Запутанные нити. РАК: умереть нельзя измениться

Про ожидание чуда

01.03.2015

Поехали за результатами биопсии. Сижу в машине, жду Дишу.

Как-то по его походке понимаю. Как-то по лицу читаю все, что написано в этой бумажке.

Старается ли он держаться? Еще секунда и будут слова…

– Ну, да… – говорит. – Но они сказали, что вот там женщина у них получала недавно… диагноз, тоже все нашли. Так уже вылечилась, говорят кандидатскую написала… Пожелали тебе здоровья. И сказали, что все будет обязательно хорошо.

Беру бумажку, читаю непонятные еще слова. Жаль. Не проскочила, не смогла. Не развалила эту картину. И этот опыт стопроцентно мой теперь.

Потом подумаю, просто помолчу пока. Нет ощущения несправедливости. Просто жаль. Очень. Профессор оказался прав. А я нет.

Он обещал доказать – и доказал. И к чему мне эти доказательства? Я бы предпочла другие. А теперь и вся медицина быстро выдвинет мне свои, проверенные практикой и статистикой.

А я? Кто-то сидящий в голове и уже не потирающий руки, с интересом молчит. А ведь недавно еще громко чирикал. Про победу, и про «все не так, как кажется», и про «Я-ЖЕ-ВСЕ-МОГУ!»

Значит, не могу. Или не все. Или пока не могу. А сейчас мне надо наладить отношения с этой машиной, которая уберет лишнее из моего тела. Я понимаю, что надо. Но прямо сейчас не могу.

Звонок Маняши выводит меня из размышлений о предстоящей «дружбе» с системой здравоохранения.

– Ну, как? Получили результат?

– Получили. Все да.

– Это точно? Что там написано?

Читаю термины и цифры-проценты. Признаюсь, что ничего не понимаю в этих формулировках про степень злокачественности. Уходим в паузу. И никто ее не хочет нарушать. И признать, что грустно от того, что чуда не случилось. В этот раз.

Маняша тоже отчаянно ждала чуда. И справедливости.

Я бы после этих результатов никуда не ходила. Хочется завернуться в кокон и там переждать. Все переждать. И ничего не решать-не делать.

Но надо ехать по намечаемой сделке к коллегам-партнерам.

Приезжаем на Староневский в гостеприимный офис моей коллеги. Что-то обсуждаем, о чем-то договариваемся. Только у меня как ватой уши заложены.

Надо собраться-включиться. Сделка обещает быть выгодной. Если все состоится, будет нормально. Деньги очень нужны.

Продавец дешевых квартир, кажется, торопит… Что-то там у него очередь из желающих выстроилась. Ну да, а у нас есть потенциальный покупец, только добраться до него надо напрямую.

Моя коллега, директор агентства, ведет переговоры с продавцом. Я молчу – не могу из себя ничего выдавить. Да и как-то все без моего говорения сегодня обходится. Что там? Сроки? Договор? На завтра? Бр-р-р… Я не знаю, что у нас завтра. У меня еще сегодня не наступило. Такое сегодня, как мне надо.

Кажется, этот суетный продавец со своим ажиотажным спросом начинает раздражать. Вступаю с трудом в разговор. Не завтра, а во вторник время «Ч». Если покупатель выйдет на договор. До вторника – никакого ажиотажа, никаких дефицитов. После – продавайте кому хотите. Вроде остыл. Прощается и отбывает, на минутку отозвав мою коллегу в сторонку.

Может, я ему доверия не внушила? Молчала, смотрела в сторону, потом только резко и глухо высказалась по поводу его спешки. Ну и что, какая разница? Ну, не произвела, у меня тут свое. И внимание из всех мест собирается-концентрируется в одной точечке. И в голове набат звучит – «нашли-нашли-нашли!!»

Я не смогу сейчас заниматься делами. Я не знаю, что и где буду делать во вторник. В Мечникова уже назначена дата госпитализации. Это через несколько дней. Но я не пойду в Мечникова, еще не все. Надо еще куда-то пробовать.

Коллега предлагает выпить кофе с конфеткой. И мне странно, будто это про другое. Вкусные конфетки ей откуда-то привозят. И я всегда с удовольствием угощалась. Сейчас тереблю фантик и понимаю, что не чувствую вкуса.

– Моя дорогая, – коллега обращается ко мне, видя мое «отсутствие» – почему Вы не берете свои любимые? Я для Вас специально берегу – вот привезли недавно.

