Байки про балет

И тут случилось совершенно непредсказуемое – Вольдемар Альбертович стал понемногу смягчаться и в отношении артиста, имя давшего! Начал он на него помаленьку производить хорошее впечатление, нравиться даже в чём-то… Но не быстро шёл процесс, пару лет прошло, хомячок состарился и скоропостижно умер. Кабриолев же за это время к нему привязался, и кончина зверька его сильно расстроила. Но нового заводить не стал, а отдал всю любовь артисту-однофамильцу Хомыча.

В тусовке потом много было вариантов придумано, что же стало причиной этой внезапной смены отношения. Правильного объяснения не дал никто…

Хлыщ

Регулярно в балетоманской тусовке появлялись молодые люди, стремящиеся в неё влиться. Мажористые детки влиятельных родителей ими же и отправлялись облагораживаться балетом, и это вполне объяснимо: балетоманы составляли самую богемную прослойку советского общества, а плотность интеллигентов в их среде была на порядок выше, чем в среднем по стране победившего пролетариата. И хотя клуб этот всегда оставался предельно закрытым, сына секретаря райкома откровенно послать невозможно – начнутся проблемы по партийной линии…

Случалось, что и не раз за сезон такие появлялись, а имя всем этим мажорам было одно – Хлыщ! И, не имея возможности прямо отшить, таких выживали другим способом – говорили им глупости с очень умными лицами, плотно нашпиговывая речь непонятными балетными терминами. А когда те, возомнив, что что-то в балете понимают, пытались повторять такую околесицу – их высмеивали прилюдно. Максимум несколько месяцев хлыщи это терпели, потом самооценка падала ниже плинтуса, и молодые люди предпочитали слиться сами и тихо. Но попадались и совсем упёртые!

Один из таких мозолил глаза Кабриолеву весь сезон и надоел ему страшно. И как назло, внешне он был очень даже ничего – высокий, красивый, по западной моде одетый, с зализанной причёской и неизменной розочкой в петличке. Хлыщ этот всегда приятно благоухал, говорил комплименты и радостно улыбался, от чего пользовался особым покровительством женской половины тусовки, и расцветал ещё противнее. Вольдемар Альбертович бессильно бесился, но придумал-таки на него управу!

Пустил он слух, что он того, мальчиков любит… И путём мощных махинаций подстроил так, что его наедине со «штатным» геем театра застукали. Сомнений быть не могло, и женщины от него отвернулись. Оставшись же один, протянул он недолго, да и слухи дальше поползли. И папа быстренько его отправил в посольство, в какую-то африканскую страну, помогать им там социализм строить. Ни про балет, ни про геев там и слыхать не слыхивали…

Узколобость

Шерлок Холмс при первом знакомстве ошарашил доктора Ватсона тем, насколько его мало интересует всё, что НЕ связанно с криминалистикой. Но при этом круг интересов великого сыщика был довольно широк – и химия, и музыка в списке имелись. Многих же балетоманов из тусовки кроме балета интересовали только повседневные советские поиски дефицита. Кстати, не очень многое и изменилось с тех далёких дней, только теперь не ищут дефицит, а шалеют от широты выбора на прилавках магазинов.

Кабриолев же, при всём своём страстном фанатизме к балету, и про другие направления в искусстве не забывал. Он наизусть знал все московские музеи, ходил на временные выставки, исправно посещал драмтеатр, бывал даже в цирке. С племянницами, не один. За счёт этого кругозор культурологический у него был гораздо шире, нежели у большинства и балетных, и балетоманов. И слыл он в своём круге даже за чересчур культурного. И это многих раздражало… Тем более, в спорах Вольдемар Альбертович вполне мог козырнуть каким-то фактиком, в музеях подсмотренным. Оппонентам ответить обычно было нечем, и тогда он мог им в глаза сказать за узколобость балетную.

Но имелась и у самого Кабриолева ахиллесова пята – очень он ровно относился к кино. Почему-то не признавал он его искусством, хоть убей! А происходило это в основном из-за одной странности – в кинотеатрах Вольдемара Альбертовича укачивало. То ли в силу особенностей строения вестибулярного аппарата, то ли глазные яблоки у него как-то не так подсоединены, но как только на белом экране движение начиналось, его начинало подташнивать.

