Папа Лев

– Будь смелым, – вдруг говорит Морган.

– Будь стойким, пожалуйста, мы не знаем, как это – говорить правду, когда больше всего хочется раствориться в воздухе, – вздыхает седой Виттариус.

– Будь сильным, – повторяет вслед за волшебником Сез. – Мы не знаем, как ходить каждый день на работу, заполнять документы, договариваться с людьми, которых очень хочется превратить в лягушку, а нельзя. Мы тут никогда бы не могли справиться с тем, через что пройдёшь там ты.

– Мы не знаем, как это – жить обычную жизнь, день за днём, – грустно добавляет Кайл. Мы только и умеем, что творить заклинания, побеждать драконов, спасать принцесс, ходить в походы и возвращаться из них, если повезёт, и не возвращаться, если не очень. Ни на что больше мы не способны. Без тебя.

Стоят вокруг тебя, смотрят.

Мы живём здесь потому, что ты живёшь там. Не будет тебя там, нас здесь тоже не будет. Внемирья не станет. Синих гор тоже. Ничего, что ты знаешь и любишь.

Ты – наша страна.

Смотришь на твои синие горы, над которыми восходит твоё солнце.

– Будь сильным, чтобы героям твоих сказок не пришлось жалеть о том, что они сражаются за тебя, – говорит Кейлин.

Тебя не звали Семён

Тебя вообще редко звали – окружающие давно привыкли, что после работы ты спешишь домой, стараясь нигде не задерживаться. Время от времени твоя начальница, грузная женщина, считающая себя очень тонким психологом, делала попытки тебя перевоспитать, упирая на коллективный дух и корпоративный этикет, но результатов воспитание давало мало, если не давало вовсе.

Дорога домой обычно не приносила радости – пыль, грязь, гудки машин, обычный час пик для тех, кто живёт в пригороде. Пробки, автобусная толкотня – надо успеть на электричку до дома. Пятница. Всем надо успеть. Обязательно.

Откуда взялся тот человек в чёрном плаще, ты не заметил. Голос был мягок словно бархат.

– Ты знаешь, сколько тебе осталось?

«Очередной проповедник очередной уличной секты», – подумал ты с ухмылкой.

– Сколько ни осталось, все мои, – развернулся спиной ты.

– Два полных дня, – плюнуло в спину алым бархатом.

Ты вздрогнул, словно от порыва ледяного ветра, и почему-то поверил. Сразу и безоговорочно, как не верил никому и никогда в жизни.

В тот вечер ты не лёг спать, как обычно. Помог уставшей жене искупать младшего сына, уложил старшего, вычесал свалявшегося кота. Ты долго сидел на кухне, выверяя путь и подводя итоги. Ты всегда считал себя неудачником и свою жизнь нелепо и зря прожитой. Это в детстве так просто верить в сказки про драконов и приключения – вот, не позднее, чем завтра, прилетит волшебник на голубом вертолёте, и жизнь круто изменится к лучшему – тебе откроют, что ты и есть Тот самый, Избранный, и теперь ты должен… (спасти принцессу, найти сокровище, освободить страну и воцариться в ней, жить долго и счастливо, получить ключи от квартиры, где деньги лежат) нужное подчеркнуть.

А в жизни всё по-другому – чтобы добиться успеха, нужно ухитриться поступить в престижный вуз, пройти практику в развивающемся предприятии, остаться там работать, заработать на хорошую квартиру, машину, подземный паркинг, стать начальником, отрастить пузико и… тогда имеет смысл подумать о женитьбе и детях. Только тогда. Состояться. Достигнуть. Не упустить.

К сожалению, это было совсем не в твоём характере. После учёбы в вузе ты отправился в армию – «косить» было противно. После армии быстро женился на девушке, которую знал и любил давно, потому что знать и любить она больше не хотела, а хотела быть с тобой вместе. И потянулись трудовые будни, работа, вечера на маленькой кухне в съёмной квартире, разговоры, книги. Потом был переезд в другой город, подаренная родителями однушка, долгожданный сын и через два года другой. И как-то само собой получалось, что добра к своим тридцати ты не нажил, карьеры не сделал, валютного счёта в банке не имел. Грустно, непоправимо грустно.

На столе лежала колода карт. Ты удивился, карт в твоём доме не водилось вовсе. Поднял глаза – перед тобой сидел, развалившись на стуле, незнакомец с остановки.

– На что играем, – вместо того, чтобы выставить наглеца из дома, спросил ты.

– На время, – с прищуром посмотрел на тебя он.

– Давай, – необычно легко согласился ты.

Незнакомец положил карту на стол. На карте была изображена роскошная машина с открытым верхом.

«Что за странные карты… и чем мне их бить?» – испуганно подумал ты.

Приглядевшись к тем, что были в твоих руках, ты удивился ещё больше. На них были совершенно непонятные предметы – вместо привычных пик, червей и бубнов на одной красовался какой-то рот, на второй маленькие руки, на третьей – чьи-то голубые глаза, на четвёртой – пук ваты, а на пятой и вовсе – сердце.

Уточнять правила игры было неудобно. Стараясь хотя бы выглядеть уверенно, ты выбрал листочек с голубыми глазами и твёрдо положил поверх карты с машиной. У незнакомца от удивления глаза полезли на лоб. Пробормотав что-то невразумительное вроде «такую мелочь и козырными», он бросил на стол новую карту. На ней был нарисован огромный чёрный офисный стол с дорогой техникой и кожаное кресло. Поверх этой ты положил листок с маленькими руками. Человек, сидящий напротив, потёр глаза руками:

– Вы уверены в своём выборе? Это очень крупная карта, не в моих правилах подсказывать, но карьеру покрыло бы и что-то поменьше…

Не желая выглядеть дураком, ты ожесточённо замотал головой. «Надо заканчивать этот театр… всё равно ничего не понятно… ерунда какая-то… глаза, карьера, при чём тут это всё?» – вертелось каруселью в голове.

Незнакомец недоумённо почесал в затылке и выложил поверх твоей карты листок с изображением горы долларовых купюр. Ты накрыл его картой со ртом.

Игрок вскочил, в порыве раздражения опрокинув стул…

– Да что это за олух! – закричал он, брызгая слюной. – Что это за идиот кроет машину взглядом младшего ребенка, карьеру объятиями старшего, а состояние улыбкой жены?

Ты же проигрался, и всё ещё этого не понимаешь!!! Крупнее этих – только карты Счастья и Любви, а они встречаются… да почти не встречаются, вот что!!!

Незнакомец плюнул на пол от досады.

Недолго думая, ты выложил две оставшиеся карты на стол.

Раньше ты никогда не видел, чтобы люди так резко бледнели. Белый как мел, как известковая скала, незнакомец повертел в руках оставшиеся две карты и бросил их на пол. Они легли изображениями вверх – власть и известность твой противник приберегал напоследок.

Когда ты проснулся, в окна било весеннее солнце. На животе у тебя скакал, взбрыкивая розовыми пятками, годовалый сын. Старшего и жены не было видно, но из кухни доносился запах гренок и песенка Винни-Пуха. Начинались выходные – самое любимое твоё время.

В понедельник ты снова был на работе, но всё было совершенно иначе. Потому что на это всё иначе смотрел сам ты.

Шкаф Мики

У меня ничего нет, говорит Мика. Нет ничего, только шкаф. Самая моя большая ценность – это шкаф. Смешно? Да, пожалуй. Кому угодно может быть смешно, только не мне.

Мике сорок пять, и у неё есть огромный шкаф. С годами он становится всё больше и скоро начнёт открываться в пятое измерение, – устало смеётся Мика, – очень хорошо, если начнёт, потому что мне негде их больше хранить.

Негде больше хранить вот этот. Тяжёлое серебро кольчуги давит на плечи, этот мой самый любимый, пожалуй, говорит Мика, потому что рядом с ним мне позволено наконец быть собой. Это воин, это одежда воина, видишь, какой холодный металл, какая звенящая медь, кто бы слышал… Эту одежду я предлагаю немногим, потому что я ношу точно такую же сама, ношу её не снимая и спать в ней же ложусь, – печально улыбается Мика, – тяжёлая слишком. Не каждый выдержит, козе понятно. Только избранные. И я. Но я не в счёт, я, считай, выросла в ней.

А это, – отряхивает Мика пыль с тяжёлой плотной ткани, – это Защитник. Это чуть легче, чем воин, но тоже непросто. Это надо защищать меня всегда и везде – от бед, напастей, болезней, от себя самой, от приключений на мою бедовую голову и от разных людей, которые хотят со мной поговорить, а мне лишние знакомства и слова совершенно ни к чему, устаю сильно. Все мы, интроверты, такие. Чем меньше соприкасаемся с людьми, тем больше в нас жизни, а самое желанное времяпровождение – глубоко внутри себя с самим собой. После этого что в клетку со львом, что в аудиторию с тысячью слушателями – никакой разницы и вообще легче лёгкого, когда ты – это ты, все совпадения с тобой не случайны, оправданны и совершенно закономерны. Разрешены.

