объяснению г. Наливкин был вынужден, помимо интересов службы, еще и необходимостью оградить свою честь, ибо оставленные управлением округа без движения его представления, в числе коих имелись касающиеся разных денежных злоупотреблений на значительную сумму, подавало повод к возникновению среди мусульман несправедливых обвинений в покрытии им этих преступных деяний из корыстных видов. После этого г. Керенский предложением от 10 декабря 1894 г. предписал г. Наливкин доставить список неисполненных управлением округа рапортов его.

При рапорте от 15 декабря г. Наливкин представил список 24 наиболее важных рапортов его из числа оставшихся продолжительное время (за исключением двух, представленных 10 декабря) неисполненными. Результатом этих объяснений было исполнение г. Керенским 8 из упомянутых рапортов 14 декабря, одного 15 декабря и двух 16 декабря, одного – 24 декабря и одного – 26 декабря, а остальные были исполнены в следующем, т. е. 1895 г. Исполнениями этими г. Наливкин остался недоволен, равно как и дальнейшим отношением г. Керенского к его последующим представлениям, и, как видно из объяснения г. Керенского, в представлении г. Главному начальнику края[162] от 12 августа 1895 г. за № 1797, 10 июня сего года «в самых резких угрожающих выражениях высказал ему недовольство им и засим в письменной жалобе обвинил его в служебной неисполнительности». Далее и.д. Туркестанского генерал-губернатора 16-го же июня передал ему перечень рапортов г. Наливкина, на которые, по словам последнего, не последовало ответов, прося дать им объяснения. По представлении этих объяснений генерал-лейтенант граф Ростовцев[163], по словам г. Керенского, объявил ему словесно, что он находит данные объяснения совершенно достаточными. Инспектор Наливкин подал генерал-лейтенанту графу Ростовцеву рапорт от 21 июня за № 825, в котором он жалуется на неправильное действие по службе г. Керенского по отношению к нему, Наливкину, и просит таковой рапорт представить в Министерство народного просвещения, если со стороны его сиятельства не встретится к тому препятствий. По тому рапорту, по словам г. Керенского, объяснений от него не было потребовано, и на нем рукой его сиятельства 27 июня 1895 г. положена следующая резолюция: «Ввиду разъяснений, представленных г. Керенским, рапорт оставить без движения».

Вслед засим, при рапорте от 5 июля за № 871, г. Наливкин препроводил в Департамент народного просвещения копию упомянутого выше рапорта за № 825, по объяснению его, «единственно с тою целью, чтобы безупречная до сего времени деятельность не подвергалась когда-либо каким-либо нареканиям перед Министерством народного просвещения». Ввиду сего г. министр народного просвещения[164], предположением от 5 августа за № 16874, просил г. исправляющего должность Туркестанского генерал-губернатора уведомить, «какие распоряжения сделаны его сиятельством по поводу означенного рапорта Наливкина за № 825», и на это генерал-лейтенант граф Ростовцев донес министерству, что ввиду представленных г. Керенским разъяснений дело оставлено без движения, а ввиду истребованных г. генерал-губернатором от г. Керенского по телеграфу объяснений представленное последним объяснение, равно как и рапорт Наливкина, находятся в рассмотрении г. генерала-губернатора. По сему ныне Министерство народного просвещения ожидает отзыва Его Высокопревосходительства.

По получении г. туркестанским генерал-губернатором сведений об упомянутых выше жалобах г. Наливкина Его Высокопревосходительство изволил телеграммой от 4 августа просить генерал-лейтенанта графа Ростовцева «сообщить заключение по жалобам Наливкина на Главного инспектора училищ». Граф Ростовцев телеграммой от 5 августа донес: «нахожу действия Главного инспектора неодобрительными нравственно и парализующими служебную энергию подчиненного».

Следует заметить, что этот отзыв графа Ростовцева последовал почти спустя два месяца после положенной его сиятельством резолюции на рапорт г. Наливкина об оставлении такового без движения и после того, как оставшимся без исполнения представлениям г. Наливкина было, по распоряжению графа Ростовцева, дано должное направление. Из этого явствует, что граф Ростовцев оставлял «без движения» собственно вопрос о неправильных служебных действиях г. Керенского, полагая, по известным его сиятельству соображениям, более удобным решение этого дела предоставить усмотрению г. Главного начальника края. По получении означенной телеграммы графа Ростовцева г. Главный начальник Туркестанского края изволил телеграфировать г. Главному инспектору училищ: «Прошу по всем жалобам Наливкина прислать мне ваши подробные объяснения».

Ныне г. Главный инспектор в представлении от 12 августа за № 1797 дает рассматриваемые ниже объяснения.

