Русский след. История Нобелевской премии

Валерий Чумаков

Русский след. История Нобелевской премии

© В. Ю. Чумаков. Текст, 2020

© АО «ЭНАС-КНИГА», 2020

О чём умолчал Лисичкин (вместо предисловия)

«…Нобель, Мухтаров, Палашковский и другие нефтепромышленники присваивали себе заслуги тружеников-патриотов, ученых и инженеров нашей Родины»[1]. Эти строчки – одно из немногих упоминаний фамилии Нобеля в связи с Российской Империей.

Конечно, людям всего мира эта фамилия хорошо известна. Почти каждый школьник знает, что Альфред Нобель изобрел динамит, а на деньги, полученные от его производства и продажи, основал самую известную и самую престижную премию человечества. И это правда, но, как это часто бывает, далеко не вся.

История России, история знаменитой премии, знаменитой фамилии, российской промышленности и много другого переплетено самым тесным образом. Настолько тесно, что даже сложно понять, как нам удавалось долгое время об этом забывать.

Справедливости ради скажем, что упомянутый в цитате Нобель совсем не Альфред, а его родной брат Людвиг. В XIX – начале XX века он был так же (если не более) известен, чем изобретатель динамита.

О великом гуманисте и одном из первых пацифистов Альфреде в той же книге сказано еще хлестче: «Альфред Нобель искусно воровал чужие изобретения и открытия. Он собрал свыше 85 патентов на самые различные изобретения. Перед смертью этот прожженный делец решил немного очистить свою грязную совесть перед десятками изобретателей и ученых, труды которых он присвоил, и завещал 35 млн марок для учреждения международной премии за лучшие научные работы в области физики и химии. Эту премию присуждает шведская Академия наук. Несмотря на то, что Россия является родиной многих крупнейших изобретений и открытий в области физики и химии, ни один русский физик или химик ни разу не получал Нобелевской премии».

Интересно, что автор, господин Лисичкин, не упомянул номинации по физиологии или медицине и по литературе, в которых к тому времени уже получили премии Павлов (в 1904 году), Мечников (в 1908) и Бунин (в 1933).

Однако оставим эту небольшую подтасовку на совести господина Лисичкина. Тем более что первую премию по химии советские ученые получили уже спустя два года после выхода книги (Семенов, 1956 год), а по физике – спустя четыре года (Тамм, Франк и Черенков, 1957). Лучше заглянем в архивы и библиотеки и расскажем о том, о чем нам давно и упорно не рассказывали. О том, что еще советская антиимпериалистическая пропаганда так тщательно вымарывала из нашей памяти: «Нобелевка» связана с Россией не менее крепко, чем со Швецией…

Часть первая. Нобели. Знаменитая фамилия

Глава 1. Мины для русского императора

Корни

Фамилия Нобель в Швеции не относится к числу распространенных. Скорее наоборот. Историки некоторое время даже считали, что ее родоначальники некогда эмигрировали из Германии или Англии, но догадки эти не подтвердились.

Самым древним представителем рода, до которого удалось докопаться, оказался живший в XVII веке в Сконе[2] крестьянин с двойным именем Улоф Нобелиус. От его второго имени и образовалась знаменитая теперь фамилия. Но скорее всего, само это второе свое имя Улоф получил из-за того, что сам происходил из села Ноббеле.

Об этом первом Нобеле нам известно, что сына своего он назвал Петрусом Олави. Оба этих имени были в Швеции весьма распространены, и чтобы как-то отличаться от других, сын Улофа взял себе от отца третье имя, ставшее потом фамилией, – Нобелиус. Петрус Олави Нобелиус. Заниматься по примеру отца сельским хозяйством он не стал, а переехал в город Уппсала[3], где и поступил в 1682 году в старейший шведский Уппсальский университет на юридический факультет.

Его сын, Олаф, выучившись там же, в Уппсале, на художника, переделал строгую адвокатскую фамилию отца на богемный лад и стал Нобеллем, а уже его сын, избравший своей профессией воинскую службу, вновь вернул фамилии строгость, сократив ее до по-армейски четкой – Нобель. На этом формирование фамилии было завершено.

