«13-й апостол» Византии и Крестовые походы

Глава 2. Надежды почти не осталось. Страшный 1091 г.

Однако оставался другой, не менее сильный и безжалостный враг – турки. Преемник Кетельмуша Румский (Иконийский) султан Сулейман ибнКетельмуш (1081—1086) в конце 1084 г. – начале 1085 г. лишил Византию Антиохии, вследствие чего многие мелкие сирийские князья безоговорочно признали над собой его власть.

Следует сказать, что в это время в мусульманском мире происходила очередная смена диспозиции. Страдающий от набегов туркменов наместник Иерусалима решил отложиться от Фатимидов и признал над собой власть Меликшаха (1072—1092), Великого Сельджука, резидентирующего в своей столице в Исфахане. Желая закрепить успех, султан направил своего брата Тутуша ибнМуххамада (1074—1095) в Сирию, дабы навести там порядок и подчинить ее себе. Но Тутуш отклонился в сторону и захватил Дамаск. Таким образом, к 1085 г. в близком соседстве от Византии располагались три центра мусульманской власти: Тутуш в Дамаске, Сулейман ибнКетельмуш в Антиохии и Никее и Муслим (1061—1085) из династии Укейлидов, располагавшийся в Мосуле; он контролировал Ирак и север Сирии. Каждый из этих правителей стремился к монополии, хотя и признавал свою вассальную зависимость от Меликшаха.

Но так продолжалось недолго. Тутуш явно не был удовлетворен одним Дамаском, а потому вскоре заявил права на Антиохию, что означало начало войны между ним и правителем Иконийского султаната. Увы, она была неудачной для Сулеймана ибнКетельмуша, который не только потерпел поражение от Тутуша, но и сам погиб в сражении. Меликшах, до сих пор равнодушно взиравший на междоусобицу, моментально собрался с войском и отправился в Месопотамию, попутно подчиняя себе тех князьков Сирии, кто все еще находился под властью Фатимидов. Он признал права брата на Дамаск, после чего Тутуш стал главой Сирийского султаната, но накрепко подчинил Мосул себе256.

Однако надежда Тутуша на то, что теперь ему удастся подчинить себе Вифинию и Антиохию, оказалась иллюзорной. Вопервых, Меликшах совершенно не собирался отдавать эту жемчужину Востока, направив туда своего наместника Каратегина, дабы тот привел город к власти Великого Сельджука. А, вовторых, полководец покойного Сулеймана ибнКетельмуша по имени АбульКасим бросил в тюрьму сына покойного султана Кылыч Арслана, опередил Каратегина и подчинил Антиохию себе. Вслед за тем Румский султанат фактически разделился: АбульКасим отдал своему брату Пулхасу Иконию и восточную часть султаната, а Антиохию оставил себе. Впрочем, вскоре Кылыч Арслан сбежал из плена и вернул себе власть в Румском (Иконийском) султанате, став его главой с 1092 по 1107 г.

Прибывший Каратегин быстро сообразил, что ни он, ни его повелитель не в состоянии справиться с этой турецкой вольницей, постоянно подпитываемой с Востока все новыми и новыми отрядами соотечественников. А потому… создал собственный эмират, формально признав над собой власть Меликпаши, но тут же заключив союзнические договоры с мелкими эмирами Малой Азии, находящимися в состоянии войны с главой сельджуков. Помимо этого, Каратегин внезапно захватил Синоп, где находилась финансовая казна Римской империи, отправленная на всякий случай Алексеем I еще при подготовке похода против норманнов. Деньги, конечно, пропали, но дипломатическим путем Комнину удалось вернуть Синоп Византии, и вскоре туда был направлен губернатором родственник Алексея I Константин Далассин.

Кроме того, в Малой Азии и в Трапезунде на осколках малоазиатских владений возникли новые христианские государства, не подчиненные Константинополю. В Трапезунде правил дука Феодор Гавра, до недавнего времени один из первых сановников Византии, удостоенный титула севаста. Но затем сепаратистские настроения овладели им, и Гавр создал собственное государство, отвоевав у турок земли от Трапезунда до Неокесарии. Небезынтересно добавить, что в 1098 г. в одной из битв с турками Гавр был взят в плен и стяжал мученический венец за отказ принять Ислам257.