В первом пункте своего рапорта от 21 июня за № 825 Наливкин доносит, что он «получил совершенно официальное заявление о том», «что часть вакуфного имущества Ташкентского медресе Ходжа Ахрар Вали[165] была незаконно продана частным лицам за 1200 рублей и деньги эти присвоены старшим мударрисом и старшим аксакалом о чем и донесено было г. Главному инспектору рапортом от 1 февраля 1891 г. за № 4 с просьбой принять меры к удовлетворению поступившего к нему ходатайства мулл о возвращении медресе означенных денег». По объяснению г. Наливкина, это ходатайство «никакого законного движения не получило: рапорт не был внесен в Попечительский комитет; по нему, насколько ему известно, не делалось письменного доклада г. Главному начальнику края, а лишь спустя почти 4 года, после повторения рапортом от 1 октября 1894 г. за № 1575, г. Главный инспектор училищ предписанием от 14 декабря за № 2879 предложил г. Наливкину обратиться в Сырдарьинское областное правление».

По объяснению г. Главного инспектора по этому пункту, г. Наливкин в данном случае поступил неправильно, ибо обнаружил преступление, чего, по мнению г. Керенского, г. Наливкин не имел права делать. Оставляя вопрос о том, имел ли г. Наливкин право обнаруживать преступные деяния, имевшие последствием расхищение имущества, принадлежащего вверенному его управлению учебному заведению, нельзя не указать на то обстоятельство, что г. Наливкин не «обнаруживал» преступление, а сделал донесение на основании формального заявления его подчиненного об упомянутом преступлении. Г. Наливкин не имел права не принять заявления его подчиненного об упомянутом преступлении.

Г. Керенский знал, что оставленние им без движения этого донесения г. Наливкина влекло за собою распространение среди туземного населения толков о том, что якобы г. Наливкин покрывает это дело из корыстных видов. Ввиду ст. 267 Положения об управлении Туркестанским краем г. Главный инспектор обязан был тогда же войти в сношение с Сырдарьинским областным правлением о принятии необходимых по этому делу мер. Хотя г. Керенский и доносит, что до получения им разъяснения Совета туркестанского генерал-губернатора по вопросу о том, имеют ли областные правления право принимать соответствующие меры к устранению обнаруженных злоупотреблений по управлению вакуфами, он не знал, как поступить с данным вопросом, но это объяснение едва ли возможно считать удовлетворительным, ибо, во-первых, он мог возбудить своевременно ходатайство о разъяснении встреченного недоразумения, а во-вторых, получив это разъяснение в марте месяце, не следовало во всяком случае откладывать исполнение бумаг до декабря, когда оно последовало лишь после настояния г. Наливкина. Что касается заявления г. Наливкина о том, что этому делу не было сделано письменного доклада г. Главному начальнику края, то такого г. Керенский не опровергает, но упоминает лишь о словесных докладах Его Высокопревосходительству. Столь важное дело, казалось бы, требовало письменного доклада либо испрошения резолюции Его Высокопревосходительства, тем более что г. Керенский встречал недоразумения при решении этого дела.

В пункте 2-м своей жалобы г. Наливкин пишет следующее:

«На основании инструкции в конце 1890–1891 учебного года при рапорте от 12 июня за № 22 мною был представлен Главному инспектору училищ отчет о состоянии туземных медресе Сырда-рьинской области, заключающий в себе кроме подробных статистических сведений о медресе этой области еще и подробнейшее описание всего вообще быта туземных медресе как в педагогическом, так равно материальном и в иных отношениях. Этот отчет, равно как и последующие мои отчеты за 1891 гражданский год, за 1893–1894 учебный год, за 1893 гражданский год и за 1894 гражданский год, не вносился в Попечительский комитет и до сего времени остался не представленным в Министерство народного просвещения. По всем вышеперечисленным отчетам никаких распоряжений и замечаний не последовало, невзирая на то, что в заключительной главе каждого указывался ряд таких мероприятий, которые, по моему мнению, должны были бы считаться совершенно необходимыми.

Вместе с тем в 1892 г. в ноябрьской книжке журнала Министерства народного просвещения появилась статья Ф.М. Керенского “Медресе Туркестанского края”. Вся эта статья, за исключением 72 строк, принадлежащих перу Ф.М. Керенского, состоит частью из дословных, а частью из перефразированных выдержек, заимствованных из моих трех первых отчетов, причем в означенной статье не только не упоминается мое имя, но даже не сказано, какими именно официальными сведениями пользовался Ф.М. Керенский (см. начало статьи).

Ввиду того, что в данном случае Ф.М. Керенский действовал не как Главный инспектор училищ, а как совершенно частное лицо, как случайный сотрудник журнала, вышеупомянутый поступок его должен считаться плагиатом, деянием, предусмотренным законом».

