Тайны охранного отделения

– И ты так спокоен? – На Екатерине было чёрное платье, обтягивающее её фигуру, которое нравилось Бельскому. Бельскому было правда всё равно. Жених так жених. Называется, да пошли они…

Мужчина не выдал ни тени возмущения.

– А что ты хочешь? – Неожиданно сказал Бельский. – Чтобы я тут закатил скандал? Чтобы я тебя умолял на коленях вернуться? Слушайте, дамочка, я Вас больше не знаю. Мы только партнёры по ролям. Очень редко. Раз в полгода. Или в год.

Екатерина ничего не поняла. Вернее, её женская душа не понимала холодности Бельского. Как он смел с НЕЙ говорить в таком тоне? Он даже не выяснил имя соперника. Екатерина, наконец, сдалась сама. И призналась Бельскому в том, кто её жених.

– Его зовут Евгений Азеф. Он сотрудник полиции. Он приличный и порядочный человек. Он холост, в отличие от тебя. И он на мне обещал жениться.

– "Жениться обещал на мне", – чуть ли не пропел Бельский слова Купавы из Снегурочки. Екатерину затрясло – она играла Купаву, Бельский -бирюча, и в итоге она сама начала пускать в артиста подушки разных цветов.

– Я тебе покажу. Евгений Азеф – верный человек. Он мне верен до гроба. Мы поженимся. Вот.

– Ну и женитесь себе на здоровье. – Бельский, пожав плечами, – спокойно вышел из гримёрной. Екатерина ничего не поняла. Неужели Бельскому так не интересен Женечка?

Выходя из театра после премьеры, Бельский неожиданно встретил 37-летнюю Петровскую. Поравнявшись с девушкой, артист услышал много комплиментов. Не ожидая этого, Бельский покраснел, и у него возникло желание.

Александр обнял Петровскую .

Александру Аникину

Борис Викторович был в этот вечер в весьма приподнятом настроении. Его приятель – артист Александр Бельский пригласил их с Верой Глебовной и Ольгой Петровской на бал-маскарад со своим участием, желая увидеть Оленьку, как можно быстрее. Несмотря на то, что у Бельского недавно родился сын, которого назвали Мишенькой, ему всё-таки нравилась и Оленька, и иногда даже казалось, что неплохо бы и от неё иметь детей. Савинков решил, что они с Верой пойдут непременно, и стал собираться на бал-маскарад с тем удовольствием, что там встретит друзей. Вера, несмотря на интересное положение, согласилась пойти с мужем.

– Милый, как тебе это платье? – Вера заказала недавно у модистки новый наряд, в котором ей хотелось предстать перед гостями маскарада. Борис Викторович сморщился.

– Бог мой! – Воскликнул молодой муж. – Она что не могла ничего моднее придумать? В конце концов, сколько можно платить этой наглой мадам Журжетт?

Неожиданно заскрипела дверь.

Вера Глебовна оторвалась от объятий Бориса и вынуждена была подойти открыть.

– Вы Савинков Борис Викторович? – Голос директора тюрьмы казался грубым басом. Вера посмотрела на мужа странным взглядом.

– Беги к Петровской и предупреди Бельского. – Савинков ответил Вере низким голосом. – Дальше действуй по инструкции вот этих.

– Не вот этих. – Директор тюрьмы явно обиделся. – Пройдёмте. У нас мало времени. Я ещё должен успеть на бал.

– Видите, я тоже туда собирался. – Борис Викторович усмехнулся, и бросил Вере Глебовне пригласительный билет на бал-маскарад. Вера Глебовна поймала билет, и, закрыв лицо руками, заплакала

Александру Аникину

«И восстал из мрака ужас, и разверзлась земная твердь, и упала на Землю

звезда полынь»

(цит. По: Откровение Иоанна)

СОН

Александру Аникину

Елизавета Фёдоровна в молении провела этот день. Странный и страшный сон ей не давал покоя. Женщина надела даже чёрное платье по случаю своей сновидческой драмы. Был октябрь 1903 года, и ничто не предвещало грозы. Елизавета Фёдоровна просто увидела во сне, как её

мужа убил неизвестный ей человек. Мужчина был очень красив. Но кто он? Елизавета не знала. Этот сон об этом мужчине был ей впервые. Потом её сон перенёс в 1896 год. Коронация царя. Ходынское поле. Люди собрались за подарками. И произошло не предсказуемое. 1300 человек

