Три смерти и Даша. О том, что бывает, если тебя хочет удочерить семья смертей

– Ладно.

– А мне? – спросила Лейла.

– Обнаглела, тебе в прошлый раз решал. Сегодня моя очередь, – возмутилась Даша.

Саня лукаво прищурил глаза и улыбнулся улыбкой ловеласа: «Девочки, не ссорьтесь из-за меня! Меня на всех хватит!»

– А выдержишь? – с сомнением покосилась на него Лейла.

– Выдержу. Не бойтесь. И тебе решу, и тебе решу. И себе.

Небольшого роста, худенький и страшненький, Саня совсем не походил на юношу чьей-нибудь мечты. Зато у него были очень красивые сине-зеленые глаза и добрая улыбка. А еще он знал множество пошлых анекдотов и из-за этого Дашу – трижды, а Лейлу – дважды выгоняли из класса за смех на уроке. А однажды выгнали и всех троих.

Алгебра проходила в ужасно скучном беленом кабинете со старой доской и без единого цветочка. По замыслу учителя в нем ничто не должно было отвлекать от математики. А на деле ничто к ней не привлекало.

Алгебру вела престарелая, временами впадающая в маразм Александра Сергеевна. Она же с незапамятных времен возглавляла школу и ненавидела еще родителей ее нынешних учеников. Выглядела она просто ужасно, хотя за последние десять лет совсем не изменилась. Она имела круглые, совиные, безобразно подведенные глаза; нелепую прическу, напоминающую сахарную вату; бесформенное туловище и очень кривые ноги (в школьном коридоре на третьем этаже висели рисунки учеников; ухват на рисунке «Деревенская изба» школьники давно прозвали между собой скелетом Александры Сергеевны).

С юных лет влюбленная в точную науку, она ненавидела учеников с гуманитарным складом ума, творчески мыслящих и вообще – любых, кто хоть что-то собой представлял как личность. С юных же лет она пыталась с упорством достойным лучшего применения увлечь всех поголовно математикой. Обычно, по прошествии стольких лет, даже самые талантливые и самые тупые учителя понимают, что абсолютно всех своим предметом не увлечешь, как не пытайся, но в ее случае… блажен, кто верует.

Еще Александра Сергеевна имела постоянные конфликты с учительницей химии. Та была единственной учительницей в школе, чьему предмету всегда было гарантировано внимание лучшей части класса. Химичка хорошо одевалась, вела себя со школьным руководством нагло и часто, не во что, не ставя школьные правила, устанавливала свои порядки. Но уволить ее директор не могла – химики в их окраинную школу не шли, и учительница химии прекрасно это знала.

Сейчас взгляд совиных глаз Александры Сергеевны неспешно скользил по классу, пока не остановился на предпоследней парте у окна. Арсланова и Шеметова – альфа и омега журнала 9-го «В» (список начинался фамилией Лейлы и заканчивался Дашиной) – давно были предметом пристального внимания и неугасающей ненависти учительницы математики, и было на то две причины. Во-первых, обе игнорировали ее предмет, проявляли преступную невнимательность на уроках, к тому же – каким-то непостижимым образом время от времени умудрялись писать контрольные на «тройки», и выставить им по «двойке» за четверть не получалось ни разу. Вторая причина ненависти плавно вытекала из первой: Александра Сергеевна могла понять, хоть и не могла простить, не любовь к математике, но презрение девушек к оценкам, не понимала никогда. Все школьники, независимо от успеваемости, дорожат оценками, бегают их исправлять, выпрашивают их с родителями и унижаются из-за них. Но только не эти две. Такого поведения учительница математики не понимала, а при ее складе ума, все, чего она не понимала, тут же вызывало ее ненависть.

Она, прищурившись, смотрела на девушек, раздумывая, какую гадость она может им сделать. Ее размышления прервал звонок с урока.

– Сдаем тетради! Оценки за предыдущую контрольную можно исправить сегодня после шестого урока, – сказала она.

– Спасибо большое, Вась, – почти хором сказали Даша и Лейла.

Естественно, после шестого урока исправлять оценки они не пошли и преспокойно направились к выходу. Но спокойно уйти им не дали.

– Арсланова, Шеметова, куда это вы собрались? – донесся им вдогонку вопрос.

– Домой, – ответила Лейла.

– Не понимаю, почему тебя это заинтересовало? – ответила Даша.