Г. Керенский по этому пункту жалобы пишет, что означенные четыре отчета за учебные годы, т. е. те из двух, из числа которых он составил напечатанную в журнале Министерства народного просвещения статью, не были представлены в министерство, «так как представление их никакими инструкциями не требуется». Между тем на основании циркулярного предложения г. министра народного просвещения от 12 сентября 1884 г. представление этих отчетов вместе с заключением окружного начальства обязательно, и г. Керенский, руководствуясь этим циркуляром, отчеты двух других инспекторов училищ представлял ежегодно. Что касается неисполнения мероприятий, предлагавшихся г. Наливкиным в своих отчетах, то это подтверждает и сам г. Керенский, ибо говорит, что «мероприятия проводились в исполнение по особым каждый раз и по каждому делу рапортам инспектора».

По поводу обвинения г. Наливкиным г. Керенского в плагиате последний пишет следующие: «Вследствие состоявшегося 2 ноября 1890 г. распоряжения коллежским советником Наливкиным были представлены в Управление учебными заведениями “Сведения о состоянии туземных медресе Сырдарьинской области в 1890–1891 гг. и Ферганской – в 1891–1892 г.” Располагая главным образом этими сведениями и ознакомясь сверх того с делом о предполагавшемся в 1871 г. преобразовании одного из ташкентских медресе в училище для обучения туземцев по-русски, а также имея несколько заметок, сделанных мною при личном осмотре медресе в Самарканде, Ташкенте, Туркестане, Хиве и Бухаре, я счел нужным напечатать вышеуказанную статью в журнале Министерства народного просвещения (ноябрь 1892 г.), в отделе “Современная летопись”, где обыкновенно печатаются извлечения из отчетов и другие сведения о состоянии учебных заведений. Сообщением в печати сведения о туркестанских медресе я, по долгу службы, желал содействовать уяснению вопроса о введении в них уроков русского языка. При этом в самом начале статьи мною заявлено, что сведения о медресе заимствованы, одни, наиболее подробные, – из официальных данных, другие – из частных сообщений, проверенных личным наблюдением.

Под официальными данными разумелись прежде всего “сведения” о медресе, представленные 3-м инспектором в Управление учебными заведениями. Указывать на то, какими именно официальными сведениями я пользовался или называть лицо, представившее их по служебной своей обязанности, я считаю излишним. Названной статьею предполагалось познакомить с туземной школой лиц, близко стоящих к учебному делу и к делу обучения туземцев, в частности. С этою целью мною лично представлены были Вашему Высокопревосходительству экземпляр означенной статьи, в коем указывалось на предполагаемое введение в медресе русского языка. Указанная статья имела до некоторой степени официальное значение. Поэтому исправляющий должность военного губернатора Сырдарьинской области статский советник Хомутов[166] прямо указывает на нее в своем отзыве от 6 июля 1893 г. № 6883 по вопросу об открытии русских классов при медресе. Несмотря на это 3-й инспектор народных училищ Наливкин, вознегодовав на меня за указанную статью, спустя почти три года по напечатании ее называет мой поступок плагиатом, деянием, предусмотренным законом. Такое название по меньшей мере неверно. Ибо плагиат есть присвоение чужой собственности в области литературы и искусств, когда писатель или художник выдает чужое произведение за свое.

Между официальными данными, представленными 3-м инспектором в Управление учебными заведениями, и произведениями литературы и искусств, а также между писателем или художником и в данном случае мною как должностным лицом, печатающим статью об учебных заведениях, общего ничего нет. Нет поэтому ни малейшего основания называть недостойным именем поступок, заключающийся в заявленном мною в самом начале статьи заимствовании для нее потребных сведений из официальных данных о состоянии училищ».

По поводу этого объяснения г. Керенского следует прежде всего заметить, что он не отрицает указания г. Наливкиным на то обстоятельство, что ему принадлежит лишь 72 строки из своей статьи, напечатанной в журнале, и что все остальное, по объяснению г. Наливкина, «состоит частью из дословных, а частью из перефразированных выдержек, заимствованных из трех первых отчетов» г. Наливкина. Что касается объяснения г. Керенского относительно осмотра медресе в Самарканде, Ташкенте, Туркестане, Хиве и Бухаре, то по сему предмету г. Наливкин в рапорте от 5 июля 1895 г. за № 871 доносит, что Ф.М. Керенский не имеет права утверждать это, ибо до появления статьи «Медресе Туркестанского края», он, как это ему достоверно известно, «имел случай лишь мельком видеть одно медресе в Хиве и одно или два – в Бухаре. После появления упомянутой статьи он посетил три больших медресе в Самарканде (всех медресе там 26) и еще позже, осенью 1893 г., одно или два медресе в Коканде (всех медресе там 36) в сопровождении заведующего Кокандской русско-туземной школой Васильева[167]. Что касается медресе, находящихся в Ташкенте, то ни в одном из них Ф.М. Керенский ни в качестве Главного инспектора училищ, ни в качестве исследователя быта в учебное время до сих пор не был».