погибло в рукотворной давке, провокатором в которой выступили неизвестные. Елизавета потом опять присмотрелась к лицу мужчины. Его бы она узнала из тысячи. Бледное, красивое лицо. Римский профиль и римский нос. Он был явно благородного происхождения, но в личном

окружении Сергея его не было. Мужчина протянул Елизавете голубой конверт с красной каёмочкой. На нём было написано красными буквами:

«Сав…». Дальше Елизавета прочитать не смогла, и проснулась. Что значила эта фамилия для неё? Кто этот мужчина? Великая Княгиня

вскочила в жарком поту, и в странных терзаниях. Потом Елизавета снова вспомнила сон. Они сидели в театре, и к Сергею подошёл Он. Кто это?

Антихрист? Елизавета не понимала ничего. Она позвала горничную. Заспанная Анастасия быстро прибежала к госпоже, и наспех стала её одевать. Елизавета что-то шептала губами. Анастасия понимала одно: её госпоже приснился какой-то кошмар.

– Не смей так говорить, – рассердилась Елизавета на ни в чём не повинную Анастасию – это явно было бесовское наваждение. В православии не может быть снов. Я отмолю свой грех, а в воскресенье пойду на причастие.

– Что ж Вам приснилось всё-таки, госпожа? – Спросила Анастасия.– Не сметь! – Ещё больше рассердилась Елизавета. – Иначе сбудется. Мне приснился антихрист.

Анастасия перекрестилась.

– Как так? – Не поняла девушка. – Неужели правы пророки, и конец времён близко?

– Да. – Сказала Елизавета Фёдоровна уверено. – И этот конец станет концом нашей фамилии.

– Романовы? – Не поняла Анастасия.

– Не сметь! Я, если смогу, отмолю.

Елизавета Фёдоровна выбежала в молельную, когда Анастасия закончила. Анастасия дрожала всем телом. В православии снов не бывает. Если и бывают, то это значит, что ангел-хранитель предупреждает их о будущем. Так что же видела во сне Великая Княгиня, и почему она была так

напугана? Но на всякий случай, девушка решила молчать. И слугам не болтать об увиденном. Всё-таки в православии нет снов. И этого не должны были знать посторонние лица. Анастасия умела хранить все тайны своей госпожи. Несмотря на юный возраст, а ей было 18 лет, девушка понимала госпожу и была ей верна. Елизавета Фёдоровна в молении провела день. Она старалась не думать о виденном ей человеке, и решила, что ей приснился антихрист.

Елизавета думала молением беду отвести. Она прекрасно понимала, что это сон, но какая-то тревога поселилась у неё на сердце, и женщина мучилась сомнениями. Стоя на молитве, великая княгиня старалась не думать. С мыслями уходила молитва, и пользы от неё не было никакой. Не

думать! Не думать! Не думать! В православии нет снов.

Стоял хмурый, пасмурный день.

Азеф

Александру Аникину

1908 год.

Богемное общество собралось в одном из роскошнейших парков Парижа, куда они все выехали на русские сезоны Дягелева.

Бельский, как соперник Шаляпина вынужден был терпеть его присутствие на реке, где собралась богемная элита того времени. Мужчина, которому исполнилось 70 лет, был одет в зеленовато-коричневый костюм, и держал в руках шляпу – в другой у него была трость, на которую Александр Христофорович опирался при ходьбе. Чтобы не соприкасаться с обществом, которым он брезговал, Александр отошёл в сторону и замер под каким-то раскидистым деревом, в надежде, что его никто не заметит и не потревожит. Мужчина сел на мягкую зелёную траву, накинул шляпу на глаза, и попытался было задремать. Бельский был худощав, и этим интересен внешне. Шаляпин, проходивший мимо певца, потупив взор, насмешливо на него посмотрел. Ему Бельский явно не нравился – всё время поучал как брать ту или иную ноту. Ну зачем Шаляпину поучения? Он сам справится и без Бельского.

Мимо Шаляпина прошла молодая девушка, которая недавно выпустилась из Мариинской Академии благородных девиц, и которой исполнился 21 год. Это была Ольга Петровская.

Три года обучения среди своих товарок, которые замкнутую в себе и необычную девушку явно недолюбливали – Ольга едва пережила первые два курса, и с ужасом на глазах закончила третий – благородные девицы постоянно потешались над её неспособностью любить офицеров и лейтенантов, а также садовников, которых они привечали в женихи. Петровская с ликованием сдала аттестат досрочно, и сейчас просто отдыхала в парке, где не надеялась найти никакой богемы. Она посмотрела на Шаляпина, и словила его взор.

