Некоторые вопросы загробной жизни. Часть вторая

– Да какие там спецэффекты? – удивилась Редькина. – Все действия происходят в квартирах и офисных учреждениях… Ну на улице немного, в кафе…

– А как же сцена в больнице с операцией по изменению пола? Так подробно всё продемонстрировали, в деталях, аж дух захватывает, – я изобразил на лице показное изумление.

– А кому операцию делали? – занервничала Надежда.

– Так вы не знаете? – скорчил я очередную заговорщицкую гримасу. – Карле, разумеется, продавщице обувного магазина. Только теперь она не Карла, а Карлос Эдуарду, возлюбленный Роберты. У них свадьба в Сан-Паулу в 250-й серии. Незадолго до смерти видел анонс заключительных серий в перерыве одного футбольного матча.

– А-а-а! – завизжала Надежда, вскакивая со стула. – Как же Леонсио, дети…

– Мать Леонсио, наверное, с ума сошла, – испуганно выдохнула Серафима. – Просто в голове не укладывается… Вот это поворот.

– Детей поделили, – продолжал выдумывать я на ходу. – Одну девочку Роберта отдала Леонсио, в память об их безумной страсти, другую – врачу Орландо (он помог Карле организовать операцию по изменению пола). Ну а мальчика оставили себе. Всё-таки нужен хоть один мужик в доме. Вырастет, глядишь, кран водопроводный починит, или перегоревшую лампочку поменяет, или ещё чего…

– Молодец Роберта. По справедливости поступила, – уверенно произнесла Редькина. – Представляешь, какие мозги! Я бы никогда до такого не додумалась.

– Теперь и у Орландо жизнь наладится, – согласилась с подругой Надежда. – Так бы шлялся по кабакам, подцепил какую-нибудь шалаву. Она бы всю жизнь ему испортила.

– Точно. С грудным ребёнком на руках по кабакам не походишь. Повезло ему…

В это время из кабинета следователя Синицына вышел Лощинский.

– Виктор, вас на минуту одного нельзя оставить, сразу знакомства заводите, – усмехнулся он. – Причём, хочу заметить, исключительно с женским полом. Прямо загробный ловелас.

– Кто бы говорил, Андрей Борисович, – парировал я, поднимаясь со стула. – Ну как, посекретничали с моим коварным следователем?

– Не выдумывайте. Тимофей Иванович – порядочный и ответственный работник…

– Вам виднее, хотя взяток он точно не берет.

– И как вы пришли к такому поразительному заключению?

– А что там заключать? Одет, как бомж, в кабинете шаром покати. Нищета следственная, одним словом. Вы бы ему сказали, чтобы привёл себя в порядок. Попадётся солидный мертвяк на дознание, сраму не оберёшься… Стыдоба.

– Всё-таки невоспитанный вы усопший, Смирнов… Ну да ладно. Пойдёмте уже. И так много времени потеряли.

Лощинский засеменил по коридору. Я последовал за ним.

– А как же Роберта? – одновременно выкрикнули Надежда и Серафима.

Я обернулся.

– А что Роберта? Сериал заканчивается. Скоро новый начнётся. Говорят, ещё круче будет. Называется: «Ни дня без любви», вроде эротический…

– Да куда уж круче! – с сомнением произнесла Редькина.

– Не переживайте. Узнаю, чем всё закончилось, обязательно расскажу. Так что до скорого, – я махнул рукой и быстрым шагом устремился догонять профессора. Он уже удалился на приличное расстояние.

– До свидания, – услышал я женские голоса за спиной. – Будем ждать с нетерпением.

– И что вы им наобещали, Виктор? – поинтересовался Андрей Борисович, поджидавший меня на лестнице.

– Пустяки, – улыбнулся я. – Куда путь держим?

– На пятый этаж.

– А сколько в здании этажей?

– Семнадцать вверх, – ответил Лощинский.

– Вверх? – удивился я.

– Есть ещё нижние этажи, подземные помещения. Но сколько их, никто точно не знает. Я туда редко спускаюсь, только когда в архивах надо покопаться…

– В которых хранятся истории наших приключений в мире живых? А как эта информация сюда попадает?

– Как «информация». Вы же программист. Чем на гражданке занимались?

– Разрабатывал поисковые системы.

– Тем более должны знать.

– Поясните.

– Пожалуйста, только по-простому, у меня всё-таки другой профиль, филологический…

– Не прибедняйтесь, Андрей Борисович, – улыбнулся я, поднимаясь за профессором по лестнице. – Глубина ваших знаний мне известна… В общих чертах.