А тут надо такому случиться, что на каком-то фестивале показывали кино про балет, встречи были на эту тему, дискуссии. Кабриолев событие это профукал, и некоторые его «доброжелатели» не замедлили на этом отыграться. Специально они на кинематограф беседы в балетоманском кругу выводили и Вольдемара Альбертовича, в свою очередь, в узколобости уличали. Сказать в своё оправдание ничего он не мог, не признаваться же в морской болезни, и приходилось молча сносить эти шуточки.

Но на будущее решил он и эту область «закрыть», хотя справиться со странной особенностью организма не получалось – рвало его из кинозалов на свежий воздух. И тогда Кабриолев пошёл другим путём: оформил он себе подписку на журнал «Советский экран» и стал его номера чуть ли не наизусть заучивать. Поднаторел в афише, запомнил, кто из режиссёров что снимал, кто из актёров где снимался, и теперь мог с важным видом и по этой теме своё суждение выдавать.

Правда, приходилось теперь всякий раз благовидные предлоги изобретать, чтобы от совместных походов в кино отказываться. Но с фантазией у Кабриолева гораздо лучше, нежели с вестибулярным аппаратом!

Свита

Структура первичной ячейки балетоманского движения – фракции, подразумевает наличие лидера, вокруг которого складывается свита из примкнувших балетоманов. Примкнувших, причём, по совершенно разным соображениям, и часто это происходит по принципу «Против кого дружим?». Иногда вступлению в ряды способствуют личные симпатии, реже – общность точек зрения. Этого в балетоманском кругу вообще практически не встречается – у каждого она своя и совпадать с чужой может отчасти, да и то только в том или ином случае.

«Рядовые» балетоманы регулярно мигрируют между разными фракциями, и это в порядке вещей. Именно так, на первых порах, поступал и Кабриолев, но, поприбивавшись к разным берегам, во всех тогдашних лидерах постепенно разочаровался. И уже на… надца-том году карьеры решил собственную ячейку балетоманского общества создать!

И тут есть два пути: начинать создавать «с нуля» либо власть в уже сложившейся захватить. Первый путь сложный и длинный, второй – чреват… Но Вольдемар Альбертович к тому моменту уже заматерел и планы имел амбициозные, отчего решил пойти ва-банк – устроить переворот!

Состоял он тогда во фракции самого влиятельного в тусовке балетомана-старожила, чьи позиции выглядели абсолютно незыблемыми. И хотя Кабриолев считал, что он уже в полном маразме, да и многие с ним молчаливо соглашались, революционным способом такого мастодонта было не свалить, и Кабриолев решил действовать тихой сапой.

Не вступая в открытую конфронтацию, он стал позиции босса расшатывать всеми способами, кроме откровенно подленьких – понятие чести Вольдемару Альбертовичу чуждо не было, как он сам всегда подчёркивает. А скрупулёзно он стал выискивать прокольчики и ошибочки вожака и их, так, между делом, в нужное время озвучивал. В какой-то момент лидер фракции смекнул, что к чему, и началась открытая вражда. Бойня шла с переменным успехом, но один раз Акела сильно промахнулся!

Победил его в теоретическом диспуте лидер другой фракции, причём уложил на обе лопатки – ответить было нечем. А Кабриолев оказался тут как тут – разнёс он аргументы победителя в пух и прах, честь своей фракции обелил, но своему поверженному вожаку подняться с колен не помог. Не стал он, впрочем, и плясать на его костях, а предложил компромисс – статус «генерала на свадьбе». На своей свадьбе, на которой свита единогласно ему «Согласна» сказала. Добился-таки своего, женишок…

Трон

Спешно изготовленный цехом декораций трон больше походил на стул со спинкой странной формы. И Вольдемар Альбертович полностью разделял истерику хореографа, увидевшего этот четвероногий шедевр: сцена, где трон использовался, была ключевой в спектакле, и градус эмоций там зашкаливал. Костюм царя выглядел баснословно богато, декорации лоснились сусальным золотом, а уж рядом с царской невестой «это» выглядело как стульчак из дворцового ватерклозета для челяди.

