Взлетая высоко

– Доброе утро, Труди.

Ее глаза широко распахиваются при виде меня, а морщины на загорелом лице углубляются.

– Чейз! Ради бога! Что с тобой случилось?

Я стискиваю зубы. Одновременно чувствую, как Хейли сжимает мою руку, будто напоминая, что я не один. Что она со мной. И, боже мой, как приятно это осознавать.

– А, ничего такого. – Я заставляю себя невесело улыбнуться. – Просто небольшая ссора. Вам стоит увидеть другого парня.

Старушка фыркает, но уголки ее рта дергаются.

– Ты и раньше доставлял неприятности, даже когда был маленьким мальчиком. – Затем она поворачивается к Хейли, отмечает наши переплетенные пальцы и впервые открыто улыбается. – Просто присмотри за ним, – она инструктирует Хейли и освобождает нас от допроса, снова сосредоточившись на книге.

Я смотрю на Хейли, которая озадаченно моргает, но игриво улыбается, и наклоняюсь к ней.

– Выбирай, – шепчу я ей на ухо.

Мгновение она таращится на меня, но не заставляет просить дважды. Уже через мгновение я стою один у входа, пока Хейли бегает вдоль полок и изучает новинки. Когда она наконец находит то, что нужно, я настаиваю на том, чтобы купить это и подарить ей, несмотря на протесты. Но, если честно, я не уверен, что все это поможет. Да и как? Я не знаю, как ей помочь. Не знаю, как доказать, что стоит жить дальше, хотя любимых людей больше нет рядом. Поэтому-то я и делаю единственное, что приходит мне в голову: отвлекаю ее. Дарю ей прекрасные моменты. Напоминаю о вещах, которыми она наслаждалась этим летом. Мгновениях, когда чувствовала себя комфортно и, может быть, даже была по-настоящему счастлива.

По крайней мере, я думаю, что она правда чувствовала себя счастливой, пусть это и были краткие мгновения. Но я уже ни в чем не уверен на сто процентов, не после утра пятницы. Она знала, чем для нее закончится это лето, и скрывала от меня свой план в течение нескольких недель. Может, она до сих пор скрывает что-то от меня? В то же время я ненавижу себя за эту мысль, за эту внезапную подозрительность. Она все еще та Хейли, которую я полюбил. Или все-таки… нет?

Наша следующая цель на самом деле не должна быть большим сюрпризом, но тем не менее Хейли удивляется, когда мы вскоре оказываемся у лавандовой фермы, и улыбается мне. Надо признать, ее глаза в этот момент подозрительно блестят, и ей приходится несколько раз сглотнуть, но это улыбка, настоящая улыбка.

Нам повезло с погодой. День уже не такой пасмурный, даже несмотря на облака, которые все еще нависают над нами. Дует легкий ветерок. Как только мы выбираемся из машины, он доносит до нас аромат лаванды.

Сегодня людей значительно больше, чем во время нашего последнего визита.

Семьи с детьми бегают по полям, в сарае, кажется, устроили ремесленную мастерскую, а туристы с солнечными очками, камерами и рюкзаками собираются на экскурсию.

Через несколько минут мы натыкаемся на пожилую пару, собирающую лаванду. Женщина в белом платье и соломенной шляпе напоминает мне бабушку. Ее лицо словно светится изнутри, когда муж вручает ей букет.

Рядом со мной вздыхает Хейли.

– Эти двое слишком милые, – бормочет она, срезая еще один цветок ножницами, которые мы взяли у администрации фермы.

Обычно я не долго бы думал, прежде чем ляпнуть что-нибудь или поддразнить Хейли, мол, она сама не отказалась бы от подобной романтики, как эта пара. Но теперь я колеблюсь. Медлю. И молча проклинаю себя за это. Дерьмо. Когда это я начал прокручивать каждое свое слово по два-три раза, прежде чем сказать что-то Хейли? Так не должно быть. Я не должен чувствовать себя беспомощным, будто плыву против бурного течения, не зная, смогу ли когда-нибудь вырваться из него.

Аромат лаванды сопровождает нас на каждом шагу. Сначала между бесконечными, но уже по большей части убранными рядами с фиолетовыми цветами, затем в магазине, где продаются всевозможные сувениры из лаванды – ликеры, мыло, травяные подушки, джем, печенье и куча всего другого, – и затем в машине, когда два часа спустя мы наконец выбираемся из лавандового заточения.

На коленях Хейли лежат два больших букета, и мне даже не нужно спрашивать, чтобы понять, для кого они: эти цветы для Джаспера и Кэти.