Но, наверное, правильнее было бы подойти к династии Нобелей со стороны другой фамилии. Ибо смело можно сказать, что своими талантами Нобели в немалой степени обязаны генам, полученным от известного шведского ученого Улофа Рудбека.

Про него известно значительно больше, чем про его тезку Улофа Нобелиуса. Родился Рудбек в 1630 году в городе Вестеросе[4], обучался в Уппсальском и Лейденском[5] университетах. В 1653 году он прославился тем, что открыл систему лимфатических сосудов. Будучи доцентом ботаники Уппсальского университета, Рудбек основал в нем первый в стране ботанический сад. В 1662 году Рудбек, к тому времени уже профессор и ученый с мировым именем, был назначен ректором того же Уппсальского университета.

Интересы Рудбека-старшего уходили далеко за пределы науки. Он был великолепным архитектором, техником и администратором. Рудбек-старший очень любил музыку и основал в Уппсале первую в стране музыкальную школу.

Петрус Олави Нобелиус тоже был неплохим музыкантом и весьма охотно посещал это новое учебное заведение. Считается, что именно здесь он, уже профессиональный юрист, судья и адвокат, член окружного суда, познакомился с дочерью Улофа Рудбека Ванделой, с которой в 1696 году (по другим сведениям – в 1694) сочетался законным браком. В 1700 году у них родился сын Питер, а в 1706 – второй сын – Олаф.

Спустя всего год после этого Петрус Олави умер. Похоронили его в кафедральном соборе Уппсалы. Через три года умерла и Вандела, и опеку над детьми, а кроме двух сыновей у Нобелиусов родилось еще шесть девочек, взяли на себя Рудбеки.

Можно предположить, что дети получили хорошее образование. Точно известно, что старший сын, Питер, пошел по пути отца и работал юристом, а младший, Олаф, как уже было сказано, проявлял больше склонности к искусству и стал художником. Он окончил Уппсальский университет и даже некоторое время преподавал там рисование и черчение, но, в конце концов, оставил преподавательскую работу и занялся рисованием миниатюр.

В 1746 году он обвенчался с Анной Кристиной Валлин. За время супружества жена родила ему трех сыновей и двух дочерей. Содержать такую большую семью на доходы свободного художника было весьма проблематично, и Нобелли жили небогато, а после смерти в 1760 году главы семьи и ее единственного кормильца они вообще опустились до полунищенского состояния.

Младшему их сыну, Эммануилу, только исполнилось три года. И тут опять на помощь пришли Рудбеки. Благодаря их покровительству детям Олафа и Анны удалось получить весьма приличное образование.

В 1788 году Швеция, давно мечтавшая поквитаться с Россией за прошлые поражения, заручившись поддержкой Англии, Голландии и Пруссии, воспользовалась тем, что основные русские силы были заняты войной с Турцией, объявила войну гигантскому соседу и 21-го июня вторглась на территорию Российской Империи. Война, основные сражения которой происходили на море, продолжалась два года и закончилась подписанием Верельского мирного договора, по которому граница между государствами устанавливалась на довоенном уровне.

Для Швеции это можно было считать поражением. А вот для Нобелей послужило хорошим стартом. Старший сын, Петрус, сразу завербовался на военную службу в Западный Ботнический полк и ушел воевать с Россией. Эммануил с детства мечтал о карьере врача, но сложное материальное положение семьи не позволило ему получить дорогостоящее медицинское образование. Однако фельдшером он все-таки стал. На войне врачами признавались все, кто знал о медицине хоть что-нибудь. Эммануилу сразу была предложена должность полкового хирурга. В списках Уппсальского полка он значился уже как Эммануил Нобель.

Женат он был дважды и оба раза удачно. Первой женой младшего Нобеля была дочь бургомистра Карлстада[6] Анна Кристина Розелль. Однако счастье их было недолгим, Анна умерла, и в 1800 году Эммануил женился во второй раз. Его избранницей стала дочь судовладельца из портового города Евле, куда он перебрался на жительство, Брита Катарина Альберг.

Несмотря на хирургическую практику, семья отставного врача жила небогато. 24 марта 1801 года у них родился сын. В честь отца его также назвали Эммануилом.

