Крылья

Мать вышла через полчаса и, ни слова не говоря, потянула Варку к выходу. Варка заглянул ей в лицо и остолбенел. Она плакала. Его спокойная терпеливая мать, встречавшая легкой улыбкой любые, самые бурные вспышки отца, плакала и даже не пыталась этого скрыть. Ее трясло. До дому она добралась только потому, что опиралась на Варкино плечо.

– Гад, – кратко высказался Варка уже на пороге. – Я его выживу.

– Нет. Его нужно пожалеть, – тихо ответила мать. Такое могла сказать только его мать, которая жалела даже мышей. Больше они об этом не говорили. Однако Варка не собирался сдаваться. Война и только война!

Война продолжалась, но успехи Варки были такими же сомнительными, как успехи королевских войск. Самым большим его достижением была жирная крыса, подвешенная за хвост у восточного окна зала. Правда, крысу раздобыл Илка. Варка всего лишь забрался на крышу Белой башни и привязал верхний конец веревки к водосточному желобу.

Весь урок ученики хихикали и переглядывались. Дохлая крыса покачивалась под ударами злого осеннего ветра и медленно намокала под дождем. Добраться до нее из класса было невозможно. Варка тихо радовался. Огорчало только, что Крысеныш не прервал урок и не побежал жаловаться Главному мастеру. Тихий и смирный, как объевшийся дракон, он спокойно расхаживал по залу, как всегда глядя поверх голов.

Ответный удар он нанес в конце урока, когда все уже расслабились и решили, что проделка сойдет с рук. Всем и каждому, даже ни в чем не повинной Фамке, был вручен список новейшей поэмы Варавия Верноподданного, известного придворного версификатора. Поэма называлась «Песнь о великой победе Его Истинного и Непреложного Величества Анастасия над гнусным самозванцем в битве при Закопанье» и содержала восемьдесят строф по двадцать строк каждая. Крыса внимательно, словно впервые заметив, рассмотрел болтавшуюся за окном мокрую дохлую тезку, а потом сообщил, что новое творение гения, воспевающее подвиги нашего великого короля, надлежит выучить наизусть. Сегодня. Кто выучит – может идти домой. Но не раньше. Класс взвыл. В ответ Крыса поинтересовался, кто их не устраивает: преданный Двору поэт или… – но такое даже вымолвить страшно –…неужели кому-то не нравится Его Истинное Величество? После такого заявления все замолчали. Не любить Истинное Величество было опасно для жизни. Разошлись они уже в полной темноте, под жестоким ледяным дождем, зверски голодные и совершенно обалдевшие от знакомства с творчеством гениального Варавия.

После этого Витус с Андресом позвали взрослых приятелей с Рынка-на-Болоте, подкараулили Илку с компанией и как следует отлупили, чтоб неповадно было злить Крысу. Варку тоже пытались подловить, но не вышло. Варка очень быстро бегал.

С тех пор Крыса вошел во вкус и уже не искал виноватых, а наказывал всех скопом. Справедливость его не интересовала. В лучшем случае к каторжным работам после уроков приговаривались только признанные. Фраза «Все свободны и могут идти домой. Ивар Ясень, Илия Илм, Витус Вейник – останьтесь» звучала чуть ли не каждый день. Варка сделался большим знатоком творчества Верноподданного Варавия. Мать снова плакала, отец дознался и пару раз всыпал сынку-неслуху по первое число, а оды царствующему дому Варка выучился писать так, что впору самому подаваться в придворные версификаторы.

* * *

Ну, ничего, сегодня Крыса заплатит за все. Сейчас, еще минуточку. Пусть только начнет опрос. Что-то он сегодня все у окна торчит. Ну, конечно, за этим окном Сады, вид красивый, особенно осенью. Ишь, мечтает. Интересно, о чем может мечтать Крыса? А если не ждать опроса? Уж очень он хорошо стоит. Ага, вот и совсем отвернулся. Точно, пора!

