Факт и вымысел в журналистике Марка Твена

Д. Андервуд отмечает, насколько опыт работы Марка Твена в провинциальной журналистике был важен для последующего творчества писателя: «Твен никогда бы не приобрел статус литературной знаменитости, если бы он не усвоил тон регионального письма, и он, может быть, никогда бы не приобрел уверенность, чтобы усовершенствовать свои литературные таланты, если бы его ранние пробы пера в журналистике не были восприняты с таким энтузиазмом читателями газеты этого маленького городка»[55]. Новостные сообщения, в которых «мелькали» лица города, создавали особую доверительную и дружелюбную атмосферу: «За некоторое время ураган достиг большой силы, и мы не будем удивлены, услышав о дальнейших разрушениях, причиной которых он послужил. Ущерб, причинённый бакалейному магазину мистера Хелдмана, можно оценить в 2200 долларов»[56]. Обратим особое внимание на последнюю фразу: практический коммерческий дух, разумеется, не мог обойти и журналистов Вирджиния-Сити – множество заметок и корреспонденций Сэмюэла Клеменса заканчивались схожим образом, и остаётся только догадываться, каким образом журналисту удавалось производить такие точные расчёты.

О том, что основным принципом «Местных новостей» оставалось желание свободы в изложении материала, свидетельствует хотя бы тот факт, что информация на схожие темы никак не группировалась в блоки, логика в следовании тем отсутствовала. Так, после повествования об учреждении Комитета по вопросам образования – информация о поврежденных постройках после урагана, а всего через несколько абзацев опять появляется новость на школьную тему («Школа»). Сообщения о природных катаклизмах разбросаны по всей колонке, следуя не последовательно, а через материал, причём не всегда эту другую заметку можно отнести к журналистике.

Например, между сообщениями о природных аномалиях («Печальное происшествие») и пожаре («Почти пожар») видим текст весьма необычного содержания: «Сегодня на нашей первой странице будут размещены первые главы захватывающей истории под названием “Акт о внесении поправок и дополнений к Акту обеспечения оценки сбора дохода в округе и Территории”. Этот замечательный рассказ был написан специально для колонок этой газеты несколькими выдающимися авторами. Мы обеспечили дальнейшее производство материалов такого рода, за большие деньги, и планируем публиковать их регулярно. Наши читатели согласятся с нами, что это сильно поспособствует их пользе от чтения и сохранению этих документов»[57]. Тон повествования не оставляет сомнений, что это шутка. На иронию намекает само название – «Захватывающий роман». Это выглядит так, будто Сэмюэл Клеменс уставал от нудного перечисления достоверных подробностей, время от времени позволяя себе безобидную игру с читателями. А принимая во внимание тот факт, что самые первые строчки этой колонки не что иное, как юмореска, можно прийти к выводу, что сочетание «бурлящей американской юмористики»[58] и беспристрастной информационной заметки становилось правилом. Журналист таким образом будто пытался «разбавить» скучное повествование.

Иногда вольная игра с фактами заходила слишком далеко. Так, в одной из самых первых своих информационных колонок Сэмюэл Клеменс размещает сообщение «Беды с индейцами на пути переселенцев на Запад», которое следовало после вполне стандартной заметки «Буря». На первый взгляд «Беды с индейцами» – детальная корреспонденция о нападении на караван с переселенцами-пионерами. Сдержанная протокольная манера изложения, множество скрупулёзно изложенных фактов и автор, тщательно скрывающийся за массой подробностей и статистических данных, казалось бы, убеждают нас в этом: «Имена убитых в групповой драке: Чарльз Булвинкль из Нью-Йорка, Уильям Моатс, Гео, Адамс и Элизабет Адамс и ещё три человека, имена которых ваш корреспондент забыл. Днём выживших догнал караван из 111 фургонов, который доставил их в Гумбольдт»[59]. Во второй части корреспонденции её тон незаметно меняется – уже можно уловить иронию: «Вскоре после того, как пострадавшие в схватке, о которой шла речь выше, присоединились к большому поезду, он был также подожжён ночью партией индейцев-снейков, но последние, обнаружив довольно тёплый приём, отступили, не сняв скальп»[60]. Кроме того, Сэмюэл Клеменс использует здесь приём, ставший примечательной особенностью его последующих журналистских мистификаций – предоставляет излагать информацию безымянному рассказчику. Вначале о нём сказано предельно просто – «человек из округа Стори, штат Айова». Но слова в конце проливают не больше света на его личность – «наш информатор» («our informant»). Учитывая массу подробностей о «сражении», включая точное количество переселенцев и продолжительность атаки («когда последовала борьба, продолжавшаяся сорок восемь часов…»), это невнимание к фигуре рассказчика кажется странным. На наш взгляд, это был хитрый способ автора отстраниться от содержания сообщения, в то же время поразив читателей сенсацией.