Вопрошающей оказалась Марина Лётова – отличница и не меньшая гордость класса, чем Саня Васин, но не обладающая, в отличие от него, чувством юмора.

– А оценки вы когда думаете исправлять? – не унималась она.

– У нас есть дела поинтереснее, правда, Лейла? Тебе надо – ты и исправляй.

– Мне нечего исправлять, – возмущенно произнесла Марина.

– Ну, за нас исправь, тебе же не трудно.

– Вот, еще, – за таких бездельниц! О чем вы думаете? Какие у вас будут аттестаты?

– «Тройкой» больше, «тройкой» меньше – подумаешь! Ты бы лучше за собой следила, – продолжать бессмысленный спор Даше не хотелось, но и оставить последнее слово за Мариной она не могла.

– Я всегда за собой слежу, – ответила Марина, уверенная в собственной правоте.

– Вот и молодец. Только заучилась ты совсем. Так и молодость пройдет, – назидательно произнесла Даша, – Есть в жизни вещи поважнее учебы.

– Важнее учебы? Я тебя не понимаю! Образование – это же – путевка в жизнь. От него все зависит! Пока мы учимся – нет ничего, главнее учебы!

– Да ты что?..

Лейла не участвовала в перепалке. При последних словах губы ее задрожали, и по щеке покатилась слеза.

Увидев брезгливое недоумение на лице Марины Даша повернулась к подруге. Лейла рыдала. На лице Даши отразилось еще большее недоумение.

– Лейла, ты чего?

– Да, Маринку жалко стало. Бе-едная… Учеба – главное в жизни… Какой у-ужас!..

Марина пожала плечами и подумала: «Себя пожалей, двоечница», – и удалилась. Даша растеряно улыбнулась, взяла Лейлу за руку и увела.

5

Была поздняя ночь. Или – раннее утро. По тропинке среди кустов вдоль высокого забора из железных прутьев шла молодая женщина. Она шла, опасливо озираясь (было видно, что она сильно нервничает), вздрагивая от каждого шороха и пугаясь каждой тени, которые в изобилии отбрасывали высокие кусты под светом фонаря. Легкий ветерок лохматил ее густые светлые волосы. Пухлые губы были приоткрыты. Большие зеленоватые глаза всегда были широко раскрыты, как будто от испуга.

Хрустнула ветка. Женщина вздрогнула и схватилась за сердце. Из кустов вышел какой-то мужчина. Он был на вид чуть старше ее (года двадцать два), среднего роста со смуглой кожей и волнистыми темно-русыми волосами. Глаза женщины расширились от ужаса, рот открылся в беззвучном крике и она, приподняв руки, стала отступать назад.

Незнакомец встревожено посмотрел на нее.

– Простите, я вас напугал? – спросил он.

– Не то слово. Я думала… вы…

– Маньяк?

– Маньяк? Ну… да.

– А что вы здесь делаете так поздно?

– Я? А вы?

– Да, стою тут, жертву поджидаю, смотрю – вы идете.

– Правда?

– Нет, что вы, я пошутил. И, знаете, я все-таки – мужчина. Вряд ли какой-нибудь маньяк на меня позарится. Хотя… маньяки бывают разные… Господи, да вы вся дрожите. Ну, не бойтесь вы меня – я вас не обижу. Давайте знакомиться. Меня зовут Антон.

– А я… Я не люблю свое имя. Зовите меня Лика.

– Лика? Ну, ладно.

В длинном двухэтажном здании за забором тускло горели два окна. Вдруг, одно за другим зажглись сразу несколько. В здании чувствовалось какое-то движение.

– Что там? – спросил Антон.

– Психушка, – ответила Лика, – Что-то они там забегали. Побег, наверное. Пойдем отсюда – мне страшно.

– Ну, еще бы не страшно – гулять ночью возле психушки. Пойдем. Ты так и не ответила, что ты здесь делаешь.

– Понимаешь, я родилась не здесь. В этом городе я долго пыталась найти себя, но не получилось. И однажды я поняла, что очень скучаю по своему родному городу. Здесь меня ничто не держит, и я решила вернуться туда.

– В пять утра? – удивился Антон.

– А что? Зачем ждать.

– А из какого ты города?

– Вряд ли ты о нем слышал. Там большой химкомбинат. Все дети там учат химию, все местные писатели прославляют ее, а все местные жители задыхаются от выбросов.

– И ты туда так рвешься?

– Там – моя родина. Да и здесь ничуть не лучше, только другое градообразующее предприятие.

Они, спотыкаясь, шли по немощенной дороге. Психиатрическая больница находилась в большом поселке с одноэтажными домами, невысокими заборами и садами со старыми деревьями. Поселок пережитком прошлого торчал посреди большого современного города. Видимо, место расположения больницы определял ее будущий пациент потому, что лучшие условия для побега предусмотреть было трудно. Сейчас поселок окутывали предрассветные сумерки. Было тихо, даже собаки не лаяли.

– Лик, а на чем ты поедешь домой? На поезде или автобусе? Это вообще – далеко?

– Нет, недалеко. Но у меня нет денег. Я поеду автостопом.

– Не боишься, – удивился Антон.

– Не боюсь. Я не раз это делала. К тому же – есть определенные правила.

– Какие? – заинтересовался Антон.

– Они совсем не сложные, – ответили Лика, – Одежда (особенно – для девушек) лучше всего свободная, мешковатая. Никаких коротких юбок, ничего облегающего, никакой косметики. Волосы лучше всего убрать под кепку или бандану. Голосуя нужно стоять лицом к движению. Не садиться в машину, где больше двух человек. Не садиться в машину, которая останавливается сама. Вообще – лучше не путешествовать одному. Безопаснее всего – вдвоем. В идеале – парень и девушка.

– Интересно. Слушай, Лик, я тут подумал… Я здесь тоже совершенно один. Меня никто не любит и не ждет. В общем – можно – я поеду с тобой?

– Со мной? – Лика ничуть не удивилась, – Не боишься?

– Нет.

– Знаешь, никому другому я бы не разрешила, но к тебе я как-то сразу прониклась доверием. Поехали. У меня там квартира. Первое время можешь пожить у меня.

Вскоре они вышли на освещенную рассветным солнцем трассу, быстро поймали машину и вечером уже были в родном городе Лики.

6

Мы уже долго живем вместе. Как и почти каждая молодая семья мы планируем завести детей.

Нам предстоит решить много важных вопросов. Например: ребенок какого пола будет старшим. Не удивляйтесь – в отличие от людей мы – смерти всегда точно знаем, какого пола будет еще не родившийся ребенок. Все просто – от союза двоих рождается ребенок третьего пола. Всего детей должно быть трое – по одному каждого пола.

Нам и плоть, собственно говоря, дается только для того, чтобы продлить наш род. Мы не едим, нам не нужен воздух и сон. Нам нужна только любовь. Постепенно мы стареем и плоть начинает сходить с нас. Остается только скелет и живет еще долго, пока не рассыплется в прах. Именно по этому у людей есть представление обо мне и как о прекрасном ангеле смерти и как о скелете в черном балахоне и с острой косой.

Положено, чтобы детей было трое. Положено. В этом то и вся проблема. Дело в том, что наше Оно бесплодно. То есть – не совсем бесплодно: я и Оно можем породить мальчика, но Оно не может родить девочку от союза с Ним. Но детей должно быть трое. Иначе – нельзя.

Оно осталось бесплодным очень нелепо. Просто, однажды отправилось забирать старика, прожившего безмятежную жизнь и ожидавшего безмятежной смерти. Ничего не предвещало беды. Но дух старика неожиданно разбушевался. То ли захотелось под конец сделать что-то плохое, то ли просто накопилась не растраченная за жизнь энергия разрушения. В маленькой квартирке лопались и салютом летели на улицу стекла, мебель летала и билась о стены. Отлетело и ударилось о стену и Оно. Усмиряя старика, Оно и получило травму. Тем более, что до этого Оно не имело подобного опыта, а звать нас на помощь не стало и совершенно зря.

Но, девочка, тем не менее нам нужна. Я долго думала над этим и решила – а не сделать ли нам как люди? Люди в таких случаях берут приемных детей. Я не слышала о подобных случаях среди смертей, но это значит только то, что мы будем первыми. Почему бы и нет? Я, вообще, почти не отличаюсь от обычной женщины, ну, разве что, гораздо большим, чем у людей зарядом жизненной энергии которая не оставит меня даже тогда, когда я утрачу плоть.

Да, с девочкой нужно что-то решать и чем быстрее, тем лучше – Оно беспокоится. Боится, что мы найдем себе другое Оно. Боится, впрочем, совершенно зря. Во-первых, мы любим наше Оно и ни на кого не променяем, а во-вторых, к счастью или к сожалению – наши браки нерасторжимы.

И девочка на примете у меня уже есть. Тем более, что все равно ее скоро заберет Он. Один раз она уже глупо и нелепо избежала Его (насильственной смерти), но во второй раз это вряд ли получится. Вот, только как ее уговорить? Ведь она может не согласиться стать смертью, а просто уйти туда, куда уходят все люди, встретившиеся с нами. Но, я попытаюсь.

А познакомились мы с ней так. Однажды я шла по маленькому, некрасивому скверу в столь же некрасивом районе столь же некрасивого города (я, конечно, понимаю, что архитектура недолговечна, но неужели людям не противно жить в таком месте?). Я должна была забрать какого-то старика. Я не спешила. Вдруг (это при том, что неожиданность для меня почти исключена) кто-то сзади схватил меня и приставил нож к горлу. Я очень удивилась. Люди не видят меня, если я сама того не хочу (надо ли говорить, что я не хочу), живые люди разумеется. Это позже я узнала, что люди с нарушенной психикой, особенно убийцы – могут видеть нас независимо от нашего желания. Но это я узнала позже, а сейчас я одной рукой захватила руку с ножом у своей шеи и потянула ее вниз, а другой толкнула вверх локоть и сняла захват (надо ли говорить, что я сильнее самого сильного из людей). Еще я, не целясь, пнула ногой позади себя и, видимо, попала.

Я быстро обернулась. На меня смотрел совершенно обалдевший, с позволения сказать, мужчина. С ножом. Он некоторое время недоуменно смотрел на меня, потом занес нож и шагнул вперед. Ярость захлестнула меня, и я бросилась не него. Потом я услышала: «Так, я не понял, что здесь происходит?» – и увидела знакомую руку на плече моего противника. Это был Он.

Он еще несколько раз ударил этого ненормального, а потом забрал его (не оставляют жить с такими повреждениями).

– Что это было? – удивленно спросил дух ненормального.

– Отстать, не до тебя сейчас, – ответила я.

– Милый, ты за ним пришел или почувствовал, что у меня проблемы?

– Вообще-то я пришел за девочкой, убитой его руками. Вот, только девочка не убита. Повезло ей.

– Слушай, это не про него ты мне столько рассказывал? Он – маньяк?

– Маньяк, еще какой. Давно я с ним знаком. Кстати, Оно мне только сегодня говорило, что ему суждена нелепая смерть. Честно говоря, давно мечтал это сделать. Нет, ну это надо додуматься – на тебя напасть!

– Да-а…

– Тебя проводить?

– Не надо. Я надеюсь – он такой один. Лучше уведи его.

– Ладно.

На выходе из парка я встретила маленькую девочку, хорошенькую – со светлыми волосами и карими глазами – в розовой курточке. Я сделала так, чтобы она меня увидела.

– Что ты стоишь здесь? Уже поздно.

– Я боюсь. Говорят, что в парке маньяк.

– Глупости говорят. Никого там нет. Но, если хочешь – пойдем вместе. И, вообще тебе нужно ходить другой дорогой. Все-таки мало ли…

Я провела ее через парк так, чтобы она не увидела лежащего там трупа.

И вот скоро ей снова предстоит встретиться с безумцем. И на этот раз Он заберет ее. А перед этим ее предаст та, кому она доверяла. Врагу не пожелаешь так умереть.

Жаль ее. Обычно я не чувствую жалости, но обычно я не встречаю человека больше одного раза. А, если встречаешься чаще – сама собой возникает симпатия.

Она не проживет даже короткой человеческой жизни, а с нами сможет дожить то, что не дожила. Сможет, но захочет ли? Я не знаю.

7.

Было очередное серое утро. Марина, не торопясь, шла в школу. Выходила она всегда задолго до звонка, поэтому опоздать не боялась. Мимо проносились машины (она шла вдоль дороги). Девушка была настолько погружена в свои мысли, что не замечала ничего вокруг.

Непонятная истерика Лейлы поразила ее гораздо больше, чем она хотела то показать. Обычно она не обращала внимания на этих двух подружек, искренне не понимая их беспечности по поводу будущего. Ну, куда они поступят с такими оценками? Но сейчас ее рациональный ум отказывался понимать непонятную жалость Лейлы к ней и ее странные приоритеты. Что сейчас может быть важнее учебы? Сейчас нужно учиться, получать образование, делать карьеру.

Все эти мудрые мысли ей с детства внушали родители и добились своего, вскоре девочка стала думать также.

Мать Марины работала учителем физики в вечерней школе. Сама она окончила школу с медалью, а институт – с красным дипломом. Отец всю жизнь проработал бухгалтером. И у него имелась медаль и красный дипломом. И они оба в один голос твердили дочери: «Учись на „отлично“, доченька. С медалью в любой ВУЗ поступишь. Окончишь с красным дипломом, на работу будет легко устроиться. Будешь хорошо работать – тебя заметят и повысят – карьеру сделаешь».

Родителям Марина верила и делала все, как они говорили. Несоответствие между словами родителей и их успехами в карьерном росте девочка почему-то упорно не замечала.

Столь же упорно мать внушала ей, что нужно быть скромной и аккуратной, ведь одежда и внешность – не главное. Главное – ум. И Марина одевалась скромно и аккуратно: однотонные водолазки, строгие пиджаки, длинные юбки (самая короткая чуть ниже колена), простая обувь – все темных, сдержанных тонов. Волосы собраны в пучок, ни какой косметики, маникюра и украшений.

В школе она не была одинока, у нее было несколько приятельниц (все-таки характер – такой силы подавления притягивает). Подруг у нее не было, но она в них и не нуждалась. Приходя после школы домой, сразу делала уроки (уроки она делала тщательно и быстро. Многолетняя практика.) и читала что-нибудь полезное.

Вот только русский язык! Сколько она не зубрила правила, но всегда была патологически безграмотна. От «троек» по русскому за четверть спасали только хорошие устные ответы. Однажды, написав четвертной диктант, оценка, за который на многое влияла, Марина чуть не расплакалась. Тогда сердобольная Лейла предложила проверить Маринин диктант. Нет, это была не злая шутка. Лейла, не знавшая ни одного правила, писала без единой орфографической или пунктуационной ошибки. Даже в начальной школе, при всей детской невнимательности Лейла делала на удивление мало ошибок, с класса с пятого перестала делать совсем. Тогда Марина с возмущением отказалась от предложения – она все привыкла делать сама…

Ее размышления прервали визг тормозов и грохот. Она вздрогнула, очнулась от раздумий и увидела в паре метров от себя мотоцикл, врезавшийся в столб, и парня в черной кожаной куртке на земле. Лицо его и нога в светлых джинсах были в крови. Он тяжело дышал, глаза были полуприкрыты.

Что делать? Вызвать «скорую»? Но, у этого района есть одна неприятная особенность, телефонов там нет – не проложен кабель. И Марина побежала по безлюдным улицам в поисках человека с «мобильным». Вскоре она нашла его и вызвала «скорую».

Быстро вернулась к месту аварии – парень не перестал дышать, и это радовало. «Скорая» долго не приезжала. Обычно в таких случаях милиция оказывается на месте гораздо быстрее «скорой», но сегодня милицию никто не вызвал.

Наконец красно-белая машина подъехала к месту происшествия.

Парня подняли и положили на носилки. Видимо их слишком резко тряхнули, когда заносили в машину, потому что парень вдруг открыл глаза. Он посмотрел на Марину и улыбнулся.

– Подождите, – сказала девушка, – я поеду с вами.

– А в чем дело? – спросил полноватый веселый доктор.– Жених твой, что ли?

– Э-э-э… Да.

Марина провела в больнице несколько часов. Она сидела у дверей хирургического отделения, пока проходившая мимо медсестра не сказала: «Шла бы ты домой, деточка. Не волнуйся ты так – будет жить твой красавчик. Приходи завтра навещать».

Тогда Марина поднялась и побрела домой. В школу в тот день она не пошла. Впервые за все школьные годы. Учителя в тот день, один за другим с удивлением отметили отсутствие Лётовой, одноклассники же значения не придали, только заметили, что чего-то не хватает. Даша в тот день пребывала в премерзком настроении. Лейла сначала решила ее не трогать, но потом подумала, что спросить все же не помешает – хотя бы из элементарной вежливости.

– Даш, ты сегодня какая-то странная.

– Странная? Может быть.

– Что-то случилось?

– Да, нет… Просто, настроение плохое. Сон приснился.

– Расскажи, может, скажу, что он значит.

– Такое не растолкуешь – это воспоминание.

– Ну, расскажи воспоминание. Может, полегчает.

– Это случилось, когда мне было семь лет. Я засиделась в гостях у бабушки и, когда возвращалась домой, было довольно поздно. Самая короткая дорога – через сквер. Но, ночью она выглядела просто устрашающе. К тому же, поговаривали, что там хозяйничает маньяк. Помнишь?

