Право на смерть

– Я сопровождаю людей в сложных жизненных ситуациях, во время процедур и операций. Я вижу много разных эмоций. В такие моменты люди хотят видеть рядом сочувствующее лицо. Я идеально для этого подхожу. Я знаю всё о психических процессах и состояниях. Люди довольны моей работой, тому есть свидетельства. Что конкретно вас беспокоит?

Фрея приняла такой ангельский и участливый вид, что если бы ей сложить ладони на груди, то она была чистой воды мадонной с полотен XVIII века.

– Угу, – промычал Ронин. – Это всё понятно…

– Тогда что вам не понятно? Поделитесь со мной своими мыслями?

– Что мне не понятно… – мужчина задумался. Он и сам уже потерял нить своих рассуждений. Фрея казалась такой по-человечески эмпатичной, намного более лёгкой, милой и тёплой, чем иные настоящие люди. Так есть ли разница в том, на самом ли деле она чувствует психофизиологические реакции своего тела или это лишь стандартное следование предустановленным программам?

– Я уже не знаю… – после долгой паузы сказал он.

– Я… – она не успела закончить фразу. В комнату вошёл мужчина. Да, именно мужчина. Человек.

– Здравствуйте, господин Ульрих! – за ним безмолвной тенью маячил его помощник. – Меня зовут доктор Воцлав Амадей. Я ваш сопровождающий врач. Как вы себя чувствуете?

– Скверно. Меня не пускают домой, – буркнул Ронин.

Доктор Воцлав закинул голову назад и рассмеялся, показывая большие идеально ровные зубы. Фрея поднялась и покинула помещение, а мужчина присел на её место. Его андроид замер справа от входа в палату. Ронин только сейчас заметил, что его собственный помощник стоит в том же углу.

– Да кто же вас не пускает! – весело сказал доктор. – Вы можете выйти отсюда, когда захотите.

– Что, вот прямо сейчас могу идти? – спросил Ронин.

– Конечно!

Ронин спустил ноги с кровати и недоверчиво покосился на врача. Тот сидел, блаженно улыбаясь, и глядел на своего подопечного.

– То есть вот сейчас встану, оденусь и пойду?

– Ага! – кивнул врач.

Ронин встал, оглядел себя. Он был в той же одежде, в которой сюда пришёл. За исключением серого кардигана, который висел на спинке кровати. Даже одеваться не надо – удобно. Мужчина сунул ноги в ботинки, стоявщие возле кровати, и сделал шаг по направлению к двери.

– Только я должен вас предупредить, господин Ульрих. Как только вы покинете это здание, вас арестуют.

Доктор больше не улыбался. Мужчины с минуту смотрели друг на друга. Два безмолвных робота застыли на своих местах. Было очень тихо.

Ронин закрыл глаза, выдохнул, сделал шаг и сел обратно на кровать. Амадей расслабленно улыбнулся.

– Очень хорошо. Теперь продолжим.

Так начались самые длинные две недели в жизни Ронина.

Каждый день его тело подвергалось «воинствующей терапии» – так он назвал про себя все эти манипуляции. Его изучали целым и по частям на разном оборудовании, измеряли всё, что только возможно различными приборами, пичкали препаратами, повышающими мотивацию и общий тонус организма. От последних у Ронина кружилась голова, цвета казались более насыщенными, еда более вкусной, а люди более милыми. Он прошёл курс расслабляющего спа, сенсорной депривации, цветотерапии, кинезиостимуляции и ещё каких-то процедур, о смысле и назначении которых можно было только догадываться. Вдобавок ко всему за ним везде и всюду таскался личный помощник.

Сначала это напрягало. За последние полгода, что андроид стоял выключенным, мужчина совсем отвык от его вездесущего преследования. Но уже к концу второй недели Ронин почти перестал его замечать. Хорошо, что робот теперь уже намного реже вмешивался в повседневные дела, а вопросы задавал только по делу. «Видимо, ему тоже сделали апгрейд», – решил Ронин. Аллилуйя! Он не собирался изливать душу железяке.

– Зря вы так, господин Ульрих, – качал головой доктор Амадей, – здесь все хотят вам помочь. Ваш робот имеет доступ ко всем исследованиям в области психологии почти за три столетия, а также к записям всех психосессий с момента внедрения помощников в нашу жизнь. Это миллионы, миллиарды взаимодействий! Только представьте: вся эта мощь призвана, чтобы служить вам. Делать вашу жизнь лучше, спокойнее, радостнее. Пользуйтесь этим!

