Братство талисмана

– Мы отказываемся. Мы зашли слишком далеко, чтобы поджимать хвосты и улепетывать без оглядки. И пленника мы тоже не выдадим: вы его достаточно помучили. Теперь наша очередь разбираться с ним.

– Будь по-вашему, – рявкнул великан. – Ваша кровь будет на вашей же совести.

– А зачем ее проливать? Во имя чего? Пропустите нас, и все. Мы найдем Древних, поговорим с ними и возвратимся в свои земли.

– А пленник? Ему предстоит пробежать еще много миль, он еще не откричал свое. Ему суждено погибнуть, но не скоро. Он осквернил священную землю Пустынного Края. Когда-то, сэр книжник, это означало бы войну без пощады. Но годы сказываются, мы становимся терпимее и сговорчивее. Радуйтесь, что мы такие, и отдайте нам нашу игрушку.

– Только если вы сразу убьете его. Пускай он погибнет ужасной смертью, но сразу.

– С какой стати? Нам редко удается развлечься, так что мы вынуждены довольствоваться тем, что нам выпадает. Или ты думаешь иначе?

– Человек не игрушка.

– Учти, – пригрозил великан, – ты рискуешь оказаться на его месте.

– Это мы еще посмотрим, – откликнулся Корнуолл.

– Значит, ты отказываешься выдать его?

– Да, отказываюсь.

Великан неуклюже развернулся и полез обратно на холм. Адские псы на вершине по-прежнему пребывали в неподвижности. За спиной у Корнуолла вновь послышался шум. Книжник обернулся. Тролли, гоблины и прочие существа разбегались во все стороны; из-под груды валунов показалось нечто невообразимое в своей отвратительности.

– Я же говорила! – завопила ведьма, стуча по земле помелом. – Я же говорила. Ну, теперь держитесь!

«Нечто» оказалось жабоподобным верзилой с огромными, словно плошки, глазами. Изо рта у него торчали острые клыки. Его кожу покрывала какая-то желеобразная субстанция, стекавшая каплями на землю при каждом шаге. «Великан, – подумал Корнуолл, – тот самый великан-людоед, про которого рассказывала ведьма».

Людоед выбрался из норы и принялся что-то вытаскивать оттуда. Присмотревшись, Корнуолл различил скорчившегося в отверстии Бекетта. Людоед рванул его на себя, и Бекетт вылетел из норы, как пробка из бутылки. На шее у него все еще болтался лук Хэла. Людоед отшвырнул его в сторону.

– Вы что, совсем стыд потеряли? – гаркнул он, не обращаясь ни к кому в отдельности. – Или вам законы не писаны? Падают тут всякие, понимаешь, как снег на голову! Ну чего вы здесь столпились? Что, разрази вас гром, происходит?

– Сэр людоед, – проговорил Корнуолл, – мы сожалеем, что потревожили ваш покой. Пожалуйста, простите нам нашу неловкость. Мы бы никогда не осмелились намеренно беспокоить вас…

– Такого со мной не случалось, – заявил людоед. – Местные себе таких шуточек не позволяют, выходит, этот тип – чужестранец. Правда, давным-давно была тут одна малявка, что кидала в мою нору камни, сучья и тому подобную гадость. Не могу понять, как такое занятие может доставлять удовольствие. – Его взгляд остановился на Мэри. – Ба, если я не ошибаюсь, вот та самая малявка! А ты ничего, подросла.

– Прочь! – воскликнула ведьма, замахиваясь на него помелом. – И не думай тронуть ее своими грязными лапами! Она была маленькой и несмышленой, и потом, плохого она тебе не сделала. Должен ведь соображать – на то и ребенок, чтобы играть! Радоваться надо, что она умела справляться со скукой, которая у нас тут царит.

– Извините меня, – попросила Мэри. – Я никак не предполагала, что мы вам мешаем. Видите ли, мы притворялись, будто боимся вас, поэтому бросали в вашу нору палки и камни – насколько я припоминаю, не такие уж и большие – и убегали.