Я бросаю на Хейли короткий взгляд. Мы едем с открытыми окнами, и ветер треплет ее длинные волосы. По радио играет попса. Хейли бросила шляпу на заднее сиденье, но солнечные очки все еще на ней. Она улыбается. И кажется такой беззаботной, словно последних дней вовсе не было. На мгновение мне хочется в это поверить. Притвориться, что она никогда не расставалась со мной, не ездила на смотровую площадку, чтобы… Дерьмо. Все во мне противится этому, но я заставляю себя завершить мысль: покончить жизнь самоубийством.

Непроизвольно я тянусь к Хейли, и она, как само собой разумеющееся, переплетает свои пальцы с моими, и давление у меня в груди немного ослабевает. Я все время держу ее за руку и не отпускаю, пока мы не подъезжаем к стоянке закусочной, в которой никогда не были вместе. Я здесь впервые, но Клэйтон и Эрик как-то советовали мне это место. Да и вообще, сегодня я хочу не только воскресить старые воспоминания, но и получить новые.

Сейчас два часа, и большинство посетителей, собравшихся на обед, уже, кажется, ушли, так что мы в закусочной практически одни. Официантка тепло приветствует нас, мы садимся за столик, она принимает заказ и быстро исчезает.

Я позволяю взгляду скользить по скудно обставленному помещению с темной мебелью и музыкальным автоматом в углу.

– В этот раз я не вижу никого, кому бы ты могла вылить в лицо стакан воды. Или горячий кофе, – сухо добавляю я.

Хейли пожимает плечами.

– Но ты все еще здесь, – замечает она.

Я уже набираю в легкие воздух, чтобы дерзко ответить – а именно, что она может выкинуть из головы идею с горячим кофе, – но останавливаюсь, заметив выражение ее лица. И тут я понимаю, что она на самом деле сказала.

– Ты все еще здесь, – повторяет она. От ее улыбки не осталось и тени, а в глазах словно застыла тысяча вопросов. – Почему? Я имею в виду… Почему ты… Ты должен ненавидеть меня за то, что я чуть не сделала, – она пристыженно утыкается взглядом в столешницу.

– Ненавидеть тебя? – повторяю я, оправившись от шока. – Хейли, я никогда не смогу ненавидеть тебя.

Она тихо фыркает:

– Я скрыла от тебя правду, рассталась с тобой и уехала, чтобы… чтобы…

Я тянусь к ее руке через весь стол, она внимательно смотрит на меня.

– Я бы соврал, если бы сказал, что случившееся не имеет значения или что я не волнуюсь за тебя. Но, Хейли… ты здесь. И даже если все вокруг – один чертов хаос, – только это и имеет значение. Хорошо? То, что ты сейчас здесь, – единственное, что для меня имеет значение.

Ее глаза наполняются слезами.

– Не плачь, – заклинаю я. – У меня нет носовых платков, и люди наверняка подумают, что я разбил тебе сердце прямо в этом кафе, меня же выгонят.

Я преувеличиваю, но достигаю желаемого эффекта: Хейли тихо хихикает. Несмотря на то что по щекам у нее текут слезы, она вытирает их свободной рукой и улыбается мне.

– Спасибо. За все. За этот день сегодня, вчера, да и вообще.

Ничего не могу с собой поделать, я наклоняюсь над столом, кладу ладонь на щеку Хейли и большим пальцем вытираю последние следы слез. Этот разговор – не признание в любви и не заверение, что все будет в порядке и мы снова вместе. Наверное, для этого слишком рано, ведь последние слова из предсмертной записки Хейли по-прежнему незримо висят в воздухе между нами. Но этого достаточно. На данный момент этого более чем достаточно.

После еды мы делаем короткую остановку на кладбище, где Хейли кладет два букета лаванды на могилу Джаспера. Затем мы направляемся к озеру, где вместе с Клэем, Лекси и остальными устраиваемся на берегу и жарим зефир. Сегодня на пляже также отдыхают студенты и парочки, горят костры, в воздухе витает запах дров, воды и еды. Звуки гитары и тихие голоса доносятся до нас так же, как и плеск волн всякий раз, когда кто-то идет купаться. Но мы просто лежим рядом на капоте моей машины и наблюдаем то за суетой на озере, то за звездами, которые все ярче и ярче сверкают в небе над нами.

Еще вполне тепло, чтобы сидеть на улице до глубокой ночи, но чем позже становится, тем больше людей уходят, пока мы не остаемся здесь совсем одни.

