Оглянись и будь счастлив

Время шло. В одно из воскресений, в качестве развлечения, Миша повёл Тасю в Фотографию. Это было их первое семейное фото: юное открытое лицо сержанта и серьёзное с надутыми губами и чёрными глазами лицо восточной красавицы в чёрном платье с белым широким воротником.

Всё очевиднее становилось, что в семье молодых людей будет пополнение, и в маленькой комнатке Финдюкевичей третий человечек не поместится. Летом молодая семья перебралась ближе к Припяти на улицу Набережную. Место низинное, почти каждую весну Припять разливалась и затапливала фундаменты домов и приусадебные участки. Хозяева недавно закончили пристройку к старому дому, её и сдали квартирантам. Семья хозяев жила очень бедно, все деньги уходили на строительство. Утром в школу отправляли старшего сына, средний ждал, когда вернётся брат и даст ему штаны, чтобы и он мог сходить на уроки. Хозяин работал завхозом, а хозяйка с тремя детьми (младшая дочь Рая) занималась домом; держали кабанчика. Но поросёнок не успевал вырасти до больших размеров. Очень хотелось есть! За комнату брали 10 рублей. Но хозяйка начинала клянчить деньги по 1 рублю уже в начале месяца: то на хлеб не хватает, то тазик новый купить, то ботинки детям нужны… К концу месяца, к дате расчёта за комнату Тася все деньги успевала выдать авансом. Молодая многодетная мать не отличалась особым тактом: «Вот ты, Таисия, из России, а говоришь по-русски не так красиво, как сестра соседки из Москвы». (Московский и уральский говор отличались сильно, но Тася этого не замечала).

Миша купил шкаф, трёхстворчатый! С зеркалом посредине! Шкаф с закруглёнными углами, обшитый шпоном под орех на четырёх широких массивных ножках.

Чем дальше, тем больше к Тасе приходило осознание того, что у неё будет ребёнок, её ребёнок. Дитя, о котором она должна заботится больше, чем о себе. Груз ответственности за маленького человека осознавался Черноглазой всё больше. Между размышлениями Тася ела много моркови. После 1 сентября, своего двадцатипятилетия, время для молодой женщины полетело стремительно: сентябрь, октябрь, ноябрьские праздники. Миша после очередной поездки в Косище рассказал, что женился Иван на коренной ленинградке. Пошёл в примаки, и живёт с женой Евой и тёщей в комнате коммуналки. К ним в эти дни поехала Ольга, хочет попасть на приём к профессору. Очень сильно сестру мучил вопрос бездетности.

В воскресенье, 19 ноября, Тася почувствовала себя некомфортно. Выпал первый снег. Миша пришёл со службы. А Тасе становилось всё хуже. Миша решил отвести Тасю в больницу. Стремительно темнело. Шли по петриковской грунтовой улицей. Тася перед собой видела только серые доски старого забора.

Таисия, конечно, помучалась, но недолго. Опытные акушерки взяли её в оборот. Черноглазая «вспоминала» маму: «Неужели и мама так мучалась, когда нас рожала?». Около девяти часов вечера Тася родила. «Девочка!», – крикнула акушерка, и следом раздался плачь. «Почему она плачет?», – простонала новоявленная мать. «Так должно быть. Радуйся! Здоровый ребёнок!». Тася увидела красного, некрасивого ребёнка.

Утром принесли ребёнка на кормление. Весила девочка два килограмма сто граммов. Бывалые мамаши рассказали, что и как надо делать, чтобы пошло молоко, как кормить, как держать ребёнка. Все женщины были местные, из больших семей, их навещали под окном, что-то передавали из еды. Зато вечером 20 ноября дверь палаты резко распахнулась, женщины закричали, Тася медленно повернула голову и увидела в приоткрытом дверном проёме прямоугольник чёрного пальто и огромные серые мишины глаза. Его отталкивала санитарка с криком: «Мужчина, Вам сюда нельзя. Как Вы сюда вошли?». Дверь закрылась. Женщины стали перешёптываться: «К кому такой шустрый приходил?». Тася молча натянула на себя одеяло. (Миша, недаром служил в разведвзводе, пробрался через запасный вход истопника). В начале декабря молодую маму с дочерью выписали. На улице было снежно и холодно. Миша и Тася принесли ребёнка в такую же холодную, непротопленную комнату. Миша растопил «грубу». Он заранее купил детскую кроватку-«колыску» из лозы, куда и положили дочь. Хозяйка дома очень трепетно относилась к малышам. Как только Михаил вышел из комнаты, подскочила к нему и умоляющим, плачущим голосом шептала: «Ты не обижайся на неё». Знала, что все мужчины хотят сына, и как хорошо, когда есть дочь! Вот у неё два сына школьника-сорванца, а радует сердце малышка Рая.

Тася была вымучена. А Миша посматривал на ребёнка и никак не мог понять на кого он похож, и какого цвета будут глаза: голубые или карие. Миша для себя решил: «Если глаза будут как у меня – серо-голубые, назову дочь Алкой, если карие, как у Таси, – Галкой». Через неделю цвет глаз у ребёнка определился. Миша в среду 13 декабря, сменившись после трудового дня на стройке, «записал» в бюро ЗАГСа дочь Аллу. Сам, как решил, так и записал. Тася какое-то время удивлялась этому неслыханному имени, называла ребёнка иногда Алей. Черноглазая и предположить не могла, что её жизнь, семейная жизнь, будет настолько тяжёлой: ребёнок занимал всё время, а ещё дом, муж, на себя совсем не было времени. Дочь всё ревела и ревела. Миша после трудовых суток носил ребёнка на руках, качал, пел песни. Одна из них «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперёд…». Ребёнок успокаивался под мелодию революционной песни гражданской войны, и Миша начинал дремать.

Тася вела переписку с сестрой Валей. Сестра поздравила Тасю с рождением дочери и восторженно писала: «У неё такие же чёрные волосы, как у тебя! У неё такие же чёрные глаза, как у тебя!». Тася ответила: «Дочь похожа на Мишу». Валя недоумевала, как такое может быть: у черноволосой красавицы сестры дочь похожа на белоруса Мишу?

Приблизительно через месяц ребёнка навестила не то патронажная медсестра, не то детский врач, и ужаснулась: мамаша выглядела худенькой девочкой с впалыми чёрными глазами, а ребёнок был худой и не набирал вес. Отругала молодую мать. «Если, – говорила врач, – не хватает своего молока, прикармливайте, иначе вы потеряете ребёнка». Тася чувствовала себя на этом уроке жизни двоечницей. Её никто не учил быть матерью младенца, и в книгах об этом не писали. Миша приходил в отчаяние от бестолковости жены. На следующий день Миша принёс рисовой крупы, стали готовить отвары и давать сосать ребёнку. Девочка стала поправляться, расти, меньше плакала.

Приехала из Ленинграда Ольга, решила навестить брата. Привезла две батистовые распашонки. Осталась ночевать. Для неё принесли какую-то лавку от хозяев. Ночью, когда супруги крепко спали, младенец захныкал, замёрз наверное. Ольга подхватилась, взяла девочку к себе в постель, ребёнок успокоился и уснул. (Как сильно Ольга хотела иметь своих детей! Да так и не случилось…). Вдруг в темноте кинулась к кроватке Тася, пошарила руками в пустоте. Громкоголосо вопросила: «Где ребёнок?! Нет!» Как ошпаренный вскочил Миша. Только Ольга спокойно, вкрадчиво произнесла: «Не кричите. Она у меня, спит сладко». Навестила однажды Таисию с дочерью (Миша, как обычно, был на службе) Броня. Побыла совсем недолго, осмотрелась. Но по прибытию в Косище, незамедлительно доложила деду Никите: «Плохо Мишка живёт. Даже мешка муки в доме нет». При первой же встрече Никита с горечью и болью в голосе спросил: «Как же так, Мишка, ты живёшь?». «Мы уезжаем из Петрикова». Наступил март 1962 года.

Но уже в июле 1961 года закончилось интенсивное строительство сооружений БСП-1 (боевая стартовая позиция) и БСП-2, что позволило ввести в строй стартовые площадки и сооружения, котельные, артезианские скважины, теплотрассы, водопроводные сети, электро-кабельные и телефонные линии, ограждения, здания караульных помещений. (12 километров от Петрикова). «Заказчики» торопили строителей. Работы велись ежесуточно в 2-3 смены.

«Заказчики» – 33-я гвардейская ракетная дивизия и входивший в неё 396 инженерный полк, и 981-я передвижная ремонтно-техническая база с дислокацией в посёлке Мышанка. Жилой городок в Петрикове не строили. Строители работали до конца 1961 года. Вскоре 396 ракетный полк заступил на боевое дежурство (командир полка полковник Логинов П.Н. ракетный полк со стратегическими ракетами средней дальности Р-120).

Семьи офицеров-строителей расположили в домиках военного городка на юге городского посёлка Калинковичи, крупного железнодорожного узла. В городке уже били построены дома, госпиталь. (Позже в этом военном городке разместят инженерно-сапёрный батальон 33дивизии РВСН).

Строительная рота, в которой служил старшиной Михаил, уже построила казарму-барак близ железнодорожной станции Голевицы в 13 километрах от Калинковичей.

Стояла настоящая зима. Тася к вечеру собрала чемодан с необходимым бельём, приготовила бутылочку со смесью, завернула в одеяло дочь. Пришёл Миша вместе с солдатом. Молча потянулись от Набережной вверх к автобусу. Солдат нёс чемодан, Миша – свёрток с дочерью, Тася – сумку. Автобус маленький и битком набит сельскими бабками и дядьками с клунками, проход занят. Тася пробралась на свободное место в конце автобуса. Миша на руках с ребёнком и солдат с чемоданом зашли последними. Ни встать, ни сесть негде. Миша гневно сверкнул глазами в сторону жены: «Ничего добиться не может. Сама села…». Пол ночи сидели в деревянном строении, называемом станцией. Миша с Тасей бурно обсуждали сложившуюся ситуацию пока рядом сидящая женщина не прикрикнула на них: «Ребёнок и то молчит, а вы кричите!». Пассажирский поезд с деревянными полками в ночи довёз необычную компанию до станции Голевицы.

Голевицы. 1962 год.

Трое взрослых, ребёнок и чемодан стояли в кромешной темноте и не знали куда идти. Миша побегал вдоль железной дороги, увидел колеи в снегу. И пошли они по снежной дороге через лес. Когда подошли к казарме, уже занималось морозное утро. Миша завёл всех в деревянный дом. Дом был недостроен: стены не оштукатурены, печь сляпана на скорую руку. «Хорошо, что крыша есть». Миша и солдат убежали в казарму, что через дорогу, скоро «Подъём!». Холод, ни дров, ни воды. Тася вышла из дома. Кругом лес. Вытащила из-под снега несколько сучьев, растопила ими печь. К ночи Миша принёс матрасы. На одной кровати спала дочь, на другой – супруги. Дом на четыре входа с верандами, но пока в доме была «прорабка». Тася заворачивала ребёнка, шла вместе с ним в лес и собирала сучья. Бросала их у печки, и потихоньку растапливала. Однажды Тася услышала сильный гул, бросилась к ребёнку, но гул шёл от окна. На стекле сидел (доселе невиданный) огромный жук: коричневый с усами и полосатым чёрно-белым брюхом. «Только бы не укусил ребёнка!». Вечером Миша смеялся: «Это хрущ, майский жук по-русски. Вместе с ветками принесла в дом». В конце мая Миша привёз из Петрикова оставленные там пожитки: шкаф и детскую кроватку. После разлива Припяти, затопления Набережной улицы, шкаф «зацвёл». Миша в свободное время его чистил, красил.

Прописана Тася была в сельсовете деревни Малые Автюки. (Малые Автюки, а в особенности Большие Автюки, известны в Белоруссии как место необычных людей, со своеобразным укладом жизни, мышлением, смекалкой, темпераментом, юмором). Рядом, в трёх километрах, была деревня Александровка, куда в баню однажды летом ходила Тася. Одно мучение было ухаживать за длинными волосами, но косу не обстригала.

До Малых Автюков, если пешком, то очень далеко. Между автомобильной и железной дорогой была маленькая лесная деревенька, скорее хутор, Песчанка. Дорога в хутор шла с юга и связывала обитателей с Малыми Автюками. Севернее – лес, никаких дорог. Местным жителям запретили ходить в северную часть леса. Военные и гражданские строили базу горючего. Провели железнодорожную ветку от станции Голевицы. Периметр из двух соединённых прямоугольников обозначала широкая нысытпь и столбики колючей проволокой. Военные этот объект называли Песчанкой, доподлинно не зная, где расположен хутор Песчанка. «Песчанка» – база хранения ракетного топлива (жидко-топливная: керосин и окислитель).