– Вы втроем, – буркнул людоед, – ты, шустрый брауни и чокнутый тролль Бромли. Впрочем, тролли все чокнутые. Вы думали, я ни о чем не догадываюсь, а я подсмеивался над вами. Ну-ка, ответь, ты можешь представить себе, что я умею над кем-то подсмеиваться?

– Не знаю, – пробормотала Мэри. – Если бы знала, я бы, пожалуй, заглянула к вам в гости.

– Теперь ты знаешь, – заметил людоед, усаживаясь на землю, – а насчет гостей – дело поправимое. – Он похлопал по траве рядом с собой. – Садись сюда.

– Садись, садись. – Ведьма подтолкнула Мэри к людоеду. – Я сейчас принесу чайник. – Она заковыляла к дому.

Корнуолл огляделся. Бекетт лежал на земле и не шевелился. На нем восседали Хэл с Джибом.

– Что мы с ним сделаем? – спросил Хэл.

– Вообще-то, – отозвался Корнуолл, – следовало бы отрубить ему голову. Или вернуть его псам, но это хуже.

– Милосердия! – прохрипел Бекетт. – Как христианин христианина, я молю вас о милосердии. Вы не можете выдать своего брата во Христе орде язычников.

– Христианин из вас никудышный, – сказал Корнуолл. – Я предпочел бы вашей компании общество десяти язычников. Вы приложили немало усилий, чтобы прикончить меня, поэтому жалости к вам я отнюдь не испытываю.

– Я вовсе не пытался прикончить вас! – воскликнул Бекетт, кое-как принимая сидячее положение. – С какой стати? Я вижу вас впервые в жизни! Ради Христа, сэр…

– Меня зовут Марк Корнуолл. Вы нанимали убийц, чтобы покончить со мной.

– Вы хотели убить его из-за манускрипта, который он нашел в библиотеке университета в Вайалузинге! – крикнул Оливер, высовываясь из-под локтя Корнуолла. – И меня вы бы тоже убили, если бы смогли. Вам донес на него монах по имени Освальд, которого обнаружили утром на улице с перерезанным горлом!

– Но это было так давно! – простонал Бекетт. – Я раскаялся…

– Мы вам не верим, – произнес Корнуолл. – Выбирайте: псы или меч. Мерзавец вроде вас не имеет права жить.

– Позволь мне, – попросил Джиб. – Не годится пачкать сталь твоего клинка кровью этакого отребья. Один удар топора…

– Хватит болтать, – проговорила ведьма, дергая Корнуолла за рукав. – Я забираю его себе. Зачем понапрасну переводить добро? Только посмотрите, какой красавчик! Он мне нужен. Сколько холодных ночей я провела в одиночестве, и некому было согреть мою постель!

Она наклонилась над Бекеттом и пощекотала его под подбородком. Глаза Бекетта остекленели.

– Он не стоит того, чтобы о нем заботиться, – буркнул Оливер. – Помяни мое слово, он удерет при первой же возможности. К тому же псы…

– Ха! – фыркнула ведьма. – Эти щенки не настолько глупы, чтобы связываться со мной. Пусть только попробуют! Я их так отхожу помелом, что вовек не забудут! И никуда он не денется: я наложу на него заклятие, и он не сможет убежать. Ай, миленочек, и повеселимся же мы с тобой! Погоди, вот заберешься ко мне под одеяло, я тебе покажу, как надо…

– Выбирайте, – повторил Корнуолл. – Псы, меч или это…

– Что значит «выбирайте»? – взвизгнула ведьма. – Я же сказала, что забираю его себе! – Она взмахнула руками, забубнила какую-то нелепицу, закружилась на месте, а потом приказала: – Отпустите его!

Хэл с Джибом подчинились. Корнуолл отступил на шаг, Бекетт перевернулся на живот, встал на четвереньки и подполз к ведьме.