К шуму воды присоединяется стрекот сверчков. Лишь изредка слышны голоса. А мы до сих пор лежим здесь, на капоте, будто у нас есть все время мира. И, клянусь Богом, я надеюсь, что это правда. Что это не конец лета, а начало чего-то нового. Чего-то лучшего.

Я поворачиваю голову к Хейли, которая все еще зачарованно смотрит на звездное небо. Она сложила руки на животе, дыхание ровное, лицо расслабленно. Как если бы она на время забыла обо всем остальном. Как если бы были только она и я, как если бы вся боль, которую она испытывала, осталась далеко-далеко.

– Иди сюда… – шепчу я и на мгновение поражаюсь, как неуверенно звучит мой голос.

Хейли удивленно поднимает брови, но не двигается.

– Зачем?

– Просто хочу обнять тебя.

Секунду она просто смотрит на меня, а потом уголки ее рта приподнимаются, и она скользит мне в руки. Я облегчаю нам обоим задачу, обхватывая ее за талию, и сажаю перед собой между ног, пока она не откидывается на меня и я не обнимаю ее руками сзади. Меня окутывает знакомый запах, ее волосы щекочут лицо, но это нормально. Даже более чем нормально. Она здесь. Она жива. И больше не наступит дня, когда я не буду благодарен за это. Если ситуация с Джаспером и научила меня чему-то, так это тому, как быстро все хорошее может закончиться. Вот он еще здесь, а в следующее мгновение ушел навсегда. И я чуть было не потерял Хейли…

– Ты хоть представляешь, насколько ты храбрая? – шепчу я.

– Я? Храбрая? – Она поворачивает голову, чтобы на меня посмотреть.

– Да, ты.

Хейли качает головой и снова отворачивается, устремляя взгляд на деревья перед нами, между которыми можно видеть сверкающее в свете луны озеро.

– Я не храбрая. Я полная противоположность этому.

– Это неправда, Хейли. Ты смелая. И под этим словом, «смелая», я подразумеваю не только твою поездку в Фервуд и все те вещи, которые ты сделала за лето, – я целую ее в шею, а потом шепчу на ухо кое-что очень важное. – То, что ты хотела сделать, стоило тебе необычайного мужества – но гораздо смелее было то, что ты не сделала. Ты выбрала жизнь, когда хотела умереть.

Она дрожит в моих объятиях и ничего не отвечает. Она закрывает глаза и сжимает губы, но что бы ни происходило сейчас у нее внутри, Хейли оставляет это при себе. И снова на меня наваливается чувство бессилия, оно становится все больше и больше, пока не грозит похоронить под собой. Я с трудом сглатываю и заставляю себя отступить. Я делаю то, что необходимо: крепко обнимаю Хейли. Я с ней. И отпускаю ее только тогда, когда она едва не засыпает в моих объятиях и мы не решаем вернуться в Фервуд.

Путешествие назад проходит тихо, без музыки. Бесчисленное количество вопросов возникает в моей голове и требует, чтобы их озвучили. Что она планирует делать дальше? Хейли хочет остаться в Фервуде? Что насчет ее родителей? Она поедет домой? Назад в Миннесоту? Неужели все, что она написала в прощальном письме, было правдой? Или она соврала, потому что знала, что больше никогда меня не увидит и ее слова не будут иметь никаких последствий – по крайней мере для нее? Как наша жизнь сложится дальше? Для нее? Для меня? Я останусь в родном городе еще на неделю, а потом мне придется вернуться в колледж, начнется новый семестр. И даже несмотря на то, что у меня нет ни малейшего желания снова ехать в колледж и продолжать учебу, к сожалению, я понимаю, что все равно сделаю это. Точно так же, как буду продолжать лгать семье ради Джоша. По крайней мере, всем, кроме Лекси, которая теперь знает правду.

Я громко вздыхаю. Твою мать. Не имею ни малейшего понятия, как быть дальше. Единственное, что я сейчас знаю с абсолютной уверенностью, так это то, что не жалею ни об одной секунде этого лета, проведенного с Хейли. Я хочу, чтобы оно продолжалось. Хочу видеть Хейли, пока это возможно. Но хочет ли она того же?

– Чейз?

– М-м? – Я смотрю на нее, возможно, застигнутый врасплох, так глубоко задумался.

Хейли указывает вперед.

– Зеленый.