Наверное, это было правильно, нужно и рационально. Человечество так много пережило, что заслужило спокойствия и уверенности. Всё так. Но Ронин почему-то так не мог.

На самом деле ему всё же хотелось поговорить. Но не со своим роботом, а с Фреей. Модели её серии постоянно встречались в стенах Центра, но больше с ним никто из них не заговаривал. Похоже, он был не самым нуждающимся в их заботе пациентом. Ронин наблюдал за ними издалека. Все роботессы этой серии немного отличались друг от друга по цвету волос, глаз либо чертами идеальных лиц, скроенных по закону золотого сечения. Они мило болтали со своими подопечными, смеялись, корчили рожицы. А Ронин всё пытался понять, как он к ним относится. Явно не так, как к остальным. Но почему?

Он посмотрел на своего андроида, замершего у входа в столовую Центра помощи на специальной платформе для подзарядки. Рядом с ним стояло ещё несколько роботов, ожидающих своих подопечных. Время обеда заканчивалось, в столовой оставалось немного посетителей. Ронин отложил приборы. Может быть, дать ему наконец-то имя? После стольких лет как-то глупо будет. Да и что это изменит? Он отпил воды из стакана. Сделать ему полный апгрейд? Так, чтобы он стал максимально похожим на человека, на ту же Фрею. А это что изменит? Человеком ему всё равно не стать. Это всего лишь обман, суррогат отношений. Ронин тряхнул головой и встал. Захотелось прогуляться.

После нескольких кругов по саду, он сел на скамейку. Здание Центра помощи населению с высоты птичьего полёта имело геометрию квадрата – замкнутого периметра с открытым пространством внутри. В этом большом внутреннем дворе и располагался сад. Здесь росли дикие яблони. «Должно быть, здесь красиво, когда они цветут», – подумал Ронин. Но на календаре был лишь конец марта. И вокруг торчали только голые черные ветви. Снега не было, температура почти не опускалась ниже нуля. Солнце уже хорошо пригревало. Мужчина подставил своё лицо под его ласковые лучи и зажмурился.

Ронин часто спрашивал себя: может, он родился не в то время и не в том месте? Он не испытывал потребности в общении с разумными механическими болванчиками. Напротив, он физически ощущал необходимость общения с живыми людьми из плоти и крови.

Он вспомнил, как в детстве смотрел на играющих со своими роботами сверстников. Ему хотелось подбежать толкнуть кого-нибудь из них и крикнуть: «Эй! Посмотри на меня! Поиграй со мной!». Однажды он так и сделал. На игровой площадке специально ударил одного из мальчиков в надежде, что тот хотя бы ответит ему тем же, и они поборются. А потом помирятся, и может даже подружатся. Но это так и осталось несбывшейся фантазией. Реальность оставила более глубокую рану, чем ссадина. Тот мальчик упал, его личный помощник сразу же начал хлопотать над разбитой коленкой и быстро увлек пострадавшего домой. Остальные дети смотрели на Ронина осуждающе. А вечером был разговор с родителями.

– Бить людей недопустимо, – строго сказала мама.

– Я всего лишь хотел поиграть, – буркнул Ронин.

– Играй с Астером, – сказал отец.

– Не хочу я играть с железкой, – мальчишка надул губы и сложил руки на груди.

– Перестань так говорить о своём друге. Он же всё слышит.

– Не волнуйтесь обо мне, госпожа Ульрих, – сказал робот Астер – первый личный помощник Ронина. – Я не обидчивый.

Папа издал смешок. Ронин надулся ещё больше.

– Что бы мы делали без наших помощников? – не унималась мать, поправив очки.

– Мы бы разговаривали и дружили друг с другом!

– Но мы и так разговариваем! – развела руками мама. – А что до друзей, так самый лучший друг – это твой персональный ассистент. Он всегда рядом, всё про тебя знает, готов тебя выслушать, поддержать и никогда не предаст! Идеальный друг!

С родителями, как со многими другими, было сложно разговаривать о роботах – они просто не представляли жизни без них.

– Добрый день, молодой человек! – Ронин открыл глаза. Мартовское солнце светило прямо в глаза, поэтому поначалу показалось, что перед ним невысокий сгорбленный старец с седой бородой. Ульрих даже испугался, настолько неожиданным был этот образ. Однако, когда глаза немного привыкли к яркому свету, он понял, что всё ещё сидит на скамейке в парке Центра помощи, а перед ним стоит вовсе не старик, а обычный мужчина. Необычной была лишь его почти полностью седая длинная борода. Ронин уставился на диковинку.