– Как я уже говорил, – начал Лощинский, – человеческий мозг – самый мощный биологический компьютер, в котором содержится вся информация о нашей жизни. Хочу подчеркнуть, вся информация. Секунда в секунду. Размещается она условно в двух секторах головного мозга: внутреннем и внешнем. Помните, как в обычных компьютерах? Оперативная память и жёсткий диск. В оперативке хранится информация, необходимая для запуска системы, а на диске всё остальное: нужное и ненужное.

– Эти азы можно не объяснять, их даже дети знают, – перебил я профессора.

Мы уже шли по пятому этажу, пересекая бесконечные коридоры, словно перекрёстки автомобильных дорог.

– Так вот, – продолжал Андрей Борисович. – Человек в повседневной жизни использует только ту информацию, которая необходима для его жизнедеятельности в данный конкретный промежуток времени. Вы же не помните посекундно, что с вами происходило десять, пятнадцать лет назад? Вы помните только основные, самые яркие моменты. Определённых людей, события и т. п. Эта информация хранится во внутреннем секторе головного мозга (считайте её оперативной памятью). Посекундный вариант всей вашей жизни хранится во внешнем секторе (соответственно, внешний диск). После смерти информация из внешнего сектора поступает в виде готового файла в основной компьютер, или, если хотите, на сервер Высшего Энергетического Разума.

– То есть как поступает? – улыбнулся я. – По Wi-Fi, что ли?

– Если вы имеете в виду принцип беспроводной передачи информации, то да.

– И что происходит потом?

– Эта информация хранится на сервере до тех пор, пока не возникнет необходимость в её детальном изучении и фиксировании на бумажном носителе.

– А необходимость наступает, когда человек попадает в потусторонний мир, – догадался я.

– Вот именно. Усопший ещё только ожидает прибытия поезда, а сотрудники нашего аналитического отдела уже записывают полученную с сервера информацию обо всей его жизни на бумагу, формируя специальные папки (наподобие вашей), которые затем передают в загробный архив на хранение.

– Погодите, профессор, я что-то не понял. Каким образом ваши сотрудники получают эти файлы? У них что, связь с космосом?

– Не с космосом, Виктор, – Лощинский посмотрел на меня с упрёком. – Я вам уже объяснял. Покойники общаются друг с другом телепатически, через специальный канал, который открывается сразу после смерти. Вспоминайте… Вот мы, например, с вами сейчас не разговариваем, а просто передаём друг другу информацию. А шевеление губ, мимика лица и прочее – лишь фантазия…

– Довольно тяжело такое осознать, – задумался я. – Но про специальный канал вы точно не говорили.

– Так вот, – продолжал профессор, – существует ещё один канал, который предназначен для приёма информации с сервера Высшего Энергетического Разума, в виде законченных файлов.

– Это вроде многоканальной системы обработки и передачи информации? – вспомнил я. – В институте её изучали…

– Сотрудник аналитического отдела настраивается на частоту этого канала и получает необходимый файл. Всё просто.

– А как это выглядит на практике? – не унимался я.

– В здании Регионального управления находится много отделов, – устало выговорил профессор, продолжая идти по бесконечному коридору. – Все отделы я и сам не знаю. Аналитический находится на третьем нижнем уровне здания. Это такой огромный зал со столами и стульями. На них покойники сидят и постоянно что-то пишут. Как вам ещё объяснить?

– Не нервничайте, Андрей Борисович, – попытался успокоить я Лощинского. – Просто хочется понять, как система работает. Я же всё-таки программист… Если есть ещё один канал, то почему я его не ощущаю?

– Потому что частоты этого канала проходят только по третьему уровню здания. Как только вы туда попадёте, канал сразу откроется.

– То есть специальных навыков для работы в этом отделе усопшим не требуется?

– Нет, конечно. Даже вы сможете там трудиться. Только вам в аналитическом отделе не понравится, – усмехнулся Лощинский.

– Это ещё почему?

– Сдаётся мне, Виктор, вы работать не любите.

– Чепуха. Всю жизнь работал, пока не помер.

– Неужели? А кто два года назад был уволен из ООО «Прохладные огнетушители» за систематические опоздания на работу?

– Я уволился по собственному желанию. Начальник отдела информационной безопасности не хотел отпускать меня на выездные матчи «Локомотива».

