Новороссия Новосветская

Виктор Старицын

Новороссия Новосветская

Неудавшаяся революция.

Известно, что мятеж – это неудавшаяся революция. Соответственно, удавшийся мятеж становится революцией. Классификацию события впоследствии определяет победившая сторона.

Мятеж Дарав начался вполне успешно. К моменту восстания в жилом блоке крепости осталось лишь около сорока семейств. Все избиратели, все декурионы и большая часть легатов уже переселились в индивидуальные жилые дома. В крепости остались жительствовать только высшие начальники – трибуны, консулы и пара десятков легатов. После переселения рядовых мартийцев, постановлением Совнаркома начальству увеличили количество занимаемых в жилом блоке комнат до величины «гражданская категория плюс два». Поэтому, каждое семейство занимало от 6 до 8 комнат. Соответственно, каждый начальник выделил себе отдельную комнату под спальню, чтобы малолетние детки по ночам своими воплями не мешали отдыхать утомленному дневными и вечерними трудами начальствующему составу.

Заговорщики начали аресты в два часа ночи 17 сентября 1542 года. Поскольку каждая комната в жилом блоке изначально имела отдельный вход со двора, все запланированные штабом восстания аресты прошли тихо. Начальников взяли тепленькими в постелях. Каждого из двадцати двух намеченных к изоляции начальников арестовывали группы из одного члена фракции и двух сочувствующих араваков. Спавшие в других комнатах жены начальников ничего не услышали. Обошлось без женского визга.

Штаб восстания учел ошибки покойного Круминьша. Еще шесть групп заговорщиков из двух даравовцев и нескольких араваков каждая, взяли под контроль все шесть артпозиций, могущих представлять угрозу для крепости. Три группы взяли под контроль ГКП, узел связи и НКВД. Все прошло без единого выстрела. В эту ночь в дежурные наряды ГКП, НКВД и узла связи бюро Дарав заранее постаралось устроить членов фракции и сочувствующих араваков.

К четырем часам дело было сделано. Одиннадцать особо важных арестованных заключены на гауптвахту, одиннадцать менее опасных водворили в помещение генштаба. Периметр крепости и все намеченные объекты были взяты заговорщиками под контроль.

Скрипко, Скобелкин и Мамыкин подошли ко входу в помещение гауптвахты. Они уже расклеили по территории крепости десяток рукописных листовок, в которых от имени «Комитета освобождения араваков» призывалось уничтожить главарей угнетателей – камчатцев и предоставить равные права аравакам. Помимо пистолета в кобуре, каждый из них имел два двухствольных обреза, заткнутых под кителем за ремень.

По плану восстания, охрану гауптвахты несли трое араваков – руководителей аравакской секции Дарав. В свое время под гауптвахту приспособили две стандартных комнаты. Спереди отгородили общий коридор, в котором разместился караул, а в двух укороченных комнатах размером три на четыре метра – камеру для комсостава с четырьмя койками и камеру для рядовых с четырьмя двухэтажными нарами. Сейчас в камерах «губы» размещалось пять и шесть арестованных.

Скрипко с удивлением обнаружил у входа в «губу» не троих араваков, как предусматривалось планом, а четверых, двое из которых были ему не знакомы.

– Как дела, Гуанакар? – осведомился Скрипко у секретаря аравакской секции Дарав.

– Все нормально, товарищ Скрипко, – ответил туземец, – арестованные ведут себя тихо.

– А что это за незнакомые товарищи с тобой? – осведомился вожак Дарав.

– Это мой старший брат Картоган, – указал Гуанакар на одного из незнакомцев. – Он командир взвода в гвардии. Только вчера прибыл на рейсовом корабле в отпуск с Кубы. Я его посвятил в наши планы. Он нашему делу вполне сочувствует. И с ним прибыли еще трое воинов из его взвода. Я их тоже привлек.

Члены бюро Дарав поздоровались с незнакомцами. Огнестрельного оружия у них не было, но на поясах висели внушительного вида испанские мечи.

– Ты должен был меня проинформировать, прежде чем привлекать новых людей к нашему делу, – попенял Гуанакру Скрипко.

– Так времени совершенно не было! Готовились к восстанию. Я подумал, что обстрелянные бойцы для нас лишними не будут.