Оу. Я быстро оглядываюсь, но, когда проезжаю светофор, мы оказываемся одни на дороге. Неудивительно, потому что сейчас вечер воскресенья и уже перевалило за одиннадцать часов. Завтра всем на работу, а туристы, скорее всего, проводят вечер в баре «У Барни» или отсыпаются после напряженного дня.

Я даже не задумываюсь о своих действиях, когда паркую машину на единственном свободном месте позади закусочной и выхожу вместе с Хейли, а не просто высаживаю ее у входа. Никто из нас, похоже, так и не понял, что между нами на самом деле, но я не оставлю ее в покое. Не потому, что не доверяю ей или боюсь, что Хейли может сделать глупость, а потому что сам нуждаюсь в ее близости так же, как, похоже, она нуждается в моей. И пока Хейли не пошлет меня прочь, я останусь с ней рядом. Столько, сколько смогу.

В закусочной не так много людей. Несколько кресел заняты, как и три табурета у стойки. Бет стоит у столика с кофейником в руке и беседует с парой, которую я раньше никогда не видел. Наверно, туристы. Из кухни доносится тихая музыка и шипение шкворчащего жира.

– Доброй ночи, Бет, – киваю я ей, но она ничего не отвечает, а просто пялится на меня. Ах, черт возьми. Постоянно забываю, что выгляжу так, словно только что подрался. Дерьмо. Но тут я замечаю, что ее пронзительный взгляд направлен вовсе не на меня, а на мою спутницу.

Она смотрит на Хейли и незаметно указывает головой влево на сиденья в нише, перед которой стоит. В этот момент двое незнакомцев поднимаются и поворачиваются к нам.

– Мама? – Хейли таращится на них, будто не в состоянии понять, что здесь происходит. – Папа?

Глава 6

Хейли

Я не двигаюсь. Точно знаю, что не сделала ни шагу, как внезапно оказываюсь в объятиях, от которых трудно дышать и на глазах выступают слезы.

Они здесь. Они на самом деле здесь. Мои родители в Фервуде. Но… как такое может быть? Мне это кажется? Нет. Папин запах одеколона с перечной мятой и редких сигарет, которые он курит только в стрессовых ситуациях, мне так же знаком, как и мамины духи. Когда я была маленькой, то всегда считала, что в красивом флаконе на туалетном столике мамы находится целый цветник. Запахи, их близость, знакомые голоса – все это настолько реально, что не может быть фантазией.

– Как… – медленно отпускаю их из объятий и отступаю на полшага назад. – Как вы?.. Как вы?..

– Твое письмо, – объясняет мама, вытирая уголки глаз. Боже, она похожа на Кэти. Те же темно-каштановые волосы. Тот же смуглый цвет лица. Те же глаза, что и у нас с Кэти. Разве что морщинок у мамы вокруг глаз прибавилось с того момента, как я ее видела в последний раз. – Когда пришло твое письмо, мы сразу же отправились на поиски. Мы пытались связаться с тобой, но ты не ответила, или телефон сел, и… и затем мы уже в дороге обзвонили все больницы в этом районе.

– На письме штамп Фервуда, – объясняет папа, успокаивающе поглаживая маму по плечу. Отец тоже выглядит старше. На висках седина. – Мы сразу же выехали.

Более тысячи миль. Ради меня. Они оставили все, чтобы найти меня. Не знаю, почему меня это так удивляет. Такого я не ожидала. Наоборот. Я была абсолютно уверена, что они не заметят, если меня не станет. Если я исчезну так же, как Кэти. Только она оставила дыру в их жизни, а я наверняка ушла бы бесследно. Они словно только заметили, что я путешествую по всей стране, а не сижу дома в своей комнате, как это часто бывает во время семестровых каникул, так что же изменилось?

Воспоминание о телефонном разговоре с мамой возвращается так отчетливо, что мой желудок болезненно сжимается. Ей было все равно. Черт возьми, ей было наплевать на меня! Но как она вдруг оказалась здесь? Как они оба проделали весь этот путь от Рондейла, штат Миннесота, до Фервуда, штат Вирджиния?

К своему стыду, должна признаться, что совсем не думала о письме, которое отправила два дня назад. Для меня все было уже предрешено. И не похоже, чтобы они пытались помешать мне путешествовать. Они не интересовались, где я нахожусь и что делаю. Или как у меня дела. А ведь они не единственные, кто кого-то потерял. Они, мать вашу, не единственные жертвы.

Тем не менее сейчас они здесь – и это так нереально, что я не знаю, что думать или чувствовать. Моя старая жизнь столкнулась с новой, и я понятия не имею, как себя вести.