– Естественно, кто вас отпустит в рабочее время? Зарплату, небось, вовремя получали, в полном объёме?

– Откуда вы знаете? – с подозрением произнёс я. – Читали моё досье?

– Всего несколько страниц, бегло… Да там и читать нечего… Сплошные недоразумения…

– Заговорили, как следователь Синицын, – ухмыльнулся я. – Впрочем, вернёмся к передаче информации. Как всё-таки работает многоканальная система?

– Ну, хорошо, Виктор, – вздохнул профессор. – Сотрудник аналитического отдела мысленно настраивается на частоту передающего канала и получает файл с жизнеописанием вновь поступившего усопшего, считывает его и переносит информацию на бумажный носитель. Готовые папки передаёт в архив. Затем получает новый файл рандомным, или, если хотите, случайным образом, и снова считывает, записывает и так далее…

– То есть сам сотрудник не знает, кто именно попадётся ему на крючок?

– Разумеется, нет.

– А зачем всё это записывать? Почему нельзя хранить информацию в электронном виде? Бумаги не напасёшься…

– Виктор, – поучительно заметил Лощинский, – нет здесь никакого «электронного вида». Есть память конкретной энергетической оболочки. Она есть у меня, у вас, у всех усопших и у живых людей тоже. Проблема в том, что у этой памяти слишком маленький объем, и она неспособна хранить такое количество информации. Поэтому приходится всё считывать и записывать. По сути, мы все, и живые и мёртвые, являемся небольшими стационарными компьютерами, которые сохраняют и передают информацию на сервер Высшего Энергетического Разума в постоянном режиме. Однако сформировать файл живого организма в принципе невозможно. Такая информация будет неполной. Кроме того, изъяв память из мозга человека, можно элементарно ему навредить, что, по-видимому, не входит в планы ВЭР.

– Тогда мы не стационарные компьютеры, а ноутбуки. Всё время перемещаемся, а розеток подзарядиться нет, – улыбнулся я. – Даже в кабинете Синицына, сам проверял.

– Подзарядка нам не нужна. В энергетических оболочках предусмотрена аккумуляторная батарея с неисчерпаемым запасом энергии, – тоже улыбнулся Андрей Борисович.

– Какая батарея?

– Энергетическая. Наша с вами оболочка и есть аккумулятор.

– Очередная научная теория?

– Я в этом абсолютно убеждён, – твёрдо произнёс Лощинский. – По-другому просто быть не может.

– Ясно, – пробормотал я, заметив, что профессор сбавил шаг.

– Ну вот, пришли наконец-то, – облегчённо выговорил Андрей Борисович, открывая дверь кабинета №5454. Я остановился, чтобы прочитать надпись на пластиковой табличке, которая гласила: «Начальник группы оперативного реагирования» – и чуть ниже: «Лощинский А. Б.»

– Ого, – воскликнул я, заходя в кабинет профессора. – Начальник группы… А группа-то где?

– Уже давно в сборе, Витя, – услышал я бодрый голос Лики. – Только тебя и дожидаемся.

Я остановился и оглядел помещение.

Апартаменты Лощинского отличались от кабинета следователя Синицына размерами, количеством мебели и наличием на полу новенького коврового покрытия зеленоватого цвета. В просторной прямоугольной комнате размещались пять офисных столов с деревянными стульями – по два стула у каждого стола, один из которых предназначался для посетителей, – и серый металлический сейф. Столы располагались вдоль стен по две штуки с каждой стороны. За тремя столами сидели заслуженный шаман Бо́ян, Кравчук и Ксения. Профессорский стол находился у дальней стены, как раз напротив входной двери. Окон в помещении не было. Посередине комнаты, кокетливо улыбаясь, скакала Лика, периодически делая резкие наклоны влево и вправо, напоминающие ритмичные движения зажигательного латиноамериканского танца. Постепенно она перешла на танец живота, слегка поворачиваясь ко мне вполоборота и вращая упругими бёдрами в такт воображаемой восточной музыке. Это выглядело очень эффектно. На меня опять напала романтическая тоска…

– Нравится, Виктор? – мило улыбнулась Лика, поймав мой печальный взгляд. – Ну посмотри!

Девушка повернулась ко мне спиной и принялась крутить бёдрами в бешеном темпе, плавно опуская и поднимая руки и делая ими различные волнообразные движения. Фёдор звонко хлопал в ладоши, периодически выкрикивая странное слово: «Опа».