Упоминание фигуры безымянного очевидца станет приметой стиля Сэмюэла Клеменса и в настоящих информационных корреспонденциях. Так, сообщая о том, что в новом здании суда[61] первый этаж будет отведён для Окружных судов Соединённых Штатов, а второй – разделён на офисы и Суд по делам о наследстве, он ссылается на догадки неизвестной личности: «Один джентльмен проинформировал нас вчера, что было намерение избавиться от разделения, но он не мог быть уверенным в этом»[62]. Или, например, в полушутливой заметке о дорогостоящем судебном разбирательстве за право владеть свиньями («Высокие цены на свинину» / «High price of pork») – «От джентльмена, который сегодня присутствовал на процессе, мы узнали, что перед судом предстало около тридцати свидетелей, среди них одна женщина»[63]. По образной характеристике Д. Андервуда, это было «искусством по написанию полуправдивых статей, которые развлекали читательскую аудиторию, состоящую из шахтёров и хулиганов»[64].

Рассуждения об истинных целях этой корреспонденции могли бы остаться только в области предположений, если бы нам не удалось найти чистосердечные признания самого Сэмюэла Клеменса: «Я обнаружил один фургон, который направлялся в Калифорнию, и навёл необходимые справки у владельца. Когда я узнал, что на следующий день его не будет в городе, чтобы поднять шум, я обошёл все газеты, записав список имён и добавив его группу к убитым и раненым. Предоставив себе здесь больше простора, я подвергнул этот фургон бою с индейцами, который ещё не имел аналогов в истории»[65].

В третьей главе мы подробнее остановимся на проблеме взаимодействия вымысла и факта в журналистских мистификациях Марка Твена, то есть в фантастических газетных сообщениях, которые он выдавал за правду. Но если такие известные мистификации, как «Окаменелый человек» (1862) или «Кровавая резня вблизи Карсон-Сити» (1863) были размещены на газетной полосе как отдельные сообщения, то в приведённом примере нам важно было подчеркнуть непосредственное композиционное соседство двух различных дискурсов, объединённых общим информационном заголовком. Безусловно, это значительно увеличивало шансы розыгрыша, если его конечной целью было одурачить аудиторию.

Преобладающим жанром «Колонки местных новостей» становится новостная заметка, хотя встречаются репортажи (например, «Оздоровительный бал», колонка от 10.01.1863), а также с завидной регулярностью появляются развёрнутые отчёты о состоянии шахт, рудников и поиске новых местонахождений. Прекрасно разбираясь в деле, Сэмюэл Клеменс приводит точные технические характеристики участка, отведённого под разработку недр. И несмотря на высказывания некоторых биографов о том, что Марк Твен в «Энтерпрайз» не любил писать репортажи, которые требовали точных фактов и цифр», и «ненавидел чистые факты»[66], журналист описывал расположение и мельчайшие детали в строении шахт и рудников с упорством исследователя: «В нижней части ската пласт образует приблизительно десять футов в ширину, имеет залежи голубой глины, и хорошо очерчен; из него было извлечено внушительное количество кварца; который выглядит точно, как Офир [название фирмы. – прим. автора работы] третьей или четвёртой категории, но добыча его некоторое время не принесёт дохода, несмотря на то, что отборные экземпляры оценены в девяносто два доллара за тонну»[67].

Практически в каждой заметке Сэмюэла Клеменса на схожую тему чувствуется коммерческий подход. Ему важно всему определять цену, делает это он с точностью до доллара. В короткой заметке «Луа Энн» так или иначе о доходах и прибыли упоминается не менее пяти раз. Это логично, ведь речь идет об открытии залежей ценных металлов.