Это заметил Александр Бельский, решивший подшутить над Шаляпиным – вырвав у него Ольгу хотя бы как поклонницу. Бельский надел на своё лицо лучшую маску – и посмотрел на девушку так, что её прожгло от страсти в момент – доселе Оля ничего подобного ни к кому не испытывала. Шаляпина заметил студент юридического факультета, и кузен Оли Борис Савинков и это ему явно не понравилось. Шаляпину было 35 лет, Савинкову и Петровской едва исполнился 29 год. Борис Викторович был уже женат на дочери прекрасного писателя, который много и хорошо писал о деревне – Глеба Успенского – Вере Глебовне.

Мужчина испытывающее посмотрел на Шаляпина, и тот предпочёл ретироваться, поёжившись от страха, и подумав: "сильный взгляд". Борис Викторович подал Ольге руку, и они пошли вглубь парка, где были встречены Бельским, который устал лежать на траве, и искал Шаляпина, чтобы отомстить ему за недавнюю шутку над ним – Шаляпин вздумал пошутить на счёт его вокальных способностей, чтобы сшибить себе роль. Бельский сильно на это обиделся. И оказался прав – поскольку Шаляпин, несмотря на свою гениальность как певца, ещё не был настолько совершенным, чтобы знать всё наизусть и разбираться во многом. Бельский подошёл к Борису и Ольге и завязал с ними знакомство.

– Вы жених этой леди? – Спросил Бельский немного растянуто. Борис Викторович

В комнате было полутемно.

Хотя на часах было 12.30. Но Владимир Ревенко сказал задёрнуть шторы – зелёное сукно – чтобы Солнце ему не слепило глаза. Дмитрий Николаевич Путилин, сидевший напротив шефа, сглотнул – мужчина явно нервничал: ему хотелось отпустить попавшуюся на глупости Ольгу Петровскую обратно к маменьке и к Бельскому. Владимир Ревенко был жесток в допросах, и думал, что Ольга несомненно проколется, что обеспечит ей срок и камеру, и что он для Бельского ничего не сможет сделать, увы.

Тем более, что слабонервную девушку было жалко, и мужчина просто дошёл до ручки в отношениях с Евгением Азефом. Азефу хотелось сильно насолить. Но дело в том, что Азеф пока нигде не прокалывался – у него была репутация идеального человека, примерного полицейского, хорошего мужа и семьянина и никаких громких дел за ним не стояло. Азеф был равнодушен к взяткам, и даже запаха спиртного, что самое интересное – не переносил.

Фон Плеве был убит. Великого князя не было. Дело Кейгельса было раскрыто.

Начались аресты. В Париже эсеры держали много подпольных организаций, и Петровской просто не повезло в том, что она просто попалась средь бела дня когда она шла в магазин по улицам Парижа. Ольгу схватили полицейские. Проходившая мимо писательница Колетт вскрикнула, и убежала прочь, закрывшись в каком-то доме. Колетт была артисткой мюзик-холла, и только по совместительству супруга Виллара, который хоть и сделал её довольно знаменитой писательницей, но всё-таки Колетт была литературным рабом мужа. Петровская, когда её арестовывали, метнула на убегавшую Колетт гневный взгляд, и увидела миниатюрную женщину тридцати пяти лет, явно любящую сладострастие. Видимо в этом доме кто-то проживал, ей дорогой. Подумав о Бельском, Петровская стиснула зубы и злобно ещё раз посмотрела на окошко, в котором видимо с кем-то проводила время французская писательница, у которой было все – отношения, свой театр, популярность…. Эта женщина танцевала «Египетскую пантомиму», которую они с Бельским не смотрели, но на которую собирались пойти этим вечером.

"Революционеров нет!" – Мысленно передразнил Путилин фон Плеве, и покрылся испариной пота. Вечером будет спектакль. Что он скажет Бельскому?

Сашка Глотов проорал:

-Татьяна Ларионова! – К ним в комнату ввели молодую черноволосую женщину в фиолетовом платье, которой было около 22-х лет. На ней была шляпка-таблетка с таинственной вуалью, лайковые, модные, и явно дорогие перчатки, доходившие даме до середине локтя. Она села на стул напротив Ревенко, и виновато опустила глаза.

"Провинилась!" – Веселился юнец Сашка Глотов, который был в явном восторге от допроса, начала которого он ждал с нетерпением.