Потомок Рудбека

Вот где проявились гены прадеда. В Эммануиле Нобеле-младшем они взыграли в полную силу. Мальчик получился чрезвычайно активным. В силу того, что семья не располагала большими капиталами, ему не удалось в детстве получить хорошее образование. В школе Нобель проучился недолго, а уже в 14 лет был отправлен на морскую службу. Возможно, инициатором этого был дед по материнской линии, желавший, чтобы парень как можно раньше получил морскую профессию. Судно, на котором ходил юнга, называлось «Тетис»[7], за службу он получал 4 рейхсталера в месяц. Учитывая полное довольствие, весьма неплохой заработок. Плавание было долгим, домой юноша вернулся лишь спустя 3 года, 1 месяц и 10 дней.

Этого морского путешествия Эммануилу хватило на всю жизнь. В 17 лет его приняли учеником в судостроительную компанию «Лоелл», но проработал он там недолго. Судя по церковным книгам, в Евле он оставался еще год, после чего уехал в Стокгольм.

Биографы часто говорят, что юный Нобель уже в 1818 году был студентом архитектуры, а в 1819 – поступил в Королевскую шведскую академию свободных искусств. Это противоречие можно ликвидировать, если предположить, что вскоре по возвращении из плавания он записался в ученики архитектора. Этим же объясняется и то, что в Стокгольмской академии он поступил именно на отделение архитектуры.

Эммануил сразу проявил себя настолько перспективным учеником, что ему, первокурснику, доверили создание проекта евельской триумфальной арки в честь приезда шведского короля Карла XIV Юхана. В газетах писали, что королю арка очень понравилась и он велел выделить Нобелю грант на дальнейшее обучение.

Нельзя сказать, чтобы учеба в академии перегружала молодого студента: занятия в школе для начинающих велись два дня в неделю, по понедельникам и вторникам с 10 до 12 часов, а в высшей школе – по средам и четвергам в то же время. Поэтому нет ничего удивительного в том, что параллельно Эммануил имел возможность получать еще и второе, техническое образование.

Машиностроительное училище при Королевской академии было создано еще в 1798 году. Идея его создания была весьма здравой: архитектор, кроме умения рисовать, должен был обладать определенным багажом технических знаний.

В училище было три педагога, каждый из которых давал по одному часовому занятию в неделю. Первый преподавал основы статики, механики, гидростатики, гидравлики, сопромат, принципы строения арок, мостов, акведуков, плотин, дамб и других гидротехнических сооружений. На долю второго приходилось ознакомление студентов с теоретическими принципами механики, законами динамики, принципами действия рычагов и механических передач. Третий занимался с ними начертательной геометрией, учил, как надо рисовать различные машины и механизмы.

Нобель был одним из самых прилежных учеников, что отдельно отмечено в докладе за 1821 год. В следующем году за «проект ветродвижущего водяного насоса» его наградили баснословной стипендией в 60 рейхсталеров. Это было в 15 раз больше, чем он еще совсем недавно получал за тяжелую работу юнги.

За «модель передвижного дома» Эммануил снова получил королевскую стипендию в 60 рейхсталеров. В следующем году ту же стипендию ему присвоили уже за «прекрасно выполненную модель винтовой лестницы, две модели передвижных домов, за разработку различных моделей печатающих машин и так далее». В 1826 году училище было поглощено вновь созданным Техническим институтом, куда Нобеля пригласили уже в качестве преподавателя прикладной геометрии и технического дизайна. Впрочем, беспокойная натура не позволила Эммануилу долго оставаться на этом месте: в институте он проработал всего несколько месяцев, после чего решил заняться изобретательством.

24 марта 1828 года он подал в Технический институт сразу три заявки. На строгальный станок, десятиваликовый прокатный станок и усовершенствованную механическую систему передач.

Поданные в институт заявки были там встречены с прохладцей. Молодому изобретателю, еще и сбежавшему с преподавательской должности, было заявлено, что аналог его автоматического рубанка существует и хорошо известен, и единственное, что среди его новшеств представляет хоть какой-то интерес, так это та самая «нобелевская механическая передача, преобразующая вращательное движение в возвратно-поступательное с помощью ремневого, а не зубчатого привода. …Изо бретение, по мнению Института, представляет собой несомненную и оригинальную рационализацию».