В Эдессу вернулись армяне, полководец которых, Феодор Торос, теперь правил городом в качестве вассала Меликшаха. Мелитену захватил армянский полководец Гавриил, в границах фемы Евфрат возникло еще одно княжество, где правил армянин Гох Васил. А потомок Армянских царей Рубен I (1080—1095) захватил крепость в Киликии и провозгласил свою независимость ото всех258.

В целом же к 1092 г., когда Меликшах скончался, исламский мир оказался разделенным на несколько сфер влияния. Основная власть попрежнему сохранялась в руках потомков АлпАрслана, хотя постоянные споры о престолонаследии серьезно ослабили их. В Мосуле, Азербайджане и Луристане правили атабеги («правители»), начавшие свою деятельность как наместники Великого Сельджука, но быстро создавшие собственные эмираты. Персидский Ирак со столицей в Хорезме также лишь номинально подчинился султану; позднее здесь возникла еще одна династия, принявшая имя Хорезмшахов. Отдельно от них располагались области, занятые потомками брата АлпАрслана Кавурда, уже изначально в силу своего родства с Великим Сельджуком имевший бульшую, чем иные правители, самостоятельность. Как уже писалось выше, потомки Кетельмуша образовали Иконийский султанат, в Сирии правил Тутуш259.

Центральная власть была слаба, а малолетство детей покойного Меликпаши не позволяло надеяться на ближайшие перспективы. Сразу же после того как Меликшах был похоронен, его наследником назвали 5летнего Махмуда (1092—1094), мать которого, многомудрая ТурканХатун, сделала все для того, чтобы остальные эмиры и султаны принесли присягу новому Великому Сельджуку, находившемуся в столице Султаната Исфахане. Но участь второго сына Меликшаха, рожденного от наложницы, Баркиярука (1094—1105), которому исполнилось 14 лет, была печальнее. Его похитил и поместил под домашний арест Мосульский атабек Кербога (1096—1102), вместе с ТурканХатун опасавшийся, что не Махмуда, а этого царевича также могут признать преемником покойного султана.

И действительно, вскоре мальчик при помощи противников ТурканХатун бежал в Рей (нынешний Тегеран), где был провозглашен Великим Сельджуком. В 1093 г. его армия разбила войско ТурканХатун, которая спустя год умерла. Вслед за ней умер и малолетний Махмуд, заболевший оспой. В Багдаде, куда прибыл Баркиярук, ничтожный по своей власти халиф, к смеху присутствующих эмиров, провозгласил того повелителем сельджуков. Эмиры, не стесняясь, издевались над малолетством и беспомощностью своего владыки, а тот обреченно вздыхал, не смея спросить со своих подданных260.

Слабостью племянника решил воспользоваться Тутуш, втайне мечтавший о султанском титуле. Собрав силы, он отправился в поход на Хорасан, но его попытка оказалась неудачной, поскольку эмир Алеппо АкСонкор решил оказать поддержку Баркияруку – разумеется, не из высоких побуждений: его мало увлекала перспектива распространения власти Тутуша на всю Сирию. Тот вернулся в свои владения, усилил армию и в 1094 г. разгромил объединенные силы Алеппо, АльРухи и Мосула, предал смерти плененного его воинами АкСонкора и вновь направился в Хорасан; на этот раз удачно. В течение нескольких месяцев Тутуш назывался султаном, пока армия Баркиярука не разбила его войска 26 февраля 1095 г. возле города Рей. Сам Тутуш погиб от меча одного из воинов покойного АкСонкора, а его армия рассыпалась261.

Однако помимо атабегов, местных арабских князей, султана и эмиров вскоре возникла еще одна мощная сила, заставившая трепетать Сирию – огузы – туркменское племя, представители которого жили исключительно за счет грабежа и разведения лошадей. Из числа их вождей наиболее знаменитыми считались ИльГази и Сукман, сыновья туркменского офицера Ортука, назначенного Тутушем комендантом Иерусалима.

Нельзя, однако, сказать, что такое положение дел оценивалось как благоприятное для Византии. Да, раздоры в стане врага всегда были полезны для Империи. Но, с другой стороны, смесь различных правителей, обладавших сильными армиями, постоянно пополняемыми туркменами и сельджуками изза Каспия, обладавших безграничным тщеславием и жаждой наживы, не позволяли определить единый центр политической власти, с которым Комнин мог договориться о мире. Открытой войны с сельджуками вроде бы и не было, но боевые действия велись постоянно.

Впрочем, пока василевс довольно успешно отражал разрозненные атаки сельджуков. Узнав, что Никейский эмир строит большой флот, он направил против него свои боевые корабли и сухопутную армию, командование которой поручил полководцу Татикию, этническому турку, воспитанному в Византии. В результате дерзкой операции византийцы сумели сжечь турецкие суда еще на рейде, а в сухопутном сражении Татикий нанес мусульманам тяжелое поражение. После этого АбульКасим срочно запросил мира262.

Но кроме турок и норманнов, в 1084 г. активизировались печенеги, очень серьезно угрожавшие Балканам. Ситуация осложнялась тем, что в это же время в этом же регионе восстали старые недруги Церкви и императорской власти «павликиане» и «богомилы». Некогда, переселяя павликиан из Сирии на Балканы, Византийское правительство надеялось, что сектанты одумаются и вернутся в лоно Церкви, но этого не произошло. Более того, павликиане чрезвычайно распространились в Болгарии, где приняли наименование «богомилы» – по имени своего вождя попа Богомила. Из Болгарии эта ересь перекинулась в Сербию, а оттуда в Западную Европу, где ее последователи стали известны под именами «катаров», «альбигойцев», «побликан» и «патаренов»263.

Для полноты картины напомним, что «богомильство» как ересь имело своим источником манихейство, павликианство и мессалианство; а их основное учение излагалось в «Ивановом Евангелии, или Тайной книге». Согласно богомильским «догматам», довольно схематично и наивно излагавшим древнюю историю, мир дуалистичен, т.е. пребывает в постоянной борьбе добра и зла. Они полагали, что тело человека создано дьяволом, а душа – Богом. Святый Дух действует на души людей таким образом, что те никогда не умирают, но переселяются в Царствие Небесное. Однако не все, а лишь избранные. Естественно, к числу этих «избранных» богомилы относили исключительно себя. Они не признавали Церковь, молитв (кроме «Отче наш»), церковный брак и святых, не почитали Креста Христова и святых икон. Моисея богомилы считали слугой дьявола и вообще отрицали Ветхий Завет. В контексте социальнополитической жизни богомилы отвергали любую власть (включая Римского императора) и богатство и считали своим идеалом общество, где все члены имеют равные имущественные права264.

Когда норманны во главе с Гвискаром прибыли в Иллирик, военачальники Ксанта и Кулеон, тайные богомилы, изменили императору и перешли на службу к Гвискару. Естественно, Византийское правительство ответило репрессивными мерами против богомилов, чем, однако, вызвало еще бульшую реакцию с их стороны. Павликиан возглавил византийский сановник Травл, занимавший видную должность в Константинополе, а затем перебежавший к своим единомышленникам и организовавший настоящую партизанскую войну.

Теперь павликиане договорились с печенегами и, объединив силы, нанесли византийскому войску под командованием доместика Пакуриана и его помощника Врана тяжелейшее поражение. Навстречу им император направил верного Татикия и, надо сказать, тот успешно справился с поставленной задачей. После серии рядовых поражений печенеги были вынуждены вернуться осенью 1086 г. в родные становища265.

Но весной 1087 г., объединившись с половцами и венграми, они вновь напали на Македонию, спустившись через горные проходы к Мраморному морю и разоряя все, что попадалось им по пути. Любопытно, что среди военачальников объединенной орды значился бывший король Венгрии Шоломон, отторгнутый всеми родными и проклятый матерью Анастасией Ярославной. Потеряв шансы вернуть себе корону, он месте с отрядом венгерских рыцарей стал «джентльменом удачи», надеясь при помощи варваров попытать счастья в Византии. Вскоре 80тысячная орда прокатилась по мирным селеньям и захватила город Хариополь – противостоящие им византийские военачальники могли похвастаться лишь… умелым отступлением266.