– Как собака, – пробормотал пораженный Корнуолл. – Если бы не…

– Какой хорошенький! – воскликнула ведьма. – Я ему нравлюсь! – Она нагнулась и погладила Бекетта по голове. Будь у того хвост, он, вероятно, завилял бы им от восторга. – Пойдем, дружочек.

Она направилась к дому. Бекетт на четвереньках пополз за ней.

Чаепитие тем временем было в самом разгаре. Ведьма, прежде чем заняться Бекеттом, принесла чайник, а добровольные помощники притащили к груде камней, под которыми находилась берлога людоеда, стол, накрыли его скатертью, расставили чашки и раздали печенье. Корнуолл осмотрелся. Неуклюжий великан и адские псы куда-то исчезли. Совершенно неожиданно все переменилось к лучшему. Осеннее солнышко заливало вершину холма своими лучами, снизу, от моста, доносилось журчание воды.

– А где лошади? – спросил Корнуолл у Хэла.

– Пасутся на лугу у реки, там полным-полно травы. С ними Плакси.

Откуда ни возьмись возник Енот. Он ковылял на трех лапах, потому что в четвертой у него было печенье. Хэл подхватил зверька и посадил себе на колени. Устроившись поудобнее, Енот принялся грызть печенье.

– Сдается мне, все кончено, – сказал Корнуолл. – Можно и отдохнуть.

– Интересно, – проговорил Джиб, – как поведут себя псы, когда узнают, что Бекетт им не достался?

– Мы разберемся с этим в свой черед, – отозвался Корнуолл.

Глава 23

Людоед сунул в рот печенье и насмешливо посмотрел на Корнуолла.

– Скажи-ка, – спросил он у Мэри, – что это за молокосос сопровождает тебя?

– Он вовсе не молокосос, – возмутилась девушка. – И вообще, приберегите свои шуточки для кого-нибудь другого. Он не всерьез, – объяснила она Корнуоллу, – у него такая манера шутить.

– Если он так шутит, – задумчиво сказал тот, – то каков же в гневе?

– Ну чего ты там встал? – осведомился людоед. – Садись вот сюда, попей с нами чайку. К сожалению, печенья уже не осталось. В жизни не видел такой голодной оравы. Они накинулись на печенье так, будто их морили голодом целую неделю.

– Странно, – заметила Мэри, – прошлой ночью нам закатили роскошный пир.

– Они обжоры, – заявил людоед, – самые настоящие обжоры. С виду хрупкие как тростиночки, а на деле – сплошные челюсти да кишки.

Корнуолл уселся рядом с людоедом. Фея протянула ему чашку, такую крохотную, что он испугался, увидев ее в своих ладонях. Налита она была до половины; похоже, в чае ощущался некоторый недостаток.

– Людоед рассказывал мне о моих родителях, – проговорила Мэри. – Он как будто хорошо их знал.

– Особенно твоего отца, – громыхнул людоед. – Мы выяснили, что у нас с ним много общего. Вечерами мы приходили сюда, на это самое место, и говорили, говорили часами подряд. Он был толковый и образованный человек, и беседовать с ним было одно удовольствие. Он утверждал, что в своей стране пользовался почетом и уважением. Ему нравился наш край и те, кто его населяет, и он ни чуточки не боялся их, что, уж поверьте мне, достаточно необычно для человека. С женой его я виделся реже, чем с ним, однако они оба были мне по душе, а что касается их милой дочурки, я любил ее так, словно она была моей собственной дочерью, хотя, если вдуматься, откуда у меня могла взяться такая вот егоза? Я полеживал в своей берлоге, а она кидалась в меня камнями и грязью; я представлял себе, как ее охватывает беспричинный детский страх и она убегает, и мне становилось так смешно, что стены моей норы ходили от хохота ходуном.

– Знаете, – признался Корнуолл, – мне показалось, вы не из тех, кто способен хохотать до упаду.