В декабре 1962 года роту, в которой Миша числился старшиной, срочно отправили на другой объект. Как выяснилось позже, уехал весь строительный отряд вместе с семьями из военного городка посёлка Калинковичи. Почему-то о семье старшины никто не позаботился. В срочном порядке Тасю с чадом и семью мастера по фамилии Закусило повезли в маленький, как большинство полесских, городок Ельск. Закусило, как мастеру, работающему с военными «заказчиками» дали хороший дом с верандой. Тасю с ребёнком засунули в недостроенный дом. Дом был на четыре семьи. Но только в одной дальней боковой квартире жила семья «снабженца» (интенданта): жена, сынок лет пяти, мать жены. Надо думать, питались они хорошо, и заметно было, как «тряслись» над чадом. Опять зима, промёрзшие стены, убогая печурка. Дрова? Обледеневшие чурбаки валялись рядом с бараком. «Коли как хочешь!» Но самое ужасное – не было продуктов. В сельском магазине – водка, селёдка, хлеб. Тася укладывала Аллочку спать, а сама бегала по деревенским улицам, стучала в ворота каждого дома и просила продать молока. Коровы зимой запущены, не доились. Так продолжалось изо дня в день. Тася была в отчаянии: ладно сама голодная, но ребёнок, её доченька голодала. Девочка уже ходила, умудрялась самостоятельно вылезать из кроватки. Как-то Тася открыла обледеневшую дверь, а перед ней стоит её крошка, голодная, холодная, мокрая, с синяками под глазами от непрерывного плача, всхлипывает и икает. В тот день Тася принесла крупы и сварила кашку. Ещё однажды она принесла полстакана молока. Её обуревал страх за жизнь ребёнка. Так Тася не голодала даже в своём военном детстве. Она, как ей казалось, решительно пошла в военный штаб и спросила у командира, где её муж, объяснила, что кончаются деньги. Ходила Тася так не единожды, но каждый раз ответ был один: «С Вашим мужем всё нормально, он служит».

В начале весны приехала сестра Миши Ольга. Привезла гостинцы. Тася смотрела на неё страдальческими глазами, но восхищалась её красотой. Ольга молодая, «сбитая», «кровь с молоком», румяные щёки, васильковые глаза в тон цветочкам на платье и на платочке. Оказывается, Миша написал письмо Ольге с просьбой навестить Тасю с дочерью в Ельске, очень просил не отказать в просьбе: «Как мои там выживают?». Весной на душе у Таси стало легче то ли от проглядывающего сквозь облака солнца, то ли от того, что коровы стали доиться.

В один из дней Тася возилась с дочерью. Вдруг солнечный свет за окном перебила тень, промелькнул мужчина в военной форме. Тася выскочила в коридор. Коридор показался бесконечно длинным. Дверь резко распахнулась. Яркое солнце, свежий воздух ворвался в убогое жилище. Лучи солнца били в глаза, делая силуэт человека нечётким. «Миша! Всё, кончился ужас! Я и малышка живы! Мы дождались его! Миша вернулся к нам!». Миша обнимал Тасю, прижимал к себе дочь. Ребёнок отстранялся: «Дядя». «Собирайся. Мы уезжаем на север». Мише дали отпуск, небольшой, чтобы перевести семью. Мише последние полгода тоже было несладко. Он требовал от командира, чтобы его отпустили в Ельск забрать семью, но все просьбы были тщетны. Тогда Михаил написал рапорт на увольнение. Нет, начальники не собирались его увольнять, уговорили дождаться отпуска. Карибский кризис и «холодная война» диктовали высокие темпы строительства новых военных объектов.

Миша отправил багажом шкаф, кроватку. Мешочек с мукой, около пяти килограммов, Тася планировала отвести деду Никите, но Миша раскричался, мол и так чемодан тяжёлый, ребёнок на руках. Тася оставила муку следующим жильцам.

Через пару дней семья уехала из Ельска навсегда. Тася оставила муку, но увозила чудесное приобретение – голубой трикотажный костюмчик из четырёх предметов и фотографии. Тася специально ходила с дочерью в фотографию. Фотографии чёрно-белые, но Аллочка на них в новом голубом костюме с большой куклой. (Куклу прислала сестра Валя из Свердловска ещё в Голевицы на первую годовщину племянницы!).

Летом 1963 года на 20-м километре к югу по дороге Мозырь – Овруч в районе местечка Осовы Ельского района боевые расчёты 398-го ракетного полка несли боевое дежурство уже на ракетном комплексе Р-12.

Молодые люди ехали все вместе в Косище навестить отца Никиту и родню. Подъезжали к Мозырю. Остановились у столовой перекусить. Тася только беззвучно усмехнулась, когда услышала местное название «Тёщина столовая». Двухколейная дорога то опускалась на дно оврагов, то выскакивала на зелёные просторы, и тогда казалось, что конца и края нет полям. Когда проехали деревню Бобры, дорога из оврага резко пошла вверх. Мозырь. На окраине на холме стоял штаб.

***

Дед держал корову. Тася худая, как палка, с благоговением снимала сливки с отстоявшегося молока и давала их доченьке. Та ела и на глазах щёки розовели. Сытый и довольный, спокойный и радостный ребёнок ходил несмело по двору, а дед Никита через набегающую слезу смотрел на него и приговаривал: «Мишка, мой Мишка, коханый». Брал, сильно похожую на сына Мишку, внучку на руки. Девочка осторожно касалась широкой серой бороды. «Я дам тебе цукерку», – шептал дед. Тася устремляла испуганный ястребиный взгляд на деда: «Что он хочет дать?» Дед достал из кармана конфету-карамельку. «Ах, цукерка, значит конфета!», – с облегчением вздохнула Тася.

Тася была счастлива: все живы и здоровы, все вместе, Миша – опора рядом. А вспоминать или, ещё хуже, обвинять кого-то в том, что она чуть не потеряла дочь, не стоит. Жизнь научила её ценить настоящее. Перед отъездом Миша извинялся за неловкость Таси: мол не корову подоить, ни с другой деревенской работой быстро не справляется. Никита улыбнулся в густую бороду: «Не к тому жизнь идёт, что корову всем доить. Ничего, что крестьянской работы не знает, главное, что за всё берётся: и картошку чистит, и чугуны моет, и в печи шурудит».

Заканчивался июнь, и с ним отпуск. Отец Никита довёз Мишино семейство на возу с лошадкой до станции. Вперёд. Железнодорожные станции Муляровка, Калинковичи, Гомель. В Гомель приехали под утро. Ожидая поезда, сидели в скверике на привокзальной площади. Первые солнечные лучи растворялись в утренней прохладе. Ребёнок в голубом костюмчике бегал, гоняя голубей. Редкие прохожие улыбались голубым, как плошки, детским глазам.

В Москву приехали под утро на Белорусский вокзал. Не могли дождаться, когда вынесут на продажу горячие сосиски. Наконец-то, в 7 часов дородная работница привокзального буфета вынесла 10-литровую кастрюлю-бадью с горячими сосисками. По первой сосиске съели все вместе с удовольствием. Потом ребёнку покупали ещё и ещё сосисочки (уж очень их мягкая консистенция нравилась Тасе). Успели молодые люди съездить в ГУМ. В детской секции в самом конце штанги, прижатым к стене, Тася нашла детское пальтишко: тёмно-синее с отстроченными-вышитыми зигзагами. Молодая мать не переставала радоваться и подкармливать дочь сосисками. Поезд отходил ночью с Ярославского вокзала. После ночной сосиски глаза дочери стали квадратными. Стало ясно, что ребёнок объелся сосисками первый и последний раз в жизни.

Поезда отходили в северном направлении: Сыктывкар, Воркута. Приблизительно в 0 часов 30 минут отошёл поезд на Вологду. Проводницы в форменных чёрных шинелях, крепкие, круглолицые, веснушчатые (мордатые), рыжие. Пассажиры в массе своей тоже были не похожи ни на уральцев, ни на белорусов, разговор их был окающим.

Чёбсара.

Утром выпрыгнули из поезда на станции Чёбсара (Чёбсарское – сельское поселение или рабочий посёлок: деревянные дома, похожие и на белорусские хаты, и на уральские избы.) и бортовая машина ЗИЛ-157 повезла молодую семью подальше в лес южнее (точнее юго-западнее) станции на 30-40 километров. «Здравствуй, войсковая часть 42687». Кругом всё перерыто, траншеи, грязь, глина. Комната на два человека. В ней полгода и жил Миша с земляком (д. Дрозды Мозырского района) Васей Мишотой. Через пару дней семья