– Ну ладно, ты говоришь, привлек четверых, а я вижу только двоих. Где остальные двое? И где Каманур? Он должен быть с вами.

– Член бюро секции Каманур дежурит в караулке. Я подумал, нужно следить за дверями, а то, как бы арестованные не отперли двери изнутри. Арестованные – очень умные и серьезные люди. А двоих новичков я отправил на ту сторону корпуса следить за окнами, чтобы арестованные не перепилили решетки.

Гуанаркар очень высоко ставил всех мартийцев, а перед их арестованными руководителями он вообще испытывал трепет, переоценивая их возможности.

Разговаривая с Гуанакаром, Скрипко лихорадочно соображал, что же делать в изменившихся обстоятельствах. Планом предусматривалось, что он и Мамыкин входят в камеру и четырьмя обрезами из восьми стволов кончают всех арестантов. Скобелкин в это время расстреливает из пистолета троих араваков. Затем они перезаряжают обрезы, входят в другую камеру и кончают всех там. После этого Скобелкин относит обрезы в цех, чистит их и кладет на место. Скрипко и Мамыкин остаются у гауптвахты объясняться с проснувшимися мартийцами.

Наконец, он принял решение.

– Это ты молодец, товарищ Гуанакар! Правильно сделал. Дополнительные бойцы нам не помешают.

Затем громко произнес, обращаясь ко всем, и надеясь, что Мамыкин и Скобелкин его поймут правильно:

– Ну что же, товарищи, все у нас пока идет по плану. Сейчас я зайду к арестованным, мне нужно поговорить с Мещерским. В какой он камере?

– В командирской, – ответил Гуанакар. – И с ним еще четверо. В другой камере – шестеро.

– И дальше мы действуем по плану. Я зайду в камеру. Ты Семен, останешься снаружи с товарищами араваками. Ты Павел, зайдешь в коридор караулки, постоишь у двери, пока я буду в камере. А то, вдруг, арестованные на меня нападут. А дальше, действуем строго по плану. Всем все понятно?

Последние две фразы Скрипко произнес, четко выделяя каждое слово.

– Все ясно, все сделаем как надо! – Откликнулись товарищи.

Скрипко открыл дверь караулки и вместе с Мамыкиным зашел в коридор. Мамыкин поздоровался с Камануром и остался в коридоре.

Скрипко отодвинул деревянный засов, затем резко открыл дверь и зашел в камеру. Его била нервная дрожь. Настал самый решительный момент восстания Дарав.

Помещение освещалось висевшей на потолке керосиновой лампой. На койках у окна лежали Мещерский и Сокольский, слева от входа лежал Востриков, справа на койке сидели, привалившись к стене, Шнурко и Влазнев.

Скрипко откинул полы заранее расстегнутого кителя и выхватил правой рукой из-за пояса обрез, одновременно взводя большим пальцем курки. Заранее взвести курки он не рискнул, опасаясь отстрелить себе из не имевшего предохранителя куркового обреза самое дорогое.

Шнурко и Влазнев на скрип открываемой двери встали с койки, перекрывая собой лежащего у окна Мещерского. Им и достались первые две пули – свинцовые шарики полудюймового диаметра. Обрез громыхнул дуплетом. Обоим Скрипко попал в грудь. Выстрелы в замкнутом помещении оглушили всех.

Патроны для туземного гладкоствола заряжались дымным порохом.

Густой дым заполнил комнату. Скрипко выпустил обрез из правой руки, одновременно выхватывая из-за пояса левой рукой второй обрез и взводя курки. Затем перебросил обрез в правую руку, чтобы стрелять наверняка. В этот момент ему в живот врезался плечом, сбивая с ног, успевший вскочить с койки Востриков.

Уже падая, Скрипко нажал на спусковые крючки обреза указательным и средним пальцами. Первый выстрел он успел сделать в направлении Сокольского, хотя того в дыму совсем не было видно, а второй вообще пошел в потолок.

Тем временем, Мамыкин застрелил двумя выстрелами из ТТ Каманура, затем выстрелил из обреза в Вострикова, вместе со Скрипко кубарем вывалившимся из двери камеры.