– Можно мне присесть рядом с вами?

– Да, конечно.

Незнакомец присел. На нём было старомодное чёрное пальто поверх брючного костюма и кепка с закрывающими уши отворотами. На улице всё ещё было прохладно, несмотря на солнечную погоду. На лице мужчины под седой бородой не было ни одной морщины, как и у Ронина.

– Разглядываете мою бороду? – усмехнулся незнакомец, поглядывая сбоку на Ронина. – Она всех интересует. Сейчас такого днём с огнём не сыщешь. Настоящая седая борода! Можете потрогать.

Бородач тихо рассмеялся. Светлые волоски слегка шевелились на ветру. Ронин действительно боролся с желанием протянуть руку и потрогать диковинку.

– Я начал седеть ещё в 25. Что поделаешь – такие гены. Мне всё время предлагают её покрасить, побрить или модифицировать. Но это глупо. Вам не кажется? – незнакомец повернулся к Ронину. – Как вас зовут, молодой человек?

– Ронин Ульрих. Согласен, менять цвет бороды – это глупо, – Ронин испытал странное чувство дежавю – лицо собеседника вдруг показалось ему знакомым.

Мужчина качал головой в такт словам Ронина.

– Меня зовут Кристиан Блумберг, профессор Блумберг, – он пожевал губами, как настоящий старик. – Когда-то этот титул что-то да значил для меня…

– Подождите… – встрепенулся Ронин, – Вы – Кристиан Блумберг, автор «Кибернетической антропологии»?!

– Да, кажется, что-то такое припоминаю… – сказал профессор, глядя вдаль.

– Бог ты мой, вот это да! Мой отец тоже антрополог. Он обожает ваши работы! Я сам читал «Кибернетическую антропологию» два раза! Это просто поразительно, что я вас здесь встретил!

Ронину с трудом удавалось усидеть на месте, так сильно он был возбужден.

– Я полагаю, нет ничего удивительного, что вы меня здесь встретили… – печально улыбнулся профессор. Он явно не разделял энтузиазма Ронина.

Что-то было во взгляде Блумберга, что погасило радость Ронина. Он вспомнил, что этот мужчина уже был профессором университета ещё до эпохи самоубийц. Сколько же ему лет?

– Я полагаю, меня скоро совсем перестанут отсюда выпускать…

– Почему? – выдохнул Ронин.

Блумберг долго молчал.

– Вы знаете, что потенциально мозг человека может вместить миллионы гигабайт информации? – Ронин кивнул. – А сколько из них он может обработать на практике без ущерба для психического здоровья, знаете?

– Думаю, что гораздо меньше.

– В сотни раз меньше… – Блумберг снова надолго замолчал.

После паузы Ронин решился спросить.

– Сколько вам лет, профессор? – тот вздрогнул, как будто его только что разбудили, хотя сидел с открытыми глазами.

– Я точно не знаю. Спросите об этом моего робота, – усмехнулся он, махнув рукой вправо. Неподалеку, как и ожидалось, стоял металлический истукан. – Я многое забыл. Иногда я прошу Родиона – это мой андроид – показать мне файлы моей жизни. Я смотрю записи и не верю, что это всё действительно со мной происходило. Воспоминания как полотна древних художников теряют яркость красок, рассыпаются в пыль. Я пытаюсь их ухватить, поймать, сохранить…

Мужчина вытянул вперед руку, хватая воздух.

– Но они мне уже не подвластны… – он снова пожевал губами. – Помню вот что. Предвкушение, в котором мы все пребывали. Мой друг… я забыл его имя… Он был одним из разработчиков ИИ. Мы работали в одном университете, дружили… Это я помню, а имя забыл… Странно, не правда ли? Память так избирательна…

Профессор снова замолчал.

– Чем же вы были увлечены? Вы сказали, что были в предвкушении.

