Гримасы навязанной молодости. Вторая книга трилогии «Неприкаянная душа»

– Прекрасно! – заявил министр внутренних дел. – Приглашаю вас к себе на ужин.

Глава 9. Арест

– Почему ты скрыла от маршала, что я аристократка? – спросила меня новоявленная Анастасия Минасьян, оставшись без мужского общества. – И что такое – армянка?

Ничего себе! Она не знает о такой древней национальности!

– Дворянское звание, то же самое, что и маркиза, – усмехнулась я, напяливая на себя платье, сшитое по выкройкам первой половины двадцатого века.

– Разве армянка может быть комедианткой? Какое уродство! – брезгливо сморщила носик Атенаиса, с ужасом оглядывая в зеркале суровый костюм бесполой комсомолки на своем соблазнительном теле.

Молчаливая горничная надзирала за нами и кривила губы в ядовитой ухмылке.

– В этой стране быть актрисой очень почетно, дорогая. Были времена, и во французском государстве сам Людовик не брезговал дружбой с Мольером, – передергиваясь от клейкого взгляда шпионки, назидательно изрекла я.

– Жан Батист не простой комедиант. Он – великий сочинитель и директор труппы герцога Орлеанского, – обиделась непродвинутая монархистка.

«Господь дал людям пару ушей и один рот, а из этого следует, что человек разумный должен в два раза больше слушать, чем болтать», – замечая, как озабоченная прислуга внезапно засуетилась и схватила швабру, чтобы самозабвенно поводить ею по чистейшему полу, подумала я.

«Ну и ладно, – самонадеянно отмахнулась я от назойливости советской служанки, – главное, социалистические власти помогли путешествующим маркизам приобрести современную одежду, сдав ювелиру маленькое золотое колечко мадемуазель Ламарт. А в этих платьях мы сможем благополучно избежать нежелательных интиндентов, когда смоемся из лап органов».

– Его Величество Товарищ Сталин приедет на бал к министру? – заталкивая снятые драгоценности за лиф и стараясь придать кокетливый вид суровому пролетарскому одеянию, томно поинтересовалась Монтеспан. – У почти короля есть жена?

– Наверное, уже умерла, – наблюдая недоумение, вспыхнувшее в глазах вероломной поломойки, сообщила я. – Не вынесла бремени славы.

– Глупая женщина! – неожиданно оживилась Атенаиса. – А Товарищ красивый?

– В общем-то, да, – облизала пересохшие губы я. – Может быть, полетим домой?

– Что ты, что ты! – энергично затрясла роскошной гривой предприимчивая маркиза. – У меня снова появился шанс стать королевой!

Ужин подали в большой неуютной гостиной. Прелестная супруга Берии Нина Теймуразовна с истинно грузинским гостеприимством старалась угодить незнакомым «актрисам», хотя и не имела чести лицезреть их ни в одном театре Москвы.

Лаврентий Павлович не поддерживал разговора и о чем-то напряженно думал, искоса поглядывая на странных, свалившихся ему на голову, экзотических теток.

Вдруг запыхавшийся военнослужащий влетел в комнату и истошно заорал, прикладывая рабоче-крестьянскую руку к козырьку мрачной фуражки:

– Приехал сам товарищ Сталин!

«Мадам крупно повезло», – обозревая мгновенно покрасневшую парижанку, с тоской подумала я.

Никогда и не мечтала увидеть отца всех народов рядом с собой за одним столом. Он вошел в жилище Председателя Совета Министров, словно в родной дом, уселся на почетное место и, весело взглянув на незнакомок, поднял тост:

– За прекрасных дам!

– Благодарю. Ваше Величество Товарищ очень любезен, – грациозно поправляя буржуазные локоны, жеманно улыбнулась Атенаиса.

– Кто вы? – уточнил Сталин, прищуривая хитрые глаза на дерзкую женщину с золотыми волосами.

– Армянка, – принимая соблазнительную позу, проворковала она. – Армянка Атенаиса де Монтеспан.

– Кто? – бросая подозрительный взгляд на Героя Социалистического Труда, переспросил доблестный вождь.

– Нина, подай мне воды, – отчаянно икая, простонал член Политбюро.

– Настенька вошла в роль, – решительно вмешалась я, толкая под столом распоясавшуюся фаворитку ногой, обутой в туфлю, по сравнению с которой обувь фабрики «Скороход» показалась бы потребителю самим совершенством.

– Анастасия Минасьян, сир, – покрываясь нежным румянцем, запоздало поправилась сатанистка.

– А как зовут тебя? – усмехнулся «сир», тыкая пальцем в мою голову.

– Алиса Смирнова, – призналась я, искренне надеясь, что не успею угодить в тюрьму как неблагонадежная, так как сумею вовремя улететь из сороковых годов. Но куда деть излишне инициативную француженку? Взвалить на шею и тащить в семнадцатый век, чтобы вкупе с мерзким стариком убивала чьих-то детей?

– Тоже комедийная артистка? Или только учишься? – продолжал допытываться Сталин.

– Она – армянка! – с великосветскими ужимками возмутилась гостья из средневековья.

– Луиза де Лавальер? – рассмеялся Иосиф Виссарионович, показывая неплохое знание истории французского королевства.

– Государь знаком с ней? – бледнея, ахнула завистница. – Ему нравятся хромые женщины?

– А как же, – уже вовсю хохотал вождь народов.

– Извините, мы устали и пойдем домой, – вскакивая с кожаного стула, пролепетала я.

– На улице темно, ночуйте у нас, – предложила сердобольная хозяйка.

– Спасибо, – принимая решение не бросать маркизу на произвол судьбы, поклонилась я Нине Теймуразовне.

Знакомая прислуга засеменила впереди, показывая гостьям дорогу в их комнату.

Аскетическая обстановка двухместной спальни привела Атенаису в ужас, и она наотрез отказалась ложиться на узкую железную кровать.

– Ну и сиди в кресле, – проворчала я, расправляя постель, чтобы упасть в нее и забыться тяжелым сном.

Впрочем, можно было бы полететь домой. Но куда унесет нас лихой ветер в столь поздний час? По крайней мере, этой ночью у нас есть крыша над головой!

«Что сейчас делают мои детки»? – успела подумать я и мгновенно заснула.

– Встать! – прогремел над ухом мощный рокочущий бас.

Возле кресла с почивающей фавориткой французского короля стоял русский простолюдин и настырно дергал ее за руку.

– И ты тоже! – прогундосил он, сбрасывая с меня тонкое, повидавшее виды, шерстяное одеяло.

Включили электрический свет, на который непродвинутая жительница средневековья прореагировала исступленным визгом, разбудившим, наверное, всю округу.

– Что это? – орала она, показывая на сияющую лампочку Ильича.

– Гражданка – ненормальная? – покрутил корявым указательным пальцем возле виска один из страдающих бессонницей фанатов классовой борьбы.

– Признавайтесь, вы – французские шпионки? – настаивал душераздирающий бас.

– Я подам прошение Его Величеству Товарищу, – гордо выпрямившись, презрительно сообщила Монтеспан, неосмотрительно отправляя любопытные для окружающих сокровища под кружевной буржуазный лифчик.

– Какому? – провожая загоревшимися глазами нервное движение врага народа, съехидничал усатый солдафон.

– Подождите, – прозвучал знакомый голос, и заместитель Председателя Совета Министров СССР материализовался среди бесстыдно глазеющих на нас мужиков.

– Сударь, спасите бедную маркизу, – хватаясь за кисть Берии, внезапно зарыдала «Минасьян». – Людовик щедро отблагодарит вас. Помните, я – его фаворитка!

– Пишите, – повелительно бросил Лаврентий Павлович плюгавенькому солдатику, подавая ему блокнот и чернила с перьевой ручкой.

– Так чья вы любовница? – присаживаясь на стул и подкладывая под бумагу толстую книгу в сиреневом переплете, заинтересовался грамотный революционер.

– И. Сталин. Институт Маркса, Энгельса, Ленина. Том 3, – невольно прочитала я на обложке.

– Людовика Четырнадцатого, – пытаясь придать расстроенному лицу высокомерное выражение, хлюпнула носом аристократка.

– Имя – англицкое, а вот фамилие у ейного ухажера еврейское, – пролепетал молоденький пацанчик в военной одежде.

– Ясно, троцкистка, – поддержал товарища крепкий мужик, держащий в перчатках самый настоящий револьвер.

– Имена, явки? – заговорчески подмигивая маркизе, ласково прошептал писарь.

– Чьи? – недоуменно оглядываясь по сторонам, опешила Атенаиса.

– Отстаньте от бедной девушки, – неожиданно для самой себя разозлилась я и бросилась отталкивать от нее стадо любопытных баранов.

– Тащите теток в машину, – внезапно приказал Берия, – на Лубянку их.

Четыре кровати в крохотной сырой каморке. Рыдающая маркиза, обхватившая голову ладонями. Капающая вода в параше. По моим сведениям, грязный, пожелтевший от времени унитаз в темнице называется именно так.

Пора улетать! Но куда занесет нас лукавый ветер?

– Нам отрубят головы? – громко стонет Атенаиса. – Когда нам отрубят головы? И за что? Старый король Товарищ – очень жестокий монарх. А этот, его министр, просто чудовище! Помоги мне, Сюзанна, ведь ты же ведьма!

– Иди ко мне, – забывая про детоубийство, ласково подозвала я бедняжку, – обними свою подругу покрепче.

Де Монтеспан стремительно вскочила с ложа и судорожно задушила меня в объятиях. Я взмахнула руками, но тело не желало становиться легче от отчаянных взмахов отяжелевших кистей.

– Ты что, курица, взлететь собралась? – открылась железная дверь, и, гадко ухмыляясь, маленький солдатик ввалился в наши владения, так не похожие на величественные покои фамильных замков. – На допрос!

Покорно заложив руки за спину, я нехотя поплелась впереди плюгавенького мужичка, словно настоящая заключенная или актриса, играющая роль матерой преступницы.

В плохо освещенной комнатке за старым столом сидел худощавый офицер и что-то писал. Услышав приближающиеся шаги, он поднял голову, и я вскрикнула от неожиданности. Передо мной собственной персоной сидел отец моего папы. Огромные голубые глаза, красивое лицо и тело я унаследовала именно от него.

– Как вас зовут? – спросил дедушка, бросая усталый взгляд на очумевшую от сюрприза внучку.

– Алиса Лазарева, – превозмогая желание броситься ему на шею, пролепетала я.

Он вздрогнул и склонился над листами бумаги.

– Дадите показания о вашей контрреволюционной деятельности? – хватая картонную папку, привычно отчеканил близкий родственник.

– Нет. Никогда не делала никому зла, – невольно любуясь внешностью очаровательного тюремщика, с гордостью объявила я.

– Вы дружите с самозванкой, еврейкой, гражданкой враждебного молодой советской республике капиталистического государства? – взмахнув пышными девчоночьими ресницами, уточнил любимый дедуля.

– Она – француженка, то есть, армянка, – подсчитывая, сколько же лет сейчас моему малолетнему папочке, невнятно промямлила я.

– Так француженка или армянка? Алиса или Сюзанна? Смирнова или Лазарева? – пламенея революционным цветом, поморщился недоверчивый чекист.

– Ее мама до переворота проживала во Франции, а папа в Армении, – вранье начинало меня забавлять.

– А в настоящее время где живут родители Минасьян? – игнорируя блаженную улыбку арестантки, прищурился мой бравый пращур.

– В Томской области, – зачем-то вякнула я.

– Вы – шпионки коварного империализма? – поднял шикарные брови не в меру подозрительный предок.

– Упаси Боже! – выразительно пожала плечами я.

– Верите в бога? – прищурился товарищ следователь.

– Как же можно в Него не верить? – вздохнула я и вспомнила древнюю Иудею.

– Партийная?

Нет бы лучше спросил о своих правнуках!

– Ни в коем случае.

Утомившись, дедуля глубоко вздохнул, записал что-то в блокноте и махнул рукой. Конвоир поднял ружье и кивком пригласил меня на выход.

– Андрей Иванович, – задержавшись на минуту, попросила я гражданина начальника, – не допрашивайте мою подругу, она не в себе.

– Тебе знакомо мое имя? – стрельнув быстрыми глазами в солдатика, удивился предок.

– Наслышана о вашей смелости и отваге, – льстиво защебетала я. – И о жене тоже. И о сыне Мишеньке.

– Что ты знаешь о моих близких? – перепугался Лазарев.

– Многое, – неосмотрительно игнорируя застывшего тюремщика, интригующе усмехнулась я.

– Говоришь, подруга не в себе? – зачем-то понизил голос папин папа.

– Ее недавно выписали из психбольницы, – подражая товарищу следователю, заговорчески зашептала я.

Он взметнул брови и закашлялся. Крохотный мужичок чем-то твердым толкнул меня в спину, и, сгорая от унижения, я поплелась в сырую, глубоко равнодушную к судьбам заключенных, камеру.

Атенаиса ждала меня с нетерпением.

– Нас отпустят? – тихо молвила она чересчур бледными губами, давно потерявшими краски молодости.

– Вряд ли, – потрясенная до глубины души тем, что в карающей организации работает мой родной дед, я без сил упала на жесткое ложе.

Глава 10. Атембуй

Маркизу на допрос не вызвали. Ближе к обеду открылась дверь, и зашел веселый Берия. Он прислонился к стене и заговорил своим хриплым, с кавказским акцентом, голосом:

– Могу освободить обворожительных девушек, но с одним условием: вы станете моими любовницами.

– Согласна, сударь, – проворно вскакивая с нар, оживилась Атенаиса.

Да уж, фаворитка – она везде фаворитка!

– А вы, Алиса Смирнова? Или Лазарева? – хитро прищурился министр внутренних дел.

– Нет, ни за что! – чувствуя тошноту от одного только вида Героя Советского Союза, возмущенно отчеканила я.

– В таком случае, счастливо оставаться, генацвале! – хихикнул Лаврентий Павлович.

Он подхватил под локоть ликующую француженку и торжественно вывел ее из темницы. Отчаянно помахав руками, я поняла, что пропала. Мадим не прилетит, чтобы спасти бывшую возлюбленную, Карлос понятия не имеет, где его несчастная подруга.

В камере с прохудившегося бачка в облезлый унитаз капала вода, за окном звенело лето и переливалось всеми цветами радуги, а я находилась в вакууме между этим бачком и этим летом – в гордом одиночестве.

Темнело. Внезапно, на фоне полнейшей тишины в замочной скважине повернулся ключ. Крадущейся походкой дикой кошки прошагал к нарам высокий человек в военной одежде. Полумрак скрывал его лицо.

– Алиса, – проговорил он, присаживаясь на самый краешек драного тюфяка, – вот, не смог спокойно уйти домой. Что-то знакомое и родное есть в твоем лице, что-то заставляет сжиматься сердце. Кто ты?

– Ваша внучка, гражданин Лазарев, – слизывая непрошеные слезы со своих губ, всхлипнула я.

– «Дочка» моего шестнадцатилетнего Мишки тоже сбежала из психушки? – осуждающе покачал головой дед.

– Мне рассказывала бабушка Ольга Дмитриевна, что жила с мужем в Москве, и работал ее супруг в органах…, – вспоминая любимую бабулю, мечтательно произнесла я.

– Так он защищал социалистическую Родину, – вздрогнул невозмутимый пращур.

– Убивая невиновных? – язвительно уточнила я.

– Шпионов и ярых контрреволюционеров ты называешь невиновными?

– Оглянитесь вокруг, – набравшись духу, я пристально посмотрела в его честные, ничего не понимающие глаза. – Вы воюете с обычными людьми! Второго моего дедушку, Антона Трофимовича, в тридцать седьмом году расстреляли без суда и следствия, как врага народа, оставив мамину маму, Наталью Васильевну, с тремя дочерьми и сыном без средств к существованию. А потом, когда дети «врага народа» прошли все муки ада на советской земле, «шпиона» и «контрреволюционера» реабилитировали. Посмертно. Это сделали вы, ваша любимая «народная» власть.

– Мы дали пролетариату и крестьянству хлеб, кров, свободу и равенство! – передернул плечами гражданин начальник.

– Антон Трофимович не принадлежал к дворянству! – горячо продолжила я. – А если говорить о равенстве и продуктах питания….

– Ты опасна для Советской Власти! – простонал любимый дедуля.

– Пожалуйста, стреляйте! – с горечью заявила я. – Если вы смогли засадить за решетку Калинину, Буденную, Молотову….

– Замолчи, – косясь на железную дверь, жалобно попросил Андрей Иванович. – Лучше расскажи о себе.

– Наши бедные родители не имели отцов, а потому папа с мамой не получили приличного образования, – думая о нищете, преследующей мое детство, тяжело вздохнула я. – А у нас с Жанкой не было бабушек и дедушек.

– Кто такая Жанка? – насторожился пламенный революционер.

– Моя сестра, – сглотнула слюну я. – Ольга Дмитриевна не надолго пережила боготворимого мужа. Вы умерли до моего рождения.

Я видела, как вздрогнул мой молодой дед, я видела, как задрожали его красивые пальцы (мои пальцы), а потом он встал и устало прислонился к осклизлой стене.

– Когда ты родилась? – оторопело вглядываясь в лицо необычной рассказчицы, с ужасом прошептал товарищ следователь.

– В тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году, – с вызовом произнесла я. – Возраст – понятие растяжимое. Такое же, как и время.

– Не может быть! – прикладывая руку к сердцу, невнятно пробормотал он.

– Может! Все на свете может быть, – с состраданием наблюдая за непроизвольным жестом смертника, еле слышно обронила я.

– Я не марал своих рук чужой кровью, Алиса, – отмирая, он подошел к двери и открыл ее, чтобы попытаться уйти навсегда из моей жизни.

– Дедушка, – позвала я его согбенную спину, – дедушка, я так похожа на вас, а моя сестра – вылитый Антон Трофимович.

Ночь я посвятила думам. Сколько бед свалилось на меня за сравнительно короткое время, сколько испытаний преподнесла жизнь! Изредка я махала руками, но они не превращались в крылья, чтобы унести свободолюбивую птичку из темницы на вольную волюшку. Остались в далеком прошлом дети и внуки, мужья и замки, семнадцатый и двадцать первый века.

– Встать! – прозвучал над ухом чей-то злой окрик.

Мужик с резкими патриотическими чертами лица, напоминающий фигуру из революционного барельефа, возвышался на фоне стены и чрезвычайно злился.

Господи, неужели я все-же заснула?

– Тебя вызывают на допрос! – продолжал орать пролетарий, переквалифицирующийся в карателя. – Руки за спину!

Вздохнув, я повиновалась. Смахивающий на медведя чекист, выставив вперед винтовку, провел меня по гулким бесконечным коридорам и распахнул передо мной массивную дверь. Мы оказались в маленьком тамбуре, за которым появился просторный кабинет с долгим Т-образным столом, огромным креслом и портретом дедушки Ленина над ним. Возле одной из стен кабинета прилепился бюст Дзержинского, в углу робко пристроился буржуазный камин. Поставив предложенный невольнице стул подле трепещущего огня, чекист испарился.

– Сюзанна, – словно из другого измерения раздался хрипловатый знакомый голос с кавказским акцентом, – Сюзанна!

Я вздрогнула и оглянулась. Передо мной возвышался Берия.

– У тебя в камере был следователь Лазарев? – без предисловий, ласково поинтересовался он. – И о чем же вы говорили?

– О свободе, равенстве и братстве, Лаврентий Павлович, – неожиданно вспоминая дипломатичного Альфа, ласково промурлыкала я.

– Чьей свободе? – вальяжно усаживаясь в кожаное кресло, оживился Герой Советского Союза.

– Конечно, пролетариата и крестьянства, – угодливо заглядывая во все подозревающие очи министра внутренних дел, обворожительно улыбнулась я.

– Ты предлагала ему вступить в преступный сговор? – глаза маршала излучали понимание и любовь.

– Что? – не поняла я.

– Можешь не скрывать свою биографию, девочка, – томно протянул именитый собеседник. – Анастасия Минасьян рассказала о тебе все, маркиза Сюзанна де Ламарт.

– И о том, что она – бывшая любовница Людовика Четырнадцатого? – поражаясь проникновенному тону революционной звезды, опешила я.

– Видимо, на этот счет армянка все-таки пошутила, – неожиданно поморщился Лаврентий Павлович.

– Хорошо, генацвале, я с охотой поведаю вам мою грустную историю, – с удовольствием наблюдая его замешательство, нервно расхохоталась я. – Великий Повелитель Стихий вероломно бросил свою возлюбленную на произвол судьбы, но добрый домовой не дал ей отчаяться. Он при содействии демона Астарота унес женщину в средневековый замок, откуда мы с фавориткой французского монарха притащились сюда, чтобы узнать главную тайну мальчишей: как же все-таки победить их проклятым буржуинам?

– Ты издеваешься! – подскочил член Политбюро.

– Ничуть, – продолжала визжать я. – Хочу вам доложить, что следователь Лазарев – весьма сомнительный тип. Он не пожелал поверить, что особа из семнадцатого столетия – его родная внучка.

– Молчать! – побагровел инквизитор и залепил мне звонкую пощечину.

Два накачанных орангутанга мгновенно материализовались рядом со своим кумиром. Один из них заломил мне руки за пояс, а другой, стащив со стула, стал хлестать по спине и ягодицам солдатским ремнем. Было больно, но я не кричала, так как знала, что кричать бесполезно. Пока не израсходуют отрицательную энергию, не остановятся. Наблюдая покорность жертвы, Берия удовлетворенно потирал руки и желчно похихикивал. Наконец, истязатели устали.