– Еще бы.

– Однажды там уже нашли мертвую женщину. Я, конечно, могла пойти другой дорогой, другой дорогой было так же страшно. Я стояла, не решаясь войти в сквер.

Вдруг я увидела женщину. Красивую женщину, одетую в длинный черный плащ. Скорее даже не плащ, а балахон с накинутым капюшоном.

– Что ты стоишь здесь? Уже поздно, – спросила меня она.

– Я боюсь. Говорят, что в парке – маньяк.

– Глупости говорят. Никого там нет. Но, если хочешь – пойдем вместе. И, вообще тебе нужно ходить другой дорогой. Все-таки – мало ли…

Мы пошли через сквер. Мне стало еще страшнее. Это был какой-то дикий, непонятный и не поддающийся описанию страх. Никогда не забуду яркое сине-фиолетовое небо и черные ветки на его фоне.

Мы вышли из сквера, и я пошла домой. Я оглянулась. Навстречу женщине шел мужчина в таком же плаще-балахоне. Я поспешила уйти.

Утром в сквере нашли мертвого маньяка, сильно избитого. Мне почему-то показалось, что, когда мы проходили через сквер – он был уже мертв. Странно, что я его не видела. До сих пор по возможности стараюсь не ходить через этот сквер.

И до сих пор не понимаю, чего я тогда так испугалась.

– Да, ладно, не переживай ты так. Наверное, это были какие-нибудь сектанты в балахонах. А ты просто была очень маленькая, вот и испугалась. Не бери в голову.

– Постараюсь.

– Да, ну их всех! Давай лучше с двух последних уроков свалим

– Давай.

7

Водитель высадил их на окраине города.

«Пойдем, здесь недалеко», – сказала Лика.

Она просто светилась от счастья. Закатное солнце золотило серый асфальт и убогие двухэтажные дома. Антон с любопытством оглядывался вокруг. Лика улыбалась ему, а потом, раскинув руки и подняв лицо к небу, закружилась: «Я дома! Дома! Дома!»

Ветер нес по улицам пыль. Снег уже растаял, а листьев еще не было. Да, и деревьев было мало. Закат, конечно, несколько сглаживал убогость, если это можно так назвать, – архитектуры; но Антон почувствовал себя неуютно. «Наверное, здесь живут агрессивные люди, – подумал он. – В такой обстановке быстро станешь агрессивным».

«Нам сюда», – сказала Лика.

Они свернули во двор, вошли в одни из темных, одинаковых подъездов и поднялись на второй этаж. Лика пошвырялась в большой щели в стене прутиком, поднятым еще на улице, и вытащила оттуда ключ. Потом открыла дверь, бросила ключ обратно в щель и захлопнула дверь, когда они вошли в квартиру.

Первым впечатлением Антона от нового места стал запах.

– Ни, хрена себе! Лика, что это за запах?

– Запах? Какой запах? А, этот. У меня шесть кошек.

– И они ждали тебя здесь все это время? Без еды, я так понимаю.

– Ну, что ты говоришь. Мама уже больше года как уехала в деревню и увезла их всех с собой.

– Жаль, запах нельзя увести.

– Ну, что ты придираешься.

– И, действительно, что это я?

Лика была такт счастлива, что Антону стало стыдно за свои комментарии. Мало ли, кто как привык. Широко открытые глаза Лики светились радостью.

Квартира была трехкомнатная. Прямо напротив входной двери находилась небольшая кухня, по дороге в кухню – ванная. В коридоре было темно – двери в комнаты были закрыты. Направо по коридору находилась небольшая комната с кроватью и письменным столом. От пола до полтолка весели кривые полки с книгами и разным хламом между ними, на полу были кипы старых газет и тоже хлам. Постель была незаправленна и смята, словно хозяйка только что встала, но покрыта толстым слоем пыли.

Во второй – большой – комнате (прямо по коридору, который тоже был сильно захламлен); были два старых шкафа (вся мебель в квартире была старой), стол и диван. Под столом была подстилка из одеяла, вонючая, видимо – для кошек, и две грязных, заплесневелых миски. А на полу все такой же хлам. Третья, маленькая, комната, смежная со второй была так заставлена, что зайти туда было не возможно.

Антон вздохнул и пошел на кухню. На столе стояла заплесневелая тарелка с чем-то недоеденным, кружка с чайным осадком на стенках, в раковине гора заплесневелой посуды.