– Ребята, хватит дурачиться, – добродушно сказал Лощинский. – Усаживайтесь где удобно, есть разговор.

– Уже уселись, – довольно произнёс Кравчук. – Только вас с Виктором и ждём…

– И давно ждёте? – поинтересовался я, ни к кому не обращаясь конкретно. – Быстро вам грехи отпустили, ничего не скажешь…

– А никто нам грехи не отпускал, – заметил тувинский шаман Бо́ян, откинувшись на спинку стула. – Референт Соловьёва привела сразу сюда, в кабинет профессора.

– Получается, грехов-то у нас нет, – весело защебетала Лика, присаживаясь за свободный стол. Я сел напротив, сказав с обидой:

– Что же это такое?! Значит, всех на волю, а меня на экзекуцию отправили?

– Простите, Виктор, – извинился Лощинский. – Тимофей Иванович, мой коллега, хотел познакомиться поближе. Прощупать, так сказать, почву… Я ему много о вас рассказывал… Хорошее, разумеется.

– Ненавижу, когда щупают, – брезгливо поморщился я. – А ещё терпеть не могу, когда из меня подопытную крысу делают.

– Вы, вообще-то, про кролика говорили, – напомнил Андрей Борисович, перемещаясь к своему столу.

– Неважно, – отмахнулся я. – Рассказывайте, что за дело, зачем всех собрали…

Профессор поправил съехавшие на кончик носа очки, кашлянул пару раз в кулак и, окинув нас пристальным взглядом, торжественно произнёс:

– Дорогие друзья! Не буду ходить вокруг да около, скажу прямо. Я набираю группу для очень нужной и интересной работы, связанной с конвертацией энергетических субстанций, находящихся в состоянии нестабильной стагнации, в форму сбалансированного покоя.

В комнате воцарилась мёртвая тишина. Первым подал голос заслуженный шаман Бо́ян:

– Андрей Борисович, объясните проще. Пожалейте Кравчука… Видите, как у него глаза округлились?

– Можно и попроще, – согласился профессор. – Как вам известно, «покойник» происходит от слова «покой»… Однако никакого покоя усопший в потустороннем мире не ощущает. Я вообще не понимаю, кому пришло в голову назвать мёртвого человека покойником!

– А как же его назвать? – включилась в разговор Ксения.

– Трупом, разумеется. Так правильнее с медицинской точки зрения да и с точки зрения лингвистики тоже.

– Что вы имеете в виду? – заинтересовался тувинский шаман.

– А то, что существительные «мертвец, усопший, покойник, почивший» и т. д. относятся к одушевлённым предметам, а вот «труп» – к неодушевлённым. Поэтому мёртвого человека правильнее называть именно трупом.

– Вот ещё, «одушевлённый мертвец»… Ерунда какая-то, – ухмыльнулся Фёдор.

– Не ерунда, а объективный языковой фактор, – высказал очередную заумную мысль профессор. – Впрочем, нет смысла вдаваться в лингвистические тонкости. Поверьте на слово.

– Обращаюсь ко всем, – серьёзно произнёс я. – Прошу впредь меня трупом не называть!

– И меня тоже, – заявил Кравчук, одобрительно поглядывая в мою сторону.

– Но не будем отвлекаться, – продолжал профессор. – Усопший, попадая в потусторонний мир, зачастую ведёт себя неадекватно: суетится, нервничает, проявляет крайнюю возбудимость и беспричинное беспокойство.

– Скажете тоже, «беспричинное», – усмехнулся я.

– В результате такая оболочка теряет энергетическую стабильность, что делает невозможным её дальнейшее перемещение в конечный пункт назначения. Если это состояние принимает устойчивую форму, покойника доставляют в Региональное управление, то есть к нам. Соответственно, наша задача – разобраться, что тревожит усопшего, и помочь в решении его проблемы. Вот, собственно, и всё, – закончил Андрей Борисович.

– А почему группа называется «Группой оперативного реагирования»? – заинтересовался Кравчук. – В чём её оперативность?

– В расширенных полномочиях. Вернее, всего в одном, но очень существенном.

– Расскажешь нам? – улыбнулась Лика. – Или это секрет?

– В отличие от других подразделений Регионального управления, только сотрудники нашей группы могут перемещаться по служебной необходимости на любые объекты потустороннего мира. В том числе на вокзал, с которого вас доставили. Это, кстати, указано в должностных регламентах, хранящихся в персональном сейфе, – Лощинский кивнул в сторону металлического ящика. – Поэтому прошу ответить на простой вопрос: согласны ли вы работать в группе под моих условным руководством? Начальников, как таковых, в Управлении не предусмотрено – в соответствии со штатным расписанием.