– Ольгу Петровскую лучше отпустить. – Процедил сквозь зубы Путилин, на что Ревенко многозначительно поднял правую бровь, скосил на Путилина глазами, но ухом не повёл.

Татьяна Ларионова поняла условный знак, и чуть заметно улыбнулась – Путилин был на их стороне.

– А тыне слишком улыбайся. – Владимир Ревенко был явно не в курсе договора, или вернее, уговора. – Семь лет каторги тебе обеспечены.

Ларионова заманчиво посмотрела на Путилина, кокетливо выставила ножку вперёд.

– Ольга Петровская. – Заорал снова Сашка Глотов противным, напряжённым, чуть вздрагивающим и от того визгливым голоском, нервничающий и одновременно радующийся допросу как младенец,раздражавший тем нервничавшего из-за Александра Бельского Путилина. "Дитя неразумное!", – подумал детектив,но по сути явно будущий прокурор. Сашка возмужает, повзрослеет, похорошеет и из неопытного юнца превратится в изысканного прокурора, который забудет о своих первых допросах с ним и с Ревенко, и будет искать милости у женщин моложе себя, а у Ольги Петровской пропадёт жизнь.

Точно будущий прокурор. Если революции не будет. "Революционеров нет!", рефреном прозвучали слова в голове у Путилина снова. Ввели Петровскую. Измученная и изнемождённая девушка явно дрожала от усталости.

Девушка явно дрожала, и была очень измучена, и боялась попасть на каторгу, и не увидеть маму и любимого ею певца Александра Бельского, которого она любила как мужчину и больше жизни. Боялась больше не услышать приятный трёп Бориса Савинкова, который был их с Бельским давнишним другом. Ларионова глянула на Бельскую, и она у неё не вызвала ни жалости, ни сочувствия – Ларионова быстро решила действовать. Женщина достала не замеченный Сашей Глотовым пистолет – дурак Сашка- и выстрелила в Ревенко, правда чтобы не убить – сжалилась, в левое плечо; и захватила Ольгу Петровскую в заложники.

Ревенко упал на стул, а Путилин ударил в лицо вошедшего Сашку Глотова, чтобы дамы могли бежать.

–Выход по коридору прямо. -Шепнул Путилин явно отлично соображавшей Ларионовой,и она увела Петровскую к выходу. Путилин кинулся помогать Ревенко. Сашка чувствовавший шум в ушах от удара Путилина – сам противный нервный Сашка – не чета шикарному Александру Бельскому – был хрупким, тонким как сморчок, а удар пришёлся сильным – Татьяну и Ольгу ждали уже во дворе Борис Савинков и Александр Бельский. Ольга не ждала Александра и была ему очень рада, упав в объятья этого роскошного, хоть и женатого мужчины. Борис Савинков улыбнулся и пробасил:

– Отвези Ольгу домой. -Потом пойдёте с ней в театр, и делайте вид, что ничего не произошло. Ну быстрее. Сашка скоро очнётся.

Александр Бельский пророкотал, получив в объятья свою любимую кокетку Ольгу Петровскую:

– Сам приходи вечером. С меня причитается.

-Посмотрим, как получится. – Улыбнулся Савинков. Петровская и Бельский ушли. Борис Савинков с Татьяной Ларионовой вышли со двора.

Александру Аникину

1908 год. В 1908 году Борис Викторович был поставлен в неловкое положение болезнью Георгия Гершуни, который его ненавидел, всячески унижал, давил на психику, и обзывал «вошкой». «Вошка» это было самое ласковое, что Савинков слышал от Гершуни.

В 1907 году арестованный Савинков бежал за границу, где он встретился с Ангелиной и Олегом, которые тоже бежали, чтобы не попасть в тюрьму. Заграницей Борис Викторович встретился со своими друзьями – Ольгой Петровской и Александром Бельским, которые приехали туда каждый по своим делам, и встретились вместе в Парижской Ротонде.

Савинков не пожалел денег, чтобы выписать Ангелине и Олегу пропуска и паспорт – чтобы те с глаз долой уехали навсегда в Америку – он не хотел портить молодым людям жизнь. Гершуни, которому прислуживал Борис Викторович был от болезни злым, раздражался, и любил сутками валяться в постели. При этом Савинкову запрещалось даже выйти погулять по сене с друзьями – с Бельским и Петровской, которые в данный момент были единственной отдушиной Бэ Вэ. Ухаживая за больным Гершуни, Савинков думал почти по-онегински, и не сожалел об этом – Борису Викторовичу сочувствовала даже прислуга, француженка Камилла, которая подавала Савинкову подносы с водой, чтобы облегчить жизнь и страдания Гершуни. Зная, что «князёк» – ещё одно ласковое слово Гершуни для Бориса Викторовича, кроме «вошки», собирается смыться от него пить, Гершуни орал в голос – точно все бесы мира собрались в одних устах. И Савинков и сочувствовавшая ему Камилла вжимались в стенку. Камилла тогда крестилась от страха, и цепенела от ужаса.