Варка взглянул на Илку, одними губами прошептал «давай!» и выхватил из кармана пригоршню смятых листьев розмарина. Илка неторопливо кивнул, провел по лицу рукой, из которой тоже торчали узкие листья, и вдруг резко, без замаха швырнул вперед круглый глиняный горшок. Илка всегда был метким. Горшок врезался точно в середину учительской кафедры и с треском развалился на части. Пустотелая кафедра отозвалась гулким грохотом.

Фамка охнула, вскочила с места и бросилась к двери, на ходу растирая в ладонях подаренную Варкой веточку. В горшке оказалось вовсе не розовое желе. Из распавшихся осколков вывалились сено, труха, серые полоски сухих вощинок. Весь этот сор шевелился как живой. Из-под обломков раздавленных гнезд шустро выползали шершни. Крупные, рыжие, мохнатые. Раздутые брюшки в жирных черных полосах ходили ходуном, то втягивая, то выставляя длинные хвостовые жала. Запахло перекисшим медом.

Варка удовлетворенно хмыкнул. Выходит, не зря он полночи проползал по ненадежным развалинам Вороньей башни с фонарем в зубах и с горшком на шее. Хорошие шершни попались, злобные. Один за другим они взлетали, усаживались на кафедре, с легким щелчком плюхались на стол, устремлялись к окнам или принимались деловито кружить по залу, выбирая первую жертву. Зал наполнился угрожающим жужжанием.

Те, кто был заранее предупрежден: компания Илки, два-три приятеля Варки, Ланка и прочие курицы ринулись к выходу, второпях натираясь розмарином, Витус и его дуботолки, которых мстительный Илка решил не предупреждать, рванули вслед за ними, роняя стулья и расшвыривая попавшиеся на пути торбы. Руки они спрятали в рукава, куртки натянули на головы, но зала была большой, и Варка понадеялся, что Витуса с Андресом укусят хотя бы раз или два.

Основной заряд, как и было задумано, достался Крысе. Крыса, привлеченный грохотом, отвернулся от окна, шагнул вперед и оказался в самой середине облака донельзя обозленных насекомых. Пара месяцев в королевской лечебнице – не меньше. А может, и все три.

Варка понял, что пора сматываться. Розмарин – это хорошо, но шершни есть шершни. Он бросился к дверям вслед за остальными и неожиданно поймал взгляд Фамки. Прижавшись спиной к притолоке и вытаращив глаза, она уставилась на что-то за его спиной. Варка оглянулся на бегу и, споткнувшись, сел прямо на пол.

Что делает человек, когда на него набрасываются разъяренные шершни? Правильно, бежит, отмахивается и орет.

Крыса стоял совершенно неподвижно. Спина прямая, лицо сонное, длинные руки вытянуты вперед и сложены ковшиком, будто ему захотелось набрать воды. Но вместо воды в это странное вместилище, составленное из плотно сомкнутых худых пальцев, стекались шершни. Умиротворенно гудя, они слетались со всего зала. Оставляя за собой влажные полоски яда, ползли по рукавам потрепанной куртки, по пегим волосам, по спокойному лицу и собирались в большой шевелящийся рыжий ком в гостеприимно подставленной пригоршне.

Паническое бегство прекратилось в самом начале. Из зала никто так и не вышел. Все сбились в кучу недалеко от двери, не в силах оторвать глаз от невозможного зрелища.

– Окно! – повелительно бросил Крыса. Светанка и Фионка сорвались с места. Когда окно было распахнуто, Крыса плавно шагнул к нему, уверенным движением вышвырнул наружу живой шар и тут же захлопнул створки.

Класс обалдело молчал. Как реагировать на такое, никто не знал. «Внушение, – в смятении подумал начитанный Илка, – животный магнетизм. Он их… того… намагнетизировал. Хотя поддаются ли шершни внушению – это еще вопрос».