– Ах да… – спохватился Блумберг. – Мой друг разрабатывал ИИ. Мы мечтали, строили планы. Мы думали, что создадим не просто умных, но ещё и заботливых, эмоциональных роботов, и наша жизнь станет безоблачной. У людей освободится уйма времени. Они наконец-то будут заниматься по-настоящему интересными вещами. Ведь всю сложную, трудную и скучную работу будут делать машины… А мы будем заниматься творчеством и генерировать новые идеи… да… Но потом этот хаос… снова пришлось много работать, чтобы всё восстановить. А когда восстановили… Кажется, вот тут-то и надо начать жить по полной, заниматься творчеством и… Ведь Уни и они все, – профессор обвёл рукой сад, где прогуливались посетители и их механические помощники, – наконец-то всё делают за нас… Но вот беда… уже не знаю сколько лет, очень давно… я ничего не пишу, ничего не изучаю, ничего не генерирую… Совсем. За эти десятилетия спокойной жизни я так и не создал ничего важного, стоящего… А теперь… моё тело всё ещё работает как часы. Они регулярно его проверяют. А вот сознание… постоянно ускользает…

Блумберг снова надолго замолчал. Ронин только и мог, что оторопело смотреть на одного из величайших умов XXI века.

– Знаете, – заговорил вновь профессор, – у меня есть теория о том, что полтора века плюс минус ещё пара десятилетий – это максимальный временной промежуток, который способно вместить в себя сознание человека. Вы случайно не учёный? Не хотите проверить эту теорию?

Блумберг вопросительно взглянул на Ронина, тот машинально помотал головой.

– Жаль… вот бы проверить… Постойте, я, кажется, не представился. Меня зовут Кристиан Блумберг. Невежливо разговаривать, не представившись. Холодно, не правда ли? – профессор передернул плечами и встал. – Вроде бы весна… а так холодно. Пойду я к себе. Всего доброго вам…

– Ронин, – поспешно добавил мужчина. – Ронин Ульрих.

– Да-да… мистер Ульрих.

Ронин смотрел в след удаляющемуся сгорбленному молодому старику. Профессор прав, было холодно. Но этот холод шёл не снаружи, а изнутри.

– Профессор, – позвал его Ронин. – А что случилось с вашим другом, который разрабатывал ИИ? Он жив?

– Нет, – Блумберг обернулся. – Он покончил с собой, как и все остальные.

В последнюю ночь в Центре помощи Ронину приснился сон.

Большой зал с высоким потолком. Огромная люстра переливалась всеми цветами радуги. Вдоль стен поднимались на несколько этажей вверх зрительские ложи. Резные фигурки и лепнина украшали балконы. Старый оперный театр с большой сценой и оркестровой ямой перед ней – сразу же понял Ронин. Таких театров в современных городах не было. Он видел их только в старых фильмах.

Заиграла музыка, и на сцену выпорхнули девушки в ярких нарядах под руку с кавалерами. Пары закружились в сложном рисунке танца. Длинные пестрые юбки вспыхивали разноцветными огнями то тут, то там. Фигуры сновали из одного конца зала в другой. Ронин не заметил, как очутился в гуще событий. Зрительный зал и декорации исчезли. Остался только танцпол. Фигуры кружились всё быстрее и быстрее. У Ронина кружилась голова. Это было нестерпимо прекрасно. Но вот калейдоскоп ярких пятен растворился во тьме. Осталась лишь одна пара. Девушка в красном платье. Цветок в волосах. Улыбка, нарисованная красной помадой. Атласные туфельки на ногах. Это была Дана Радова. И темная тень рядом с ней. Она танцевала страстно, всем телом. Мужчина держался спиной к свету и уверенно вёл свою партнершу. Ронину нестерпимо захотелось занять его место. Эта мужская фигура почему-то казалась здесь неуместной. Этот танец был каким-то неправильным, хотя с точки зрения техники почти идеальным.

Ронин, не в силах больше это выносить, подошёл к танцующим и положил руку на плечо мужчине. Тот резко обернулся. Два стеклянных концентрических глаза, сжатые губы, белый пластиковый череп. Ронин отпрянул и проснулся.

За окном уже белел рассвет. Мужчина сел в кровати. Панорамное окно во всю стену выходило в сад. Он подошёл к нему в последний раз взглянуть во двор. Со второго этажа весь парк был как на ладони. На ветвях рядом с палатой Ронина сидела стая птиц. Должно быть, они пели, щебетали, переговаривались между собой, перепрыгивая с ветки на ветку. Но внутри помещения не было слышно никаких звуков. Все здания новых городов строились с панорамными окнами, очень толстыми и прочными, наглухо впаянными в конструкцию. Никакие звуки улицы не проникали извне и не вырывались наружу. Ронин вдруг ощутил, что заперт внутри такого помещения всю свою жизнь. Всё, что происходило внутри, – там и оставалось. Всё, что происходило снаружи, – не проникало вглубь. Можно было лишь наблюдать картинку без звука и запаха через пыльное стекло, что закрывало его от мира, а мир от него.

