Вояджер

Привет лев

Вояджер

Вояджер

«Рёбрами прикрыв чёрную дыру»,

двигаюсь один, свой приют ищу,

вакуум внутри и снаружи он,

где-то есть миры, где-то есть покой.

В лавке звёздный слон дал посуде бой,

острых светлячков собираю ртом

по осколкам злых хрупких мелких звёзд.

Может, будут жить, когда доплывём.

Пусть остался нам морок жалких лет,

догони меня, нужно двое здесь,

космосу и мне. Где же ты летишь?

Будда не даёт заказать такси.

Много видел я, рассказать что есть,

есть куда кричать, мегапрочна сеть;

но молчание – ледяной ответ.

Может быть, я мёртв. Не заметив смерть.

Если позади лишь неважность зим,

если мы себе не принадлежим

(я сошёл б с ума, был бы только ум),

догоняй меня, я тебе молчу.

Если хочется

Если хочется мир повидать весь,

маршрут посвятив любви,

не жалеть, что утратил себя самого

иль навязанный кем-то повальный смысл, –

уходи с вечеринки не ранее тридцати,

и, пожалуйста, так, чтобы стёкла

в оконной кантовке вспотелые затряслись.

Если хочется петь, то, пожалуйста, пой, гордясь,

что из уст лишь твоих может смело нестись, звеня,

и отчаянный вой, и весёлая песня дня,

и молчание громкое, что разрывает слух,

на каком-нибудь сборище в доску согласных на всё подруг.

И танцуй, и рви кеды, и траться по мелочам,

но себя разменять никому не дай.

Если хочется жить, чтобы зло не кривился рот,

когда слышится мерзкий рингтон (и разбить телефон бы вдрызг),

чтобы не проклинать по утрам ни страну, ни род, –

ты смени свою музыку, наволочку, записи в трудовых,

ты смени свою будущность, в вечном хоть хер начерти.

Может, ты не рождён быть счастливым среди людей,

больше двигайся, размышляй и поменьше пей.

Чтоб бухому не думать, с кем бывшие жрут вино,

чтобы не порицать политику, оливки иль запах шпрот,

чтобы не истязать себя, жалостью гладя котят-людей, –

завари настоящего, терпкого Я, и себя так на кухне под телек с собой распей;

дай расстаться себе; с тем, что долго уже с душком,

есть ли место для нового, для него?

Встреться с худшим сегодня и только лицом к лицу.

Будь с собой откровенен, пусть близкие не поймут.

Ты увидишь, что лучшее, вот же, не агрится впереди,

а сидит в настоящем и ждёт, чтоб ты дал войти.

Если хочешь, конечно, не хочешь – другой вопрос,

и не важно, как скоро ты выправился, дорос,

и не важно, как сложно себя самого нести

в этот мир.

Если хочешь, то время давно пришло. Очнись.

Lifeis a dream

Ты поёшь мне о том, что устала взросло,

с нерастраченной нежностью в виде отравы

мозга. Я тебя обнимаю, ты засыпаешь,

просыпаясь ребёнком, стоящим на перекрёстке.

Мама держит за локоть, машины, слякоть,

ты не смотришь налево, направо, перед собою.

Кто-то должен вести тебя, звёзды сдирая

с пожелтевшего неба кусачих неврозов.

Бесенята голодные по машинам,

шумных улиц беседы, не люди – глухая рвань.

Помнишь, ветер над полем из синих люпинов

и стаканов на подоконнике блика два.

Состояние яростной непохожести

на других, –

«да и пусть».

Состояние всех понять

и уйти взагас.

И как было легко по ночам говорить о разном,

как сияние юности, понятой наконец,

обещает быть вечным. А бесенята

наблюдают исподтишка, к ним зовут подсесть.

Чтобы ехать без прав и без права выжить

на колдобинах лучшей у родины из дорог.

Ты теперь невозможна и толстокожа,

просыпаясь во сне, что-то любишь да что-то пока поёшь.

Там намного спокойней. Теплее дома,

у которого сердце ты слушала чутким своим виском.

Моя милая, неинтересно больше? Ну и что ж.

Вот реальности пьяная, брюзглая рожа:

чья-то тачка ещё стоит, дожидается под окном.

25 кадр

…пьёт со мной режиссёр и попозже в ауте,

пьёт со мной сценарист и всецело в омуте,

пью со всеми и мне без особой разницы,

кто покажет внутри мелодраму пошлую.

Пьют стрижи талый снег, им напиться хочется,

пьёт росу по заре моё утро впроголодь,

ритм выбила кровь по мозгам редеющим

и забилась в углы неширокой комнаты.

Бьётся жизнь, подрывая, кряхтя, артерии,

слышит пыль под кроватью: больной, неправильный

аритмичный рисунок в холсте наследственно

расширяет сердечную узкую камеру.

Я в кино. Я в кино. Я в кино посредственном.

Это всё миражи и болванки чистые.

Дайте мне записать на такую честную

мою душу, чтоб вечно она пылилась там.

Я в кино.

Я в кино.

Я – что?

Молодость фантик

Молодость – фантик в окурках урны,

лучшие годы – блевота из нелюбви.

Близкие кровные ждут заботы,

но ожидания не оправдаются,

ах, увы.

Синяя корочка. Синяя, как алкашка.

На асфальте под синькой лежит мужик.