– Ему тоже хочется. – Буркнул попавший в ловушку Борис Викторович.

– Но его время пришло. – Догадалась Камилла, перекрестившись. – Завтра я вызываю священника. Не бойтесь.

Савинков поцеловал Камилле руку как барышне, на что Камилла возразила:

– Это излишне, Вы все равно возвратитесь к своей барышне, а мне страдать. Поэтому давайте завтра попрощаемся, и все будет хорошо. Хотя я без ума от Ваших глаз, не скрою…

Борис Викторович согласился, слегка покраснев – он точно не ждал признания в любви от Камиллы в этой ситуации. Камилла была права – крик был агонией.

И после холодного прощания со священником, Савинков попрощался с красавицей служанкой насвистыванием лёгкой французской песенки, за что получил от Камиллы подушкой по лицу, и, сверкнув своей извечной соблазнительной улыбкой, скрылся из цюрихского госпиталя, где находился Гершуни до последнего, и, пребывая в глубокой скорби, отправился на поезде в Париж к своим друзьям Ольге Петровской и Александру Бельскому к их нескончаемой радости.

Перед Савинковым замелькали снова дома, деревья и поля, которые отражали март. Гершуни скончался в ночь с 16 на 17 марта 1908 года.

Жизнь постепенно налаживалась, но Борис Викторович не знал, что его дальше ждёт потеря друга, с которым его связывала борьба и общее дело – разоблачение Евгения Азефа. В целом, разоблачения Азефа могло и не быть, если бы мужчина вёл себя более осторожней и если бы Азефа не угораздило поругаться с Петром Ивановичем Рачковским, с которым ссориться не стоило.

Рачковскому исполнилось 57 лет, он был невысокого роста, приземист, худощав носил модную по тем временам шляпу, постоянно сдвигал брови. Внешне Рачковский напоминал чем-то оперного певца Александра Бельского, приятеля, и, похоже, что лучшего друга Бориса Викторовича Савинкова, с которым Бельского связывало многое.

Не только влюблённость Александра Христофоровича в кузину Бориса Савинкова Ольгу Петровскую.

Александр чувствовал себя влюблённым в Ольгу. И Савинков смеялся, что навсегда. Пока семидесятилетний Бельский объяснялся в любви тридцатилетней Ольге, Савинков под грозным взглядом Зинаиды Гиппиус засел за роман "Конь блед", в котором и описал обстоятельства убийства фон Плеве. Гиппиус считала, что пока голубки воркуют, ему, Савинкову, следовало бы заняться делом. Но Савинков всё-таки отвлёкся от дел – ему нужно было отмазать Ангелину перед Азефом, чтобы тот не возвращал её в Россию. Во-первых, девушку там ждала бы виселица, а потом Ангелина оказалась беременной от Олега. Савинков решил, что молодые люди могут родить ребёнка и в Америке. Они с Бельским потом суетились доставая им билеты во второй класс модного лайнера "Мавритания"; который был новым.

Гиппиус радовалась своему крестнику в литературе как она сама его называла – Савинкову, а летом 1907 года Бельский впервые поцеловал Ольгу, слегка приобняв её за плечи…

…Ангелина вышла замуж за студента-разночинца, и молодые люди, обнявшись, покидали на рассвете Российскую Империю по фальшивому паспорту, который Олег выбил-таки у Савинкова, дрожащими руками молодой человек схватил пропуск, и убежал прочь.

Борис Викторович хотел крикнуть ему вслед – счастья, но не успел; молодой человек на радостях, что его женщине не пришлось ублажать Савинкова за пропуск в новую жизнь, уже убегал в чернеющий, близящийся к ночи, вечер.

Олег перескакивал с одного камня на мостовой на другой, заставив ухмыльнуться Александра Бельского, шедшего с работы, который, ничего даже не предположив – настолько устал, что ему было всё равно – убегал прочь.