– Ох, – очухиваюсь, пытаюсь улыбнуться. – Надо сладкое ограничить наверно… Думаю, лишняя ли будет вторая?

– Ну куда Вам ограничивать? Вы такая тоненькая! Наверно все на диетах сидите? Я как на Вас посмотрю, всем своим «девушкам» говорю – вот у нас пример для подражания и укор нашей совести. Ну, делитесь, что Вы такое едите или пьете, чтобы так выглядеть.

– У меня, Елена Арнольдовна, сейчас специальная диета. «Мир ушел из-под ног» называется. Сколько на ней пробуду – не знаю. Но никому такую не надо.

– Неприятности, да? Вы меня послушайте, не знаю, что у Вас случилось, но Вы обязательно все решите правильно. Вы такая, у Вас все получается.

Милая и мудрая Елена Арнольдовна. Я не знаю, как в этой истории правильно. Я всегда была слишком правильная и решала так. И все вокруг подумали, что это и есть я. Мой способ жить и действовать сегодня дает сбой. Я понимаю, что ничего в своей жизни больше не контролирую, ни на что не влияю. У меня в сумке лежит бумажка и жжет руки даже от легкого касания. В горле собрался ком, и я держусь за свое молчание, чтобы не зарыдать в голос.

И как там было в сказке «Золушка»? Это очень вредно, когда чудеса не случаются.

Этническая принадлежность

02.03.2015

Приехали в Песочный сдавать анализ на генетические мутации. Ну и на встречу с завотделением попасть. Эти «хорошие ручки» будут удалять мою штуковину. Наверно.

Перед сдачей анализа попросили заполнить какую-то анкету. Вернее, ее заполняет девочка-медсестра с моих слов.

Задает общие вопросы про возраст и т.п., а потом спрашивает: «Ваша этническая принадлежность?» Я какое-то время молчу – то есть? В мозгу проносятся какие-то обрывки школьных знаний про этносы… Но ничего подходящего, применительно к себе не обнаруживаю.

– Какие у Вас национальные корни? Ну, в роду кто был, какие этногруппы?

– Ах, это… – киваю я с облегчением. – Всяко было… Хохлы, естественно. Да, и цыгане …были.

Говорю и тихо улыбаюсь, опуская голову. И вдруг замечаю, что девочка начинает старательно выводить в строчке: «Цыга…»

– Стойте-стойте! Это шутка! Вы не пишите это.

Мы переглядываемся с Дишей, прыскаем со смеху, а потом давимся внутренним хохотом. Девочка—медсестра смотрит с укоризной на нас и уносит мою анкету.

Анализ нужно было сдавать в старом здании НИИ онкологии. А на встречу с хирургом идти в новый центр. Во всяком случае, в старом никто про такого завотделением с «птичьей» фамилией не знает.

– Позвони ему, – призывает Диша. – Спроси, где он именно находится.

Но телефон вне зоны. Занят, видимо, мой спаситель-хирург.

– Он вообще-то ждет или ты что-то перепутала?

Ничего не перепутала, сказал до 14 часов будет.

Едем в новый центр. И уже на подходе Диша тянет меня в какую-то дверь, мол, здесь.

«Приемное отделение» – читаю. Я одним скачком почему-то отпрыгиваю от входа в приемное.

– Мне сюда не надо.

И мы двигаемся к другой двери. Так и есть – вход в центр там.

Вижу много людей в масках. В гардероб большая очередь за талончиками. Много женщин в платочках, есть просто лысые.

Вот он – онкологический центр. И онкологические люди. И я сейчас примкну к этой тусовке. Почти профессиональное сообщество.

Это какой-то странный эффект, когда нечто особенное видишь в одном месте в большом количестве. Так было в роддоме, странно и смешно одновременно. Ну увидишь на улице беременную – раз или два. А так чтобы все… И ты ходишь среди них, разговариваешь с кем-то, и у них такие же животики. Это как-то прикольно.

И тут вспомнила, только отчего-то не прикольно. В Мечникова такого не было – там многопрофильно все. А здесь большая концентрация, и все про это.

Смотрю – девочка сосредоточенно завязывает шнурочки на ботиках. Сменную обувь что ли надо? Она в косыночке и бледная очень.

Вдруг вспоминаю, что мне в этом году паспорт менять.

– Как же… Диш… мне ведь надо паспорт менять, а я буду вот так? Без волос?… Как же это… Что за фотография будет?

Диша гладит меня по моим длинным локонам и пытается шутить:

– У тебя очень красивая форма черепа, ты знаешь? Голова совершенной формы – идеально кругленькая.

Я знаю, мне парикмахеры в салоне всегда говорили. Только мне не смешно.

«Потерявши голову, по волосам не плачут» – не к месту вспоминается мне.

При чем тут паспорт? При чем тут все? И как эта мелочь вдруг отравила все настроение?

Ха, так ведь химия отравит не только настроение – она отравит весь организм. И как они там говорят? Химиотерапия применяется с надеждой, что злокачественные клетки погибнут быстрее, чем здоровые. Что остается мне – разделять эти надежды? Это не мои надежды, у меня вообще нет надежд. Что есть – не знаю. Но чувствую, что надежда – уже не мое.

Онкология – болезнь богатых, и я туда же

У кабинета моего завотделением собралась большая очередь. Да, он действительно занят – на операции. Все ждут. Смотрю на совсем молоденькую девушку. Мысленно пытаюсь понять, что ее сюда привело. Пусть это будет эстетическая хирургия вроде увеличения бюста.

Наконец, хирург появился и прием начался.

Когда зашла в кабинет, по договоренности назвала пароль: «Я от Сони».

– Ах, да-да, звонили по Вам. Рассказывайте и давайте смотреть.

У меня на руках УЗИ, маммография и результаты биопсии.

Доктор смотрит бумаги, потом смотрит меня. Потом берет фломастер и начинает говорить.

Говорит, что можно сделать органосохраняющую операцию. Рисует сегмент, который нужно иссечь. И как-то все это практично, даже буднично. Немного отлегло.

– А это точно можно? – осторожно интересуюсь. – Почему-то в Мечникова сказали, что нужно удалить все со всеми лимфоузлами.

– Ну зачем? Сделаем аккуратно, – начинает подрисовывать еще линию в сторону подмышки. – Вы когда результаты по генетическому тесту получите, еще посмотрим. Если там ничего нет, вполне можно органосохраняющую. Не без исключений, конечно. Бывает, что уже в процессе операции видим, что сохранять нельзя. Размеры у Вас до 2 см – попадаем. Ну и если опухолей больше одной – однозначно удалим все. Лимфоузел увеличен, но это вследствие биопсии может быть. Пока то, что я вижу… позволяет.

Показывает мне на мониторе примеры подобных операций. Показывает швы у женщины, которые практически незаметны.

– А Вы зачем биопсию делали? – вдруг спрашивает.

– Так …сказали.

– Я, знаете, не рекомендую делать своим пациентам. Или сразу перед операцией, не тянуть. Учтите, там все разносится кровотоком, поэтому операцию надо делать быстро.

У меня появляется еще один список необходимых анализов-исследований. Он обширнее предыдущего. И доктор ставит галочки там, где обязательно и там, где желательно. Для своих он очень рекомендует. Вот к примеру, остеосцинтиграфия – сканирование костей скелета. Это чтоб проверить метастазы в костях. Такое труднопроизносимое название, сама процедура – с введением радиоизотопа в кровь. Надо, так надо. Ежели для «своих» желательно… Туда же, в желательности, попадает и КТ легких, и полное недоверие флюшке.

По анализам добавились всякие свертываемости-развертываемости. Ок! Сделаю все.

Можно сдать-пройти здесь в Песочном, можно, говорит, сдать некоторые анализы в поликлинике.

Нет уж, увольте от поликлиник – никогда там не состояла, а сейчас тем более не то состояние. Чтобы состоять в этих очередях.

Сдам кровь в ИНВИТРО. Фото костей только здесь в Песочном. За деньги. Ну да, до этого момента все тоже за деньги. Вроде кости фотографировать можно и бесплатно, но люди ждут по году.

А мне нужно быстро. Как можно ждать год?

Я спрашиваю про стадию, в бумажке другие обозначения и написано не так, как обычно.

– Стадию мы определим на операционном столе. По состоянию лимфоузлов. Ну что – штука неприятная конечно. Будем Вас лечить. Вам нужно настроиться и делать все как надо.

О как. Даже стадию не знаю. И как это – как надо? Захожу с другой стороны.

– Я надеюсь, мы обойдемся без химиотерапии?