Услышав выстрелы в помещении гауптвахты, Скобелкин выхватил пистолет и выстрелил в вооруженных обрезами Гуанакара и второго члена бюро туземной секции. Затем – в Картогана. И тут его ТТ дал осечку. Все же пистолеты, как и патроны местного производства, по надежности сильно уступали оригинальным. Передернуть затвор он не успел. Опытный командир взвода, прошедший кровопролитные бои на Гваделупе, Мартинике и Гаити, не раздумывал ни секунды. Меч Картогана раскроил череп Скобелкина надвое. Затем Картоган наклонился над упавшим братом, выхватил из его кобуры обрез и рванулся в двери «губы». Его боец, тоже вооружившийся обрезом, без команды ринулся за ним.

В дверях губы Картоган столкнулся с Мамыкиным, решившим проверить, как дела у Скобелкина. Все же, задача Скобелкина была самой сложной, ему противостояли четверо вооруженных противников. У боевого взводного командира реакция оказалась лучше, чем у начальника участка спецзавода. Получив пулю в грудь, Скобелкин завалился навзничь.

Влетев в коридор, Картоган стукнул рукояткой обреза по голове пытавшегося подняться с пола и вытащить пистолет из кобуры секретаря Дарав. Оглушенного Скрипко гвардейцы связали его же ремнем.

Через пару минут около гауптвахты собрались все два десятка мартийцев, проживавших в жилом блоке крепости и не подвергшихся арестам. Все в трусах, но с оружием. Еще через минуту над крепостью заревела сирена боевой тревоги. Деморализованные стрельбой и сиреной члены Дарав не сопротивлялись. Все же, к пролитию крови рядовые комсомольцы – члены Дарав готовы не были.

Уцелевших высших руководителей республики освободили из камеры. Медики начали оказывать первую помощь раненым. Таковых оказалось четверо: Шнурко, Востриков, Сокольский и Гуанакар. Шнурко, Востриков и Гуанакар получили тяжелые ранения, а Сокольский – легкое в бедро. Убиты наповал Влазнев, Скобелкин, Мамыкин и двое туземцев. Остальных арестованных руководителей вызволили из помещений Генштаба.

Предсовнаркома Мещерский и наскоро перевязанный главком Сокольский тут же взяли власть в свои руки. Экспресс допрос разоруженных заговорщиков позволил быстро установить планы мятежников. Получивший по темечку рукоятью обреза, Скрипко раскололся сразу. Ничто так не способствует откровенности, как собственная кровь, заливающая лицо.

С телефонного узла обзвонили все артпозиции и разоружили оказавшихся там даравовцев. Им приказывал сложить оружие лично Мещерский. Сопротивления никто из них не оказал. Убийство членами бюро Дарав сразу нескольких авторитетных руководителей Республики полностью обескуражило рядовых заговорщиков.

Революции у фракции Дарав не вышло. Вышел – мятеж.

Заговорщиков водворили на место ранее арестованных ими руководителей. Верховный Суд в полном составе приступил к допросам даравовцев.

Верховный Совет тут же возложил исполнение обязанностей погибших и тяжелораненых наркомов на их заместителей. К рассвету конституционный порядок в Республике был полностью восстановлен.

На следующий день состоялись похороны павших. С отданием воинских почестей, с троекратным салютом, под пение «Вы жертвою пали в борьбе роковой …» в присутствии всех жителей Крыма похоронили Влазнева и Шнурко. К глубокому горю всех мартийцев, нарком внудел, авторитетный мартиец, бывший боцман Шнурко тоже скончался от тяжелой раны. Спасти его врачам не удалось. Под рыдания жен и плач детей гробы из красного дерева опустили в могилы. Предсовнаркома сказал речь, и пообещал воздвигнуть павшим достойные мемориалы. Убитых даравовцев похоронили по-тихому, без почестей. На весь день в Республике был объявлен траур. Население кладбища погибших мартийцев значительно выросло.

Через двое суток Верховный Суд опубликовал в «Известиях» материалы по расследованию вооруженного мятежа фракции Дарав. Из материалов следовало, что в зверских убийствах ряда руководителей Республики виновны лично трое руководителей фракции: Скрипко, Мамыкин и Скобелкин. Весь остальной состав бюро фракции виновен в организации вооруженного мятежа, а рядовой состав Дарав – в участии в мятеже.

Заседание суда было назначено на 21 сентября. Защиту подозреваемых поручили наркому образования Сенечкину, близко знавшему многих членов фракции.