От такого трона хореограф решительно отрёкся, и его даже не стоило дорабатывать – надо делать новый. Соответственно, этот нужно сдать на склад, описать и хранить – а вдруг когда понадобится, что, впрочем, маловероятно. То есть стоять ему там, пока сам не сгниёт или склад не сгорит – деньги народные на него потрачены зря…

Кабриолева не сильно печалила столь плачевная участь социалистической собственности, но трон ему очень понравился. Настолько, что он увидел его стоящим под торшером в большой комнате своей квартиры, где Вольдемар Альбертович любил сидеть, читать, размышлять, строить планы. И там стояло уже подоблезлое кресло, ценности никакой не представлявшее. Но как же завладеть этим символом царской власти???

А скандал случился на первом прогоне в костюмах и с декорациями, и явно прямо сегодня трон увезут на склад, да и поминай как звали. И тогда Кабриолев поступил неслыханно – ушёл с прогона, но не от расстройства от увиденного – у него появился план! Понял он, что совершенно НЕ случайно пару дней назад познакомился с водителем грузовичка театра. И что именно тот сегодня будет отвозить ненужный реквизит на склад. И что, вот уж совпадение, как раз сегодня Кабриолев прихватил то, о чём водитель его умолял, узнав о существовании, – совершенно ненужная человеку без машины вещь валялась у него дома уже не первый год – значок с капота «мерседеса».

Водила, получив трёхлучевую звезду, был счастлив настолько, что привёз трон прямо к дому и даже помог в квартиру затащить. Но Кабриолев был ещё счастливее – у него появился атрибут власти! Такого ни у кого не было…

Гардероб

Как известно, потерять номерок – дело плохое! Кабриолев про эту примету не знал, а осознал его отсутствие в своём кармане, когда уже в очередь в гардероб встал. Побежал обратно в зал – нету, в буфет – нету, в курилку – тоже нигде не валяется… Одно расстройство, но, как это порой случается, выходило вроде как что нет худа без добра: пока ждал Кабриолев, когда все свои пальто да шубы разберут, да пока штраф от него копеечный примут, свёл он дружбу с главным гардеробщиком. И, как выяснилось, это не последний человек в театре!

Вольдемар Альбертович больше, понятное дело, дружбу искал с артистами, коллегами-балетоманами, с капельдинерами, наконец, а гардероб использовал по прямому его назначению. Но оказалось, что одна из гардеробных лож работает ещё и кассой. Разными способами добытые проходки сдавались туда для продажи на комиссионной основе, с выдачей денег во время следующего посещения театра.

Кабриолев тогда, по меркам стажа балетоманства, был ещё совсем юн и про эту серую схему не знал. Но проходки ещё изредка, но уже добывал разными способами. И стал он в этом направлении усердствовать, и порой удавалось ему не одну на предстоящий спектакль добыть. Начал он их сдавать в гардероб вместе с одеждой, и пару-тройку рублей с этого имел теперь довольно регулярно. А потом туда пришло ОБХСС…

И вот тогда Кабриолев первый раз всерьёз испугался. Полгода он не ходил в театр и трясся от каждого незваного звонка в дверь. Но – обошлось. Через пятые руки узнал он, что гардеробщика посадили и ещё кого-то, а дело закрыто. Всё-таки – потерять номерок дело плохое…

Антраша-сис

Сейчас, в эпоху камер в каждом телефоне, этот вопрос легко решается с помощью технологий. Но во времена Вольдемара Альбертовича таких возможностей не было. А антраша-сис – были! Случались и серии значительные. Но не у всех…

У кумира же Кабриолева с этим всё выходило отлично, как он отчётливо своими глазами видел, – высоко, чисто, с идеальным приземлением. Но вот некоторые его коллеги в упор этого не замечали! О чём громогласно и заявляли в кулуарах, заставляя Вольдемара Альбертовича негодовать. На его глазах происходила вопиющая несправедливость, которую, увы, побороть он никак не мог!

Много раз Кабриолев пробовал убедить их, садился в зале рядом и пытался дать им счёт, предлагал провести опрос среди всех зрителей. На всё был готов, только бы доказать, что ноги его кумира делали эти движения так, как он это видел, – лучше всех. Но смеялись оппоненты ему в лицо, безмерно раздражая этим знатного балетомана.

И вот один раз, в фойе в антракте, в момент апофеоза теоретического спора на эту злободневную тему, Вольдемар Альбертович разгорячился и не удержался – прыгнул сам и попробовал описываемые им идеальные антраша-сис показать. Приземлился, и разок ногой махнуть не успев, на пальцы вытянутых стоп. Два на правой и один на левой сломал. Сопли были, слюни. Скорая приехала. Два месяца потом Кабриолев в гипсе на нижних конечностях ходил. И на полгода приклеилось к нему прозвище – Антрашист.

С тех пор больше повторять он ничего не пробовал и другим крайне не советовал, про свой печальный опыт вспоминая…

У воды…

Большинство балетоманов сходятся во мнении, что это выражение: «У воды постоять», корнями уходит в правила пожарной безопасности допотопных ещё времён. Тогда в глубине сцены во время представления стояло много вёдер воды на случай пожара. И там же, на максимальном удалении, стояли те артисты кордебалета, которых лучше близко к публике не подпускать. Вёдра уже давно убрали, заменив на огнетушители, но выражение осталось. И оно весьма обидное для артистов. Стоять там никому не хочется, но всё же это сцена, а не закулисье, куда, максимум, балетоманы допускаются.

И тут случилась в театре какая-то эпидемия, подкосившая и солистов, и корду. Хореограф перед спектаклем бегал как ужаленный, заламывал руки и рвал на себе остатки волос. Но это не помогало, часики тикали, а артистов больше не становилось. Уже был отсмотрен весь технический персонал на предмет соответствия фигур, позвонили в другие театры с просьбой прислать хоть кого, подняли на уши училище. Но всё равно массовки не хватало…

Кабриолев ситуации сочувствовал, даже давал советы, где бы ещё людей подходящих взять, но пассивной помощью не обошлось. Уже минут за десять до первого звонка стало окончательно ясно, что не набирается состав и спектакль под угрозой срыва. И тогда хореограф принял волевое решение – переодеть в костюмы всех, по комплекции подходящих. И в число этих всех попал и Вольдемар Альбертович – сам того не желая.

Надели на него костюм воина римской эпохи, выдали пику в полтора его роста, показали место, где ему стоять предстоит, на пальцах объяснили, когда и куда двигаться. Хотя вот двигаться меньше всего надо было, но неподвижно стоять предстояло много – почти весь первый акт…

Кабриолев облился семью потами ещё до открытия занавеса, а когда заиграл оркестр, то у него зачесалось сразу в пяти местах. Это была настоящая пытка, и те минут сорок, что он провёл на сцене, показались ему годами. А когда его роль ничтожная закончилась, то понял балетоман только одно – ещё в разы больше он стал артистов уважать за их каторжный труд. И с того своего выступления, он никогда это выражение насмешливо не использовал!

Отсебятина

В жизни довольно часто встречаются ситуации, когда есть два и более решения – и все они верные! А в жизни Кабриолева такое случалось чаще остальных, и всему виной многоликость Вольдемара Альбертовича. Имея точки зрения на ВСЁ, что касается балета, он постоянно натыкался на их конфликты. Хрестоматийным примером такого несовпадения личных точек зрения Кабриолев считает своё отношение к «отсебятине».

С одной стороны, в театре есть спектакли, передаваемые «из ног в ноги» многими поколениями артистов. Они несут в себе образец почерка давнего хореографа, и танцы там нельзя менять ни под каким предлогом. Это – реликвии, которые надо бережно хранить в первозданном виде, не пытаясь сделать им современный update. Кабриолев является горячим сторонником этой точки зрения и готов биться за неё не щадя живота своего.

С другой стороны, если любимый артист сотого своего Щелкунчика «по-своему» покажет, то это может получиться очень интересно и захватывающе! А если это Артист, то он должен раскрыть этот образ так, как он его чувствует! Просто обязан! Но это – «отсебятина»… И вот боролись в Вольдемаре Альбертовиче в таких случаях эти два противоположных мнения: свистеть или бравировать?

По идее, особенно если круто получилось, то он должен артисту рукоплескать. Но, будучи адептом традиций, обязан плеваться и исполнителя порицать. Делать это одновременно было бы глупо, посему Кабриолев уходил от дискуссий на такие темы, а хлопал… оркестру.

Долго он жил с этим конфликтом в душе, а однажды чуть его не разрешил: предложил он руководству театра, чтобы у артиста, при его желании, мог бы случиться а-ля бенефис. Например, в честь скольких-то там лет на сцене. И там ему «официально» было бы разрешено дать своё прочтение любой, на его выбор, роли. Один спектакль, но какой! Увы, но не прошло это предложение, и до самой смерти Кабриолева разрывала «отсебятина».

Бордель

Театр, кроме здания, – это очень много человек. Которые следуют установленным правилам, сосуществуют иерархично, блюдут традиции и имеют сложные межличностные отношения. Во времена же Кабриолева в театре, как и в любом трудовом коллективе страны советов, имелась своя партийная организация, плюс профсоюзная. И одной из самых оголтелых активисток была одна балерина средненького звена. Звёзд с неба она не хватала, да и по физическим данным ей ничего особо не светило. Но танцевала чисто, аккуратно, технику имела на достойном уровне. При этом была стабильна, безотказна, не болела и роли учила быстро. Такие артисты – это скелет труппы и их всегда ценят. За что ей кумачовый этот запал и прощали…

К этому образу Вольдемар Альбертович считает нужным ещё добавить, что была она лицом «прямо страшненькая», родом из дальнего колхоза, а тройки ей по общеобразовательным предметам в училище натянули. Не то чтобы дурочка, но так, не очень далёкий человек и вдобавок несостоявшаяся как женщина. А из таких как раз и выходили самые лучшие партийные деятели, и она уверенной поступью делала себе карьеру в КПСС.

А тут предстояла премьера, и ставил её балетмейстер, которого балерина эта, с партбилетом под пачкой, совсем недавно по идеологической линии пропесочила неслабо. С трудом он отделался выговором без занесения в личное дело, но на обидчицу свою зуб острый наточил. И была в том балете сцена в борделе, где развратная красотка истово отдаётся главному герою. Балетмейстер, для вида, поводил пальцем по списку труппы и назначил именно её на эту роль. По труппе прошёл даже не смешок, а хохоток…

Балерина зарделась, но подчинилась и роль выучила. А на репетиции случился полный провал – нецелованная артистка в роль вжиться не могла, и похоже это было скорее на изнасилование. Веселилась вся труппа – Кабриолев там присутствовал и утверждает, что очень было смешно! Балерина в слёзы, бегом из зала, и там все прямо попадали, за животы держась.

Но смеялись недолго: на следующий день вышел приказ. Нет, балерину не заменили. Сняли всю эту сцену, за «…пособничество разложению общества строителей коммунизма». Возле доски объявлений артисты, конечно, не ржали в голос, но в кулачок прыскали. А Вольдемар Альбертович расстроился – сцена ему нравилась, только надо было бы «опытную» балерину поставить…

Корпоратив

Корпоративов, в современном понимании этого слова, в кабриолевские времена не существовало. Но окончания сезонов всегда праздновались с таким отрывом, что и многие сегодняшние клубные тусовки позавидуют. Первый состав отмечал это дело обязательно в одном и том же ресторане, и там присутствовал весь цвет труппы плюс несколько избранных балетоманов. Кабриолев, в первый раз получив туда приглашение, был страшно растроган, но кое-кто из ветеранов движения как-то странно на его восторги отреагировал. Мол, дескать, будешь удивлён… Но Вольдемар Альбертович значения этому не придал, а стал искать деньги на новый костюм из «Берёзки».

Конечно, к тому моменту он был уже известен и уважаем, но с артистами в основном общался более «формально», если можно так сказать. Ну, кроме амурных связей… А приглашение на такое мероприятие – знак принадлежности к высшему обществу, показатель признания заслуг в области балета. Так что, завершив образ галстуком-бабочкой и благоухая «Красной Москвой» ехал балетоман в ресторан на такси, чувствуя себя на седьмом небе.

Но на корпоративе свет звёзд померк. Некоторые из его любимых артистов оказались вне сцены пьяницами, матерщинниками и буйными. На вечеринке они пошли в полный разнос, а образы, созданные ими в алкогольном угаре, оказались настолько отвратительны, что потом Кабриолев весь следующий сезон не мог от них отделаться, видя этих артистов на сцене.

Но самым кошмарным оказалось даже не это: они все оказались жуткими антисоветчиками! В один голос балетные сокрушались, что у них нет возможности стать невозвращенцами, как несколько кумиров, сбежавших из СССР. И у всех на это имелись две основные причины: родственники и имущество. За первых боялись, второе жалели. От этого страшно поносили советскую власть, огульно охаивали решения недавно прошедшего съезда КПСС и идолопоклонничали перед Западом.

И это окончательно убило Вольдемара Альбертовича, хотя он и не состоял в партии, да и типом являлся довольно аморальным. Но с чего-то свято он верил в возможность построения коммунизма в отдельно взятой стране. И, в его представлении, о столь глубоком уровне морального разложения коллектива надо, по идее, срочно бежать докладывать куда следует! Но не побежал, ибо отправить за решётку весь цвет труппы он не был готов. С трудом Кабриолев там высидел и больше приглашения на подобные мероприятия не принимал, ссылаясь на разные обстоятельства непреодолимой силы…

Цветочница

Практически никогда не платя за проникновение в театр, балетоманы имеют другую приличную статью расходов – цветы. Артист, который организовал тебе проходку, должен получить взамен букет, по степени пышности соответствующий престижности обозначенного там места. За проходку без места можно просто сказать большое спасибо, а вот букет же твоему «любимому артисту» обязан быть лучшим. Это одно из неписаных правил балетоманского сообщества, несоблюдение которого грозит отлучением от кормушки, и тогда придётся позорно ходить в театр по билетам…

Кабриолев быстро на своём кошельке ощутил финансовое бремя любви к балету и озаботился снижением этих расходов. Покупать три гвоздички и самому их художественно декорировать бесплатными полевыми травами ему претило, и он решил пойти другим путём – найти место, где ему это будет обходиться подешевле, а ещё лучше – совсем даром! И, обладая изощрённым умом и имея возможность нет-нет да и провести с собой кого-нибудь, он решил найти себе в цветочном бизнесе партнёршу для бартера: цветы в обмен на возможность посещения театра.

Но тогда не стояло по пять палаток с цветами возле каждой станции метро. Да и станций метро имелось в разы меньше. И с неделю Вольдемар Альбертович разъезжал по всей Москве, любезно общаясь с продавщицами немногочисленных цветочных магазинов. Искал он ту, которая балет любит или полюбить хотела бы. И нашёл-таки! Одна из них крючок заглотила, и не стало у Кабриолева этой проблемы – раз в месяц выводил он свою цветочницу на балет, и всегда имел с любовью сделанные букеты.

Но продавщицы были не вечны, и за десятилетия карьеры Вольдемар Альбертович семь партнёрш по бартеру сменил…

Без буфета нет балета

Регулярно питаться в буфете при театре – очень накладно, да и на одних бутербродах с конфетами долго не протянешь. Кабриолев же любил хорошо и вкусно покушать, что, впрочем, никак не отражалось на стройности его фигуры – повезло с обменом веществ! Но вот отсутствие аппетитной и обильной пищи действовало ему на нервы, отчего становился Вольдемар Альбертович грустным и молчаливым. И если на начальном этапе балетоманства проблема эта не сильно отравляла ему жизнь – ходил он в театр только вечером и далеко не каждый день, то, находясь в зените своей карьеры, когда практически ежедневно проводил он там время с утра до ночи, вопрос хлеба насущного встал очень серьёзно…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.