«Надо проснуться, – с ужасом думала Ланка, – я заснула на уроке. Надо проснуться, пока не заметил Крыса». Варка ничего не думал. Не мог. Сидел на полу и хлопал длинными девичьими ресницами.

– Все свободны и могут идти домой, – как ни в чем не бывало проскрипел Крыса, – Ивар Ясень, Илия Илм, Илана Град и, – он удивленно приподнял брови, – Хелена Фам, останьтесь.

«Фамка-то тут при чем? – поразился Варка. – И как он нас вычислил?»

Потом до него дошло. Из всех только они четверо успели как следует перемазаться розмарином. Трое виновных и невезучая Фамка, которую подвели быстрый ум и немалый жизненный опыт.

«Вляпались, – обреченно подумал Илка, – интересно, что он с нами сделает? Живьем сожрет, не иначе. Или намагнетизирует и заставит лизать ему сапоги. Или напишет донос. Обвинит в сочувствии самозванцу, и все. Повяжут нас вместе с семьями. А что, такие случаи бывали. Сколько угодно».

– Что же теперь будет? – прошептала Фамка.

И тут в украшенную позолотой белую дверь с грохотом ворвалось будущее.

Глава 2

Вначале грохот раздался в длинном светлом коридоре, упиравшемся в Белую башню, которая, как считалось, более всего подходила для поэтических штудий. Грохот производили подкованные сапоги, безжалостно попиравшие блестящий паркет. Захлопали отворяемые двери, загалдели возбужденные детские голоса, кто-то отчаянно завизжал и вдруг глухо охнул, подавившись собственным визгом.

– Пошли отсюда, – рявкнули совсем рядом. – Чё, не видишь, эти совсем желторотые. С ними хлопот не оберешься. Давай здесь позырим!

Двери распахнулись так резко, что обе высокие элегантные створки с хрустом врезались в стену. В зал, оскальзываясь на паркете и нарочито громко топая, ввалилось человек десять такого вида, что все немедленно забыли о загадочной истории с насекомыми. «Стража, что ли?» – удивился Варка. Но нет, кирасы стражников с тисненым гербом наместника были напялены на грубые полотняные рубахи с высоко закатанными рукавами, а то и на голое тело. Тела были потные, а рубахи грязные и рваные. Кто-то и вовсе без кирасы. Широко распахнутая на волосатой груди куртка или просторный кожаный балахон, каждая складка которого давно и надежно пропахла рыбой. Зато все, как один, при оружии. На запястьях медные щитки с шипами, на правой руке почти у каждого отменный кастет, в руках наготове длинные рыбацкие ножи или, того хуже, заряженные пищали. Дула пищалей немедленно уставились на застывшего у окна Крысу. Крыса схватился за подоконник, точно собираясь выскочить, но тут же одумался. Видать, вспомнил, какой высоты Белая башня.

– Это чего? – громко спросил Витус.

«Чего-чего? – подумала Фамка. – Вооруженный грабеж. Хотя нет. Кого тут грабить-то? Значит, похищение. Выкуп будут требовать. За Илку. Или за Ланку с Фионкой. Или за всех сразу». Двоих из ворвавшейся толпы она прекрасно знала. Да что там, в Норах или на реке их знали решительно все. Братья Бобры работали в Замостье, у северных ворот, и редкую ночь оставались без добычи.

– О, эти годятся! – весело рявкнул один из них. – То что надо.

Вперед протолкался высокий юноша в поцарапанной кирасе. В боевом доспехе он болтался как пестик в ступке. Из-под кирасы торчали широкие рукава тончайшей рубахи ярко-алого шелка и золотистое кружево пышного жабо. Лицо юноши горело, глаза прямо-таки метали искры.

– Именем Его Величества Иеронима Народного Избранника приказываю вам следовать за нами.

– Какого еще величества? – тупо переспросил Илка. Кроме Его Истинного Величества Анастасия Заступника имелся самозванец, нагло именовавший себя Афанасием Защитником. Ни о каких Иеронимах никто и слыхом не слыхивал.

Ворвавшиеся грозно загудели.

– Его Величество Иероним Избранник, единственный настоящий король, нынче утром изволил освободить Липовец-на-Либаве от жестокого гнета узурпатора Анастасия, – вздернув подбородок, сообщил юноша, – весь город ликует. Но, – жестко добавил он, вглядываясь в растерянные лица, на которых не было заметно никакого ликования, – как я слышал, здесь дети приближенных наместника, малолетние пособники узурпатора.

– Мы не пособники! – весело заявил Варка, с глубоким интересом рассматривая пищали. Видеть эту штуку так близко ему еще не приходилось.

– Лично я в полном восторге, – внезапно подал голос Крыса, – городу давно нужна твердая рука.

Это сообщение сопровождалось такой драконьей улыбкой, что не привыкшие к доброму Мастеру версификации пришельцы дрогнули. Пищали слегка опустились, и даже восторженный юноша подался назад.

– Стало быть, – надменно вопросил он, – вы проследите, чтобы ваши подопечные последовали за нами добровольно? Это в интересах города.

– Безусловно, – с полной готовностью отозвался Крыса и одарил класс своим коронным взглядом поверх голов. Головы покорно опустились.

Ланке вдруг стало страшно. Так страшно, что ноги прилипли к полу. В позвоночник тут же уперся твердый палец Крысы и чувствительно подтолкнул вперед. Пришлось двигаться. Утешением могло служить только то, что в дверях замешкавшийся Крыса сам получил по узкой прямой спине, только уже не пальчиком, а прикладом.

* * *

Они побрели по Белому коридору, по белоснежному мраморному полу, мимо беленых стен и глубоких арочных окон, полных мягкого сияния. Все было как всегда, но спереди шли солдаты и солдаты дышали в спину. Потом они долго спускались по белейшей мраморной лестнице парадного входа. Лестница славилась отличными перилами, скользкими и широкими. Съезжать с них было категорически запрещено лично Главным мастером.

Внизу, у выхода, обнаружился и сам Главный мастер. Он стоял, прислонившись к могучим дверным створкам, сплошь покрытым золоченой резьбой. Стоял так, будто рассчитывал остановить эту вооруженную толпу. Великолепные седины, украшенные пышным хвостом средней длины, съехали на сторону, так что все желающие могли наконец убедиться – это действительно парик. Парик был испачкан кровью, по лицу Главного мастера, заливая глаза, тянулись красные струйки.

– Не надо… – беспомощно всхлипнув, выговорил он, слепо вытянув вперед пухлые слабые руки, – не надо. Разве вы не видите… Это же дети…

– Государственные интересы требуют… – набрав в грудь побольше воздуха, начал было восторженный юноша, но в этот момент один из его соратников, не вступая в долгие споры, просто двинул Главного мастера локтем в грудь. Тот отлетел в сторону, удержался на ногах, схватившись за перила, и осел вниз, жалобно, по-заячьи вскрикнув: «Лунь, вы же обещали… помните, вы…» Что именно обещал ему Мастер версификации господин Лунь по прозвищу Крыса, так и осталось невыясненным.

Снаружи царила золотая пора середины октября. Ясное ярко-синее небо накрыло город сияющим куполом. Крепко пригревало полуденное солнце. Прохладный ветерок приятно щекотал кожу. По ветру медленно плыли пушинки чертополоха и тонкая осенняя паутина.

На теплых ступеньках парадного входа на солнышке грелись еще шестеро вооруженных людей и две крупные, гладкие, голенастые собаки. Фамка пригляделась к ним, и ее пробрал озноб. Прежде она такого не видела, но слухов в Норах ходило достаточно. Верхним чутьем обитателя трущоб Хелена Фам поняла: надо срочно спасаться.

Окруженный ухмыляющимися конвоирами класс двинулся по неровному зеленоватому булыжнику Цыплячьей улицы. Фамка ловко проскользнула за спинами одноклассников и пристроилась рядом с младшим Бобром.