Накануне суда в кабинете Предсовнаркома собрался неформальный «синклит» наиболее авторитетных мартийцев в составе Мещерского, Болотникова, Зильбермана, Жердева, Сокольского и Веденева.

Обсуждали вопрос о мерах наказания участников мятежа.

Относительно главного мятежника и убийцы Скрипко разногласий не возникло: согласно законам республики, однозначно – расстрел. Сожалели, что погибли Мамыкин и Скобелкин. Если б выжили, их синклит тоже расстрелял бы.

С другими было сложнее. Согласно УК Республики всем участникам мятежа светили длительные сроки тюремного заключения, а организаторам – тот же расстрел. Резко против выступил наркомпром Болотников:

– Вы что, товарищи! Даже и не думайте. Большинство даравовцев – квалифицированные рабочие и младший инженерно-технический состав спецзавода. Кто работать будет? Если их всех посадить, спецзавод лишится четверти персонала и просто встанет!

– Ну и что с того? Если оставить их безнаказанными, то через какое-то время очередной мятеж получим! Мало нам было мятежа Круминьша, теперь еще и комсомольцы вылезли! Наказать надо жестоко! Чтоб другим неповадно было! – резко возразил Сокольский. Его кровожадность можно было понять. Второй мятеж в истории Республики, и он опять ранен.

– И что ты предлагаешь конкретно? – вопросил Болотников.

– А посадить их всех в лагерь с испанцами! И выпускать только на время работы в цехах. Лишить всех наград, денежного довольствия и жен отобрать! – продолжал свирепствовать Сокольский.

– Ну, Андрей Василич, это твоя простреленная нога говорит, – возразил Зильберман. – Нет у нас в УК такой меры, как лишение жен!

– А что, в принципе рациональное зерно в этом есть. Я не про лишение жен, конечно, – включился в дискуссию нарком науки Жердев. – Пусть сидят в лагере, а в рабочее время под конвоем ходят на завод. Территория спецзавода у нас закрытая и охраняется. А для сохранения демографии, приводить к ним жен на свидание на одну ночь раз в месяц. А кто будет дисциплину нарушать, тех лишать свиданий. Очень серьезное наказание будет, мне кажется. И хороший рычаг воздействия на заключенных появится.

– Лишить их всех должностей, наград и званий, перевести всех в рядовые рабочие, и гражданскую категорию снизить до бпг! – развил предложение Сокольского и Жердева начальник Генштаба Веденев.

– Ну, для рядовых участников мятежа такие меры наказания можно и принять, лет, скажем, на пять. В случае добросовестной работы, в качестве меры поощрения, можно будет им срок заключения сокращать. Будут перед ними и пряник и кнут висеть! – одобрил Предсовнаркома. – А вот что будем делать с их руководством, с членами бюро фракции?

– А можно им больший срок заключения дать: лет семь или восемь. И гражданскую категорию им снизить до «подданный». Начисленную заключенным зарплату перечислять женам. А зарплата у них в разы упадет, вследствие снижения гражданской категории, так что, жены их пилить при каждом свидании будут, – снова включился Зильберман.

– А вот это здорово! Зарплата у них сравняется с рабочими – туземцами. На еду – одежду женам и детям хватит. Но, по сравнению с другими мартийцами их семьи станут совсем бедными. Мощнейший моральный фактор воздействия на мятежников через их жен будет! Никакие замполиты не сравнятся! – заключил Веденев.

– Кстати, о замполитах! Все же, налицо сильнейший провал политико-воспитательной работы нашей партии и комсомола. Недооценили мы все влияние идей даравовцев! Да и НКВД все прозевало! – поставил новые вопросы нарком внешторга Зильберман.

– Идеи Дарав – это, практически, военный коммунизм. Может быть, мы зря Республику назвали «коммунистической»? Все же, мы сейчас социализм строим! И в ближайшей исторической перспективе будем это дело продолжать. Сейчас у нас частный сектор в экономике постоянно усиливается. Может, нам следует именовать Республику социалистической? Ведь и СССР в старом мире именовался социалистическим, а не коммунистическим! Тогда и соблазна вводить коммунизм у левых уклонистов не будет, – поднял стратегическую проблему Мещерский.

Все озадаченно замолчали.

– Умеешь ты озадачить, Николай Иосифович! – Первым пришел в себя Сокольский. – «Коммунистическая» – это ведь мы с подачи недоброй памяти Круминьша в название Республики ввели. Опять он нам с того света напакостил. Этот вопрос с «кондачка» нам не решить. Надо это глубоко продумать, обсудить в коллективах, в парторганизациях, в комсомоле. С народом посоветоваться. Заодно и еще раз проведем разъяснительную компанию по несвоевременности идей Дарав.

– Насчет провала НКВД, так это же мы сами запретили Шнурко вербовать сексотов среди мартийцев. Погорячились мы, видимо. А теперь вот Никита Фадеич погиб из-за этого. Надо эту ошибку исправить, а то опять какие-нибудь недоумки решат власть захватить! – снова озадачил собравшихся Веденев.

По этому скользкому вопросу члены синклита еще подискутировали, но, в конце концов, рекомендацию для НКВД приняли.

– Быть по сему! По наказанию заговорщиков наши рекомендации Верховному Суду я передам. По усилению разъяснительной работы в партии и в комсомоле и по линии НКВД все принимается. Насчет изменения названия Республики – это пусть у Политбюро и Верховного Совета голова болит. Хотя, сама по себе, мне кажется, идея здравая, – заключил совещание Предсовнаркома.

На открытом заседании Верховного Суда, состоявшемся утром в воскресенье, все преступники получили наказания, рекомендованные синклитом: рядовые участники – по четыре года лагеря, а члены бюро фракции – по восемь. Приговор был окончательным и обжалованию не подлежал. Решение Суда было опубликовано в очередном номере «Известий» и зачитано по радио.

Вечером, перед закатом, взвод туземцев – конвойников при большом стечении взрослого населения Крыма расстрелял вожака даравовцев. Зарыли Скрипко без почестей.

В лагере для военнопленных, что около туземного поселка, один из бараков отделили от остальной территории частоколом. В эту спецзону заселили всех осужденных даравовцев: и мартийцев и араваков. Общения даравовцев с заключенными испанцами конвой не допускал. Теперь, по будним дням из ворот лагеря под усиленным конвоем выходила еще одна колонна и шла через весь город к воротам спецзавода. Вечером колонна возвращалась обратно в лагерь. Конвоиры – туземцы мягко, но неумолимо пресекали попытки жен заключенных прорваться к мужьям.

С пол десятка мартийцев – членов фракции Дарав, и с десяток сочувствующих туземцев в восстании участии не приняли. Руководство фракции расценивало их как недостаточно надежных и не посвятило в свои планы. Половина из них после восстания заявили о выходе из фракции. Однако, трое мартийцев и шестеро араваков решили сохранить фракцию, переименовав ее из «Даешь равноправие» во фракцию «Левые коммунисты». Они по-прежнему были против частной собственности на средства производства.

Через неделю жизнь республики вернулась в привычную колею. Народ встретил приговор суда с пониманием. Мятеж Дарав вызвал у граждан глубокое недоумение. И чего им не хватало? По сравнению с жизнью в Советском Союзе старого мира, жизнь граждан в Республике была просто изобильной. Полное довольство во всем. Питание, одежда, жилье, бытовые удобства, климат – все несравненно лучше. С жиру молодняк сбесился, сделали вывод граждане.

В сентябре верфь сдала флоту два военных транспорта, названные по настоянию Мещерского именами Осляби и Пересвета – двух героев Куликовской битвы, ставшие самыми крупными кораблями флота. Моторные трехмачтовые баркентины, порожним водоизмещением в 2000 тонн, вооруженные двумя 90-миллиметровыми пушками и четырьмя станковыми пулеметами, предназначались для переходов через Атлантику, и могли принять на борт до 900 тонн полезного груза.

Верфь получила следующее задание: заменить все переоборудованные местные парусники на корабли собственного производства. Каравеллы Аврора, Чапаев, Свердлов, Горький должны быть заменены двухсот тонными шхунами. Вместо коггов Киров и Варяг, галеона Энгельс и фрегата Ленин в состав флота должны будут войти четыре четырехсот тонных корвета, а вместо галеонов Фрунзе, Лазо, Щорс и Сталин – четыре военных транспорта по тысяче тонн порожнего водоизмещения.

Авиационная лаборатория каждый месяц выпускала по одному гидросамолету К-2м. Их ставили на регулярные почтовые линии вдоль всей Антильской гряды. Выпущенные ранее самолеты К-1 использовали для обучения пилотов и летчиков-наблюдателей в летной школе при авиалаборатории. Все выпускники школы были араваками.

В середине октября в портах Кубы и Гаити собрались крупные силы флота Республики: крейсера Суворов и Кутузов, транспорты Пересвет и Ослябя, сторожевики Ушаков, Нахимов, Макаров, Казарский. Корабли приняли на борт 16 гвардейских рот и вышли курсом в Мексиканский залив.

Началась операция «Мексика». Каждая рота имела в своем составе взвод стрелков с двустволками, два взвода легкой пехоты и два взвода тяжелой. Все роты под командованием командиров – араваков. В штабном взводе роты имелась коротковолновая радиостанция. Участие мартийцев в операции не предусматривалось.

Роты должны были высадиться на побережье Мексиканского залива через каждые 100 – 140 километров от будущего американского Хьюстона на севере до будущего мексиканского Сьюдад-дель-Кармен на юге.

Могло показаться, что двух тысяч бойцов совершенно не достаточно для завоевания огромной страны. Однако, Генштаб учел, что в свое время испанцы завоевали могущественные империи ацтеков и инков значительно меньшими силами, с весьма примитивным огнестрельным оружием. Испанцы использовали ненависть, которую испытывали туземные племена по отношению к поработителям – ацтекам и инкам. При появлении испанцев покоренные ацтеками и инками племена тут же восставали против империй и присоединялись к испанским отрядам. Так, что на одного испанца в армиях Писарро и Кортеса приходилось несколько сотен местных туземцев.

Генштаб учитывал, что за прошедшие десятилетия индейцы досыта нахлебались горя под властью испанцев, и готовы будут восстать уже против них. Кроме того, разведчики доносили, что на материке в туземных племенах широко распространились слухи о том, что новые белые пришельцы легко бьют испанцев везде, где встретят, но при этом хорошо относятся к туземцам, сохраняя местную власть в руках племенных вождей. Во многих местах на материке уже полыхали стихийные восстания против испанцев.

Учитывалось также, что боеспособных войск у испанцев практически не осталось. Весь их призывной контингент или сидел в лагерях в Республике или был выбит в сражениях.

Высадившиеся отряды должны будут захватить местные испанские поселения и привести к вассалитету Республики местные туземные племена. Затем, в короткий срок сформировать племенные отряды, вооружить их, обучить обращению с оружием и тактике боя. Для формирования местных отрядов каждая рота привезла с собой три сотни единиц трофейного испанского холодного оружия и двадцать тысяч стальных наконечников для стрел. Для подарков вождям племен привезли по десятку комплектов доспехов.

Примерно через месяц племенные отряды во главе с гвардейскими ротами должны будут выступить вглубь территории страны. Все встреченные на маршрутах отрядов племена: науа, майя, сапотеки, миштеки, отоми, тотонаки, чолуланы, тласкаланы и многие другие, тоже должны приводиться к вассалитету. Отрядам раздали по сотне комплектов текстов вассальной присяги. Верховный Суд подготовил краткую выжимку из свода законов Республики на 26 страницах, отпечатанную на испанском языке. Каждый отряд имел по сотне экземпляров этой выжимки. Вожди, принимающие вассалитет, должны поклясться соблюдать законы Республики на своей территории. Не позднее года, все отряды должны выйти к столице Новой Испании – Мехико, бывшей столице империи ацтеков Теночтитлану. На сентябрь месяц следующего года в Мехико намечался съезд всех вождей вассальных племен.

Командирам отрядов особо предписывалось, что сдавшиеся испанские поселения не должны разоряться. На территории каждого крупного племенного союза должно формироваться отдельное вассальное государство, управляемое советом вождей племен при помощи испанского административного персонала. Всем сдавшимся на милость победителей испанцам должны сохраняться жизнь и имущество. Генштаб понимал, что средневековые испанцы гораздо лучше справятся с административными функциями, чем индейцы, в большинстве еще живущие при родоплеменном строе.

2. Новый 1543 год.

Вот и наступил очередной Новый год. Праздник прошел как обычно. В Республике уже сложились свои традиции. Три с половиной года прошло с тех пор, как неведомый природный феномен отбросил минный заградитель «Марти» со всем экипажем на 400 лет назад в далекое прошлое.