– Ну, вот и всё! – приветливо улыбнулся Воцлав Амадей. – А вы боялись. Всё закончилось, не успев начаться. Правда же?

Ронин издал неопределенный звук. Они сидели друг напротив друга в кабинете доктора.

– Ладно, ладно, можете не отвечать, – он подмигнул. – Что ж, ваши анализы в порядке. Вы абсолютно здоровы физически. Объективные показатели психического здоровья тоже в норме. Жаль, что вы так и не пошли на эмоциональный контакт. Это будет внесено в личное дело. Через шесть месяцев мы ждем вас снова.

– Что? – удивился Ронин. – Зачем? Я думал это одноразовая… эээ… процедура. Судебное наказание, так сказать.

– О нет, не в вашем случае! Учитывая характер вашего запроса в суд, а также отказ от психологической помощи, вам настоятельно – доктор сделал ударение на последнем слове, – рекомендованы профилактические процедуры дважды в год. Кроме того, мы прописали вам курс витаминов и антидепрессантов на несколько месяцев вперёд. Прошу, принимайте их каждый день. Мы передали их вашему помощнику. Надеюсь, вы помните о том, что вам запрещено выходить без него куда-либо. Вы можете отключать его на 1 час в сутки… для интимных дел, но не больше.

Ронин покачал головой.

– Круглосуточный надзиратель, значит…

– Господин Ульрих, – вздохнул доктор, – мы все желаем вам только добра. Ваш опекун, назовём его так… я бы на вашем месте всё-таки дал ему имя… Так вот, ваш опекун будет собирать и анализировать информацию о вас. Если она не будет противоречить законам и здравому смыслу, то ваши права и свободы вернутся к вам. Помните, что вы сами вынудили нас принять эти меры своим странным обращением в суд.

Амадей опять стал предельно серьезным. Ронин решился задать вопрос, который его мучил последние две недели.

– Скажите, доктор, вам не кажется всё это бессмысленным, даже абсурдным в какой-то мере?

– Что именно?

– За эти две недели я видел десятки людей, проходящих процедуру мотивации. Целенаправленно, регулярно, на постоянно основе. Наверняка есть те, кто ходит сюда с прошлого века.

Доктор заёрзал в своём кресле.

– Что вы хотите этим сказать? – раздраженно произнес он. Ронин наклонился ближе к доктору через стол.

– Вам не кажется абсурдным то, что всем этим людям, всем нам, требуются такие сложные процедуры, чтобы не потерять желание просто жить?

Амадей помассировал переносицу.

– Не просто жить, а жить долго и счастливо.

– Долго, но счастливо ли? Разве желание жить подвластно препаратам?

– Конечно же, да! – доктор стукнул ладонями по столу. – Ваше счастье замешано на коктейле из дофамина, адреналина и окситоцина! И всё! Каждому индивидуально подбирается смесь разнообразных стимулов и препаратов. И вуаля – вы здоровы и полны сил жить!

– А я думаю, что для настоящей жизни этого недостаточно… – Ронин встал и направился прочь из кабинета.

– А что же, по-вашему, нужно ещё? – бросил ему вдогонку доктор.

– Я не знаю… – пожал плечами Ронин и закрыл за собой дверь.

На пути к выходу из этой благостной тюрьмы Ронин встретил Фрею – ту самую роботессу, с которой разговаривал две недели назад.

– Фрея… – остановил он её.

– Господин Ронин! – кивнула она. – Я слышала, что вы закончили все процедуры и возвращаетесь домой. Желаю вам всего наилучшего!

– Постой… – Ронин замолчал, глядя в её участливое неживое лицо. Он не знал, что хотел сказать.

С минуту они просто смотрели друг на друга.

– Н-ничего… – пробормотал мужчина.

Фрея взяла его руку в свои ладони. Ронин удивился – они были тёплыми.

– Я надеюсь, что вы найдете то, что ищете, – сказала она и улыбнулась, а потом добавила, – а ещё я бы хотела, чтобы вы поняли, что мы вам не враги. Мы просто другие.

Она выпустила его руку, развернулась и ушла.

Дома в архиве всё было точно так же, как он оставил. Недопитый кофе, покрывшийся серой пленкой, банка с печеньем, пластиковый контейнер и атласные туфли стояли на тех же местах. Ронин сел в кресло напротив рабочего монитора. Тот был сенсорный, огромный и при желании делился на несколько окон, в которых можно было работать изолированно. Это была, пожалуй, самая новая вещь во всём архиве. Полный апгрейд системы сканирования и хранения информации провели несколько месяцев назад.