– Все дело в том, мой добрый сэр, что вы со мной незнакомы – я имею в виду, близко. Я обладаю множеством превосходных качеств, которые, увы, невозможно рассмотреть с первого взгляда.

– Я думаю вот о чем, – сказала Мэри. – Возможно ли, чтобы мои родители попали сюда из того мира, о котором упоминал вчера мастер Джонс?

– А почему бы и нет? – пожал плечами людоед. – Они, разумеется, ничего не говорили, но когда появился этот Джонс, я заметил, что между твоими родителями и им существует известное сходство: в характерах, в том, как они смотрели на те или иные вещи, в спокойной самоуверенности, которая порой граничила с высокомерием. Правда, у них не было ни единой из тех колдовских штуковин, с которыми носится Джонс; они пришли сюда скромными паломниками, с узелками в руках. Я как раз вылез из норы погреться на солнышке и увидел вас. Вы втроем спустились с холма и перешли реку по мосту, и, знаешь, выглядели вы просто бесподобно. В тех узелках были скудные пожитки, какие могли принадлежать людям, которые никогда не бывали в Пустынном Краю. Откровенно говоря, я часто гадал, не нарочно ли они так поступили, чтобы их приняли не за тех, кем они были на самом деле.

– Значит, они вам нравились, – промолвила Мэри.

– Еще как! В тот день, когда они ушли на запад, в сторону Выжженной Равнины, мое сердце едва не разорвалось от горя. Между прочим, милая, они намеревались взять тебя с собой, но мне удалось переубедить их. А в остальном они не пожелали прислушаться к моим советам. Страх был им неведом, они считали, что, если пойдут с миром, их пропустят куда угодно. Они верили в доброту. Ей-ей, сущие дети! Сдается мне, они согласились оставить тебя только потому, что предполагали вернуться. Так сказать, они решили избавить тебя от тягот утомительного путешествия, заметь, от тягот, а не от опасностей: им казалось, что никакие опасности их подстерегать не могут.

– Итак, они ушли на запад, – заключил Корнуолл. – Зачем?

– Не знаю, – ответил людоед. – Одно время я думал, что знаю, но теперь далеко не уверен. Они ничего мне не говорили. Кажется, они стремились что-то там отыскать и как будто догадывались, где это «что-то» может быть.

– Вы считаете, что они погибли? – спросила Мэри.

– Нет, вряд ли. Если бы я считал так, то не сидел бы год за годом на камнях, оглядывая окрестности. По совести говоря, я не думал, что они возвратятся, но если бы это случилось, то я ни капельки бы не удивился. Несмотря на всю их мягкость, они производили впечатление людей, выражаясь образно, непотопляемых, которых невозможно погубить, которых избегает смерть. Конечно, вам странно слышать такое, к тому же я могу ошибаться, но порой у всякого существа возникает ощущение, которое опровергает любую логику. Я видел, как они уходили, я наблюдал за ними, пока они не скрылись из глаз. А теперь мне приходится провожать вас, ибо, по-моему, вы идете по их следам. Как ни жаль, но девушка, сэр книжник, похоже, не покинет тебя.

– Право, я с радостью оставил бы ее тут, – сказал Корнуолл.

– Я не останусь, – возразила Мэри. – Мне нужно найти родителей.

– Вот так, – развел руками Корнуолл.

– Вот так, – повторил людоед. – Надеюсь, меч служит тебе не для украшения? Ты не похож на бойца. От тебя пахнет книгами и чернилами.

– Увы, – согласился Корнуолл. – Зато у нас надежные спутники. И потом, мой клинок изготовлен из волшебного металла. Только мне, пожалуй, не мешало бы поупражняться с ним.

– Я бы предложил тебе еще одного спутника, – сказал людоед. – На мой взгляд, он вам пригодится.

– Вы имеете в виду Джонса? – догадался Корнуолл.