– Я согласна! – воскликнула Лика, улыбаясь. – За тобой хоть в огонь.

– А я, как Виктор, – немного замявшись, сообщил Кравчук. – Мне без него скучно будет…

Все посмотрели на меня.

– Андрей Борисович, – сказал я после паузы, – а что случилось с предыдущими сотрудниками вашей группы? Вы ведь не в первый раз её формируете?

– Это шестая группа по счету. Ребята уехали в конечный пункт назначения.

– Как уехали? – удивился тувинский шаман. – Взяли и уехали?

– Послушайте, Ростислав, – поучительно произнёс Лощинский, – потусторонний мир – истинно демократическое общество. Если хотите, демократия в чистом виде. Судите сами, в этом мире нет богатых и бедных, нет зависти и злобы, не надо никого завоёвывать и вешать лапшу на уши… Даже еда и жилье не нужны. Короче говоря, не за что бороться, кроме как за свою беспокойную душу (образно выражаясь). Здесь всё принадлежит народу, хоть и мёртвому. Единственное отличие от общепринятой демократии, которая подразумевает метод коллективного принятия решений, в том, что в потустороннем мире решения принимает сам усопший, так сказать, в одностороннем порядке.

– То есть демократия индивидуумов?

– Да, если угодно. Поэтому любой усопший сам определяет, когда ему уезжать. Это называется «свободой выбора».

– Получается, мы можем в любое время сесть на поезд и уехать? – удивилась Ксюша.

– Конечно.

– Тогда я уезжаю, – уверенно сказала Устинова, направившись к выходу. – Мне здесь не нравится, больно тоскливо. Молодёжи мало, дискотек и вовсе нет…

– Подожди, Ксюша, я с тобой, – воскликнул шаман Бо́ян, подскакивая со стула. – Хочется всё-таки узнать, что там, в конце тоннеля. Я, по сути, всю жизнь посвятил этому вопросу. Так чего откладывать?

– Витя, а ты? – томно произнесла Лика, умоляюще взглянув на меня.

В очередной раз я не смог воспротивиться её женским чарам.

– Профессор, а молоко за вредность давать будут?

– Молоко не обещаю, зато гарантирую массу впечатлений и незабываемых приключений. Вы ведь у нас романтик, Виктор, хоть и довольно эксцентричный.

Я ещё раз посмотрел на Лику. Она невинно хлопала длинными ресничками, водя указательным пальчиком по офисному столу.

– Уговорили, остаюсь, – сдался я.

– И я тоже, – подал голос Кравчук.

– Вот и отлично, – профессор удовлетворённо потёр руки. В глубине души я надеялся, что вы с Фёдором останетесь. И, как видите, не ошибся.

– Раз все определились, – подытожила Лика, – давайте проводим Ростислава и Ксению. Посадим на поезд… Жаль, конечно, что вы нас покидаете, ребята. Вместе веселее…

– Профессор, – поинтересовался я, – а где можно посмотреть расписание движения поездов?

– Нигде. Такого расписания не существует. Будем ждать, пока поезд не придёт.

– Ясно. Тогда в путь-дорогу! – воскликнул я, вставая. – Надеюсь, Ксюша не пожалеет о своём решении. Ведь это она давеча говорила: «Если едем с шаманом Бо́яном, рая нам не видать».

– Поеду в другом вагоне, – фыркнула Устинова, выскакивая в коридор. Мы последовали за ней.

Глава 4

– Андрей, когда наконец этот поезд придёт? – недовольно пробурчала Лика, торопливо прохаживаясь взад-вперёд по перрону. – Я уже все глаза проглядела.

Мы с Лощинским и Кравчуком сидели на скамейке, наблюдая за нервическими перемещениями девушки. Фёдор гладил скамейку, приговаривая: «Добротная скамья. Чугунное литье, дерево – вишня…» Таких скамеек на перроне было не менее десяти. У самого края платформы в позе молчаливого ожидания застыли Ростислав Бо́ян и Ксюша. Они тоскливо вглядывались в бескрайнюю даль загробного пространства, выискивая на горизонте долгожданные клубы белоснежного дыма и ловя малейшие звуки, хоть отдалённо напоминающие паровозный гудок.