– Давайте все-таки сядем. – Как это часто бывает, мама берет все в свои руки и указывает на диванчик в нише, с которого они только что поднялись. Сколько родители прождали меня здесь? Бет же пыталась позвонить мне, когда они приехали? Черт. Я даже не знаю, с собой ли у меня телефон или я оставила его в своей комнате. И вообще, когда я последний раз держала его в руках?

Мама выжидательно смотрит на меня:

– Или ты хочешь уехать отсюда? Если хочешь домой…

Тихий кашель напоминает мне, что я не одна. И когда Чейз встает рядом со мной и протягивает руку моим родителям, ситуация становится еще более сюрреалистичной.

– Миссис ДеЛука, мистер ДеЛука. Я Чейз Уиттакер. Рад познакомиться с вами.

Он очень вежлив, таким его воспитали родители, вот только ситуацию это не спасает. Папа первым приходит в себя и пожимает руку Чейза, затем мама выходит из оцепенения и приветствует его.

С тех пор как я уехала из дома и поступила в колледж, я не знакомила их со своими новыми друзьями. Ни с бывшим парнем, ни с другими людьми, с которыми я общалась в Сан-Диего, так что это неизведанная территория для всех нас. И если я правильно понимаю выражение лиц моих родителей, они уже сформировали свое мнение о Чейзе. Не важно, как хорошо он воспитан, все, что они видят – это темно-фиолетовый синяк под глазом и ссадины на костяшках пальцев. И они сразу сбрасывают его со счетов. Они даже не спрашивают, кто он, и я не нахожу в себе смелости, чтобы объяснить им, что это тот человек, который буквально спас меня и оставался рядом все это время. Тем, кто был со мной в самый темный момент моей жизни, удерживая на плаву, когда я уже не справлялась.

Между нами повисает молчание, что делает всю эту ситуацию еще более нелепой. Особенно когда все они выжидающе пялятся на меня, словно я знаю, что делать.

– Может, нам стоит… – нерешительно начинаю я, потому как замечаю, что мы по-прежнему стоим посреди закусочной и на нас пялятся посетители. Не только Бет, но и все гости. Даже мистер Керридж отрывает глаза от своей газеты и хмуро смотрит на нас.

– Может, нам стоит подняться наверх, – эти слова адресованы моим родителям, хотя я хотела бы, чтобы Чейз остался рядом со мной. Но я уверена, что это усложнит ситуацию. С натянутой улыбкой я поворачиваюсь к нему:

– Спасибо. За сегодняшний день и за то, что привез обратно.

Он медлит. Его взгляд на мгновение задерживается на моих родителях, которые, несомненно, наблюдают за нами, затем он медленно кивает и обхватывает мое лицо руками. Больше всего на свете мне хотелось бы закрыть глаза и поддаться этому прикосновению. Вместо этого я делаю глубокий вдох, чтобы подготовиться к тому, что последует.

– Ты справишься? – тихо спрашивает он. Так тихо, что родители не слышат ни его, ни мой ответ. Я знаю, что Чейз делает. Он предлагает мне выход. Возможность сбежать. И как бы мне ни хотелось ухватиться за него – если я не поговорю с родителями сейчас, то никогда этого не сделаю. Иначе я всегда буду бояться их. Кроме того, Чейз круглосуточно был со мной в течение последних нескольких дней. Он никогда не признается в этом, но я уверена, что ему нужен перерыв – от меня и… всех вокруг. Поэтому в ответ на его вопрос я просто киваю.

– Если что-нибудь случится, если ты захочешь уйти, позвони мне, хорошо? Я тут же приеду.

Понятия не имею, чем я заслужила такое счастье, чем заслужила такого парня, как Чейз. Он должен быть зол на меня. Обижен. Разочарован. Может быть, все так и есть, но в данный момент он ставит мои потребности выше своих. Да, звучит похоже на Чейза, которого я знаю. Одна часть меня хочет броситься ему на шею, а другая – еле сдерживается, чтобы не затрясти его, пока он наконец не подумает о себе, о своих желаниях. Но кафе не подходящее место для подобной сцены.

Поэтому я просто улыбаюсь и на короткий миг кладу ладонь на его руку.

– Спасибо.

Он сомневается. Я вижу, что он хочет поцеловать меня. Он не делал этого с утра субботы, с тех пор как я набросилась на него в комнате. Я бы хотела, чтобы он поцеловал меня. В первый раз с тех пор, как все произошло, я бы хотела, чтобы кто-то заверил меня, что все будет хорошо – и это правда. Мы оба чувствуем, что наши жизни изменились, но только Чейз пытается делать вид, что все как раньше. Все не может быть так, как раньше, потому что теперь я совсем другой человек. И он тоже.