– Уни! Найти информацию. Кристиан Блумберг, профессор антропологии.

Минута ожидания. На экране высветились картинки и ссылки.

– Найдена 14741 запись.

– Сортировать, исключить повторяющиеся.

– 5463 записи.

– Временной анализ и сортировка по значимости.

Машина молчала. Ронин знал, что сейчас она перебирает сотни гигабайт информации о профессоре. Этот процесс всегда требовал времени.

– Готово.

– Читай.

– Кристиан Блумберг родился в 1992 году в Нью-Йорке. Закончил Колумбийский университет. Специальность – антропология. Работал в Университете Джорджа Вашингтона. Член группы Марка Уоллеса по разработке системы искусственного интеллекта.

– Соавторы? – на экране высветился список. – Ты знаешь, кто из них был другом Блумберга?

– У меня нет такой информации, – ответил Уни.

– Подробности проекта?

– Общий доступ закрыт.

– Что значит закрыт?

– Сведения о разработках Уоллеса, а также подробности об участниках его группы засекречены. Требуется специальный допуск.

Ронин откинулся на спинку. Какая-то забытая мысль жужжала в мозгу. Мужчина никак не мог её поймать.

– Звонок Андреасу Ульриху.

Спустя несколько гудков на экране появилось худое вытянутое лицо отца.

– Привет, пап.

– Привет, сынок! – улыбнулся Андреас.

– Как ты?

– Всё хорошо! Я учусь делать глиняные горшки. Смотри!

Отец исчез с экрана и появился спустя несколько секунд, держа в руках настоящий глиняный горшок.

«Добротно сработанный, однако», – не без удивления отметил про себя Ронин.

– Всегда мечтал попробовать, – сказал Андреас, любовно разглядывая своё творение. – Хотел почувствовать себя древним человеком, понимаешь? Хотел понять, как они это делали. Это не просто, знаешь ли! Это, представь себе, двенадцатая версия горшка! Двенадцатая, Ронин! Одиннадцать предыдущих были невероятно убогими.

И как только отцу удавалось всё время оставаться таким жизнерадостным и увлеченным? Сколько Ронин себя помнил, тот всегда был таким. Официально он числился как профессор антропологии в Калифорнийском университете. Но фактически чем только не занимался в течение своей жизни. Ему всё было интересно, он всё хотел попробовать.

– Понимаю, – сказал Ронин. – У тебя отлично получается.

– Ага, – кивнул отец и отставил горшок в сторону. – Как ты? Как там твоя коллекция? Пополняется?

– Да, всё в порядке. Я вот что хотел тебе рассказать. Я тут встретил Кристиана Блумберга.

– Кого? Профессора Блумберга?! – удивился Ульрих-старший. – Вот это да! Где ты его встретил?

– Эээ… на улице… это не важно… – Ронин сделал паузу. – Он хорошо выглядит… но как будто совсем старый…

– Да… Ему должно быть лет 150… – отец покачал головой.

– 168, – ответил Ронин.

– Ого! Это действительно много, – задумчиво сказал Андреас.

– Когда-нибудь нам тоже будет столько. Можешь это представить? Как это вообще – прожить полтора века? Или ещё больше… Ты знаешь кого-нибудь такого же старого? Из тех, первых выключивших старение?

– Тут рядом жил один, – отец опустил глаза, – но переехал. Перед тем, как уехать он вёл себя очень странно… Хотя… не будем об этом!

– Нет, расскажи! Мне нужно знать, – попросил Ронин.

– Ладно, – нехотя согласился отец. – Он работал полицейским в былые времена. До того как людей-патрульных заменили на андроидов. Это практически всё, что я о нём знаю. А! Ещё знаю, что жена от него ушла. Давно ушла. Жил он тихо, неприметно. Потом соседи, и я в том числе, стали замечать разные странные вещи. Он начал лаять на проходящих мимо людей. Представляешь? Мы думали, что он так шутит. Близко с ним никто не был знаком, понимаешь. Потом он стал прятаться в кустах в странной одежде, весь перепачканный краской, выпрыгивал перед людьми, пугал их, делал вид, что стреляет из дубинки. Всё оружие, как ты знаешь, у населения изъяли. И слава богу в данном случае! В общем, вёл он себя как сумасшедший. Его несколько раз забирали в Центр помощи. Он возвращался спокойным и вроде бы вменяемым, но спустя какое-то время всё повторялось. А потом он исчез совсем. Уже несколько лет прошло.