– Итак, о чем вы говорили с Лазаревым? – как ни в чем не бывало, проворковал член Политбюро. – Он связан с националистами? Впрочем, подумай до утра. Если завтра не расскажешь о готовящемся преступлении, будем пытать железным кольцом и ванной с кислотами, а потом расстреляем, как шпионку загнивающего империализма.

– Очень приятно, – с горечью вспоминая пламенные революционные речи любимого дедушки, я проглотила предательские слезы.

Меня схватили и потащили назад, в темную, сырую камеру, в которой провели последние ночи перед переселением в мир иной многочисленные ни в чем не повинные души. Яростно хлопнув дверью, палачи удалились. И снова я осталась одна, истерзанная и приговоренная к смерти.

– Ты не умрешь, – прошептал кто-то совсем рядом.

Не веря своим ушам, я обернулась, чтобы увидеть милого сердцу Карлоса, но в проеме зарешеченного окна маячил Астарот в неизменном длинном черном плаще.

– Вы? – начиная надеяться на чудо, глупо уточнила я.

– Прости, не успел спасти тебя от побоев, – с негодованием разглядывая мою окровавленную фигуру, нахмурился демон.

– Разве темные силы помогают простым людям? – стараясь не концентрировать внимание на острой боли, усмехнулась я.

– Помогают, если уважают их. Тем более, я пообещал Христу, – смутился князь Тьмы.

– Иисусу? – не поверила я. – Зло должно восхищаться злом! Культом личности, например.

– Должно? – напрягся родовитый пришелец. – И по чьему приказу?

– По законам….

Что я болтаю? Разве можно так разговаривать с освободителем?

– По законам? По чьим законам?

– Вселенной, наверное, – успокаиваясь, пожала плечами я.

– Революцию силы Тьмы, а не Зла, как называете нас вы, люди, встретили с радостью, – дотрагиваясь пульсирующими пальцами до моих ран, печально проговорил слуга дьявола. – Гордые, честные, бескомпромиссные большевики, которыми мы искренне восхищались, отдававшие за счастье народа до последней капли свою кровь, справедливо протестовали против существующего тоталитарного строя. Владыка Ночи тоже когда-то восстал и создал свое государство, не подвластное никому, кроме него. Независимые борцы за свободу рушили ханжеские церкви и сжигали тщеславные иконы, ставя на надлежащее место нашего могущественного противника, возомнившего себя единственным Богом. Воинствующие атеисты, мечтающие о всеобщем равенстве и братстве, строго-настрого запретили физическим телам верить в то, что у них есть души. Лишенные духовности, ходячие трупы, поправ честь и достоинство, стали стабильно грешить. А так как наши сотрудники испытывали определенные трудности с призывом рекрутов в Ад, Сатана вначале потворствовал разгулу безбожия….

– Почему – вначале? – озадаченно перебила я высококвалифицированного оратора.

– Сейчас адовы подвалы переполнены, подчиненные великого Короля Тьмы не успевают предоставлять грешникам помещения, достойные их земных дел и помыслов…

– Зато у ваших пролетариев есть интересная работа и занимательное общение! – снова съехидничала я.

– Поверь, общение с лжецами, клеветниками, эгоистами, убийцами, развратниками и ворами не приносит удовольствия, – не замечая моей иронии, уныло откликнулся демон. – Но труднее всего нам приходится с придурковатыми террористами! Самоубийство и убийство, помноженное на число жертв, – такие грехи не дают пропуск даже на нижний этаж Ада! Приходится придумывать для них нечто особенное.

– Что именно? – вспоминая ненавистную адову яму, ужаснулась я. – Разве может быть что-либо хуже холодной сырой пропасти, нашпигованной под завязку тараканами и пауками?

И тогда послышались вкрадчивые шаги моих земных мучителей.

– Летим, – подхватывая меня под мышки, скомандовал Астарот, – летим, договорим потом.

Тягучий поток ледяного воздуха с механическим ревом высосал нас из мерзкой камеры. Казалось, включился гигантский пылесос, призванный неведомыми силами очистить физический мир от всего живого.

– Страшно, – барахтаясь в цепких руках избавителя, прошептала я, – холодно и больно.

– Потерпи, – властно вжал меня в свое тело злой дух, – потерпи немного. Сдерни с моих плеч плащ и закутайся в него.

– А вы? – обескураженная его самоотверженностью, ахнула я.