По счастью, полководцу Маврокатакалону, которого император Алексей I срочно направил против печенегов, удалось дать им отпор: в завязавшейся в марте 1087 г. битве под Хариополем степняки были разбиты, а их вожди хан Челгу и отступник Шоломон погибли. Варварам пришлось возвратиться обратно. Поняв, что, если не предпринять предупредительных мер, каждую весну ему предстоит тревожно смотреть на Северозапад, Комнин летом 1088 г. собрал значительное войско и выдвинулся к подножиям Балканских гор, став лагерем у Адрианополя. Как всегда, византийцы рассчитывали на то, что им удастся внести сумятицу и раздор в стане врага, перекупив некоторых из них. Но, на удивление, ни один печенег не покусился на византийское золото, ни один перебежчик не явился в лагерь Алексея Комнина.

Царь разделил свою армию на две части, одну оставил при себе, а во главе второй группировки поставил полководца Георгия Евфорвина. Его он и направил вниз по Истру с целью окружить врага. Узнав, какая грозная сила движется на них, печенеги отступили и бросили клич по становьям своих соотечественников, призывая тех прийти к ним на помощь. Желая выиграть время, они пошли на хитрость и направили к императору Алексею I посольство из 150 человек с предложением мира и даже союзничества.

Какова на самом деле цель посольства, царь догадался без особого труда. Но дипломатия – тонкая наука, и просто отказать печенегам в их инициативах было нельзя. Кроме того, всегда оставалась надежда на мирный исход кампании – византийская дипломатия нередко творила чудеса. И император пошел на встречную хитрость: зная, когда должно наступить солнечное затмение, Алексей предложил печенегам отдать их дело на «суд Бога». Если, сказал он, в небе случится какоето знамение, то это будет очевидным знаком того, что василевс обоснованно отвергает условия печенегов. Те, ни о чем не подозревая, легко согласились. Конечно, все произошло по законам физики – 1 августа 1087 г. случилось солнечное затмение. Степняки были поражены, но почемуто мирные инициативы все же отозвали267.

После этого Комнин продолжил наступление и остановился у древней Преславы, на реке Тыге. Здесь его армии пришлось отбиваться от конных разъездов печенегов, но в целом, продолжив путь, она довольно упешно дошла до Дуная, став лагерем у крепости Силистрия. Два месяца византийцы осаждали этот город, но безрезультатно. Ввиду приближающейся зимы, опасаясь, что печенеги обойдут его с флангов и пройдут на Балканы, Комнин дал армии приказ отступать.

Увы, это было ошибочное решение, предопределившее последующее поражение. Случилось худшее, о чем опытные офицеры предупреждали василевса – печенеги внезапно напали, и византийцам, не успевшим встать в боевые порядки, пришлось наспех принимать сражение. Тем не менее баталия длилась почти целый день, и ее результат вовсе не был предопределен. Но в решающий момент печенеги получили помощь своих соотечественников, которые в количестве 38 тысяч всадников подоспели к месту схватки. Это, конечно, решило исход битвы. Сам император проявлял чудеса храбрости, был в очередной раз ранен, едва не попав в плен, но это ничего не могло изменить. Потери византийцев были очень велики, погибло много знатных аристократов, например, сын императора Романа IV Лев Диоген (1069—1087), верный друг и соратник Комнина. Брат царя Адриан Комнин (1060—1105) был тяжело ранен и едва спасся. Кроме того, в плен попал кесарь Никифор Мелиссин и множество знатных сановников.

Император с остатками войска поспешил в Константинополь, чтобы собрать деньги для выкупа пленных, а печенегам еще предстояло пройти через сражение с половцами, вскоре подошедшими к месту боя и потребовавшими свою часть добычи. Разумеется, они получили отказ – степняки ценили богатство выше своей жизни. Но свежие и многочисленные половцы разбили печенегов, захватили добычу и вернулись в степь с твердым желанием в следующем году вновь вернуться на Балканы268.

Византийские дипломаты тут же воспользовались враждой между двумя своими противниками, начав осторожно сталкивать их друг с другом. Император заключил мирный договор с печенегами и, одновременно с этим, втайне от новых «друзей» направил посольство к половцам, которым предложил богатые дары в обмен за отказ от византийских владений, на которые те претендовали269.