– Да, – кивнул людоед. – Он называет себя трусом, но трусость не порок, а добродетель. Храбрость – болезнь, которая частенько приводит к смерти. Джонс не бросится очертя голову вперед, не станет ничего предпринимать, пока не уверится, что сила на его стороне. Возможно, у него найдется могущественное оружие, хотя какое – кто его знает. Он колдун, но колдовство у него особое, похитрее нашего и погрубее. Нет, он вам явно пригодится.

– Может быть, – согласился Корнуолл нерешительно. – Однако он не внушает мне доверия.

– Тому виной его колдовство, – объяснил людоед. – Ты просто чувствуешь могучую и чужеродную колдовскую силу.

– Наверно. Ладно, я попробую его соблазнить.

– Мне кажется, – сказала Мэри, – долго упрашивать его не придется. Он хочет проникнуть дальше в Пустынный Край, но боится идти один.

– А вы сами? – спросил Корнуолл у людоеда. – Не желаете присоединиться к нам?

– Нет, – отозвался тот. – Я покончил со всякими глупостями. Впрочем, даже и не припомню, чтобы я когда-нибудь их творил. Я вступил в тот возраст, когда мне всего и нужно, что поспать в берлоге да посидеть на камнях у входа.

– Но вы расскажете, что нас ждет?

– Сдается мне, что вас и без того закормили слухами. Молва не ведает удержу, но внимает ей только глупец. – Людоед пристально поглядел на Корнуолла. – А ты, похоже, не из глупцов.

Глава 24

Лагерь Джонса казался покинутым. Три ярких шатра стояли на прежнем месте, однако все живые существа, даже маленький народец, куда-то пропали. Возле стола чернели круги кострищ, валялись обглоданные кости и пивные кружки. С козел угрюмо взирали на запустение два опорожненных досуха пивных бочонка. Легкий ветерок, прошелестев в кронах деревьев, поднял облачко пыли с дороги, что вела к полю битвы между людьми Бекетта и адскими псами. Мэри вздрогнула.

– Как тут неуютно, – проговорила она, – особенно после той ночи. Куда они все подевались?

Лошади, на которых они прискакали, рыли землю копытами. Очевидно, им не терпелось вернуться на пастбище у реки. Они встряхивали гривами, и упряжь позвякивала в такт движениям их голов.

– Джонс! – позвал Корнуолл. Он хотел было крикнуть громко, во весь голос, но что-то побудило его к осторожности, и слово прозвучало лишь немногим громче обычного. – Надо посмотреть, – решил он и направился к самому большому из шатров.

Мэри следовала за ним по пятам.

В шатре никого не оказалось. Обстановка – раскладушка, стол со стулом, металлический шкаф, плотные портьеры – сохранилась в неприкосновенности, зато исчезла машинка, которую Джонс называл фотоаппаратом, а заодно с ней – шкатулка, где он хранил цветные миниатюры, и прочие диковинные предметы, что раньше лежали на столе.

– Он ушел, – сказал Корнуолл, – ушел из нашего мира в свой. – Он уселся на раскладушку и сцепил пальцы. – Он мог поведать нам столько интересного! Той ночью, как раз перед тем, как появились псы, он завел со мной странный разговор.

Он огляделся по сторонам и впервые ощутил царящую в шатре инородность, иномирность; дело тут было не в шатре и не в тех предметах, которые в нем остались – они не слишком отличались от знакомых Корнуоллу, – а в некоем загадочном ощущении, если хотите, запахе иной плоскости бытия. В первый раз с того дня, как он отправился в путь, Корнуолл испытал страх и почувствовал себя бесконечно одиноким. Он взглянул на Мэри, стоявшую рядом с ним, и на какой-то волшебный миг ее лицо стало для него целым миром – ее лицо и глаза, в которых отражались его собственные зрачки.

– Мэри, – проговорил он хрипло, едва слыша себя, и протянул к ней руки.

Она очутилась в его объятиях, обвила его руками за шею, а он прижал ее к себе, такую мягкую и податливую, такую теплую. Тепло ее тела, аромат волос, очертания фигуры – все обещало покой и наслаждение.

– Марк, Марк, Марк, – шептала она ему на ухо, как будто его имя было для нее молитвой или заклинанием.

Он уложил ее на раскладушку и лег сам, сверху. Она приподняла голову и поцеловала его; губы прильнули к губам и не желали отрываться друг от друга. Он просунул руку ей под платье и ощутил ее наготу: спелость грудей, гладкость живота, курчавость волос на лобке. Мир стучался ему в виски, словно стремился дозваться, но он не откликался. Он отринул его и заперся в своем мирке, где не было посторонних – только они с Мэри, только они двое, и больше ничто не имело значения.

– Марк, где ты? – спросил кто-то напряженным голосом.

Он нехотя расстался со своим мирком, в котором они с Мэри были наедине, уселся на раскладушке и, моргая, уставился на фигуру, глядевшую на него из-под полога шатра.

– Прошу прощения, что помешал вашим шалостям, – проговорил Хэл.

– Чтоб ты провалился! – воскликнул Корнуолл, вскакивая. – Что ты лезешь, куда тебя не просят?

Он шагнул было к Хэлу, но Мэри успела остановить его:

– Марк, все хорошо.

– Приношу свои извинения вам обоим, – сказал Хэл. – Я допустил бестактность. Но мне надо было предостеречь вас. В округе снова объявились псы.

– Что на вас нашло? – крикнул, вбегая в шатер, Джиб. – Вы что, спятили – разъезжать в одиночку?

– Все было тихо, – ответил Корнуолл. – Нам как будто ничто не угрожало.

– Опасности повсюду. Пока мы не покинем эти земли, они будут неотступно преследовать нас.

– Я хотел разыскать Джонса и пригласить его ехать с нами. Но он, похоже, ушел и вряд ли вернется.

– Не нужен нам никакой Джонс, – заявил Хэл. – Мы вчетвером да Оливер с Плакси – вполне достаточно. Уж мы-то никуда не уйдем.

Глава 25

Маленький народец разбежался кто куда, и теперь они продолжали путь вшестером. День близился к вечеру. Местность если и изменилась, то совсем чуть-чуть. Через пять миль от того холма, на вершине которого стоял Дом Ведьмы, они достигли Выжженной Равнины, что тянулась до самого горизонта: громоздились друг на дружку песчаные дюны, земля между ними была бурой и бесплодной. В углублениях, которые раньше, по всей видимости, заполняла вода, попадалась трава, высохшая настолько, что превратилась в сено. Время от времени однообразие пейзажа нарушали мертвые, скелетоподобные деревья, как будто грозившие небу растопыренными сучьями. На троих лошадей навьючили бурдюки с водой, а на двух оставшихся ехали по очереди. Уже утром Мэри возмутилась, что ей, по общему молчаливому согласию, выделили лошадь в постоянное пользование, и настояла на том, чтобы идти пешком наравне с другими. Если сбросить со счета песчаные дюны, переход оказался не таким уж и утомительным, однако расстояние, которое они прошли, было, естественно, значительно меньше того, какое удалось бы преодолеть верхом.

Возглавляли отряд Корнуолл с Хэлом. Последний, прищурясь, посмотрел на солнце.

– Скоро нам придется остановиться, – сказал он. – Все устали, и потом, надо разбить лагерь до темноты. Как тебе вон тот гребень слева? Он достаточно высок, и с него будут хорошо просматриваться окрестности. Вдобавок мы сможем развести костер. Видишь деревья?

– Костер на гребне будет заметен издалека, – возразил Корнуолл.

– Ну и что? – пожал плечами Хэл. – Прятаться нам не от кого. Кому нужно, тот знает, где нас искать, хотя вполне возможно, сейчас он за нами не следит.

– Ты про адских псов?

– И про них тоже.

– Сдается мне, ты не слишком обеспокоен.