– Нет, ни в коем случае. Понимаете, Если бы Вам было 80, ну и… А поскольку Вы молодая, будем Вас лечить по полной. После органосохраняющей операции Вы получите курсы лучевой терапии, а потом химию. Это обязательно. Ну там посмотрим. Собирайте анализы, как сделаете ОСГ, приезжайте.

Уже на выходе просит еще раз глянуть на результаты биопсии.

– Знаете, Вам надо бы еще сделать HER Fish… Где Вы биопсию делали – они там развернутый не дают?

Нет, говорю, что просили, то дали. Этот HER можно заказать здесь. Говорит, что важный анализ. Без проблем.

Пошли в отдел платных услуг заказать этот HER. Оказалось, что стоимость его нехилая – 15500 р. Плюс 5 000 р. за уже сделанную биопсию. Плюс все предыдущее и последующее… Диша утешился одним фактом: какие-то забрюшинные исследования доходят до 180000 р. Это он в прайсе прочитал.

Это правильно выходит, что онкология – болезнь богатых? Ну, хоть здесь… слава тебе, приобщилась к богатству.

В кругу «рецидивистов»

06.03.2015

Накануне вечером позвонил странный человек. Пригласил на эту труднопроизносимую процедуру по просвечиванию костей. Говорил так вкрадчиво, нарочито вежливо, паузы делал. А суть сводилась к тому, что на сегодня была «группа». Он так это назвал. И мне предлагалось ее возглавить, как платной пациентке. Я согласилась с ощущением, что он что-то не договаривает. Такие интонации у него были. И вроде размышляет – сказать мне или «пощадить». Ну как-то так звучал. Как потом оказалось, любая «группа» бесплатных идет под предводительством «платников». Если бы я отказалась, эти люди, ожидавшие полгода и больше, ждали бы дальше.

Отличие «платников» от всей остальной группы в том, что радиоизотопное вещество тебе вводят первому. Сидишь все равно со всеми остальными положенные 3—4 часа в специальной комнате и «светишься». И еще одно преимущество – тебе отдают результаты сразу после процедуры. А «группе» – когда будет готово, т.е. «когда руки дойдут», так прокомментировали.

Взяла с собой тапки и две бутылки воды. Все, как велено. А еще книжку, чтобы не «дружить диагнозами» или «против всех». Сразу решила – буду такой автономист. Уйду в неприметный угол, чтобы без всяких этих лишних впечатлений. Или может меня и так отвергнут, как классово чуждый элемент. Потому что я за деньги, а они ждали.

«Дружба диагнозов» и просветительское просвещение начались еще на этапе нашей регистрации. Всегда найдется в группе такой человек, который знает все-все. И мало того, он за всех сделает все возможные выводы. И обладает самым-самым опытом, даже если не обладает. Он осведомлен.

О, слава вам, осведомленные от медицины люди-радио! Общая тревожность сначала нарастала, но по мере выступления осведомленной дамы как-то свернулась. Беспокойства метнулись в сторону ее разборок с пожилой бабулей, которая, по ее мнению, принесла не те тапочки.

«Осведомленная» принялась рассказывать широкой аудитории про другие тапочки, крайне необходимые во время этой процедуры. И долго сокрушалась, как же возможно этого не понимать… В это время пожилая бабуля продолжала завязывать шнурочки на своих полуботиночках и старалась не реагировать. На очередной «аргумент» компетентной дамы бабуля резко ответила: «Какое ВАМ-то до этого дело? Отвяжитесь от меня! И носите свои тапки, какие Вам нравятся.» «Осведомленная» резко съехала, покачав головой, и принялась пропагандировать другие нюансы предстоящего обследования.

В этот момент появился человек в халате и сказал приготовиться «по списку». Первой позвали меня. Головы аудитории по команде развернулись в мою сторону. Больше всех заинтересовалась «осведомленная». Теперь было понятно, кто тут кому кто… Дама быстро проинформировала группу, что меня, платную, поведут «без очереди», а они-де будут ждать, пока… Хотя что «пока» у нее так и не родилось.

После нас пригласили в какую-то комнату, оттуда уже непосредственно на укол. Я действительно пошла первая, но за мной без всяких ожиданий выстроились все остальные. В вену попасть с первого раза не получилось. Я предложила процедурной сестре свое запястье. Из-за этого на руке возникло две повязки. Когда в «светящуюся» комнату пришли все участники процедуры, «осведомленная» мигом вычислила мое местоположение и без церемоний поинтересовалась:

– А Вам что – два укола сделали?!

– Ну да, я же платно, мне побольше положено, – не удержалась я. «Осведомленная» поверила и даже как-то всхлипнула.

Я присела на кушетку в уголок, пытаясь слиться со стеной, и прикрылась книжкой. Рядом со мной присела та самая бабуля с неправильными тапочками. Она тоже не хотела «дружить» диагнозами. Но, чувствуя, во мне единомышленника, начала тихо разговаривать со мной.

Она аккуратно поинтересовалась, впервые ли я здесь и уточнен ли мой диагноз. Когда я коротко ответила, она вдруг оживленно переспросила: «Ничего не нашли?» Я ответила. Бабуля погрустнела и рассказала свою многолетнюю историю. Там было все: за 30 лет с первого диагноза еще несколько операций, ослабленное сердце, куча хронических заболеваний и полная нищета… Инвалидность дочки, ее мизерная пенсия и какое-то потрясающе-горделивое умение выживать.

Я спросила только: «Как же можно… так?» А она охотно делилась опытом покупки раз в неделю фруктов из некондиции, обуви из выбраковки, какими-то еще ноу-хау. У меня внутри замерло все, я смотрела на нее – сухонькую, маленькую, будто из папье маше. Я не видела ее живой, ни тогда, ни сейчас. Что ее привело сейчас, даже не стала уточнять, что-то она сказала про рецидив и про «подозревают».

– А что Вы читаете? Интересная? – громко вклинилась в наш разговор «осведомленная».

Я показала обложку, а она деловито схватилась за ручку, чтобы записать название.

– Я люблю почитать… только если не очень замудрёно написано, – хмыкнула дама. – Мы тут долго будем сидеть, я вот даже и кровать не застилала сегодня, приду – сразу рухну. – обращаясь ни к кому конкретному и ко всем сразу оповестила она.

На ее сообщение кто-то откликнулся вопросом: «А что, будет плохо после этого?» Дама с удовольствием начала повествовать, что в целом она-то не знает, но слышала… И что доза-то облучения микроскопическая, но кому как. И сразу после, уже обращаясь ко мне, она рассказала свою историю. Тоже с началом много лет назад. Я слушала ее, не вдаваясь в детали, пропуская ее деланный оптимизм и надежду на то, что «и в этот раз пронесет». Ее такая деловитая собранность, мол, врач отправила, надо пройти, а тут удача! (это что группу назначили внепланово), ее почти будничный настрой «как-за-хлебом-сходить» – все это, и лица сидящих людей, и их такие похожие истории, вдруг кольнуло и разлилось отчаянной пустотой.

В разговор включилась самая молодая женщина из присутствующих. Спокойно и ободряюще обратилась к своей соседке, охающей и вздыхающей в каких-то точках рассказа «осведомленной».

– Вам, видимо, иголочкой такой протыкали? Да-да, обычно так, когда щитовидка…

Соседка смущенно кивнула.

– Не удивляйтесь, я здесь уже пятый раз, все прошла, все по кругу…

Вот они – «рецидивисты». Вот они, выбросы за-пятилетней статистики. Их кто-то видит, учитывает? В основном, люди пожилые. Та, которая ободряющая, лет 48, ее вздыхающая соседка примерно такого же возраста. Я медленно вглядывалась в лица этих людей, вслушивалась в царящую тишину, изредка нарушаемую громкими замечаниями «осведомленной», адресованными теперь к телевизору у меня над головой. Телек работал без звука, но осведомленная дама умудрялась подметить и обсудить все происходящее на экране, пытаясь привлечь и меня. По праву доверительности – историю-то мне рассказала, значит можно.

Что прошли эти люди, чтобы вот так безнадежно оказаться здесь спустя много или немного лет. Каково это – попасть в этот адов круг, именуемый «смертельный диагноз», вырваться или увериться, что вырвался, а потом оказаться снова в лапах хищника. И то, что они провели эти годы «на стреме», я не сомневаюсь. Как и в том, что сегодняшнее их состояние далеко от привычно бодренького оптимизма. В их лицах усталая обреченность. И еще покорность.

Взглядом выхватываю опытных «рецидивистов со стажем». Есть женщина, сидящая у двери, и пара мужчин, довольно пожилых. У них такие «привычные» лица. Они знают все.

Женщина у двери сердито начинает перебирать свою сумку внушительных размеров.