Поздно ночью Олег вошёл к Ангелине, и они вместе, выпив дешёвого вина, которое немного казалось невкусным, отметили таким образом свою свободу. Тем же утром, в пять часов, едва запел петушок свою рассветную песню, Ангелина и Олег уехали в карете прочь, оставляя этот бренный мир и уезжая за границу – по рекомендации Савинкова. Их ждал поезд, а после – трансатлантический лайнер "Мавритания", построенный в 1902 году британской компанией Кунард, но уже спокойно ходивший в океане, на котором молодые люди собирались ехать в Америку.

У Олега заблестели глаза – такого поворота событий человек, которого должны были повесить, не ждал.

поднимаясь по трапу красавца-лайнера с громким названием "Мавритания" (молодые люди уехали три года спустя после убийства фон Плеве по причине того что Ангелина оказалась беременной от Олега – Савинков позволил ей уехать по её желанию), и потом идя во второй класс, молодые люди радовались жизни и лайнер-красавец с двумя трубами увозил молодых людей в счастливую жизнь.

А какие красивые они там встречали закаты!

Ангелина гордилась своим будущим мужем. Борис Савинков всё-таки подарил им пропуск, поработав ангелом Ангелины. Но Борис Викторович был всегда против того, чтобы беременная девушка подвергала себя опасности… на борт "Мавритании" Ангелина вступала уже на втором месяце беременности.

В Америке Олег устроился работать к Эдисону, и даже стал уважаемым инженером, который содержал свою жену, двоих детей и высылающим деньги больной матери на Родину. Между прочим (Савинков об этом знал) один из трудовиков Степан Аникин доложил об Олеге как об одном из лучших инженеров Эдисона – самому царю – Николаю II и хоть сам Олег об этом никогда не узнал, но Савинкову было приятно, что студент-недоучка добился таких успехов в чужой стране, где ничего и никого у него не было, только Эдисон.

Азеф перекрестился, поморщился, прошептал: "прости Господи, и упокой её душу"; и отправился в документационный зал за документами к коменданту крепости.

Был час дня.

Обе пары с нетерпением ждали вечера.

Владимир Бурцев не спал всю ночь. Ему казалось, что всё сходится.

После того как Борис Савинков пристрелил Татарова за провокацию, стало очевидно, что Савинков перестреляет всех, кого заподозрит в работе на полицию. Если Савинков сам с полицией не сотрудничал. Бурцев не был в этом уверен. Как-то, как показалось Бурцеву, он проходил мимо кафе, и вот одном из кафе ему померещились фигуры Бориса Савинкова и сотрудника полиции Баккая.

«Только этого не хватало», – пронеслось в голове у Бурцева. Хотя, конечно, Борис Викторович часто ходил в театр, а там без полиции смысла нет – всё охранное отделение временами бегало в балет, и редко захаживало в оперу. Душа у Савинкова не чиста. И Татарова пристрелили зря. Бурцев периодами вскакивал с постели, ворочался с боку на бок, и не мог уснуть – в кране капала вода, раздражавшая Бурцева, и он вставал её выключать. Так минула ночь, и пришёл ясный, румяный рассвет, показавший, что жизнь постепенно налаживается, что будет суд, что больше ребят не пострадают от провокаторов. Ежу стало ясно, что Бориса Савинкова не тронут – в театры ходят князья, вероятно, родственники этого баринка, как называл не любивший сразу Савинкова Бурцев.

Ему нужен был кто-то пожирнее, чтобы у полиции раз и навсегда отшибить руки вешать ребят.

Слишком было много потерь. Итак, Владимир Бурцев вызвал Савинкова на встречу, и как-то зазвал Бориса Викторовича в кафе.

– В театр ходить изволили, – злобно прохрипел Бурцев, и Савинков не понял с чего такая злоба.

– А я Вас недавно видел с Баккаем, сотрудником полиции. – Бурцев был явно доволен собой, Борис Викторович на это покрутил у виска. И посмотрел в окно, за которым цвёл оглушительно-счастливый май.

В кафе, где сидели Савинков с Бурцевым, неожиданно вошла Оленька Петровская, которая буквально спасла кузена от допросов Бурцева, выведя, вернее выпроводив его на улицу.

– Александр Христофорович Вас заждался, – Оленька подмигнула Борису, и седла на другой столик, в другом конце кафе, чтобы Бурцев не имел возможности к ней подсесть – для этого нужно быть очень наглым человеком, и не бояться гнева официантов. Но Петровская верно угадала характер Бурцева, -он на это не решиться. Борис Викторович изысканно улыбнулся: