Дикая роза

– Почему мы до сих пор стоим? Рассаживайтесь, – предложила Эдди. – Альби, устраивайся на подушках… да, вот там. А ты, Шейми, садись рядом с Томом. – Она понизила голос до шепота. – Знаешь, он шпион. Я в этом уверена.

– Что за глупости, Эдди? – покачал головой Том.

– Тогда о чем вы говорите со всеми этими арабскими шейхами? О верблюдах? О гранатовых деревьях? Сомневаюсь. Вы говорите о бунтах. О восстании. О свободе от турецкого владычества.

– Мы говорим об их жизни, наследии, обычаях. Помимо этого, я делаю снимки развалин, гробниц, ваз и горшков. Делаю зарисовки, пишу заметки.

– Вы, мой дорогой, создаете карты и альянсы, – тоном знатока сказала Эдди.

– Да. Кстати, желаете отведать рахат-лукума? – спросил Лоуренс, передавая блюдо с розовыми желеобразными кубиками, посыпанными сахарной пудрой.

– Скажите, мистер Лоуренс, как вы очутились в арабском мире? – дипломатично спросил Шейми.

– Благодаря археологии. Люблю выкапывать древности. Еще студентом я ездил на раскопки в Сирию. Изучал замки крестоносцев, потом писал по ним дипломную работу. После университета мне предложили работать у Дэвида Хогарта, археолога Британского музея. Я согласился. Участвовал в раскопках древнего хеттского города Каркемиша. Похоже, перекопали вдоль и поперек оба берега Евфрата, – с воодушевлением признался Лоуренс.

– Не знаю, освоился бы я в пустыне, – сказал Шейми. – Жара, песок. Мне нужны снега и лед.

Лоуренс засмеялся:

– Понимаю вашу любовь ко всему первозданному и холодному, мистер Финнеган. Я обожаю горы и альпийские пейзажи, но пустыня, мистер Финнеган, – это пустыня. – Лоуренс ненадолго замолчал, затем растерянно улыбнулся, и вдруг его лицо стало таким, какое бывает у влюбленного человека. – Если бы вы это видели… Если бы слышали голоса муэдзинов, созывающих мусульман на молитву. Если бы видели лучи солнца, пронизывающие минареты. Если бы отведали фиников и гранатов, собранных в цветущем оазисе. А вечером сидели бы в бедуинском шатре, слушая истории этих людей. Если бы вы могли познакомиться со всеми этими величественными шейхами и шарифами. С женщинами из гарема, у которых под паранджой видны только глаза. Если бы вы познакомились с Хусейном, шарифом Мекки, и его сыновьями. Если бы почувствовали, как они жаждут свободы и независимости. – Лоуренс тряхнул головой, словно застыдившись глубины своих чувств. – Если бы все это испытали, мистер Финнеган, то мгновенно повернулись бы спиной к Антарктике.

– Не знаю, мистер Лоуренс, – ответил Шейми, поддразнивая собеседника. – Не думаю, что ваши барханы способны переплюнуть мои айсберги, не говоря уже о тюленях и пингвинах. – Голос Шейми утратил ехидные интонации; на поэтический рассказ Лоуренса он отвечал своим. – Если бы вы могли увидеть солнце, поднимающееся над морем Уэдделла. Его лучи падают на лед, заставляя вспыхивать миллионы осколков. Если бы могли слышать ночное пение ветра, скрип и треск льдин, встающих дыбом и ломающихся в беспокойных водах антарктических морей…

Том восхищенно слушал Шейми. Они говорили о диаметрально противоположных частях света, но родство их душ обнаружилось сразу, ибо каждый чувствовал страсть другого. Оба были исследователями, оба ощущали силу, влекущую их в громадные просторы неведомого. Эта сила заставляла их оставить домашний уют, покинуть близких и друзей. Не случайно Шейми и Лоуренс были не женаты. Ими владело страстное желание увидеть, открыть, познать. Они были верны своему призванию, и ничто другое для них не существовало.

Шейми закончил свой монолог, и его сердце сжалось от печали. Как хорошо было находиться в обществе этих людей. Очень немногие понимали, что́ гоняет его по миру, а они понимали. Была одна женщина, способная понять, но она находилась очень далеко. Шейми всей душой и сердцем, всем своим существом желал, чтобы она находилась рядом.

– Я не намерен задерживаться в Лондоне, – нарушил молчание Лоуренс, заговорив о тяге к странствиям, присущей ему и Шейми. Прочь из этого серого, давящего Лондона. Назад, в непредсказуемый, манящий мир. – Вернусь в Каркемиш. В последнее время я работал с Уильямом Рамзеем из Британского музея, известным специалистом по Новому Завету. Я приехал, чтобы сделать доклад о наших находках. Доклад – необходимая часть нашей работы, но после него я сразу возвращаюсь в пустыню. Там еще уйма работы. А вы, мистер Финнеган? Планируете новые экспедиции?

– Да и нет, – ответил Шейми. – В общем, там будет видно.

– Какой странный ответ, – сказал Лоуренс.

Шейми признался, что так оно и есть.

– Эрнест Шеклтон снова собирается в Антарктику. Я очень хочу отправиться вместе с ним. Но у меня есть не менее веская причина остаться в Лондоне.

– Ты серьезно? – оживилась Эдди. – И как же ее зовут?

Ехидный вопрос Эдди остался без ответа.

– Клементс Маркем предложил мне должность в Королевском географическом обществе. Не далее как вчера. Хочет, чтобы я активизировал работу по сбору средств на новые экспедиции. У меня появится кабинет с красивой медной табличкой на двери и жалованье. По мнению Маркема, я буду просто дураком, если откажусь.

– Он прав, – сказал Альби. – Точно будешь. Ты уже несколько староват для приключений в духе журнала для мальчиков.

– Спасибо, Альб, что напомнил об этом.

Слова Альби повергли Шейми и Лоуренса в меланхолию. Наверное, Том примеряет эти слова к себе и думает, что тоже староват для своих странствий по пустыне, подумал Шейми. А может, он, как и я, потерял кого-то, и это заставляет его колесить по миру. Может, и он надеется, что стоит забраться подальше, туда, где слишком жарко или невыносимо холодно, где полно опасностей, где голод и болезни… и он забудет эту женщину. Никогда он ее не забудет, но он не оставляет попыток.

Тягостное молчание продолжалось, пока Лоуренс не спросил:

– А чем занимаетесь вы, мистер Олден?

– Я физик, – ответил Альби. – Преподаю в Кембридже.

– Он пишет совершенно жуткие и непонятные формулы и уравнения, – вмешалась Эдди. – Покрывает ими всю доску в своем домашнем кабинете, где просиживает дни напролет. Университет предоставил ему творческий отпуск. Можно было бы и отдохнуть. Вместо этого он работает и работает. Относится к себе совершенно варварски.

– Тетя Эдди… – смущенно улыбаясь, запротестовал Альби.

– Альби, я говорю правду. Ты совсем не отдыхаешь. Питаешься кое-как. Не выходишь прогуляться. Ты выглядишь не лучше, чем старые застиранные панталоны. Тебе нужно по-настоящему отдохнуть. Не возражай. Да, ты ведущий английский ученый в какой-то очень специфической области. Но скажи, дорогой, неужели Англия не выдержит, если ты месяц-другой отдохнешь от того, чем нынче занимаешься?

– Да, тетя Эдди. Англия не выдержит, – ответил Альби.

Он по-прежнему улыбался, но в голосе появилось раздражение, а взгляд сделался мрачным. Шейми с удивлением смотрел на своего давнего друга. Речь Альби всегда была учтивой и сдержанной.

Раздражение ушло так же быстро, как и появилось. Голос Альби снова стал ровным. Никто и не заметил этой мимолетной перемены. Может, мне только почудилось? – подумал Шейми. Он решил на этой же неделе вытащить Альби из кабинета на прогулку по окрестным болотам, как бы тот ни сопротивлялся.

Уступая напору тети, Альби немного рассказал о своей работе и о том, что волнует физиков всего мира. Ходили слухи, что Альберт Эйнштейн вскоре представит ученому миру десять формул по теории поля, подкрепляющих новую общую теорию относительности. Альби стал объяснять смысл геодезических уравнений, когда на пороге появился дворецкий:

– Прошу прощения, мэм, но обед уже подан.

– Слава Богу! – обрадовалась Эдди. – А то у меня голова идет кругом!

Ее гости встали и вслед за хозяйкой проследовали по коридору, ведущему из гостиной в столовую.

У дверей столовой Лоуренс вдруг остановился и коснулся руки Шейми.

– Пусть Клементс Маркем думает что угодно, – тихо, но с чувством произнес Том. – Приезжайте ко мне, мистер Финнеган. Вы совсем не староваты для приключений. Такого попросту не может быть, в противном случае и я тоже староват. Будь это правдой, я бы не знал, как жить дальше, и, честно говоря, не хотел бы знать. Вам понятно это чувство?

– Да, мистер Лоуренс, – кивнул Шейми. – Очень даже понятно.

– Тогда приезжайте. Прожарьте ваши холодные кости в горячем песке Аравийской пустыни.

– Шейми, Том прав, – сказала Эдди, стоявшая в дверях столовой и слышавшая их разговор. – Пошли Маркема подальше и Шеклтона вместе с ним. Отправляйся в пустыню. Погреешь косточки на аравийском солнце. Глядишь, и твое сердце растает, – с улыбкой добавила она.

Глава 6

– Четыре пенса, мистер. Не пожалеете, – сказала девица в красной шали, соблазнительно улыбаясь, вернее, пытаясь соблазнительно улыбаться.

Макс фон Брандт покачал головой. Холод вынуждал его идти ссутулившись, опустив голову.

– Ну тогда два. Клянусь вам, я чистая! В этом деле всего неделю.

Фальшивая бравада исчезла. Теперь в ее голосе звучало отчаяние.

Макс посмотрел на нее. Никак не больше четырнадцати. Ребенок еще. Тощая, дрожащая.

– Иди домой, – сказал он, бросив девице шестипенсовик.

Та посмотрела на монету, затем на него:

– Да благословит вас Бог, мистер. Вы хороший человек. Честное слово!

Макс усмехнулся. Едва ли, подумал он, открывая дверь «Баркентины» и надеясь, что малолетняя шлюха не видела его лица, а если и видела, то не запомнила. Паб «Баркентина», находившийся на северном берегу Темзы, в Лаймхаусе, был воровским притоном. Время от времени Максу фон Брандту приходилось туда наведываться, и он принимал все меры предосторожности, чтобы его не увидели.

Он тщательно следил за своим обликом. Стараясь не выделяться, Макс надел мешковатую рабочую одежду, три дня не брился, а светлые, с серебристым отливом, волосы спрятал под кепкой. Труднее было скрыть высокий рост, загорелую кожу и ноги, не искривленные рахитом. Все это свидетельствовало о хорошем питании и обилии свежего воздуха. Подобное в Ист-Энде присутствовало в мизерных количествах или вообще отсутствовало.

Оказавшись в пабе, Макс подошел к стойке.

– Мне нужно повидаться с Билли Мэдденом, – сказал он бармену.

– Нет у нас таких, – ответил бармен, даже не удосужившись оторвать взгляд от газетной полосы с результатами скачек.

Макс огляделся по сторонам. У него имелась фотография Мэддена, а потому он знал, как тот выглядит. Знал он и кем был Мэдден – вором, владевшим лодочной мастерской. Это и заставило Макса искать встречи с Билли. Макс всматривался в лица посетителей. У многих были шрамы. Кто-то не обращал на него внимания, другие, наоборот, рассматривали с вызывающей наглостью. Возле окна сидела женщина: совсем молодая, светловолосая и хорошенькая, невзирая на потускневшие следы царапин на лице. Наконец в дальнем конце он заметил Мэддена, игравшего в солитер, и направился туда.

– Мистер Мэдден, я хотел бы с вами поговорить.

Билли Мэдден поднял голову. Вокруг его шеи был повязан яркий шарф, в ухе болталась золотая серьга, бровь рассекал шрам, а рот был полон гниющих зубов. Крепко сбитый, этот человек производил тягостное впечатление, но тяжелее всего было встречаться с его глазами – темными, буравящими и бездушными. Глазами хищника.

– А ты с какого дуба рухнул? – прорычал Мэдден, правая рука которого потянулась к лежащему на столе большому ножу с откидным лезвием.

Макс знал о необходимости действовать осторожно. Его предупреждали о непредсказуемости Мэддена и вспышках жестокости. Макс предпочел бы не встречаться с этим опасным типом, но у него не оставалось выбора. Ребята из Кембриджа взяли его след. Нужно найти новый способ оторваться от них и побыстрее, иначе вся его затея рухнет.

– Меня зовут Питер Стайлс. Я предприниматель и хотел бы заключить с вами сделку, – сказал Макс, демонстрируя безупречный лондонский акцент.

– Покойник ты – вот ты кто, – изрек Мэдден. – Имел наглость сюда припереться. Надо мне оттяпать твою наглость и швырнуть в реку. А следом и тебя. Что мне помешает?

– Крупная сумма денег, – ответил Макс. – Мне нужна ваша помощь, мистер Мэдден, и я готов хорошо за это платить. Если вы меня убьете, сделку заключать будет не с кем.

Мэдден откинулся на спинку стула, слегка кивнув. Потом ногой выдвинул из-под стола соседний стул. Макс сел.

– Слышал, вы владеете лодочной мастерской. Мне нужна лодка, причем с мотором.

– Зачем?

– Чтобы доставлять человека из Лондона в Северное море. Координаты он укажет. Раз в две недели. Помимо лодки, мне нужен тот, кто будет ею управлять. Нужен человек, хорошо знакомый речной полиции, который годами плавает взад-вперед по Темзе и чьи действия не привлекают к себе никакого внимания.

– И какая у тебя надобность?

– Нужно кое-что передавать из рук в руки.

– Краденое? – усмехнулся Мэдден.

– Я бы предпочел не вдаваться в подробности, – уклончиво ответил Макс.

– Если я рискую лодкой и своим человеком, то вправе знать, – сказал Билли.

– Драгоценные камни, мистер Мэдден. Очень дорогие и очень ценные. Мне нужно переправлять их из Англии на континент.

Макс достал бумажник, отсчитал пять двадцатифунтовых банкнот и положил на стол, придавив ладонью:

– Я готов предложить вам щедрые условия.

Глазки Мэддена вспыхнули. Он потянулся к деньгам, но Макс отодвинул ладонь:

– Я оплачиваю лодку, услуги лодочника и ваше молчание. Это вам понятно? Если обмолвитесь хотя бы словом, наша сделка не состоится.

– Мне в моих делах огласка не нужна. Можешь не волноваться за свои секреты, – сказал Мэдден.

Макс кивнул и пододвинул деньги Мэддену:

– Это лишь задаток. Каждый раз мой человек будет приносить еще. Его зовут Хатчинс. Через две недели, считая с сегодняшнего дня, ровно в полночь он будет на причале за «Баркентиной». Пусть ваш лодочник встретит его там.

Макс встал, приподнял кепку и ушел. Мэдден был мрачным и жутким человеком, а Лаймхаус – мрачным и жутким местом. Макс радовался возможности поскорее убраться отсюда. Но их встреча оказалась плодотворной. Очень плодотворной.

Ему действительно требовалось передать кое-что из рук в руки. Но не драгоценные камни. Требовалось выстроить цепочку. Крепкую, надежную цепочку, которая протянется из Лондона в Берлин.

И нынче вечером он выковал первое звено этой цепочки.

Глава 7

– «Избирательному праву для женщин – нет»? – спросил Шейми, прочитав надпись на большом транспаранте, разложенном на полу в столовой сестры. – Такой призыв не очень-то поможет вашему делу, Фи, – добавил он, целуя ее в щеку.

Фиона засмеялась. С иголкой в руке, она склонилась над транспарантом.

– Осталось добавить одну букву[2], – сказала она. – А ты, дорогуша, садись завтракать.

– Спасибо. Завтрак будет для меня очень кстати, – ответил Шейми, усаживаясь за стол.

С той части стола, где недавно завтракали младшие дети, служанка убирала тарелки со следами недоеденных яиц и пятен джема. Дети попались ему навстречу в коридоре, промчавшись мимо. За столом оставались только Кейти и Джо.

– Всем доброе утро, – поздоровался Шейми, но ответа не получил.

Кейти даже не притрагивалась к еде. Ее чай остыл. Она подбирала фотографии для макета «Боевого клича». Джо, сидевший во главе стола, что-то быстро писал. Вокруг него громоздились утренние газеты. На полу валялись скомканные листы бумаги.

– Джо, селедочку передай, – попросил Шейми, укладывая на колени салфетку. – Джо! Ты меня слышишь?

Джо поднял голову и растерянно посмотрел на него:

– Прости, дружище. Что ты просил?

– Селедку. Блюдо стоит рядом с тобой.

Джо передал ему блюдо.

– Что ты строчишь? – поинтересовался Шейми.

– Работаю над речью. Я должен произнести ее в палате общин, прося парламент выделить больше денег для школ.

– Рассчитываешь, что выделят? – спросил Шейми, подцепляя вилкой копченую селедку.

– А я сомневаюсь! – опередив отца, выпалила Кейти, при этом продолжая заниматься макетом. – Вслед за папой будет выступать мистер Черчилль. Он ратует за новые военные корабли и пользуется поддержкой обеих палат. Германия бряцает оружием, и потому в Англии многие выступают за создание собственного военно-морского флота. Повсюду призывают собирать деньги на постройку флотилии дредноутов. Па думает, что призывы найдут отклик. Прецедент уже был. Пять лет назад Ллойд-Джордж попытался урезать расходы на флот. Он тогда был канцлером казначейства. И что ты думаешь? Потерпел сокрушительное поражение.

Шейми засмеялся и покачал головой.

– Да неужели, Киткат? – спросил он, употребив прозвище, которым сам же и наградил Кейти и которое, как он знал, она терпеть не могла. – Ты когда-нибудь говоришь еще о чем-нибудь, кроме политики? Тебе уже пятнадцать лет, и к тому же ты девочка. А такие темы, как танцы, наряды, мальчишки, у тебя есть?

Кейти подняла голову и сердито прищурилась. Шейми засмеялся. Он обожал эти словесные поединки с ней.

– Не дразни ее, – посоветовала Фиона, продолжая орудовать иголкой. – Давать сдачи она умеет. Сам знаешь.

– Не молчи, Киткат, – продолжал Шейми, игнорируя предостережение сестры. – Я куплю тебе новое платье. Не где-нибудь, а в «Хэрродсе». Розовое, со всякими рюшками и бантиками. И шляпку ему под стать. Сегодня же и съездим туда.

– Ага, съездим, – ответила Кейти, награждая его акульей улыбкой. – А раз уж мы там окажемся, заодно купим и костюм. Не мне. Тебе, дядюшка Шейми. Добротный серый шерстяной костюм с уймой пуговиц. К нему подберем галстук, чтобы плотно обхватывал твою шею на манер петли. Сегодня конторская работа в КГО, завтра милая женушка, штопающая тебе носки, а потом, глядишь, и начнется размеренная жизнь в Кройдоне. – Кейти откинулась на спинку стула и, скрестив руки на груди, принялась напевать «Траурный марш» Шопена.

– Сорванец, – бросил Шейми, недовольный тем, что язычок у этой девчонки оказался острее.

– Канцелярская крыса, – парировала Кейти.

– Дурно воспитанная особа.

– Кабинетный червь.

– Я еще не согласился на эту работу! – напомнил Шейми, защищаясь.

– Уймитесь оба! – потребовал Джо. – Как маленькие.

Шейми, сердито поглядывая на Кейти – ей все-таки удалось его задеть, – подцепил вилкой жареный помидор.

– Я тебя предупреждала, – сказала ему Фиона.

– Дядя Шейми, ты съездишь завтра со мной в типографию «Клариона»? Ну пожалуйста. Мне нужно отдать в печать очередной номер «Боевого клича». Мама с папой заняты, а одну меня не пускают.

– Не понимаю, с какой стати я должен туда ехать, – просопел Шейми.

Кейти снова улыбнулась, и на этот раз ее улыбка была искренней и обворожительной.

– Потому что ты мой дядя и любишь меня до умопомрачения.

– Любил, – поправил ее Шейми. – Когда-то я действительно любил тебя до умопомрачения. – (Кейти сникла.) – Не кисни. Я пошутил. Конечно я съезжу с тобой, – быстро пообещал Шейми.

Ему было невыносимо видеть племянницу опечаленной, хотя это и была напускная печаль.

– Спасибо, дядя Шейми! Я тоже пошутила. Ты никогда не согласишься на эту работу. Я просто знаю. И никогда не переедешь в Кройдон.

Кейти вернулась к макету газеты. Джо продолжал писать, Фиона – шить. Из другого конца дома долетали голоса младших детей. Они хохотали, радостно вопили и, судя по всему, замечательно проводили время.

Шейми перестал нагружать тарелку едой. Он смотрел на Фиону, Джо и Кейти. Он был счастлив, находясь в семье сестры. Однако сейчас он как-то остро почувствовал, что это ее, а не его семья. Как бы они его ни любили и как бы он ни любил их, он был только дядей, но не отцом и не мужем. Никогда прежде он так остро не ощущал этого различия. Почему, он и сам не знал. Возможно, подействовали слова Кейти о милой женушке, штопающей носки. Эта девчонка-сорванец, конечно же, была права: он не согласится на предложенную должность и уж тем более не переедет в Кройдон. Но, глядя на сестру и ее домочадцев, сидящих за одним столом, занятых каждый своим делом и при этом наслаждающихся обществом друг друга, Шейми вдруг ненадолго захотелось, чтобы в его жизни появился кто-то, ради кого он согласился бы переехать в Кройдон. В мозгу мелькнуло лицо Дженни Уилкотт, но он тут же прогнал появившийся образ. Приплетать еще и ее к странной, несвойственной ему тоске по оседлой жизни было безумием. Он едва знал Дженни.

– Дай мне какую-нибудь газету, – попросил он Джо, чтобы заглушить это странное состояние.

Джо пододвинул ему экземпляр. Шейми положил газету рядом с тарелкой, взял вилку и взглянул на заголовок. «ДРЕДНОУТ КАЙЗЕРА СПУЩЕН НА ВОДУ». И ниже: «НАД БЕЛЬГИЕЙ И ФРАНЦИЕЙ ДУЕТ ХОЛОДНЫЙ ВЕТЕР».

Ни зловещий заголовок, ни мрачная статья не отбили у Шейми аппетита. Ему зверски хотелось есть. К селедке и помидору, лежавшим на тарелке, добавились жареные грибы, бекон, яйца пашот и тост с маслом. После этого Шейми налил себе чашку чая. Это был «ассам» яркого кирпично-красного цвета, настолько крепкий, что годился для воскрешения мертвых. Шейми требовалось прочистить голову. Вчера они с Джорджем Мэллори, оказавшимся в Лондоне, прошлись по пабам, и домой Шейми добрался лишь к трем часам ночи.

Сейчас часы показывали девять утра. Мартовское субботнее утро выдалось ясным и холодным. Этот уик-энд Шейми проводил с семейством Фионы в их имении в Гринвиче. До Пасхи оставался всего месяц, и Фиона специально приехала сюда проверить, как движется работа маляров. На пасхальный обед она пригласила пятьдесят человек и хотела, чтобы в гостевых комнатах успели провести косметический ремонт.

– Утренняя почта, мадам, – возвестил дворецкий Фостер, ставя перед ней серебряный поднос с письмами.

– Благодарю вас, мистер Фостер, – ответила Фиона, не поднимая голову от шитья.

– Как вижу, среди торговых счетов и приглашений вам доставили письмо из Калифорнии. И местом отправления указана станция Пойнт-Рейес.

– Пойнт-Рейес? Как замечательно! – воскликнула Фиона.

Отложив иголку, она взяла с подноса большой плотный конверт.

– Мистер Фостер, как успехи у маляров? – спросил Джо.

– Вполне удовлетворительные, сэр. Они закончили покраску гостиной и переместились в холл.

– Джо! Шейми! Взгляните! – окликнула мужа и брата Фиона, переполненная радостными чувствами. – Индия прислала очаровательную семейную фотографию. Она, Сид и дети. Просто загляденье!

– Это наш-то братец загляденье? – фыркнул Шейми.

– Я про их детей, – засмеялась Фиона. – Посмотри на Шарлотту. Настоящая красавица. А какая чудесная малышка. И Уиш. Весь в отца… И в деда, – помолчав, тихо добавила она.

Сестра жадно разглядывала фотографию. Шейми пытался угадать, какие чувства испытывает сейчас Фиона. Любовь, счастье и горечь давней утраты.

Он знал, что сестра до сих пор скорбит по родителям. Их отца – Пэдди Финнегана – убили в далеком 1888 году. Это случилось на складе, где он работал. Внешне его смерть выглядела как несчастный случай, но ее виновником был хозяин отца – чайный магнат Уильям Бертон. Пэдди возглавил только что созданный рабочий союз, куда стал вовлекать других складских рабочих, работавших вместе с ним в компании «Чай Бертона». Некто Шихан Котелок, тогдашний главарь преступного мира Восточного Лондона, по приказу Бертона подстроил так называемый несчастный случай, положив конец профсоюзной деятельности Пэдди. В том же году погибла их мать Кейт, убитая знаменитым преступником-безумцем, которого звали Джек-потрошитель.

Вслед за матерью не стало их сестры, которой было всего несколько месяцев. Слабая, болезненная, она пережила мать на несколько дней. А потом Фиона и Шейми потеряли своего брата Чарли. Он не погиб. Зрелище умирающей на улице перед домом матери вызвало у него временное помешательство. Он бежал, и его нигде не могли найти. В этот период он столкнулся со своим давним противником. Завязалась драка. Обороняясь, Чарли случайно убил того парня. Опасаясь, что его могут арестовать, он не вернулся к семье. Вместо этого он назвался именем и фамилией убитого, став Сидом Мэлоуном. А дальше его жизнь покатилась по наклонной, приведя в преступный мир.

Спустя годы Сид и Фиона случайно встретились снова. Сид отверг все призывы сестры вернуться к честной жизни и опять исчез в лабиринте мрачных улиц Восточного Лондона. Фиона тяжело переживала их разлуку. Тогда же она приняла решение не рассказывать Шейми о том, что́ на самом деле случилось с его старшим братом, которого он обожал.

Однако через несколько лет Шейми не только узнал правду, но и встретился с Чарли-Сидом. Их встреча состоялась при весьма трагических обстоятельствах. Джо тогда только-только выиграл выборы и стал депутатом от Уайтчепела. Зная, что Фиона продолжает разыскивать брата, он решил встретиться с Сидом и поговорить начистоту, предложив тому одно из двух: или порвать с преступной жизнью, или пожинать плоды своего упрямства. Джо пришел в «Баркентину», однако ему наврали, что Сида там нет. Вместо этого у него состоялся разговор с Фрэнки Беттсом, подручным Сида. Дошло до потасовки, в которой Фрэнки досталось. Но Беттса волновали не синяки. Как и остальные члены шайки, он боялся, что Сид их бросит и порвет с преступной жизнью. Воспользовавшись тем, что Джо приглашал Сида прийти к нему в приемную, Фрэнки оделся так, как одевался Сид, пришел, назвался его именем и дважды выстрелил в Джо. На Сида пало обвинение в покушении на жизнь члена парламента. Недалекий Фрэнки надеялся, что таким образом закрыл Сиду путь в честную жизнь.