А это – тяжёлый чёрный плащ, лиловая кайма, бархатная полумаска – Чёрный Ловелас. Это тоже просто. Это – враг. Против него – бороться и сражаться, потому что он подкрадывается коварно, чтобы похитить кусок от моего сердца и сварить из него борщ. Сказать по правде, почти вся эта одежда – враги. Те, которыене соперники, – смеётся Мика.

Джинсы и кеды, футболка-разболтайка, рюкзак со сказками – это друг.

Такой человек, которому можно всё рассказать и который поймёт рассказанное с полуслова, включится в тональность, найдёт нужные слова для ответа. С которым можно пройти сотни тысяч дорог и никогда не устать, потому что кашу на привале вместе (вот котелок), и в дождь под одним плащом (вот плащ), и в солнце делить радость ровно пополам. Это самая новая одежда, она редко одевается.

Каждый раз, когда мне встречается кто-то незнакомый, я внимательно смотрю, – говорит Мика, – какая одежда подойдёт именно ему. Сейчас я ошибаюсь гораздо реже, чем в юности, там я постоянно путала друзей с просто людьми, защитников с ловеласами, ловеласов с воинами, а воинов с инквизиторами. Хохот был просто, а не жизнь. Сейчас я умнее и старше. И почти не путаю, хотя и случается.

У меня нет ничего, только шкаф, – говорит Мика, заваривает чай в глиняной кружке и идёт наводить порядок. – Часть вещей давно пора выбросить – вот серую длинную хламиду – это мудрый и добрый наставник Виттариус, лет пятнадцать их уже не встречала, впору самой надевать, пожалуй. Нет, не выброшу. А то вдруг. Вот и пальто охотника за душами совсем моль изжевала, сыплется серой пылью.

Всё хорошо, да только так случается, что одежда эта на людях горит и трещит по швам, не подходят люди к моей одежде. Во что бы я их ни одевала, что бы я о них ни думала, только у каждого своя история и свой огромный мир за плечами – даже у тех, что бродят здесь тенями и всё себе запретили: хотеть, жаждать, выражать эмоции, испытывать глубокие чувства, думать сокровенные мысли – да так качественно, что запретили себе самого себя. И на них тоже горит, беда просто.

И тогда я быстро-быстро сдёргиваю с них свою одежду, пока не испортилась, бегу домой, блокирую их везде, стираю из памяти телефоны и лица. Ухожу на дно, прячусь в шкаф, зарываюсь лицом в пахнущие родным вещи и плачу.

А вы разве иначе живёте, а?

Красная шапка

– Выступаем на рассвете, – она надвинула красный капюшон на самые глаза.

Красная шапочка вот уже как десять последних лет считалась самым жестоким (и дорогим) наёмником в округе. Враги шептались за её спиной, что это случилось после смерти её престарелой родственницы. Якобы она забрала с собой в могилу сердце своей внучки.

Как бы то ни было, Красная шапочка бралась за самые мерзкие и отвратительные дела, за которые не брался даже самый отъявленный головорез Крайних пустошей.

Вторую неделю лил дождь, дороги развезло, и, шлёпая по лужам, Красная шапочка проклинала самыми грязными и мерзкими словами тот день, когда согласилась поймать этого мальчишку, сына графа. Какое её дело до семейных дрязг, ну, надоели сыночку постоянные придирки отца, беспочвенная ревность графини-мачехи, подался в разбойники. А может, просто нашёл себе лес и потерялся в нём, как говаривали на её родине. Эка невидаль.

Шапочка вытерла рукавом нос и подобрала волочившийся по грязи подол. Месить глину предстояло ещё несколько часов, на горизонте медленно проявлялся лес. В этом лесу, по последней наводке, мальчишку видели в прошлый раз.

В лесу оказалось неожиданно сухо и чисто, видимо, густые кроны деревьев не пропускали морось.

– Всем разойтись, – заорала Шапочка во всё горло, – искать парня. Найдёте – ко мне, живым.

Рыжий Лис и его подруга Белая Зайчиха отправились на север, Чёрный Бурундук с Красным Бобром – на юг. Сама Шапочка спустилась вниз, к лесному ручью. В холодной осенней воде неспешно плыли жёлтые и красные листья, и Шапочка невольно замерла, удивлённая внезапной красотой леса.

На серебристом мху, у самой воды, подложив котомку под голову и подобрав под себя тощие долговязые ноги, спал ребёнок. Тьфу, – одёрнула сама себя девушка, – какой, к чертям, ребёнок. Спали мои сто франков, да.

Вытащив из колчана стрелу с зелёным оперением, Шапочка осторожно натянула тетиву и стала подкрадываться к спящему. Попробует удрать – голову ему отстрелю, – молча пообещала она себе.

–Эй, парень, вставай, хватит дрыхнуть, – Шапочка грубо потрясла мальчишку за плечо.

Парень вздохнул, сладко потянулся и открыл глаза. То есть глаз. Второго у него не было.

– Вставай, пойдешь со мной.

– К отцу? – мальчишка сжался от ужаса в комок. Не пойду к отцу. Ни за что, убивай здесь. Какая разница-то…

Связать и тащить его на себе, – прикинула начинавшая злиться Шапочка, – долго и муторно. Орать – не услышат, ручей-то в овраге. Чтоб тебя, придётся разговаривать, – с ужасом поняла она.

– К отцу, куда ж ещё. Они с матерью твоей с ног сбились, обыскались тебя. Не убьёт он тебя, с чего бы, все вы такие – убьёт, убьёт, всыплет тебе горячих, стоя пообедаешь с недельку, и делов-то.

– Да нет, вздохнул по-взрослому парень, – не обойдётся поркой. Мачеха моя на сносях, стало быть, скоро разрешится наследником, и я ей – помеха. Она давно уже отца против меня настроила, я знаю. Убьют они меня, как пить дать убьют. А я не хочу во дворце умирать – там, знаешь, моя няня живёт, старенькая. Она души во мне не чает, всё на чай с баранками зовёт и самые вкусные конфеты для меня бережёт. Не хочу, чтобы… парень поперхнулся словами – не хочу, чтобы она видела, как меня убивают. Второй раз он не промахнётся, – мальчик легко коснулся пустой глазницы.

В носу предательски защипало. Чёрт с тобой, чёрт с твоим папашей и с сотней франков тоже чёрт!

Красная Шапочка медленно опустила лук.

Подала руку.

– Пойдёшь в банду ко мне? Как звать тебя?

– Няня Волчонком звала.

– Серый Волк будешь, значит. Вставай с земли, холодно. К нашим пойдём, на завтра ещё одно задание есть.

Феечки

В магазинах свадебных платьев водятся маленькие феечки.

Росточком они небольшие, с ладошку, наверное. Полупрозрачные и нежные, разноцветные, сиреневые и желтоватые, просто прозрачные, зелёные. Тонкие слюдяные стрекозиные крылышки и большие голубые глаза.

Они прилагаются бесплатно к каждому свадебному платью, и по их цвету очень легко отличить, сколько им жить осталось.

Жёлтые – самые многочисленные и кратковременные, обычно они и до первого совместного утра новобрачных не доживают. Ломают свои крылья где-то на взлёте, их не особенно замечают в потоке поздравлений, подарков, конвертов с деньгами и дежурных конкурсов.

Бирюзовые феи обычно живут дольше, дней тридцать, и в самом конце медового месяца пол усеян ломаной слюдой крыльев. Молодой жене приходится изрядно помахать веником и пройтись пылесосом, чтобы избавиться от остатков.

Зелёные держатся ещё дольше, года три могут протянуть. Хитрые – забиваются умирать в самые дальние уголки квартир, под мойки и раковины, в щели между плинтусами и полом, не сразу и найдёшь, разве что по тяжёлому сладкому запаху разложения.

Сиреневые – феечные долгожители. Могут годами жить, но тут нужно некоторое умение. Желательно сиреневую феечку отловить как можно раньше и поместить её в стеклянную банку или клетку. Оную банку следует спрятать в тёмное место. Отлично подойдёт старый гараж, верхняя полка стеллажа или антресоли со старым барахлом. Кормить сиреневую феечку нужно только тщательно перемолотыми сушёными иллюзиями. Лучше розовыми, конечно, но и серебристые тоже подойдут. Поить дистиллированной водой. Главное – не допустить столкновения такой феечки с реальностью – рассыплется.

Я не хожу в свадебные магазины, потому что не могу видеть, как они роятся вокруг платьев и как бьются в витринное стекло. Каждая из них очень хочет, чтобы выбрали именно её платье, вот и мельтешат вокруг покупательниц, покусывают за локти в нетерпении, дуют в макушку и тоненько пищат.