– Ты ошибаешься. Не беспокоиться было бы глупо, равно как и не бояться. Помнишь, какой совет дал нам людоед? Никуда не ходить. Но мы должны были идти, потому что иначе какой смысл забираться в такую даль?

– Целиком с тобой согласен, – сказал Корнуолл.

– В любом случае, – продолжал Хэл, – вы с Джибом отправились бы дальше вдвоем. А коли так, то нам не пристало бросать товарищей на полпути.

– Может, ты и прав, – пробормотал Корнуолл.

Установилось молчание. Под ногами путников шуршали песок и галька. Вскоре они подошли к гребню, о котором говорил Хэл.

– Ну что? Полезем?

– Как скажешь, – откликнулся Корнуолл. – Лесовик у нас ты.

– Тут нет никаких лесов.

– Зато есть гребень. Все равно мне с тобой не тягаться, я человек городской и мало в чем разбираюсь.

Когда они взобрались на гребень, Хэл показал на глубокий овраг в боковом склоне.

– Там найдется сухая трава, – сказал он. – Лошадям будет что пощипать. А на ночь мы приведем их в лагерь.

После того как на гребень поднялись все остальные, Хэл принялся распоряжаться.

– Марк, – велел он, – напои лошадей. По полведра каждой, но не больше. Потом сведи их в овраг, пускай попасутся там до темноты. Приглядывай за ними, чтобы не ускакали. Мэри, ты будешь часовым. Смотри во все стороны и, если что увидишь, кричи. А мы займемся дровами, притащим сколько сможем.

Когда Корнуолл возвратился с лошадьми, на гребне ярко горел огонь; часть углей сдвинули чуть в сторону, и Мэри готовила на них ужин. Плакси с Оливером исполняли обязанности часовых. Хэл поспешил навстречу Корнуоллу.

– Садись поешь, – сказал он. – Мы уже сыты.

– А где Джиб?

– Пошел на разведку.

Солнце закатилось за горизонт, но небо на западе оставалось еще бледно-розовым. Внизу ничего не было видно, словно путники попали вдруг в страну теней.

– Через часок или около того взойдет луна, – пообещал Хэл.

Корнуолл подсел к огню.

– Голодный? – спросила Мэри.

– Как черт, – ответил он. – И усталый. А ты?

– Я в порядке. – Она положила ему в тарелку еды. – Кукурузная каша с беконом. Надеюсь, ты не возражаешь? Свежего мяса, к сожалению, нет. Хэл не смог никого подстрелить. Зайцы для него слишком резвые. – Девушка устроилась на земле рядом с ним, прижалась к его плечу, подставила губы для поцелуя. – Я хотела поговорить с тобой наедине. Мы тут обсудили кое-что с Оливером, он сказал, что подойдет к тебе, но я ответила ему, что мы разберемся сами. По-моему, так будет лучше.

– И что же вы с ним обсуждали? – спросил удивленный Корнуолл.

– Ты помнишь то, что случилось в шатре?

– Я никогда этого не забуду. А ты? Ты помнишь, Мэри?

– Я тоже не могу забыть. Но нам нельзя думать об этом. Вот о чем собирался поговорить с тобой Оливер. Нам нельзя даже думать об этом.

– При чем здесь, разрази его гром, Оливер? То, что было, касается только нас с тобой, если, конечно, ты разделяешь мои чувства.

– Да, – прошептала она, кладя голову ему на плечо. – Сколько дней ты будто не обращал на меня внимания, а потом неожиданно все переменилось. Я готова была заплакать. Ты у меня первый, понимаешь, первый. Да, я прислуживала в трактире, но…

– У меня и мыслей таких не было, – пробормотал он. – Я никогда не воспринимал тебя как, прости за грубость, уличную девку.

– Оливер…

– Каким он боком тут замешан?

– Он объяснил мне, – сказала Мэри и посмотрела Корнуоллу в глаза. – Он страшно смущался, но сумел объясниться. Я должна оставаться девственницей. Он обещал поговорить с тобой, но я…