– Ты куда-то торопишься? – профессор улыбнулся.

– Просто люблю определённость.

– Определённо утверждаю: поезд обязательно придёт!

– Иногда, Андрей, ты бываешь невыносим, – Лика обиженно надула губки.

К нам подошёл тувинский шаман. Его лицо было чем-то озабочено.

– Послушайте, профессор, – обратился он, – я тут подумал… Что если в вагоне свободных мест не будет? Другой поезд ждать?

– Не волнуйтесь. Ваши места никто не займёт. Собственно, это те же места, на которые вас разместили при отправлении.

– Они что, забронированы?

– Можно и так сказать. Дело в том, что посадочные места сохраняются за усопшими до тех пор, пока их не доставят в конечный пункт назначения. Вас ещё не доставили, значит, и места свободны, – Андрей Борисович, заложил руки за голову и лениво потянулся. – Кстати, с проводником тоже знакомиться не придётся…

– Почему? – Ростислав удивлённо посмотрел на профессора.

– Потому что вы его знаете. Это Гринько Семён Никанорович… Забыли, кто вас в Управление сопровождал?

– Он что, вечный проводник вагона? Без выходных работает?

– Видимо, выбора нет, – предположил Кравчук. – Мучается бедолага…

– Ага, дёрганый товарищ, – подтвердил я.

– Выбор всегда есть, – философски заметил Лощинский. – Думаете, усопших силой на службе удерживают? Ничего подобного! Они сами никуда не едут. Работают и ждут своего часа… Гринько из их числа.

– А как они понимают, что час настал?

– Трудно сказать, – профессор почесал лысину. – В какой-то момент осознают, что миссия закончена, успокаиваются и идут на поезд. Видимо, больше их ничего не держит.

– Как Шнейдера? – улыбнулся я. – Помните, его могила не отпускала, сковала пудовыми цепями… А что держит проводника Гринько?

– Полагаю, чувство вины. Он при жизни попал в неприятную историю (работал проводником на поездах дальнего следования). Однажды его попросили сопроводить десятилетнего мальчика в соседний город. Родители отправляли ребёнка к бабушке, сами поехать не смогли. Оформили на Гринько нотариальную доверенность, как полагается. Дали денег за оказание услуги… Обычное дело. Семён Никанорович часто детей сопровождал. Всё-таки проводник со стажем, человек опытный… Да и на службе о нём отзывались положительно: ответственный работник, всё доводил до конца. В общем, посадили ребёнка в вагон. Поезд тронулся, Семён Никанорович отвёл мальчика в своё купе. Чаю налил, конфет с пряниками из собственных запасов выделил. Вдруг слышит, шум за дверью, женщина кричит: «Помогите! Убивают…» Оказалось, в соседнем купе сцепились два здоровых мужика… Места́ не поделили. В железнодорожной кассе по ошибке два билета на одно место продали. А поезд битком забит. Время отпусков, все на море хотят. Получается, кто-то должен сойти. У обоих семьи, чемоданы, и путёвки в санаторий оплачены. Короче, Гринько бросился их разнимать… В пылу борьбы один из драчунов отшвырнул назойливого проводника в сторону, да так сильно, что Семён Никанорович ударился головой о выступ оконного поручня и скончался на месте. Лощинский тяжело вздохнул, задумчиво посмотрев куда-то за горизонт.

– А что с ребёнком? – жалобно пролепетала Лика.

– Доставили бабушке, как положено.

– Так чего Гринько переживает? В чём его вина?

– В том, милая, что не выполнил он поручение родителей. Вот и мучается теперь.

– Правильно, – усмехнулся я. – Денег взял, а дело не сделал. Ксюша, как ты таких людей называешь? Аферисты или крохоборы? Не припомню уже…

Ксения мельком посмотрела на меня, недовольно фыркнула и вновь уставилась в загробную даль.

– В результате, – подвёл краткий итог Андрей Борисович, – у Семёна Никаноровича, обнаружилась маниакально-депрессивная наклонность, выражающаяся в стремлении доставить пассажиров до конечного пункта назначения любой ценой.

– Он что, психопат?

– Нет, – улыбнулся профессор, – Гринько – добросовестный работник. Между прочим, сопровождать усопших в Региональное управление не входит в его обязанности (за исключением экстренных случаев). Он это делает добровольно… Думает, если побыстрее с покойниками разберутся, они на поезд раньше сядут и приедут наконец куда надо. Тогда его душа успокоится… Такая история.