Факты, представленные «в денежном эквиваленте», будут появляться в газетных материалах самого разнообразного содержания: сообщение об урагане завершается подсчётом убытков бакалейщика, пространное «ленивое» описание Оздоровительного бала удивляет «динамичным» окончанием – «Чистые доходы от бала будет подсчитываться, но они несомненно достигнут крайне внушительной суммы – скажем, 400 долларов»[68]. Ну и, конечно, нельзя обойти вниманием такую фразу Сэмюэла Клеменса: «Мы не заинтересованы в том, чтобы навязывать своё мнение по этому вопросу, пока кто-то не будет расположен заплатить нам за это»[69]. Одним словом, дух американского предпринимательства времён Серебряной лихорадки давал о себе знать.

Выше мы рассматривали «Колонку», которая начиналась с пародии на новостной жанр (заметка-шутка от лица пьяного корреспондента «Наши замечания об акциях»). Это не было случайностью, а намеренным ходом Сэмюэла Клеменса – вероятно, таким образом он хотел сразу же привлечь внимание читателей. Стоит только сказать, что несколько других его «Местных новостей» начинались с отчёта о поведении, пристрастиях и образе жизни «колоритной личности» – мистера Ненадёжного! Этот вымышленный персонаж, судя по всему, прекрасно чувствовал себя в окружении реальных новостей о котировках акций, повышении цен на зерновые и организации очередного благотворительного бала. Ведь появлялся он из номера в номер, бросая вызов журналистским стандартам.

Иногда Сэмюэл Клеменс избавлял себя от необходимости размышлять, как в очередной раз примерить факт и вымысел, оставляя для полёта своей фантазии целую колонку. Так, 8 января 1863 г. жители Вирджинии-Сити получили «новости» следующего содержания: «Мы страдаем от семилетней чесотки в течение многих месяцев. Возможно, это самая невыносимая болезнь в мире. Это заразно. Страшно смотреть на страдания такого человека; нет лекарства от этого болезненного состояния – всё должно идти своим чередом; передышки для жертвы нет <…>»[70]. На самом деле, эта «новость» была плодом воображения автора. Марк Твен любил вступать в своеобразную игру с читателями, и часто его шутки были реакцией на произошедшие раньше неприятные события. На вымысел в этом газетном сообщении намекает столь не характерный для Сэмюэла Клеменса высокопарный тон, а окончательное подтверждение нашей гипотезы мы находим в монографии Р. Паурса: «Сэм представил фиктивные репортёрские “заметки” <…> Спустя неделю, после того как его шляпу стащили на балу Чудаков в Голд Хилл, он угрожающе объявил в колонке, что страдает от чесотки»[71].

И одним из главных принципов подачи информации в «Колонках» Сэмюэла Клеменса была непредсказуемость её содержания. Так, наряду с забавными развлекательными скетчами могла появиться актуальная и действительно ценная информация: «Мистер Вм. Л. Кард из Силвер-Сити, изобрёл что-то вроде адской машины, которая с помощью электричества вращает мельницы для кварца. Она состоит из колёс и так далее, и тем не менее мы не можем описать её, не путаясь. Мистер Кард заверил нас, что его изобретение может быть полезным для всех мельниц в Силвер-Сити…»[72].

Содержание отдельных новостных заметок Сэмюэла Клеменса практически не отличалось от тем, поднятых в «Колонках местных новостей». Это все те же пространные описания шахт («Испанская шахта»), заметки о поиске новых местонахождений и полезных ископаемых («Залежи серы», «Серебряные слитки – каким образом испытаны»[73] и др.).

Обычно отдельно печатались расширенные корреспонденции о криминальных происшествиях. Жизнь на Западе в то время была непредсказуемой и опасной, поэтому Сэмюэлу Клеменсу не всегда приходилось выдумывать сенсационные происшествия, для того чтобы поразить читателей. Заголовок самого первого его материала для «Территориэл Энтерпрайз» (точное авторство нескольких других более ранних заметок ещё не подтверждено[74]) говорит сам за себя – «Ещё один невинно погибший». В ней идёт речь о потасовке между двумя головорезами, в которой был случайно убит неповинный человек. Сэмюэл Клеменс с точностью передает слова собеседника. В данном случае показания присяжных. Отметим, что в отличие от большинства полушутливых заметок (некоторые, благодаря позднейшим признаниям самого журналиста, можно назвать журналистскими мистификациями), в серьёзных сообщениях автор всегда называет свидетелей или очевидцев по именам, часто определяя их положение и должность. Впрочем, и здесь ему сложно придерживаться одного правила: вспомним хотя бы знаменитую «Кровавую резню вблизи Карсон-Сити», где с самых первых слов нам был представлен «очевидец» – Абрам Карри из Карсон-Сити.