Однако ни одного патента Нобель так и не получил. Скорее всего, про молодого изобретателя и его труды просто забыли, а чертежи, на прорисовку которых ушли долгие месяцы, были погребены где-то в глубоких недрах огромного бюрократического аппарата. Что самое обидное, все эти неудачи последовали почти что сразу вслед за самой большой в жизни Эммануила удачей. В 1827 году он обвенчался с дочерью местного книго торговца Каролиной Андриеттой Алселль. Это была умнейшая, добрейшая и преданнейшая женщина, с прекрасно развитым чувством юмора, о чем можно судить по ее многочисленным письмам. Кроме того, она была чудесной матерью, которую дети просто обожали. Андриетта провела рядом с мужем всю жизнь, всячески смягчая его взрывной характер, и Эммануилу ни разу не пришлось пожалеть о своем выборе.

Эммануил Нобель – основатель династии

Поняв, что изобретательством много не заработаешь, Нобель вернулся к более прозаическим архитектурным заказам. Поначалу дела пошли удачно. На полученные гонорары он с женой снял двухэтажный домик в пригороде Стокгольма. Состоял он из трех комнат, кухни и столовой.

Работы у молодого и перспективного архитектора было много. Он проектировал два дома, на площади Сторторгет и на площади Манкброн, строил прачечную в поселке Якобсберге и даже подвесной мост над одним из стокгольмских проливов. Последний заказ был самым значительным, его сметная стоимость составляла 13 тысяч рейхсталеров. Но тут Эммануила снова постигла серия неудач. Сначала затонули подряд три баржи, груженные закупленными молодым архитектором для одного из своих проектов стройматериалами. Потери при этом составили, по подсчетам Эммануила, 15 471 рейхсталер и 32 шиллинга. А в 1832 году у него сгорел дом, уничтожив большую часть нажитого имущества. В результате в 1833 году Эммануил вынужден был признать себя банкротом и просить у правительства защиты от кредиторов, требовавших взыскать с него 11 698 рейхсталеров 10 шиллингов.

Андриетта Нобель (урожденная Алселль)

Между тем всего движимого и недвижимого имущества у вчерашнего перспективного архитектора было на 5139 рейхсталеров 16 шиллингов.

По описям, составленным судебными приставами, нам хорошо известно, каким имуществом, вплоть до постельного белья, владели тогда супруги Нобель. Из мебели в доме были двуспальная кровать, письменный стол, четыре столика, чертежный стол, мягкий диван, несколько дешевых стульев, два чайных столика. Медной и железной посуды в семейном обиходе было на 20 рейхсталеров. Кроме того, были описаны 2 матраса, 2 подушки, 2 одеяла, 6 пар простыней, 3 наволочки, стеклянная и фарфоровая посуда на общую сумму 10 рейхсталеров.

Можно только восхищаться тем, насколько мужественно перенесла весь этот процесс Андриетта, уже успевшая к тому времени подарить мужу двух сыновей, в 1829 году – Роберта Ялмара и в 1831 – Людвига Эммануила.

Спустя десять месяцев после объявления банкротства, 21 октября 1833 года, на свет появился еще один сын, названный Альфредом Бернхардом. Возможно, так, рождением третьего сына, Андриетта пыталась подбодрить супруга. А в результате – прославила его и всю фамилию Нобелей.

Дело по признанию Эммануила банкротом тянулось почти год. Наконец суд убедился в том, что никакого злого умысла у обвиняемого не было, что он не собирается скрываться от них, наконец, что он твердо обещает отдавать деньги по мере возможности, и предоставил ему государственную защиту. Вопрос о долговой тюрьме на время был отложен.