Рано или поздно они все погибают, и на их место приходят совсем другие существа, зубастые, хищные, с прочным хитиновым покровом.

Но это уже совсем другая история, не для слабонервных.

Она, дракон

Когда идёшь домой с одной своей работы на другую и по дороге дорабатываешь, то никакой работы, конечно, не получается.

Потому что вот тут за углом внезапно обнаруживается целая белая башня, в которой, понятное дело, живёт прекрасный дракон по имени Принцесса.

Назвали дракона так родители, которые хотели для своей дочери самой лучшей, по их мнению, судьбы и прекрасного рыцаря в придачу, а то, что она дракон из драконьего племени, жрёт сырое мясо на завтрак, обед и ужин, плюётся огнем и наводит всяческий ужас на ближайшее окружение – про это как-то забылось в пылу придумывания имени и всего-того-чем-она-будет-когда-вырастет.

Со многими родителями и не такое случается, что уж тут говорить.

Так что пришлось прекрасной Принцессе (ну а как может не быть прекрасным сильное крылатое существо в чешуйчатой серебристой броне) выстроить себе замок недалеко от самого сердца Города, посадить плющ у стен и запереть себя там, чтобы назойливые родственники от неё отстали – когда уже замуж, хоть для себя бы родила, часики-то тикают.

Впрочем, совсем же очевидно, – соображаю я, глядя на то, как пробивает асфальт нежный пушистый одуванчик.

Совершенно очевидно же, что вот уже целую неделю по вечерам, обернувшись для верности человеком, закутавшись в тёплую чёрную мантию и крепко зашнуровав кеды, прекрасная Принцесса бегает гулять с тем самым чудесным мальчиком-археологом, который приехал ненадолго из Томска, чтобы помогать раскапывать Херсонес. Рассматривает с ним пули, кости, черепки от глиняных амфор, а дома, забравшись в родительскую библиотеку и придерживая страницы древнего фолианта хвостом, читает ему вслух старинные тексты по телефону. Слышно тебе? А? А сейчас как?

Что случится, когда мальчик обнаружит, что прекрасная Принцесса способна быть прекрасной нежной девочкой только в ресурсном состоянии, я пока не знаю.

Но и не тороплюсь узнать, у меня таких прогулок ещё тысяча тысяч, думаю я, и неторопливо поднимаюсь в небо.

Серебристые драконы – это круто, конечно, закладываю вираж над городскими крышами.

Но и мы, пурпурно-лиловые, тоже очень даже хороши.

Истории

(читать голосом Николая Дроздова)

На самом деле, создавать истории вовсе не так сложно, как принято думать.

Первое. Найдите подходящее время. Лучше всего ловить истории рано утром, сразу после восхода солнца, когда они ещё сонные и неповоротливые, лежат в тени деревьев или отдыхают на лавочках среди мраморных львов и грифонов, вытянув лапы и свесив голову на ступени. Так же истории (в гораздо большем количестве) бегают по Городу вечером. Необходимо учитывать, что вечерние истории намного более проворные и шустрые – только отвлечёшься на парочку развесёлых подростков, хохочущих на Большой Морской, так история сразу и норовит шмыгнуть в ближайшую подворотню и затаиться в сиреневых вечерних сумерках.

Ловить историю следует за хвост, предварительно убедившись, что в данном хвосте отсутствуют шипы или иглы.

Второе. Пойманную за хвост историю следует осторожно разглядеть. Обычно дикие истории редко бывают оформлены. Внимательно рассмотрите, где у вашей голова, сколько у неё щупалец, есть ли руки, ноги и какое количество глаз она успела отрастить. Сделать это непросто, потому что все пойманные истории верещат и отбиваются от рассказчика, а некоторые норовят побольнее ухватить его зубами. Уделите особенное внимание её сердцу – это пригодится вам на следующем этапе.

Никогда. Слышите?! Никогда!

Не переделывайте характер. Если это хищная, острая и страшная история, просто подстригите ей когти, но не вздумайте отпиливать ей клыки или обрезать крылья. Такие истории не проживут долго, вот увидите.

Третье. Самое важное. После того как вы поняли, какая история попала к вам в руки, приступайте к огранке. Осторожно отделите от истории всю шелуху и свалявшуюся шерсть. Сформируйте недостающие конечности. Если она попутала себе части тела, аккуратно поставьте всё на свои места, внимательно наблюдая за соединениями, потому что когда ваша история взлетит (начнёт ходить, поползёт – нужное подчеркнуть), отваливающиеся по ходу движения конечности – это последнее, что вам нужно.

Если история вдруг начнёт выворачиваться наизнанку, просто отойдите и не мешайте. То, что вы увидите дальше, превзойдёт ваши самые смелые ожидания, поверьте.

Четвёртое. После того как вы убедились в том, что ваша история готова, её следует отпустить погулять до утра. Вернувшуюся с прогулки историю проверьте ещё раз – конечности работают так, как нужно, неровности отсутствуют, глазки смотрят, хвост метёт землю, сердце стучит. Очистите историю ещё раз от налипшей за время прогулки морской гальки, вздохов влюблённых, собственных разочарований, лишних местоимений и причастных оборотов. После этого историю можно отпускать совсем.

Пятое. Отпустив историю в лес, горы или синее море (некоторые умудряются отпускать одновременно), будьте готовы к тому, что через некоторое время она одичает и перестанет быть тёплой и вашей. Встретив её снова, вы с трудом узнаете свой собственный труд. Это нормально, не трогайте её.

И последнее. Шестое.

Не будьте сильно удивлены, когда поймёте, что каждому встречному грамотному существу ваша история рассказывает себя каждый раз по-новому.

Помните: хорошая история рассказывает не себя, а читателя.

Не мешайте ей. Свою работу она знает.

Древний Херсонес

Сегодня это розы.

На рассвете я выхожу в сад и срезаю тонким лезвием плотные стебли. Три тёмно-красные, бархатные, бордовые – как старые пыльные портьеры у изголовья моей кровати. Одну девственно-белую – как снег на моих родных предгорьях ранней осенью. Она распустится только к вечеру, мраморные тугие лепестки, сочная зелень листьев. Только к вечеру, раньше нельзя, провожу по свёрнутым лепесткам морщинистой маленькой ладошкой я. Не магия, скорее просьба, даже никто из моих ничего не заподозрит, не то что из внешних. Те и вовсе мимо пройдут, мазнут взглядом по старухе в рваном пальто у перехода. Стоит, цветы продаёт, ничего особенного. Договариваться с цветами не запрещено. Так-то.

Я очень старая, старее, чем это море и эти холмы. Гораздо старее, улыбаюсь я, вытягивая из плетёной корзины сиреневую ленту. Именно сиреневую сегодня, и никак иначе. Связываю ей букет у основания, раз, два, три… нет, пожалуй, два достаточно. Больше не надо, от трёх у неё может сильно заболеть голова наутро, а мне нужно совсем не это.

Накидываю на плечи застиранный тонкий плащ. Розовое пластиковое ведёрко, вода заготовлена заранее, в ней капли Ниагарского водопада смешаны с солёной водой из сердца самого чёрного из морей на свете и слезами снежных барсов.

Коричневый плащ на плечи, ноги в белые босоножки, розы в дурацкое пластиковое ведро, сердце обратно в грудную клетку, сиди, бестолковое, всё будет хорошо, так же хорошо, как и вчера, не хуже, чем позавчера, и уж точно значительно лучше, чем может быть завтра. Это я машинально, ухмыляюсь в лицо своему отражению в потемневшем от времени зеркале в прихожей, так за годы работы привыкла просчитывать вероятности, что и сейчас делаю это автоматически. Ну, почти автоматически, да.

Он встречал меня на своих старых «Жигулях» прямо около ж/д станции. Прямо на самой ж/д станции, я не знаю, кто ему разрешал там останавливаться, может, никто. Но он останавливался, парковал свои старые «Жигули» прямо у деревянного старого домика. Вход занавешен плотными лентами из прозрачного ПВХ, внутри маленькая будка с железным оконцем, три колченогие скамейки. Впрочем, кто его знает, что там внутри на самом деле-то, я там никогда не была. Сразу с разбега врезалась деде в пузо, хохотала и знала наверняка, что школа кончилась, начались каникулы, и вообще, всё самое чудесное и волшебное, что только может быть со мной этим летом, замерло на пороге и просто не решается войти. Пока не решается.

Вот оно, значит, как, ухватываю гладкий серебристый поручень прибывшего на остановку автобуса. Вот какой твой деда, ну и ну, повезло ж тебе, девочка-для-которой-розы. Не у всех такие. Подтягиваюсь и повисаю, вперёд и вверх, скалюсь в ответ на предложенную руку помощи, у всех оно разное вперёд и вверх, это точно. У меня сегодня такое, ничуть не хуже и не слабее, чем твоё, поверь мне, лапушка, и не ошибёшься.