Наконец, отметим ещё одну интересную особенность журналистики в «Территориэл Энтерпрайз». Р. Паурс в своей книге о Марке Твене образно охарактеризовал коллективный дух такой американской газеты, как «журналистская контркультура». «Журналистская контркультура сплотилась в «Энтерпрайз» и сочинила экспромтом литературные срочные новости, которые уловили крепнущий голос самоопределившейся Америки»[75]. В этой витиеватой фразе главным для нас является сочетание двух различных речевых пластов в одном определении. Журналистика существовала в своеобразном симбиозе с формами словесности фронтира. Установка на объективность была важной, но не единственной. Процветал жанр небылицы (англ. «tall-tale»,) изначально имеющий устную природу[76]. Здесь принципиально то, что в игру вовлечён не только автор, но и слушатели. А также близкий небылице по духу розыгрыш (англ. «a practical joke»). Видимо, для редактора «Территориэл Энтерпрайз» было вполне естественно, что строгие информационные заметки Сэмюэла Клеменса непредсказуемо чередовались с юмористическими вещами, главная цель которых – развеселить себя и публику. «Контркультура» журналистов выражалась ещё и в том, что многие авторы любили подшучивать друг над другом прямо со страниц газеты, представляя читателям свои весёлые баталии.

Например, Сэмюэл Клеменс достаточно регулярно обменивался колкостями со своим коллегой и близким другом Дэном де Квиллом (псевдоним Уильяма Райта). В апреле 1864 года приблизительно в одно и то же время появились их «новостные заметки». «Устрашающий инцидент с Дэном де Квиллом» («Frightful accident to Dan de Quille») в причудливых выражениях описывал падение Де Квилла с лошади – предполагалась, что это создаст комический эффект. Такие розыгрыши почти полностью построены на приёме буффонады. В утрированном ключе высмеивались внешние несуразицы и конфузные положения – нестыковки, драки, ссоры, падения… Признаем, что такой юмор не отличался утончённостью, хотя иногда Сэмюэл Клеменс использовал языковую игру. Например, морскую лексику: Дэн «развернулся на якоре» («he was swinging»), «колено левого борта» («larboard knee»), «рудерпост противника» («rudder-post of the adversary») и т. п. Ответ не заставил себя долго ждать: в том же месяце вышла заметка де Квилла «Марк Твен берёт урок мужественного искусства» (речь идёт о боксе), написанная в подобном же ключе: «С наступлением темноты он рискнул продолжить, имея нос, раздувшийся до размера нескольких портерных бутылок (огромный, воспалённый и мясистый потрёпанный нос), чтобы получить совет по поводу его ампутации»[77].

Итак, рассмотрев материалы Сэмюэла Клеменса, выходившие из-под его пера в газете «Территориэл Энтерпрайз», мы пришли к нескольким выводам. Самый главный из них заключается в том, что американская журналистика западных штатов в середине девятнадцатого века, несмотря на интенсивное развитие массовой прессы, была ещё далека до этических стандартов, которые будут сформулированы в следующем столетии. Именно в 60-х гг. XIX в. впервые был введён принцип отрывистой лаконичной подачи информации, что, однако, не мешало журналистам развлекать читателей шутками со страниц той же газетной полосы. Как отмечал Д. Андервуд, «Американские газеты <…> включали заурядные статьи и народный юмор, бессистемные новостные сообщения и напыщенные, чересчур сентиментальные сочинения <…>»[78].

«Колонки местных новостей» Сэмюэла Клеменса часто начинались не новостью, а юмористической зарисовкой. Но если даже было наоборот, так или иначе развлекательный элемент присутствовал в них всегда. Композиция колонок была хаотичной: сообщения не делились на логические блоки, а новости на схожую тему могли преподноситься по-разному: сдержанная заметка о реальном судебном разбирательстве или полушутливый отчёт о тяжбе двух владельцев свиней.

Установка на передачу точных фактов и стремление к вымыслу существовали параллельно друг другу. И даже несмотря на то, что «Колонки» могли содержать самые настоящие мистификации, то есть фиктивные новости, выдаваемые за правду, Сэмюэл Клеменс параллельно виртуозно работал с фактами, деталями и точными цифрами.

Репортажи Сэмюэла Клеменса для «Территориэл Энтерпрайз» (1862–1865 гг.)