Авторитет Эммануила как хорошего архитектора и подрядчика был бесповоротно утерян. 32-летнему отцу семейства пришлось искать заработок в другой, совершенно неизвестной ему области. Эммануил засел за книги и вскоре нашел путь, который, как ему казалось, вполне мог вывести семью из финансового тупика. Найдя новых инвесторов, он построил первую в Швеции маленькую резиновую фабрику. Дело продвигалось с большим трудом. Новые резиновые ткани, плащи, обувные мешки (предтечи калош), хоть и были удобными и водонепроницаемыми, стоили слишком дорого и поэтому особой популярностью не пользовались. Чтобы снизить стоимость, надо было организовать массовое производство, что в отсутствие массового спроса было невозможно. Получался замкнутый круг, из которого хитроумный Эммануил попытался все-таки найти достойный выход.

Большой заказ можно было получить от государства, лучше – от военного ведомства. Но для этого консервативным военным надо было предложить что-то особенное, из ряда вон выходящее. И Нобель разработал уникальный солдатский резиновый рюкзак.

В обычном состоянии солдатский резиновый рюкзак Нобеля представлял собой обычный вещмешок, в который можно было сложить провизию и пожитки. На привале солдат мог рюкзак, предварительно вытащив из него содержимое и отстегнув соединительные лямки, надуть, после чего он превращался в односпальный матрас. При преодолении водных преград он оборачивался вокруг тела и превращался в плавательный жилет, а соединив вместе несколько таких надувных рюкзаков, можно было организовать вполне сносную понтонную переправу.

На это свое изобретение, к тому же уже подкрепленное производственной и технологической базой, Эммануил возлагал огромные надежды. Он полагал, что военные, увидев такую полезную чудо-вещь, закидают его заказами. Однако потенциальные заказчики остались к ней равнодушны. Даже не взглянув на экспериментальные образцы и не пожелав провести испытания, чины из военного министерства сразу заявили изобретателю, что в казне нет денег на резиновые игрушки.

Положение промышленности Швеции тогда, в первой половине XIX века, было далеко не идеальным. В 1830 году во всей стране насчитывалось 1857 фабрик, заводов и ремесленных мастерских, на которых трудилось около 12 000 человек. В среднем – по 6–7 человек на одно предприятие. Общий годовой объем производства оценивался в 5 000 000 английских фунтов. Четыре пятых этой суммы приходилось на текстильные, красильные и бумажные фабрики, а также на производство табака и сахара. Конечно, существовали и относительно крупные, механизированные производства, но в основной массе использовался довольно примитивный и дешевый ручной труд. В таких условиях, тем более учитывая глубокий экономический кризис, в котором пребывала разоренная войнами страна, пробиться чему-то новому и прогрессивному было чрезвычайно сложно.

Но Эммануил другого пути перед собой просто не видел. С тем огромным долгом, какой на нем висел, и с той энергией, что кипела в его крови, он должен был сделать что-то прорывное, что решило бы все его проблемы разом.

Какие-то связи, пусть и не такие прочные, с военным ведомством у него уже были, и он решил действовать в этом направлении. Мысль о том, что нового и эффективного можно придумать в военной области, пришла к нему быстро.

В поражающих боеприпасах важна не столько начинка, сколько способ ее доставки. Даже заложив в артиллерийский снаряд тонну пороха, можно получить нулевой эффект, если этот снаряд улетит не туда, куда нужно. А можно и отрицательный, если он взорвется в пушке, что тогда бывало часто, или, того хуже, на складе. Между тем именно такие боеприпасы постепенно получали все больший военный вес.

Перед изобретателем стояли две задачи: как сделать боеприпасы безопасными до начала их использования и как обеспечить наиболее высокую точность попадания по врагу. Чтобы неприятель встретился со снарядом, существовало три пути. Первый – неприятель стоит лагерем, снаряд летит в его сторону. Второй – неприятель движется, снаряд летит в его сторону. И, наконец, третий: снаряд лежит, а неприятельская армия сама движется в его направлении.

Последний путь показался Нобелю наиболее простым и верным. При этом вполне можно было сделать так, что взрывался он только после оказания на него физического воздействия, например после того, как на него кто-нибудь наступит. Так Эммануил Нобель изобрел то, что теперь мы называем «миной». Сам же он назвал свое изобретение «устройством для взрыва на расстоянии».