– Яник, – тихонько позвала она, глядя под ноги.

– Чего тебе, мелкая? – так же тихо отозвался здоровенный Яник. Голова Фамки пришлась где-то на уровне его локтя.

– Отпусти меня.

– Ишь чего захотела. Мелкая, а наглая.

– Ты же знаешь, с нас взять нечего.

– Эт точно. Если и есть голь перекатная, так это ты и мамашка твоя.

– Ну так отпусти. Я вам отработаю. Продать там чего… или на стреме постоять…

– Не, с этим все, – тихо, но решительно сообщил Яник, – теперь мы того… королевская гвардия.

– Платят, что ли, много? – удивилась Фамка.

– Не столько платят, сколько сами берем, – хмыкнув, разъяснил Яник.

– А-а-а, – понимающе протянула Фамка, – так отпустишь?

– Не, не могу.

– Мать с ума сойдет, если я к вечеру не вернусь.

– Авось обойдется. Я к тебе, мелкая, всей душой. Я ж тебя с детства знаю. Но не могу. Государственные интересы, сечешь?

– Нет.

– Пришьют меня, если приказ нарушу, – почти неслышно зашептал Яник. – Круговая порука у нас, сечешь? Собачкам отдадут и все дела. Хорошо, если мертвого, а не живого. У Его Величества таких собачек штук десять, не меньше.

– Почему они его слушаются? Чем он им платит? – совсем тихо прошептала Фамка. – Ведь это же…

В ответ Яник многозначительно надулся и ускорил шаг, давая понять, что разговор окончен. Фамка съежилась, нырнула поглубже в толпу одноклассников и спряталась за широкую Илкину спину. Илка шагал уверенно, дурные предчувствия его не тревожили. Пусть другие трясутся. А ему бояться нечего. Отец наверняка все устроит. Здесь явное недоразумение. А если деньги нужны – так отец достанет. Заплатит этому отребью сколько надо. Так что трястись нечего, пускай убогая Фамка трясется. За нее-то и гроша ломаного никто не даст. А пищали у них хороши. Никогда раньше таких не видел. Из Загорья привезли, не иначе. Заряжаются, конечно, с дула. Ara, a вон туда сыплем порох. Эх, стрельнуть бы…

«Эх, стрельнуть бы из такой, – азартно размышлял Варка, – далеко бьет, наверное. Во-он тот флюгер наверняка достанет… Или вон ту ворону. Ишь, разоралась. Ахнуть бы сейчас… Заткнулась бы как миленькая…»

Ворона гуляла по карнизу Синего дома. Потом они миновали Дом с Кошками, дымоходы которого сверху прикрывали жестяные черные кошки. За ним – Дом с Ракушками с рядом белых раковин по веселенькому желтому фасаду. За ним виднелась блестящая новая крыша и розовый голубок на высоком фронтоне дома, в котором обитал Ланкин отец, командир городской гвардии полковник Град со своим семейством.

Варка мог не глядя перечислить все дома на Цыплячьей улице, красивейшей и приятнейшей улице Гнезд – самой респектабельной части города. Его собственный дом находился тут же, в Гнездах, в пяти минутах ходьбы, в Садовом тупике, который и вправду упирался в стену Садов. Но к Садам наместника вели почти все здешние улицы. Вот и на Цыплячьей дома с правой стороны внезапно заканчивались.

Улица плавно огибала крутой склон, покрытый боярышником и ежевикой, буйно разросшимися под стеной Садов. Все это было ярким: красные ягоды, желтые резные листья, лиловые кусты ежевики. На припеке мирно трещали кузнечики. Через стену перевешивались золотистые ветки деревьев и длинные плети мелких осенних роз. Нагретые солнцем, они пахли просто упоительно.