Теперь у царя появлялись различные варианты: если агрессию проявят половцы, он мог апеллировать к печенегам. Если войну начнут печенеги, можно было призывать на помощь половцев, ссылаясь на заключенный договор. Единственно, чего следовало опасаться – объединения половцев с печенегами, после чего никто уже не смог бы помочь Византийской империи.

Выпавшую ему передышку император использовал чрезвычайно продуктивно. Он выкупил своих солдат из печенежского плена и сформировал из них новые военные полки. Помимо этого, царь призвал на военную службу сыновей знатных аристократов, павших на полях сражений, и начал деятельно обучать их. Эта национальная гвардия, «архонтопулы» («сыновья архонтов»), насчитывавшая 2 тысячи человек, стала грозной силой, своего рода «священным отрядом» древних спартанцев. И оказался прав, поскольку для печенегов мирный договор был и оставался простой формальностью, цена которой зависела от их настроений. Вскоре степняки вновь начали свои набеги, без особого труда захватили Филиппополь и угрожали продвинуться дальше.

Император оказался в чрезвычайно тяжелом положении: его армия была значительно меньше по численности печенежской орды, и никакое открытое сражение с ней казалось невозможным. Но, как всегда, неунывающий и быстрый умом Алексей I организовал серию колких нападений на отдельные отряды степняков. Вскоре, не расположенные к затяжной войне, опасаясь подхода большого византийского войска – царь умел распускать грозные слухи – печенеги предложили заключить новый мирный договор. Но и он существовал недолго. Уже зимой 1089—1090 гг. печенеги вновь вошли в область Адрианополя и начали грабить окружающие территории.

В это тяжелое время произошел один примечательный эпизод, вполне раскрывающий характер и образ мыслей нашего героя. Понимая, что без помощи латинян ему едва ли возможно будет решить турецкую и печенежскую угрозы, Алексей I тем не менее занял активную позицию по некоторым богословским вопросам, надеясь, с одной стороны, не вступать в противоречие с традициями Восточной церкви, с другой – навести мостик для мирных переговоров с Западом.

После долгого обсуждения с епископами царь запретил христианам латинского обряда, проживавшим на территории Римской империи, богослужение на опресноках. Но тут же активно вступил в переписку с Римским папой. Урбан II, этнический француз, вовсе не считал раскол Церкви свершившимся фактом и мудро признавал, сколь много ошибок в отношениях с Константинополем было сделано его предшественниками. Отменив отлучение, наложенное на императора, он отправил к византийцам своего кардинала Рожера и аббата грекоитальянского монастыря Николая. В духе икономии и примирения апостолик просил у императора разрешить в Константинополе служить по «латинскому» обряду для западных христиан – всего лишь. Алексей Комнин тут же созвал синод, который уведомил Рим, будто прежнее исключение имен апостоликов из восточных диптихов есть недоразумение и что вообще по канонам такое исключение может иметь место лишь по приговору Собора270.

Затем по поручению царя Константинопольский патриарх Николай III (1084—1111) написал папе ответ, в котором великодушно разрешал латинским церквам не только вновь открыться в византийской столице, но и служить по своему обряду. Он обещал вписать имя понтифика в диптихи своей Церкви, если тот соблюдет старое формальное правило и пришлет в Константинополь собственное исповедание веры, как это повелось с древних времен.

К сожалению, протянутые друг другу руки так и не сомкнулись: скоро новые проблемы овладели и императором, и папой. Урбан II так и не прислал просимого патриархом исповедания веры – впрочем, не лишено основания предположение, что понтифик просто не желал вновь поднимать старый спор о Filioque, неизбежный, как только ему пришлось бы собственноручно писать Символ Веры.

Тем не менее Комнин был решительно настроен разрешить предыдущие недоразумения и соединить обе Церкви. Под его давлением в 1090 г. инициативу проявили уже византийцы. Диакон Константинопольской церкви Николай по тайной просьбе царя обратился с письмом на имя Болгарского архиепископа Феофилакта, выдающегося богослова своего времени и весьма авторитетного лица. Николай просил того описать заблуждения латинян, если таковые, конечно, имели место.

Просьба не осталась неуслышанной: в скором времени архиепископ ответил, что подавляющее большинство богослужебных отклонений латинян носит несущественный характер. Даже об употреблении опресноков Феофилакт отвечал, что хотя квасной хлеб более уместен с символической точки зрения, но здесь дело традиции, а не канонов. Практика поститься по субботам также не может быть признана порочной, хотя, конечно, следы ее в святоотеческой литературе нигде не видны. Более того, отмечал архиепископ, с горечью приходится признать, что византийцы сами начали проявлять несвойственные христианам узколобость и непримиримость к выдуманным ими же нарушениям латинян, не замечая, что сами зачастую ошибаются. Очевидно, для Феофилакта никакой схизмы не существовало вовсе, дело заключалось лишь во взаимных ошибках и недоразумениях. Он настоятельно рекомендовал латинянам и грекам примириться271.

«Мы думаем, – не без иронии констатировал Феофилакт, – что для приобретения в глазах толпы славы первостепенных мудрецов в делах божественных необходимо как можно большее число людей записать в еретики; что только тогда мы докажем, что имеем глаза, когда ясный свет представим глубокой тьмой. Быть может, ктонибудь из верных и более горячих ревнителей Православия восстанет и обличит меня в невежестве, в непонимании вещей божественных, пожалуй, в холодности или даже в предательской измене своей Церкви. Конечно, сам он насчитал бы латинских заблуждений много больше того, что я привел. Но я даже из числа перечисленных заблуждений одни считаю не заслуживающими внимания, другие – заслуживающими умеренного исправления, т.е. такого, что если кто его совершит, то окажет некоторую услугу Церкви, а если нет, то тоже не будет большого вреда»272.

Только Filioque не может быть принято Восточной церковью, заявил богослов. Правда, и по этому вопросу Феофилакт снисходительно заметил, что латиняне могут использовать свои редакции текста в беседах и церковных поучениях, но не вправе менять Символ Веры, доставшийся Кафолической Церкви от Святых Отцов. Таким образом, как выяснилось, практически не оставалось вопросов, способных разъединить обе стороны христианского мира. Сам собой вставал вопрос о новом Вселенском Соборе, созвать который, к сожалению, не удалось. Самому папе Урбану II в ту пору серьезно угрожал конкурент – «антипапа» Климент III, а Алексей I Комнин только успевал отражать турецкие и печенежские угрозы273.

Между тем военные действия шли с переменным успехом, хотя, безусловно, военная инициатива принадлежала печенегам – римлянам оставалось только обороняться. Однажды весной 1090 г. отряд архонтопулов попытался дать печенегам сражение при Хариополе (видимо, в надежде на то, что это поле битвы опять принесет удачу византийцам), но потерпел поражение, потеряв до 300 человек убитыми. В ответ Татикий, которому василевс передал свою личную гвардию, нанес печенегам «удар мести» – степняки оставили на поле боя несколько сотен своих павших товарищей. Но, как и ранее, Алексею Комнину не удавалось консолидировать все свои силы на одном направлении – турки попрежнему угрожали границам Византии, не переставая свои грабительские набеги. Это обстоятельство серьезно стесняло его в выборе стратегии.

Стремительно перемещаясь с западного фронта на восточный, Римский царь тщетно пытался выбрать самый оптимальный вариант расстановки своих сил – армия была настолько мала, что ее просто физически не хватало для того, чтобы закрыть все опасные направления. В этот момент настоящим подарком стало прибытие 500 рыцарей, присланных другом Комнина графом Робертом Фландрским (1071—1093). Год назад тот возвращался из паломничества в Иерусалим, остановился в Константинополе, был принят василевсом и, лицезрев упадок Византийской империи, обещал скорую помощь. Рыцари пришлись очень кстати, поскольку в это время пришло сообщение о том, что Иконийский султан АбульКасим собирается захватить Никомидию. Поэтому их тотчас отправили на Восток274.

Сам император защищал от печенегов дорогу от Адрианополя до Константинополя. Около города Русия, в долине Марицы, начались очередные боевые действия. Обстановка там была очень тревожной: печенеги заметно превосходили византийцев числом, да и, конные, они имели более широкие возможности для маневров, чем их противники. Нет ничего удивительного в том, что в один из дней возле Чорлу печенеги окружили римскую армию. Однако василевсу какимто чудом удалось опрокинуть их, и поле боя осталось за его армией. Весь 1090 г. он оставался там, отбивая атаки степняков на столицу.