Прежде всего необходимо пояснить, что, вынося в название параграфа слово «репортаж», мы не подразумеваем, что рассматриваемые произведения Сэмюэла Клеменса точно вписываются в современное определение этого жанра, то есть в общем смысле информационного материала для газеты, написанного по «горячим следам» журналистом-очевидцем события.

Несмотря на то, что в американской журналистике середины XIX века не было строгих жанровых канонов, мы выделяем несколько признаков, по которым некоторые работы Сэмюэла Клеменса для «Территориэл Энтерпрайз» можно отнести к репортажам. Прежде всего, это детализированное описание события и «метод наглядного изображения действительности»[79]. Если заметка и информационная корреспонденция сосредоточены, как правило, на констатации одного значительного факта, то в репортаже важно воссоздать этот факт, то есть личность автора выступает в роли призмы, через которую мы видим и проживаем событие. Важнее всего здесь добиться эффекта присутствия. Как правило, такие репортажи Сэмюэла Клеменса начинались фразами «мы посетили это место вчера» или «сюда мы приехали сразу же».

Хотя репортаж обычно считают динамичным и эмоциональным жанром журналистики, Сэмюэлу Клеменсу не всегда удавалось разнообразить свои материалы увлекательными сюжетами, так как редактор предлагал ему стандартный набор тем, переходящий из номера в номер: описание шахт и участков земли, отведённых под разработку недр, сообщения о новых месторождениях руды, серебра и других полезных ископаемых, «отчёты» о проведении благотворительных балов и заседаний законодательных органов округа… Отметим здесь важный нюанс: если в заметках и корреспонденциях Сэмюэл Клеменс нередко рассказывалновости со слов случайного очевидца или же опирался на соображения «свидетелей», которые могли быть выдуманы, то в репортажах (и это один из основных критериев, по которым мы выделяем эту жанровую группу) он непременно являлся участником события. Некоторые из этих работ автор уже подписывал псевдонимом Марк Твен, что свидетельствовало об определённом «протесте» по отношению к монотонной работе, убивающей воображение на корню.

Серия репортажей о шахтах рудничного посёлка, выходивших на протяжении 1862 г., – это, пожалуй, одна из самых скучных глав творческой биографии американского писателя. В критике существует немало суждений о нелюбви Клеменса к таким темам: например, «Он ненавидел иметь дело с цифрами, измерениями и чистыми фактами, которые требовались в материалах, относящихся к шахтам и механизмам»[80]; «Джо Гудман поручил ему писать о котировках акций, прибыли от некоторых из пятисот шахт в горах и публичных мероприятиях города – тот вид механической работы, которая заставляла Сэма лезть на стену от скуки»[81]. Тем не менее для старателей 60-х гг. XIX в. такая информация имела немаловажное значение. Сэмюэл Клеменс не пропускает в этих описаниях ни одну деталь, его репортёрские навыки вполне можно сравнить со стилем учёного: с таким упорством он исследует каждый сантиметр рудника. Автор пишет читателю, который как будто бы спускается вместе с ним в шахту. Визуализируя подробности, ему удаётся придать повествованию больше ритма: «Входя в туннель Испанской шахты на улице А, вы пробираетесь двести пятьдесят футов на ощупь при свете свечи – но вам не нужно считать шаги – продолжайте идти, пока не дойдете до лошади <…> Сейчас вы у границ пласта, и с этой точки несколько штреков разветвляются в различные участки шахты. Не останавливаясь, чтобы полюбоваться этими мрачными гротами, вы спускаетесь по лестнице и задерживаетесь на площадке, где вас огораживает находящийся в разработке лабиринт из крепёжного леса сечением в восемнадцать квадратных дюймов, который простирается перед вами, и позади вас, и намного выше вас, и под вами, пока не скрывается в темноте»[82].