– Хоть бы предупредили, что сегодня столько времени здесь сидеть, мы бы поесть взяли что-то. А то только про воду сказали…

Никого из нашей группы еще не вызывали, т.к. в помещении находятся люди из более ранней группы, еще человек 8 не прошли.

Эта женщина начинает рассказывать кому-то про то, как ее «гоняют» по разным докторам. И про то, что столько лет она доверяла своему врачу, а теперь оказывается, что ее лечили «неэффективно». Говорит, что была на подобной процедуре, рекомендует выпить красного вина сегодня. На чей-то вопрос она со смехом отвечает, что онкология вообще имеет свои преимущества. Можно, мол, себя баловать чем-то вкусным и питательным вроде дорогой рыбы и икры.

Бабуля в «неправильных» тапочках тихо усмехается. «Доехать бы до дома сегодня, какая там рыба» – тихо бормочет она.

Когда народ из первой группы весь вышел, я решаюсь на странный эксперимент.

– Ребята, – обратилась я громко к присутствующим. – Мы все уже устали от долгого сидения. Давайте немного разомнемся и поднимем себе настроение?

«Ребята» не спешат реагировать, посмотрела на меня примерно половина из сидящих.

– А что делать-то? – это уже моя «осведомленная» подхватила эстафету.

– Есть такая почти детская игра, «33» называется. Нам для этого надо встать в круг, – говорю и сама встаю.

А что? Может, эта невинная разминка из тренингов и покатит сегодня. И именно здесь. Абсурд к абсурду.

«Ребята» начинают вставать и смущенно занимают места в круге. Сидеть остались те «опытные» мужчины, женщина с большой сумкой и еще пара человек.

Объясняю правила, призываю быть внимательными на счете. Еще раз повторяю, что числа, кратные 3 и оканчивающиеся на 3, мы не произносим. И требую, чтобы на этих числах участник подпрыгивал. Именно подпрыгивал и хлопал в ладоши. «Ребята» удивлены, слегка смущаются, но никто не спорит. Начинаем. Первая цифра 3 выпадает на меня, и я молча хлопаю в ладоши и резво прыгаю. Поняли. Но уже на числе 13 участник ошибается, и мы начинаем сначала в обратную сторону. Напряжение заметно спадает, слышатся смешки и комментарии про то, что мы так до утра прыгать будем. К концу упражнения на цифре «33» мы переходим в дружные аплодисменты, все улыбаются, кто-то кивает, поняв хитрость этого действия. И тут меня как раз приглашают пройти в аппарат.

Про тех, кто намерен жить

Вечером того дня, когда делали ОСГ, чувствовала себя прилично. Приехали родственники – вроде 8-е марта отмечать. Мы действительно купили красного вина, я выпила грамм 50. И все было как-то… обычно предпразднично. Как бывает в начале весны и чего-то удивительно нового.

Изменения начались на следующий день. Сначала появилась одышка. Потом она усилилась, перейдя в откровенное затруднение дыхания, и мама начала делать мне какие-то ингаляции с чем-то и чем-то, от чего дышать становилось на короткое время легче. Появилась слабость и ощущение горячего и тяжелого чего-то на всю область грудной клетки и лопаток. Тяжелая такая плита.

________________________________________________________________

Приехала Лялька – навещала маму своего погибшего друга. Мальчика не стало летом прошлого года, как раз когда мы были в Перу. А несчастный случай с ним произошел до нашего отъезда. В результате падения с мотоцикла он сильно пострадал, перенес несколько операций, и врачи ввели его в искусственную кому. Удивительно как, но я была «на связи» с ним и пока он был в коме, и после, когда он уходил. Тогда после его операций, несмотря на тяжелое состояние, шла информация о том, что угрозы для жизни нет. Позднее врачи подтвердили, что с последствиями операции и осложнениями он справился. Мы уехали, и я передала через дочку эту информацию для его родных. Я его видела в абсолютно ровном золотистом свечении.

И вот, уже в Перу, в какую-то момент вдруг возникает образ этого мальчика. Он улыбается своей неповторимой улыбкой и так, чуть смущенно: «Я ухожу, ухожу…» Вроде как он засиделся в гостях и торопится дать хозяевам отдохнуть. Я вижу его четко в голубоватом свете, вдруг понимаю – куда он уходит и, кажется, кричу: «Нет, подожди, стой!» А он, также стесняясь, показывает – все хорошо, не беспокойтесь. И растворился. Наутро подумала – что это было? Наверно вспомнила, вот и образ появился, стряхнула свою догадку.