Синие ирисы. Синяя зависть разных

окруживших тебя слепых –

доконало. До мяса разворотили.

Не сказали, в чём высший смысл.

«Нас расставили, рассадили,

чтобы тихо себя вели».

Мы молчим. Оглушающе. Мы молчим.

Душу купят, вконец отпустит;

память мусор, искристая звёздная пыль.

Невозвратность когда закусит,

зубы выбей ей, пусть шипит;

стало некем дышать,

стало проще жить.

Нас не поняли, не узнали.

Нас касались, чтоб совратить.

Навыдумывали страданий –

чтоб стоять, и над нами нимб:

безупречный в своей природе

и сияющий как сапфир.

Молодость – фантик в окурках урны?

Лучшие годы, помилуйте, впереди.

Ненавижу душное лета утро,

жду весны.

Путь намечен, мы рады его найти.

Я иду, безголосая и пустая,

и не знаю, зачем мне теперь идти.

Никогда

Мы в тупике,

стена роняет слёзы:

размозжены; до костной скорби лбы.

Ещё

я выдернул зубастую занозу

из своей храброй, глупенькой груди,

я буду бить.

Я буду гнуть железо

несбыточной, но искренней мечты.

Мы в тупике,

в его живом величье:

апофеозе мозга нищеты.

Ещё

удостовериться в ненужном

я вновь себе со скуки разрешил.

И лгут глаза мои, колючие ежи,

производя на Бога впечатленье.

Ты ничему меня не научила, жизнь.

Мы в тупике.

Здесь поглощенье звука.

Здесь ищешь суть, а суть не там, не в том.

Ещё

я повстречал единственного друга:

он обещал, что лучшими умрём,

и подмигнул мне в лучезарной луже.

Мы

в тупике.

Стена. Упрямство. Лоб.

Судьба чужая. Ноющая боль.

Бессмыслица. Письмо на воздух. Сон.

Я хохотал. Снижался смеха тон.

Зачем я здесь.

Зачем так одинок.

Куда и с кем

билет в один конец..

_

Так навсегда

я есть

кто есть?

Чивас

Опостылели листья деревьям, пусты перроны,

созывает унылая осень промокших своих гостей,

чтоб расстаться. Расстаться последнею ветвью зелёной,

ею вслед, что платком, помахать, без тоски и без слёзных речей.

_

Блики вечера пали на плитки второй тропою,

гул близ на-бере-жной перебился толпой людей.

Я замедлил бы время, с тяжёлой его правотою,

если б мог. Стал б последним из списка твоих предтеч.

_

Канонадами мысли, убогой трактовой смысл.

Изречённое – ложь. Невозможно сказать, как есть.

Если б ты, как в ракушке, неМоремоё расслышал,

то и сам отражал бы едва ли лазо;ревый свет.

Мы с тобой – представленье, с обильем свободных сидений

в холле.

А в партере давно говорят: ведь не китч, смотри!

Коли это конец, коли некому видеть, – программку беру с собою,

чтобы

всё же выкинуть

как-нибудь,

по пути.

_

Если ноль абсолютен, то я абсолютПустого,

потому ощутимей расслабленный взгляд насквозь

твой.

Меня нет на планете, как в космосе нет живого

(миллиардам Вселенных в одну лишь – не суждено).

Только запах волос простирается об-ла-ком,

это облако пахнет травой и лесом.

Твоё облако – яблоком и тобой.

_

Я замедлил бы время (о, если бы только мог,

наблюдая за чудом). От зелени к золотому.

Я заметил бы смену сезонов. Продумал всё,

как по но-

там,

от простого и к сложному. Верил бы, что есть Бог,

если б ты стала личной моею Ихтис.

И мы где-то в чистилище пили столетнийчивас,

отыскавшие рифму в различье своих имён.

Крик

Комом в горле стоит суета весны,

птичьи сплетни разносит по проводам;

никому никуда от себя не уйти

никогда: не спастись, не забыть, не смолчать.

_

По карманам застёжки, в карманах спокойный я,

колебался, чтоб вынуть себя живым;

у таких же меня тёплый суп и цветочный чай,

у меня – столько тёплого впереди.

Тупо вечером, тупо со сном и без,

тупо в поле, в лесу, в захламлённом городе,

тупо так, что устал и давно б исчез,

равнодушно отторгнул земли оскомину.

_

Тупизна обострений весны и сны,

от которых по комнате памяти утром смрад,

если молод, запомни себя молодым,

разгильдяйски свободным, не вырвавшимся назад.

Незнакомец

«По вечерам над ресторанами

Горячий воздух дик и глух,

И правит окриками пьяными

Весенний и тлетворный дух».

В пыли веселья, грязи явственной,

противно пить, ничтожен вкус.

И кроликов глаза безнравственно…

лелеют светлую мечту.

_____

Их день придёт. Куда осмысленней.

Им завтра снова жить да жить.

Лишь я в дыму нарочно вынужден

лечить себя, лечить других.

Не выздоравливать. Мой тиф

не умертвил, пусть изуродовал.

____

По вечерам над ресторанами,

в великой суете-возне,

не чувствую святую надобность,

потребность в сонмище свиней.

Но я средь них. Один средь всех.

____

В ушах звенит, вокруг – хохочется.

Смотрю на раскалённый свет.

Ты право, чудо одиночества.

Я знаю, истина – в тебе.