Пожалуй, именно серию «научно-популярных» репортажей Сэмюэла Клеменса об устройстве шахт, рудников и копей можно считать тем редким примером полного главенства факта в его журналистике. Здесь ещё нет маски Марка Твена, которая формально появится лишь спустя год (3 февраля 1863 года Сэмюэл Клеменс подпишет «Письмо из Карсон-Сити» своим новым и впоследствии принесшим ему мировую славу псевдонимом), хотя фактически уже «заявила о себе» в мистификации «Окаменелый человек», вышедшей в «Территориэл Энтерпрайз» в том же месяце, что и написанная по другим законам «Испанская шахта». Это соседство двух ипостасей кажется особенно ярким именно в этот краткий период (1862-начало 1863), ведь пародия, ирония, юмор и вымысел с появлением маски Марка Твена начали стремительно завоёвывать себе пространство на страницах газеты, часто подавляя факт. Сравним, например, этот репортаж с более поздним материалом с практически идентичным названием – «Испанская [шахта]». Казалось бы, произведения начинаются схожим образом. С таким же вниманием к каждой детали репортёр описывает строение шахты: «Поверхность стен темно-голубого цвета сверкает пиритами, или сульфидами, или чем-то другим, и красиво испещрена небольшими изогнутыми вспышками молний, белыми, как кусок сахара»[83]. Однако были и отличия: на этот раз Клеменс выбирает более быстрый темп: не пытаясь вовлечь читателя в «подземное путешествие», он пишет от первого лица[84], быстро и по делу: «Несколько дюймов воды всё еще остаются в нижнем штреке, но это ничему не мешает, и можно легко их вычерпать, как только это покажется необходимым. Каждый участок Испанской шахты находится сейчас в наилучшем состоянии…»[85]. Перейдя к обсуждению давнего плана о необходимости особых укреплений в шахте в виде насыпи из пустых горных пород, автор вдруг допускает вот такой пассаж: «Умные люди сейчас могут понять, что около сотни долларов в день можно сэкономить таким образом, даже не принимая во внимание дорогостоящей работы по замене крепежа каждые два-три года, которая станет ненужной с этим нововведением – и продвигая это предложение в такие головы, как у Ненадёжного, в головы, набитые устрицами вместо мозгов, мы скажем, что постройка этих стен сохранит время и труд по спуску тяжёлых брёвен наглубины в 300 футов под землёй…»[86]. Ненадёжный – это прозвище, которое Сэмюэл Клеменс дал своему коллеге Клементу Райсу, сделав его «сквозным персонажем» многих писем и корреспонденций. В этом репортаже он выступает в роли риторической фигуры: предполагалось, что читателю уже известен характер Ненадёжного. Исследовав материалы с Ненадёжным в «Территориэл Энтерпрайз» (к сожалению, до наших дней сохранились лишь части архива), мы обнаружили, что впервые он появился в репортаже «Важное событие в Уошо», посвящённом собранию членов законодательных органов Невады. Впрочем, и здесь его присутствие было отмечено лишь несколькими предложениями: «Прибыл также Ненадёжный из «Юнион»[87] – с целью искажения фактов» (в начале), а также несколькими словами о его «возмутительном поведении» в конце. Всё было выдумано Сэмюэлом Клеменсом.

Репортаж «Важное событие в Уошо», как и близкий ему по настроению «Перебежчики на собрании», отличает гораздо больший субъективизм, несмотря на то, что и здесь Сэмюэл Клеменс следует строгой протокольной манере изложения, последовательно перечисляя участников делегации и кратко докладывая об их выступлениях. Однако если в описаниях шахт некоторая синтаксическая тяжеловесность оправдана информационными целями, то бросающаяся в глаза стилистическая вычурность этих произведений является, скорее, приёмом комического. Если внимательно присмотреться к этой работе, то станет ясно, что она практически полностью построена на травестии – с пафосом рассказывая о собрании, репортёр с трудом скрывает ироничную улыбку. Д. Кокс писал о «политическом бурлеске, пародии Марка Твена на заседания законодательных органов Территории [Невады. – прим. автора работы]»[88]. Заметна здесь и большая раскованность автора: Сэмюэл Клеменс с удовольствием пользуется привилегией репортёра комментировать происходящее. Выступление каждого делегата предваряется комментариями Твена, а реплики в сторону добавляют репортажам эмоциональности и чаще всего служат средством оценки: «[Выкрики, «Хэнна! Хэнна!» «Джентльмены, подождите минуту!» «Я требую принятия доклада, прежде чем мы начнём какое-либо обсуждение]»[89]. Репортёр не упускает практически ни одну подробность, перечисляет фамилии присутствующих и подробнейшим образом описывает процесс голосования. Высокая информативность репортажа разбавлена, однако, пространными и «колоритными» портретами делегатов: «Мистер Грегори сделал это с большим изяществом и достоинством, хотя он страдал от заикания и удушья, и запинался, и выглядел как страдающий коликами, и путал имена, и путал их опять, исправляя себя, и отчаянно пытался схватить невидимые вещи в воздухе – очаровательно притворяясь испуганным»[90].