Нобелевское «устройство» представляло собой цинковый цилиндр высотой примерно 60 и диаметром 40 сантиметров, начиненный четырьмя килограммами черного пороха. Подрыв осуществлялся с помощью специального взрывателя, расположенного на наружной стороне корпуса. Внутри взрывателя находилась стеклянная ампула с серной кислотой, обернутая в хлопчатую бумагу, пропитанную хлористым калием.

К ампуле был прикреплен металлический штырь-активатор с предохранительным колпаком. После снятия колпака мина из просто бочки с порохом превращалась в смертельно опасную машину. Любое, даже довольно слабое воздействие на активатор приводило к тому, что активатор разбивал трубку, кислота вступала в бурную экзотермическую реакцию с хлористым калием и поджигала бумагу. А горение внутри бочки с порохом обычно, как известно, приводит к взрыву.

Четыре килограмма пороха, конечно, были не бог весть каким мощным зарядом, но с одним человеком или с лошадью такое устройство вполне могло справиться, а большего от него и не требовалось.

Но Нобель не был бы Нобелем, если бы он остановился на одном изобретении. Поэтому, сразу вслед за сухопутной Эммануил изобрел подводную мину с той же взрывной системой.

Для герметизации заряда и для «плавучести» он использовал, чтоб добру не пропадать, уже созданные резиновые ранцы-понтоны. На штырь-активатор вместо колпака надевался фиксирующий поплавковый ползунок. Когда мина погружалась в воду, ползунок подвсплывал и освобождал активатор, переводя мину в активное состояние. При извлечении же ее из воды, ползунок опускался на место, фиксируя штырь и делая мину безопасной.

Но и эти его труды не произвели на шведских военных должного впечатления. Эммануил не учел, что его взрывные устройства были оружием оборонительного, а не наступательного характера. А потребность в обороне больше всего имеют те, кому есть что оборонять. Шведскому же государству, ставшему после войны с Петром I неожиданно очень маленьким, оборонять было особо нечего. Ему надо было наступать, отбирать свои пяди и крохи, а для этого нужны были дальнобойные пушки и гаубицы с хорошим прицелом, которые Нобель, к сожалению для шведов, а для России – к счастью, изобрести не догадался. Поэтому в финансировании ему было опять отказано.

Между тем кредиторы продолжали наседать, требуя возврата денег. Разоренного Эммануила могло спасти только чудо. И оно произошло.

Первой гильдии минер

Весной 1837 года в Стокгольм для заключения со Швецией договора о дружбе и мирной торговле прибыл российский чиновник, мэр финского города Або (шведское название Турку) и председатель комиссии по делам торговли и сельского хозяйства Ларс Габриель фон Хартман. Эммануил, уже прекрасно понимавший, что на родине его ничего хорошего в ближайшее время не ждет, поднял все свои еще оставшиеся связи и добился встречи с посланцем восточного соседа. Тут его наконец оценили по достоинству. Этот шведоговорящий русский финн сразу увидел огромный потенциал изобретателя и посоветовал ему перебраться в Россию.

Россия тогда и правда нуждалась в образованных людях. Несмотря на военную и экономическую мощь, в техническом отношении она сильно недотягивала даже до нищей Швеции, не говоря уж о более развитых европейских государствах. Фон Хартман пригласил Эммануила в Або, обещая оказать ему протекцию как в Финляндии, так и потом – в Санкт-Петербурге. Нобель долго над предложением не думал и 4-го декабря того же 1837 года подал прошение о выдаче паспорта для выезда из страны. 15-го декабря прошение было удовлетворено, документ на имя «Э. Нобеля, механика» получен, и Нобель, распрощавшись с семьей, водным путем отбыл в недалекую, таинственную и многообещающую Россию.

Сложно было отправляться в неизвестность, оставляя любимую жену с тремя малыми детьми на руках (старшему едва исполнилось 8 лет), но брать их с собой было бы еще большим безумием. Поэтому супруги договорились, что Эммануил вызовет их в Россию, как только материальное положение это позволит. Пока же он отдал жене практически все имевшиеся у него деньги, на которые Андриетта открыла крошечную молочную лавку.