Дом для Лиса

И вновь была осень и грудастая лахудра (иначе он ее не называл никогда) истошно визжа, пыталась заставить его относиться к ней как к хозяйке дома, и отец опять забыл приехать на ночь домой, отчего его новая жена в очередной раз впала в истерику, опустошив бар и впихнув в ноздри белую едучую пыль, через палочку чупа-чупса. Он никогда не сомневался, что она дура и никогда не скрывал от нее собственного мнения…».

Перед глазами в хаотичном порядке теснились давно забытые моменты той далекой жизни: ссоры, склоки, демонстративное швыряние вещей в чемодан и летящие в стену тарелки. Последнее практиковал он сам, как последний аргумент, чтобы обратить на себя внимание. Иногда срабатывало, но чаще нет. И вдруг все кончилось. Цветной калейдоскоп видений сменился черно-белой застывшей картинкой – перетянутая черной лентой фотография отца, черные одежды людей, белые скатерти на столах. Он умер тогда, это он лежал в гробу, а не отец, его похоронили, засыпали землей, лишили воздуха.

Содрогнувшись всем телом, Лис открыл глаза, в нос ударил удушающий запах медикаментов, он зажмурился и громко чихнул.

– Ты как? – спросил кто-то сверху, он не разглядел кто именно, голос был определенно знакомый. За красными пятнами в глазах и звоном в ушах смысл вопроса потерялся. Он хотел переспросить, но слова застряли глубоко в горле, не в силах совладать с его пустынной сушью.

Лис завертел головой, пытаясь хоть немного определиться во времени и пространстве. Пустое.

– Тише, тише, все хорошо, – пропел над головой мягкий тихий голос, – все уже позади.

На лоб легла прохладная рука, развеяв сумбур прошлого и настоящего, поймав в нежный плен пушистых теней. Лис вновь провалился в глубокий сон, вовсе лишенный сновидений. На целых три часа.

Когда он наконец-то открыл глаза, за окнами висел плотный, проглотивший все звуки и цвета, влажный мрак. Палату заливал мягкий домашний свет ночника, Макс и Соня сидели на подоконнике, курили в приоткрытую форточку и о чем-то тихо беседовали. У противоположной стены появилась вторая кровать, на которой мирно спала Кристина, подложив под щеку обе ладошки.

Боль заточила его в глухой скафандр, пульсируя в каждой клеточке затекшего одеревеневшего тела. Лис сдавлено охнул, на глаза навернулись слезы.

– Что, господин Луидэрэдэс, тяжко? – сочувственно кивнул ему со своего насеста Макс, – Пройдет, и это тоже пройдет.

– Где-то я это уже слышал, – хмыкнул Лис, откровенно радуясь, что все так как есть, – Я Луидэрэдэс?

Соня молча кивнула, щелчком выпроводив окурок за окно.

– Если вдруг какой доброхот скажет, что мы тебя купили, не обижайся, формально он будет прав, – хохотнул Макс, последовав примеру супруги.

– Теперь мы уедем?

– И чем скорее, тем лучше, – усмехнулась Соня, – мы и так задержались многим дольше, чем планировали, – она достала из сумочки шоколадку и, развернув ее, поделила на три части, одну сунула в рот, вторую отдала Максу, а третью протянула Лису, – Съешь, полезно.

Лис благодарно кивнул.

Никаких стенаний, сочувственных речей, глубокомысленных напутствий, сомнений и надежд по поводу их дальнейших взаимоотношений. Все предельно честно. Почти утратив всякую надежду, Лис нашел теплую уютную норку, в которой ему совершенно неожиданно позволили остаться. Что еще можно было желать?

Глава 2

Казалось, время остановилось. На Лиса свалилось столько событий, что добрую половину из них перегруженный информацией мозг отказывался воспринимать и анализировать. Его учили заново ходить. Донна Мария уехала в Испанию готовить к возвращению семейства Луидэрэдэс их дом и потому Кристина, пожелавшая остаться с родителями, фактически жила в его палате.

У Лиса не оставалось свободного времени. С утра физиопроцедуры, урок английского с Пал Санычем, бассейн, массаж, после обеда приезжали Соня с Кристиной, привозили очередную стопку книжек, которые Лис глотал с удивительной скоростью. Соня занималась с ним испанским, затем он до вечера развлекал Кристину сказками, загадками, нардами и картами, а Соня, вооружившись ноутбуком и телефоном, захватывала кабинет Пал Саныча, к тому времени покидавшего стены больницы. Вечером приезжал Макс и забирал «девочек» домой. К тому времени Лис уже не мог ни о чем думать или что-либо делать, разве что читать.

Выписали его через две недели, темп жизни ускорился втрое. Каждое утро Макс отвозил его в фитнес-центр на специальные тренировки, затем Лис ехал на занятия в частную школу, где по составленной индивидуально для него программе обучался английскому и испанскому языкам, математике, информатике и географии. На последнем предмете настоял он сам. Иностранные языки ему давались легко, сложнее было находить общий язык с педагогами, впадавшими в состояние ступора всякий раз, когда он, забывая набрасывать на себя маску наивной примерности, говорил в привычном для себя тоне о том, что действительно думает. С детьми дела обстояли еще хуже. Его ровесники казались ему не в меру глупыми и наивными. Лис не представлял, как в десять лет можно путать понятия сексуальные и гендерные отношения, не знать что такое «кокос» и «откат» и всерьез верить в то, что, занимаясь в школьном драм кружке, можно стать знаменитым актером или режиссером. Впрочем, открытых стычек не случалось. Несмотря на нездоровую худобу и тросточку-клюку, Лис был выше всех на голову, к тому же снисходительная надменность и несдержанный язык, с которого часто слетали нецензурные слова столь витиеватые, что у многих взрослых отвисали челюсти, делали его недоступным для насмешек. Его просто побаивались, главным образом взрослые. Педагоги предпочитали высказывать свои претензии Соне, которые все без исключения сводились к тому, что ребенок не признает авторитетов, дерзкий и не по годам взрослый. Соня терпеливо слушала, кивала, в споры не вступала, но объяснять что-либо, а тем паче оправдываться или читать нотации виновнику этих неприятных разговоров считала излишним. После школы она отвозила его в бассейн, откуда его забирал уже Макс.

А дома – стосковавшаяся Крис, ее рисунки, сказки, игры, пока Соня с плейером в ушах пыталась сосредоточиться на работе и только после ужина появлялась возможность посидеть наедине с книжкой или полазить по Интернету. Компьютерным играм Лис предпочитал дизайнерские программы, с помощью которых рисовал трехмерные картинки – волшебные замки для героев придуманных Кристиной сказок, создавал неведомых зверей и птиц.

Дважды в неделю Соня брала его с собой на свои собственные тренировки. Она занималась айкидо и, как позже выяснил Лис, в мастерстве из всей группы тренирующихся с ней мог сравниться только Пал Саныч. Лису позволяли присутствовать при товарищеских спаррингах, он сидел в углу на татами, заворожено наблюдая за ловкими маневрами противников. Вопреки внешней хрупкости Соня не производила впечатления беззащитной женщины, теперь Лис понял, что являлось тому причиной. В один из дней он заявил, что хотел бы попробовать себя в этом спорте. Соня только улыбнулась и ничего не ответила.

Спустя месяц с тех пор как Лис покинул больничную койку, отпала необходимость в клюке. Макс и Соня вновь заговорили об отъезде, вспомнив обо всех важных делах. Собрались за один день.

Накануне отъезда до поздней ночи сидели в гостях у Пал Саныча. Лис познакомился с его женой и дочерью. Милые, добрые люди, однако доверчивыми провинциалами их назвать язык бы не повернулся. К деньгам они относились как к нечто самой собой разумеющемуся, при этом были абсолютно далеки от каких бы то ни было правил светской жизни. Лис вырос в доме, где бутылка вина из дорогой коллекции могла являться лишь показателем наличия вкуса и статуса, ею могли украсить стол, ненавязчиво развернув этикеткой к тайному или явному завистнику. Здесь же всерьез обсуждали вкус вина, цвет и «ножки», а вовсе не стоимость и соответствие ее качеству. Они не играли, не старались чему-либо соответствовать, не лицемерили и не судили. Дочка Пал Саныча Света была старше Лиса на три года, но это не мешало им весь вечер обсуждать, как выяснилось, любимого ими литературного персонажа Эраста Петровича Фандорина и сравнивать его с другим детективом – Шерлоком Холмсом.

***

В памяти четко отложился аэропорт: рассеянный, не оставляющий теней свет, обилие металла и пластика, бессмысленная нервозная суета, душный кондиционированный воздух с запахом плавящегося полиэтилена, безвкусный, якобы мясной салат, от которого его после всю дорогу мутило и пустые, невидящие дальше собственной ручной клади взгляды людей.

Сам по себе полет каких-либо ярких впечатлений не оставил, разве что ощущение тошноты при мысли о скользком майонезе в проглоченном салате. Никогда прежде Лис не был в самолете и оттого чувствовал себя не в своей тарелке. Кристина большую часть времени проспала, ее не волновали люди в форме, шум, суета. Она видела все это много раз и была уверена, что на руках Макса ей никто и ничто не может угрожать.

Самолет приземлился в Пальме, городе на принадлежащем Испании острове Мальорка. В аэропорту их встретил седой мужчина со смуглым жестким лицом и добрыми лукавыми глазами. Говорил он по-испански и очень быстро, однако поднаторевший за последние два месяца в этом языке Лис смог уловить главный смысл. Мужчина, видимо, служил у них шофером и докладывал о состоянии дел в особняке семьи Луидэрэдэс.

Лис плохо помнил дорогу до дома, соленый ветер, влетавший в окно автомобиля, прогнал дурноту, навалилась усталость, будто кто-то выпил из него все соки. В ушах шумел далекий прибой, мурлыкало радио, и Макс что-то жарко доказывал несгибаемой Соне, которая молчала лишь потому, что боялась разбудить спящую у нее на коленях Кристину и привалившегося к ее плечу Лиса.

Обычно супруги дэ Луидэрэдэс при возникновении спорных моментов переходили в повышенную тональность. Они говорили, только многим громче обычного, они слушали и слышали друг друга, но при этом срывали голосовые связки. Доходило до смешного, посреди ожесточенного спора кто-то из них вспоминал о чем-то постороннем, и громкость моментально снижалась, как только тривиальная тема исчерпывалась, «громкоговоритель» включался вновь. И Кристина и Лис при этом занимались своими делами, ничуть не сомневаясь, что независимо от результата спора ничего в их жизни не изменится. Лис быстро сообразил, что к чему. Макс и Соня ссорились, не ссорясь, они выпускали пар и обменивались несовпадающими точками зрения, но это ровным счетом ничего не значило для их взаимоотношений. После брутальных сцен в его прежнем доме такой способ выяснений отношений выглядел странно, но нравился куда больше.

– Лис, просыпайся, Лис, – в такт прибою прошелестел над ухом тихий голос.

Лис вздрогнул и открыл глаза, не сразу сообразив, где находится. Соня потрепала его по загривку, окончательно убедив в реальности происходящего: автомобиль въезжал в распахнутые настежь резные ворота, по обе стороны широкой дороги росли апельсиновые деревья, похваляясь величиной нарядно-оранжевых плодов, в глубине большого парка, в тени вековых раскидистых деревьев виднелся большой белый дом с плоской крышей и широкой, увитой плющом верандой. Пахло морем и свежей, умытой дождем зеленью.

– Мы здесь живем? – удивленно спросил Лис, пытаясь на глаз оценить размеры владений.

Рядом с этой резиденцией дом на Волге казался дачной лачугой.

– Угу, – кивнула Соня, – осмотришь все потом, сразу скажу, за домом есть каменная лестница к морю, не лазай там, она осыпается, камни острые, съедешь на копчике, мало не покажется, будешь на заднице гипс таскать.

– Ух, ты! – пробормотал Лис, вертя головой на 360 градусов, – Мы такие богатые?

– Мы обеспеченные, – усмехнулась Соня, – верхняя прослойка среднего класса и только.

Макс расхохотался в голос.

– Короче не самые бедные, но в округе живут люди значительно обеспеченней нас, – он снова засмеялся и вышел из притормозившей у двери гаража машины.

У дверей их встретила донна Мария. Соня углубилась в обсуждение накопившихся бытовых новостей, Макс со спящей Кристиной на руках проскочил вперед. Лис вошел следом за Соней и переквалифицировавшимся в носильщика шофером.

Внутри дома царила приятная прохлада. Посреди просторного холла стоял низкий полукруглый диван и кофейный столик, у стены, отделявшей прихожую с ее встроенными шкафами и вешалками для одежды от главного помещения холла, был устроен декоративный ступенчатый фонтан. Тонкие струйки воды сбегали по зеленым скалистым гротам, собираясь в центре в чашу, искусную имитацию горного озера. Фонтан занимал почти всю стену от пола до потолка, рядом в неприметной нише расположилась барная стойка, уставленная графинами и бутылками. Место окна занимала полукруглая стеклянная, занавешенная тонкой прозрачной органзой дверь, выходящая в сад. За создающими уютную тень апельсиновыми деревьями, проглядывало море.

– Пойдем, дом покажу, – предложила Соня, тронув его за плечо.

Они прошли по всем жилым комнатам, не заглянули лишь в хозяйственные помещения вроде гардеробной и кладовой. Классическая столовая и библиотека с мебелью темного дерева и лаконично строгим интерьером, хайтековский кабинет Сони и набитый дорогой аппаратурой домашний кинотеатр, гостиная в восточном стиле, окна в которой заменяли цветные витражи, на полу лежал настоящий персидский ковер, а рядом с мягкими, заваленными подушками широкими диванами на мозаичных столиках красовались миниатюрные кальяны. Кабинет Макса находился на втором этаже и походил на берлогу, здесь в принципе отсутствовал какой-либо стиль: на бесчисленных полках были свалены в кучу бумаги и карты, захламленный письменный стол и заваленный дисками компьютерный стол и посреди всего этого безобразия большой аквариум с полосатыми рыбками, каждая из которых по размеру могла сравниться с карасем или окунем. На втором этаже помимо кабинета Макса, детской и спален нашлась еще одна странная комната, похожая одновременно на спорт зал и танц-класс. В центре четыре колонны в два ряда, зеркало вдоль одной из стен, в одном углу бильярдный стол, в другом боксерская груша, подвешенная к потолку, на полу татами.

– Здесь иногда мы выясняем отношения, – усмехнулась Соня.

– С кем?

– С Максимом, здесь звукоизоляция отличная.

– Макс тоже занимается айкидо? – удивился Лис.

– Нет, его стихия яхты и парашюты. Боксом он раньше занимался, умений, конечно, не растерял.

– Вы что деретесь с ним? – встревожился Лис, уловив в ее голосе какую-то горькую насмешку.

Соня скосила на него глаза и вдруг искренне и весело рассмеялась, успокоив лучше, чем, если бы долго и настойчиво доказывала обратное.

– Бог с тобой, я ведь убить могу, зачем же мне любимым человеком рисковать. К тому же это он лишь с виду такой крепкий, – на лестнице послышались быстрые уверенные шаги, и Соня поспешила свернуть разговор, – ругаемся мы громко, здесь, это делать комфортнее.

Как и предполагал Лис, в следующую минуту в спортзал вошел Макс, уже успевший переодеться и, судя по мокрым волосам, принять душ.

– Крис сварилась, спит без задних ног, чую, ночью нам спать не придется, – с порога провозгласил он и, обращаясь уже к Лису, спросил, – Ты как?

Тот лишь плечами пожал.

– Я кстати не поняла, какую комнату ему выделили, – вспомнила Соня, – сейчас дом пока осматривали…

– Донна Мария все основное купила, – примирительно прервал ее Макс, – а комнату пусть сам выберет, свободно три спальни, хоть одна, да подойдет.

Соня посмотрела на растерявшегося, уставшего от дороги и обилия впечатлений мальчишку, вновь перевела взгляд на мужа.

– Ты придумал?

Макс сделал виноватые глаза, потупился в притворном раскаянии.

– Это ведь его личное пространство, пусть сам решит, каким оно должно быть.

Лис растерялся еще больше, не понимая, что от него требуется: выбрать мебель, переставить ее или еще что-либо в этом духе.

– Мозгов нет, считай, калека, – вздохнула Соня, – три совершенно одинаковые комнаты…

– Одна с видом на море, вторая на теннисный корт, а окна третьей выходят к бассейну, если ты помнишь.

– И что?

– Вот что значит недальновидность!

– Это ты мне? – задохнулась от наигранного возмущения Соня, едва сдерживая смех, – ладно, господин Алисандэр, придется вам вернуться в конец коридора и выбрать себе вид из окна.

Лис, наконец, понял, что от него хотят, заметно повеселев.

– Глупый, так ты ничего о нем не поймешь, – тихо шепнула Соня Максу, когда Лис открыл первую дверь.

Все три комнаты объединял широкий беломраморный полукруглый балкон, огибавший торец дома. Одна из комнат оказалась угловой, ее единственное окно смотрело на изумрудно-зеленый, не взирая на позднюю осень холм, у подножия которого располагался окруженный живой изгородью из виноградных побегов теннисный корт. На обстановку Лис не обратил внимания, стандартная спальня: кровать, комод, вазочки, столики, кресло, трюмо. Он выбрался через приоткрытое окно на балконную террасу и прошел на другую сторону дома. Стоило ему зайти за угол, в лицо ударил терпкий, дышащий холодом соленый ветер, по венам, сжигая усталость, беспокойство и недомогание, хлынул мощный заряд чистого адреналина. Лис облокотился на покатые перила балкона, заворожено уставившись в бескрайнюю темно-синюю даль, суровую, обманчиво спокойную, плавно перетекающую на горизонте в серо-стальные краски, будто затянутого в саван неба. Внизу, за скрытой плющом и виноградом оградой громоздились острые прибрежные камни, преграждая путь грозно ревущим волнам, оставляющим на них хлопья грязно-белой пены.

Мир был огромен, Лис впервые чувствовал это так остро. Он жадно втягивал носом саднящую горло ледяную взвесь растворенной в воздухе соленой влаги, не в силах оторвать слезящихся глаз от неприветливого морского пейзажа.

– Ну, что? – раздался над ухом веселый, немного хриплый голос Макса.

Как и когда он подошел, Лис не видел и не слышал, оттого в буквальном смысле подпрыгнул от неожиданности.

– Эй, ты чего ревешь-то? – удивленно спросил Макс, заметив размазанные по щекам слезы.

– Это от ветра, – честно признался Лис и, обернувшись к стоявшей поодаль Соне, добавил, – я выбрал вид из окна.

– Зимой дуют ветра, – предупредил Макс, незаметно вложив в руку Соне денежную купюру.

– Ничего, зато летом прохладно и не душно, – парировал Лис, плотнее кутаясь в кожаную, отороченную меховым воротником куртку.

Соня сунула свой мелкий выигрыш в карман и перемахнула через подоконник обратно в комнату, поманив остальных за собой.

– Видел платан, растущий на другой стороне, по нему можно спускаться прямо к бассейну, – продолжал искушать Макс, когда они вновь оказались в тепле комнаты для гостей, избранной стать личной норой дикого русского Лиса.

– Это прямое давление, – засмеялась Соня.

– Вы поспорили? – догадался Лис, нисколько при том не оскорбившись, – Что значит то, какую комнату я выберу?

– Ничего, – усмехнулся Макс, – абсолютно ничего. Хочется просто быстрее понять, так сказать, тебя, твои пристрастия, вкусы, особенности мышления. Чем лучше знаешь человека, тем проще взаимодействовать с ним, меньше возможностей возникновения конфликтов.

Лису всегда казалось, что все обстоит с точностью до наоборот и, чем лучше знаешь человека, тем чаще и охотнее ссоришься с ним. Словно прочитав эти мысли, Макс, поразмыслив, добавил:

– Договориться проще, когда знаешь, с кем имеешь дело.

– А что обо мне знать? – удивился Лис, – Я сам о себе ничего не знаю.

– Что и требовалось доказать, – ввернула молчавшая до сих пор Соня, – меняются условия жизни и человек меняется, а он ребенок, у него еще раз 10 все поменяется и привычки и вкусы и образ мышления.

– Не скажи. Внутри мало что меняется, арсенал масок, знания о себе прибавляется, а, по сути, мы все те же, кем были в детстве.

– Вы о чем? – Лис окончательно потерял нить разговора, но вовсе не интерес к нему.

– Короче, говори нам, что тебе нравится, а что нет, здорово облегчишь жизнь и себе и нам, – подвела итог Соня.

– Мне нравится море, – тут же нашелся Лис, – о чем это говорит?

– О том, что тебе нравится море, только и всего, – улыбнулась она, – есть хочешь?

Лис вспомнил сомнительный салат и, не ощутив скользкого комка в желудке, энергично кивнул.

– Мне не нравится перемороженный майонез, – добавил он после короткого раздумья.

***

Еще до ужина Лис познакомился со всеми обитателями имения Луидэрэдэс. Фернан, шофер, встретивший их в аэропорту был мужем донны Марии, Лису он показался человеком спокойным и неконфликтным. Кроме него в доме работала кухарка Аманда Аридис – странная, еще молодая и красивая, но почему-то зажатая и закомплексованая женщина. Она приходилась племянницей Фернану и жила вместе с ним, Марией и своей двенадцатилетней дочерью в гостевом домике у ворот. Дочь Аманды, Франческа с первой минуты знакомства не понравилась Лису, причем он не мог объяснить, что послужило тому причиной, обычный угловатый подросток со скобками на зубах, ярко и безвкусно одетый, с обгрызенными накрашенными ярко-синим лаком ногтями. Однако Франческа, напротив, нашла молодого господина дэ Луидэрэдэс весьма привлекательным и необычным.

– Ты будешь учиться в моей школе? – медленно нараспев проговорила она, едва Лис остался в гостиной один.

– Не знаю, – буркнул он по-испански, ничуть не слукавив.

Неожиданно из кухни вылетела Аманда и, схватив дочь за руку, буквально уволокла ее за собой. Лис проводил обеих удивленным взглядом, а когда Соня спустилась вниз, спросил:

– Мне нельзя общаться с Франческой?

– Почему? – искренне удивилась та, посмотрев на донну Марию, срезавшую концы длинных красивых роз, готовясь поставить их в вазу.

Та сморщилась как от зубной боли и, неуверенно посмотрев на Лиса, ответила по-испански:

– Аманда совсем помешалась, она давно говорила, что внебрачный ребенок станет для нее наказанием, а недавно Франческа заявила, что влюбилась в какого-то одноклассника, так она ее вопросами замучила про то, как они там обнимались, ну, вы меня понимаете. Если бы она могла оплатить ее обучение, она отдала бы ее в женский пансион

Лис мало что понял из ее слов, но ему подробно объяснили по-русски, стоило донне Марии отойти подальше.

– Не обращай внимания на Аманду, а с Франи, общайся, если темы найдешь, – подвела итог Соня, закалывая на затылке еще влажные после душа волосы.

– Я в школе буду учиться? – спросил Лис, размышляя, какие общие темы могут быть у него с дочкой такой мамаши.

– Со следующего учебного года, да, – кивнула Соня, – пока репетитора тебе наймем, язык освоишь, сам привыкнешь. Послезавтра, кстати, тридцатое ноября, я помню, ты хотел, чтобы мы перенесли твое день рожденья, Макс сделал тебя моложе на три дня официально, но так или иначе, 30 ноября или третье декабря мы должны отметить.

Лис передернул плечами.

– Лучше третьего, а завтра совсем не поздравляйте меня, не хочу.

Донна Мария пригласила всех в столовую. Макс скатился со второго этажа на перилах, которые возмущено заскрипели в ответ на столь нецелевое их использование.

– Этот дом принадлежал еще моему прадеду, русскому эмигранту, ажн первой волны, он старше всех особняков в округе, раритет, переделанный от и до, только все равно возраст дает о себе знать.

– Я думал, ты родился в России, – признался Лис, – акцента у тебя нет, словечки русские все знаешь…

– Дома говорили только по-русски, а что до словечек, – он исподтишка показал пальцем на склонившуюся над вазой с цветами Соню, – русские теперь повсюду.

– Пойдемте уже есть, – фыркнула Соня, видимо, не желая развивать эту тему.

Лис не возражал. После ужина он планировал изучить окрестности, но вместо этого заснул в кресле в восточной гостиной, в ожидании кофе, которое Макс пообещал сварить на раскаленном песке. На электрической плитке, стоявшей в углу, можно было готовить все, что угодно, но использовалась она исключительно для варки кофе, для чего поверх обыкновенной конфорки был устроен металлический противень с мелким темно-коричневым песком.

Лис не проснулся, когда его переносили в его комнату, не слышал, как рвется в окно ветер, как шумит море, как входила и выходила выспавшаяся за день Кристина, не бравшая на себя труд открывать и захлопывать дверь тихо. Лис спал и впервые за последние два с лишним года не видел снов. Весь вечер и всю ночь лишь мрак и покой.

Соня сдержала обещание, о «старом» дне рождении никто не вспомнил. При помощи дизайнерской компьютерной программы Макс помог Лису выбрать обстановку для его комнаты, где решено было переделать все. Мария пришла в ужас от перспективы темно-синих обоев на потолке и фотообоев на стенах с изображением придуманных самим Лисом персонажей. К имеющейся в комнате мебели добавили книжный стеллаж и компьютерный стол, расставив все так, чтобы мебель дополняла рисунки на стенах: кровать оказалась в лапах хитро ухмыляющегося кота, телевизионная панель, подвешенной на шипастой цепи, приковывающей зубастого монстра к светящемуся в темноте голубоватым светом угловатому камню в самом темном углу комнаты. Соня тихо посмеивалась, но в творческий процесс не вмешивалась.