– Спокойной ночи, Чейз.

Уголки его рта слегка приподнимаются.

– Сладких снов.

Последний взгляд, последнее прикосновение, потом он отпускает меня, на прощание кивая моим родителям, и покидает закусочную. И хотя рядом есть другие люди, хотя мои родители стоят всего в нескольких метрах от меня, я вдруг чувствую себя совершенно одинокой.

В горле пересыхает, желудок сжимается, когда я понимаю, почему мама и папа на самом деле здесь. Что потребовалось, чтобы вырвать их из уютного и благополучного мира пригорода и заставить вспомнить, что у них есть вторая дочь. Та, которая не умерла. Да, это несправедливо по отношению к ним. Это чертовски несправедливо, но я не могу заставить себя перестать чувствовать гнев по отношению к ним. Все лето, нет, с того ужасного несчастного случая с Кэти они игнорировали меня. Я была практически невидимкой для них. Будто мы с Кэти были одним целым и я умерла вместе с ней. И я могу поклясться, что случались дни, когда родители даже не могли нормально на меня посмотреть.

И все же они здесь. Они получили мое прощальное письмо, прочитали его, и… первое, что они сделали, это приехали в Фервуд? Как такое может быть? Как это возможно? Как могут люди, для которых я ничего не значила, внезапно измениться? Просто не понимаю…

– Хейли… – спокойный голос папы вырывает меня из моих мыслей.

Я неохотно отворачиваюсь от двери и веду родителей через закусочную к лестнице, в то время как за нами следуют любопытные взгляды посетителей. Так странно быть здесь с родителями, ведь это место моей работы. Я точно знаю, где запасные салфетки и меню. Знаю, что у солонки есть трещинка, и поэтому из нее высыпается слишком много соли, так много, что мы ставим ее на стол, только когда зал битком. Мистер Керридж сидит за стойкой и читает свою газету. Его кофе наверняка закончился или остыл. На кухне Саймон напевает песню, звучащую из его телефона. Во время своей смены он всегда слушает один и тот же плей-лист. Всегда. А Бет стоит на том же месте с кофейником в руках и растерянно смотрит на меня. Что ей рассказали мои родители?

Когда мы поднимаемся наверх, я откашливаюсь и толкаю дверь в свою комнату, которая вдруг кажется мне гораздо меньше, чем раньше. И грязнее. Кровать не заправлена, на столе сложены коробки с едой, жирные бумажные салфетки и пустые бутылки. Может, мне стоило проветрить комнату сегодня утром?

Я подхожу к письменному столу и прислоняюсь к нему. У меня нет другого выбора, кроме как снова посмотреть на родителей. Теперь рядом нет никого, кто мог бы помешать мне встретиться с ними лицом к лицу.

Они нерешительно заходят в комнату и вместе садятся на край кровати. Я не удивлена – они всегда принимали совместные решения. В отличие от других детей нашего возраста, мы с Кэти никогда не могли перехитрить их, спросив сначала одного родителя, а затем другого, если хотели что-то получить. Мама и папа всегда вместе принимали решения. Даже сейчас они действуют единым фронтом.

Но я вижу, как они устали. Они вымотаны и напряжены, мама совсем бледная, а ее глаза покраснели. Неужели она плакала? Из-за меня? У папы круги под глазами, и он выглядит совершенно измученным. Они проехали весь этот путь не останавливаясь?

– Хейли… – начинает отец и проводит рукой по коротко остриженным волосам. – То, что написано в твоем письме…

Я смотрю на свои пальцы, которые бессознательно заламываю. Ладно, может быть, я все-таки передумала: я не хочу обсуждать случившееся. Не хочу видеть разочарование на их лицах. Не знаю, как с этим справиться, как реагировать.

– Ты сильно напугала нас. И мы… мы…

– Нам нужно говорить об этом прямо сейчас? – перебиваю его я.

– Нужно ли нам говорить об этом? – с негодованием спрашивает мама, вскакивает и начинает ходить взад-вперед. – Ты хочешь сказать, что прощальное письмо было не всерьез? Ты издеваешься? Чего ты хочешь добиться, Хейли?

Я пожимаю плечами и быстро опускаю взгляд. Вытираю руки о джинсы, но они все еще потные от напряжения. Нервозности. Страха.