Тут Варка стал подумывать о побеге. Не то чтобы он испугался. Просто случай был уж очень подходящий. Нырнуть под руку ближайшего конвоира и добежать до стены проще простого. Они и опомниться не успеют. Правда, могут подстрелить на стене. Она высокая, одним прыжком не перемахнешь. Но Варка знал подходящее место. Там стена поворачивала, на углу был маленький выступ, должно быть, ниша для калитки. Калитку давно замуровали, но как раз в этом углублении стена была немного ниже.

Как выяснилось, про это место знал и Витус. И немудрено, ведь его отец был главой садовников. Недолго думая, Витус ринулся сквозь ежевику, резво перепрыгивая через колючие плети. Прежде чем охрана опомнилась, он был уже в двух шагах от стены.

И тут за ним рванули собаки. Рванули сами, без команды, в полном молчании. Сквозь колючие заросли они летели как сквозь туман.

«Они больше, чем на самом деле. Они не только здесь», – додумав эту странную, как будто чужую мысль, Ланка крепко зажмурилась и вцепилась в первую попавшуюся мужскую руку. Как на грех, это оказалась жилистая рука Крысы. Но Ланке было уже все равно. Рядом пискнула Светанка. Над гладкими мускулистыми собачьими спинами реяли, струились, неторопливо перетекали громадные, почти неразличимые тени. И это были не собаки.

Тень накрыла Витуса, тот споткнулся и полетел лицом в ежевику. Тут же в его ногу впились тяжелые челюсти. Вторая псина вцепилась в выставленную в попытке защититься руку, мешавшую добраться до горла. Ланка услышала, как напрягся и тихо, но совершенно непристойно выругался обычно невозмутимый Крыса. Девчонки сбились в тесный визжащий клубок.

– Молчать! – рявкнул юноша в кирасе.

В этот миг Витусу удалось как-то вывернуться. Нечеловеческим усилием отшвырнув от себя собак, он, волоча окровавленную ногу, одолел-таки последние два шага до заветной ниши и вскарабкался на стену, цепляясь здоровой рукой, коленями, животом, а кое-где и зубами. Оставляя за собой кровавый след, он неловко перевалился на другую сторону и тут же исчез из виду. Должно быть, просто упал. «Ушел», – с облегчением подумал Варка. Витуса он терпеть не мог. Но два-три шершня за пазуху – это одно, а такие вот собачки – совершенно другое. Тем временем странные собачки дружно прянули вперед и поползли вверх по стене как ящерицы, отвратительно виляя задом. Минута – и они тоже исчезли из виду.

– Не уйдет, – в ответ на Варкины мысли буркнул кто-то из солдат, – дурак.

За стеной раздался отчаянный вопль.

– Кто-нибудь еще хочет нас покинуть? – поинтересовался вдохновенный предводитель.

Желающих не оказалось. Светанка всхлипывала. Ланка, не понимая, что делает, продолжала цепляться за мрачного, как осенний вечер, Крысу. Фамку била мелкая дрожь. Впрочем, конвоиры теперь выглядели такими же угрюмыми и перепуганными, как и пленники.

Однако солнечный день не померк, и золотая осень продолжала расточать свои краски. Цыплячья улица, Королевский бульвар, прямая как стрела Либавская. Илка наконец понял, куда их ведут. Прямиком в замок наместника. Главные ворота (ажурное чугунное литье, серебряные гербы на щитах и позолота) оказались распахнуты настежь. Никакого дворцового караула. Напротив, туда и сюда шныряли вооруженные до зубов персоны самого странного вида. Безжалостно взрывая копытами по ниточке выровненную подъездную дорогу, проносились всадники. Въезжали накрытые дерюгой гремящие телеги.

За всей этой суетой с интересом наблюдало замурзанное существо. Очень грязные босые ноги уверенно расставлены. Руки засунуты в глубокие карманы немыслимого наряда: три совершенно рваных разноцветных юбки надеты одна на другую; сверху болтается огромная мужская рубаха с оборванным подолом; непомерно широкий ворот кокетливо затянут обрывком яркого шарфика; вместо пояса подвязан розовый дамский чулок. Круглые от любопытства глаза немедленно уставились на странную процессию. Еще бы! Колонна аккуратно причесанных лицеистов в тщательно отглаженной черной форме под охраной потрепанных завсегдатаев Болота и портовых грузчиков. Такое не часто увидишь.