переселилась в ДОС (дом офицерского состава), вернее в барак офицерского состава с комнатами: сырая штукатурка, причудливые следы от подтёков воды под окном, там же, под окном, дрова. Но уже все вместе с семьями офицеров и старшин строительного отряда. Но были и сарайчики. И Шеболдасовы разводили «курéй». Дочь Аллочка воевала с петухом, вернее он с ней. На всю жизнь девочка запомнила этого агрессивного петуха и ужасные пугающие разводы побелки под окном. А ещё игрушечную голубую машинку с кузовом (подарок сослуживцев Михаила). Зимой девочка за верёвочку катала машинку по комнате. Тася в очередной раз писала сестре Вале об изменении адреса. Для Таси опять не было работы. (А Миша гордился грамотностью, образованностью жены). Михаила раздражала и злила неустроенность, безработица жены; высокомерное отношение командиров и начальников. Михаил всё же пошёл к командиру своей части и ударил кулаком по столу с требованием взять жену на работу. Через пару дней Таисия Степановна явилась на собеседование в штаб части к «чекисту» (офицеру Особого отдела). Офицер продиктовал незамысловатое предложение, взял лист с текстом и охарактеризовал Таисию с неожиданной для неё стороны: «Вы медлительны». Ещё хотел добавить «Размазня», но отправил работать в штаб инспектором по учёту личного состава. Из положительных сторон офицер вскоре отметил аккуратность и скрупулёзность. Люди – есть люди, кто-то бескорыстно помогал, кто-то злился и завидовал. Штабные, а вернее их жёны, были недовольны этим назначением, потому что сами метили на канцелярское место в штабе.

Детского сада не было. Дочь оставляли одну дома, иногда брали с собой на работу попеременно: то в штаб, то в казарму.

Жизнь в гарнизоне кипела. «Самодеятельность – наше всё». Из жён офицеров и старшин организовали хор, пусть небольшой, 10 человек в одну линию, но хор. Тася втянулась в самодеятельность. Её музыкальный абсолютный слух страдал, но получал пищу. С шефскими концертами хор выступал в близлежащих деревнях Леоново, Царёво.

Осталось в этой воинской части и боль, горе. Зимой солдат из роты старшины Михаила ушёл в самоволку, возможно в Леоново.

Пьяный ночью возвращался в часть, заблудился, провалился в сугроб и замёрз. На Мишу было больно смотреть. Было жалко бестолкового солдата, и страшно было за себя: «Почему не досмотрел? Как солдат смог сбежать? Что теперь будет со мной? Трибунал?» Мишу оставили служить.

Ещё Тася думала, как бы её Алёнка не отморозила в этом северном краю кисти рук. Зима здесь суровая, ничуть не слабее, чем на Урале. А дочь упорно снимала рукавички. Но всё обошлось.

***

Конец августа 1964 года. У Миши и Таси отпуск! Другого варианта никто не предполагал, «едем только к отцу в Белоруссию». Тёплый спелый август! Время пролетело быстро. Те же станции: Муляровка, Калинковичи, Гомель, Москва. Москва – это ГУМ для транзитных пассажиров. Молодые люди купили Мише костюм

серый с голубым оттенком. Как сильно костюм шёл Мише! Особенно его голубым глазам! Какой Миша красивый! Потом стали мерить шубу Тасе. Увлеклись. В какой-то момент Тася спохватилась: «Где ребёнок?» Ей уже и шуба не нужна. Родители бегали по этажу и спрашивали покупателей, продавцов, не видел ли кто девочку в голубом костюмчике? Нет, никто не видел. Родители в полуобморочном состоянии оборачиваются, и «О, чудо!» Из подсобки выезжает тележка, доверху заложенная пальто, а на вершине восседает их «незабудка» – Алёнка! Оказывается, работница склада видела, как молодая пара примеряла шубы, а голубоглазый ребёнок скучает, предложила: «Хочешь покататься?» Девочка с радостью кивнула. И её повезли… Шубу тоже купили: чёрную «под котик».

Приехали в свой гарнизон. Сентябрь. Выпал первый снег. Миша, как крестьянский сын, в июне посадил на клочке земли картошку. Теперь хозяину с хозяйкой пришлось выковыривать мёрзлую картошку из грязи, и они ничего лучше не могли придумать как помыть её. Картошка стала быстро портиться. Но сколько успели, столько съели.

К октябрю всё построено: военные объекты, 2-х этажные казармы для батальона охраны, школа, детский сад, госпиталь, 2-х этажные благоустроенные многоквартирные дома, клуб. Строительный отряд войсковой части 42687 приступил к формированию эшелона. Много утекло воды в реке Чёбсаре, пока войсковая часть между Вологдой и Череповцом получила адрес: Вологда-20, ул. Кутузова,…

***

Глушко Никита Васильевич

Глушко Михаил Никитич. Служба в ВДВ. 1954год.