Фамка заметила девчонку, и сердце ее радостно дрогнуло. Жданку хорошо знали и в Норах, и на Болоте. Фамка сама частенько подкармливала ее, когда еще были деньги. Жданка была сиротой. Вроде бы имелась у нее какая-то бабка, имелась и каморка в Мокром тупике. Но обычно она обитала ночью под Большим Каменным мостом, а днем – на Болоте, не стеснялась захаживать и в Гнезда, хотя побираться в Гнездах и на Горе было запрещено. Так что последнее время ей жилось сытнее, чем Фамке.

– Жданка! – крикнула Фамка, привстав на цыпочки, чтобы ее стало видно за широкими мужскими спинами. – Беги к нам, скажи матери…

На голову Фамки тут же обрушилась здоровенная затрещина, но дело того стоило.

Жданка бодро кивнула, почесала правой ногой левую и подобрала юбки, намереваясь немедленно бежать.

– Куда?! – гаркнул ближайший солдат и, ухватив Жданку за волосы, одним движением втащил в толпу пленников. – Во, для ровного счета, – ухмыляясь, заметил он. Остальные охранники дружно заржали, явно радуясь возможности заглушить воспоминание о милых собачках, которые, к счастью, до сих пор не вернулись.

Жданку подобные превратности судьбы не расстроили. Во-первых, за волосы ее таскали очень часто. Во-вторых, толпу лицеистов вели во дворец, в котором она всегда мечтала побывать. В-третьих, здесь оказался Варка. В пестром, бестолковом, неизменно грязном, а порой и опасном Жданкином мире Варка был Белым рыцарем. Рыцарем он стал под Каменным мостом под грохот и вой общей стихийной драки на Болоте и всхлипывания самой Жданки. Варка, зачем-то отиравшийся в то утро на рынке, чудом вытащил Жданку из самой гущи событий. Он поплатился за это расквашенным носом и вдоль по шву разорванными штанами, но приобрел вечную Жданкину преданность. Никаких Ланок и Фионок Жданка в упор не видела. Варка был ее рыцарь, и точка.

* * *

Варка очень удивился, когда их привели прямо к широким малахитовым ступеням парадного входа. Парадный вход открывали только для короля. В остальное время на девственно гладкий малахит запрещалось садиться даже мухам. Но теперь все бодро протопали по ступеням цвета свежей травы и оказались в обширном холле. Холл был отделан с военной простотой, что служило напоминанием о великих победах Его Истинного Величества. Высокие своды, поддерживаемые шестигранными колоннами из серого известняка, нарочито грубо обработанные стены. На стенах громадные, обильно позолоченные щиты с гербами городской знати. В центре, прямо над широченной лестницей, ведущей во внутренние покои, боевое знамя Его Величества. Это было красиво, все в точности как рассказывал отец, только вряд ли знамя должно быть таким дырявым. Похоже, в него долго и упорно стреляли из столь понравившихся Варке пищалей. Дырки действительно получались здоровенные. В холле до сих пор ощутимо пахло порохом.

Залюбовавшись дырками, Варка не сразу заметил, что по лестнице спускается целая толпа. Четыре бугая, с головы до ног в темно-коричневой замше, какая по закону дозволялась только придворным егермейстерам. Хвосты по-солдатски короткие, за поясом ножны для двух длинных ножей. При каждом бугае по собаке, при виде которых Варку снова начало тихо мутить. Между бугаями затесался совершенно неприметный человечек: среднего роста, серенько одетый, мешочки под глазами, залысины, реденький хвостик. Тоже при ноже, но оружие ему явно мешает. Заметив эту компанию, юноша с горящими глазами принялся проталкиваться вперед.