Игра на повышение

– Да поймите вы, Бодров, – воспрял было духом Глазков, получивший возможность сменить неприятную для себя тему, – вы своими громкими разоблачениями втянете нас в очередную войну! Даже если это сделали фрадштадтцы, нужно обстоятельно во всем разобраться, хорошенько продумать каждый шаг и тихо, без огласки, нанести ответный удар.

– Надо же, какие здравые мысли! – показушно восхитился я двуличию своего оппонента. – Как меня обвинять, так тебе ничего не нужно! Виновен априори, так сказать!

– Да разобрались бы во всем! – небрежно махнул рукой Никита Андреевич, вновь пытаясь проскочить мимо неудобной темы с людьми протоинквизитора. – В прошлый раз же разобрались!

Терпение мое не беспредельно. У меня аж в глазах потемнело от желания немедленно съездить главе сыска по физиономии. Как легко у него все получается: чуть какое подозрение, так Бодрова в тюрьму, а там и разбираться можно начать! А в остальных делах лучше не спешить! В войну я, видите ли, страну втяну! Как будто эта война уже не идет! Взрыв пороховой мины в центре нашей столицы – это что, не война? Или то, что Фрадштадт профинансировал формирование в Улории целой армии из наемников и вновь толкает Яноша Первого на ссору с нами, является секретом для кого-то? Обдумать, подготовиться… Можно подумать, мы с царевичем Федором ни о чем не думаем и ничего не предпринимаем, а тупо бьем баклуши в ожидании следующего удара! Нечего вообще лезть в чужие дела, когда свои далеки от порядка!

Видимо, я не совсем совладал со своим лицом, отразившим обуревающие меня эмоции. Потому что Глазков испуганно отшатнулся. Но нет, и здесь я сумел взять себя в руки:

– Будьте добры заниматься внутренними делами и не лезть в международную политику! Не ваше это дело! – на этой фразе я невольно запнулся, поймав себя на том, что вернулся к обращению на «вы» с главным красномундирником. Вот что воспитание делает – хочу нахамить и не могу! – Завтра утром, Никита Андреевич, первой новостью, услышанной мною, должна быть новость об аресте нашего верховного инквизитора. Очень вам не рекомендую разочаровывать меня! Спокойной ночи!

Хотя время еще только приближалось к семи вечера, я решил отправиться-таки на отдых, потому что силы мои были уже на исходе и усталость от таких бурных суток брала свое. Движения давались с трудом, и сосредоточиваться на какой-либо мысли становилось все труднее.

Все срочные дела я переделал, помочь Федору оправиться от ран я сам, к сожалению, не могу, а вот обеспечить во время болезни царевича продолжение его политики постараюсь. Ближайшие пять-шесть дней – при поддержке верных мне штыков, а там царевич Алешка из Бобровска примчится, и через него уже можно будет действовать вполне законно. А еще я одного из двух своих главных недоброжелателей в столице натравил на другого.

Что ж, пора и честь знать! Это были очень длинные сутки, и, клянусь богом, я заслужил этот отдых!

5

Хаксли пребывал в скверном настроении. Доклад-то у премьер-министра о подрыве пороховой мины в Ивангороде прошел более-менее успешно. Хотя ему и поставили на вид, что в таких случаях целить следует в неугодное Короне руководство чужой страны, а не мудрить с чересчур сложными комбинациями, но, в общем, итог операции признали вполне успешным. Только присутствовавший при докладе предшественник Хаксли лорд Вулбридж хитро улыбался, усердно пряча лицо в клубах сигарного дыма.

Ехидный старик! Никак не может простить лорду Генри, что тот подвинул его с должности. Несмотря даже на то, что ушел он фактически на повышение, ибо нынче курировал в парламенте вопросы национальной безопасности. Понял все старый лис, сразу все понял! Впрочем, это неудивительно – наверняка ему и самому не раз приходилось выкручиваться подобным образом из щекотливых ситуаций. И промолчал Вулбридж тоже не из лучших побуждений, за это молчание Хаксли теперь должен будет оказать хитрецу какую-то услугу – коли уж ввязался в большую игру, то будь добр держать удар. И никогда не забывать, что она ведется на множествах направлений, каждый свой шаг в ней нужно многократно выверять и постоянно просчитывать огромное количество комбинаций.

Эх, не так лорд Генри представлял себе службу в должности начальника королевской Тайной канцелярии! Уверен был, что со своим умом, энергией и блестящим образованием он с легкостью решит все вопросы, ставившие в тупик его престарелого предшественника. Однако же действительность оказалась гораздо менее радужной, и ситуация с каждым днем становилась все сложнее и запутаннее. Вызовов становилось все больше, и Хаксли все сильнее приходилось напрягать свои извилины, чтобы оставаться на плаву. Иногда у него даже возникало ощущение, будто он стал маленьким человечком, суматошно движущимся по свежему льду и прилагающим огромные усилия, чтобы не поскользнуться, не дать разъехаться ногам в стороны, а то и вовсе не провалиться под лед.

По большей части виноваты во всем этом были проклятые таридийцы! Со всеми остальными соседями по континенту велась достаточно успешная работа, а эти никак не желали успокаиваться и делали все, чтобы вырваться из нужной Фрадштадту колеи. В необычайно короткий срок они превратились в главного оппонента Благословенных Островов на континенте и не собирались останавливаться на достигнутом. Таридия бурно развивалась во всех направлениях, и если поначалу на Островах это вызывало лишь презрительную усмешку и обзывалось «жалкими потугами деревенщин», то сейчас градус обеспокоенности достиг такой величины, что уже самые разные слои фрадштадтского общества требовали от Короны остановить зарвавшихся континентальных соседей. Слишком уж во многих сферах подданные таридийского царя стали переходить дорогу фрадштадтцам. Крестьяне и ремесленники, купцы, землевладельцы и промышленники – все теряли доходы из-за быстро растущих конкурентов, а казна недополучала налоги.

Но то, что Таридия становилась конкурентом, было только половиной беды. Кроме всего прочего, правящая верхушка этой страны была еще и крайне враждебно настроена по отношению к Фрадштадту. Да, можно было сказать, что подданные Короны сами провоцировали таридийцев на неприязнь постоянным вмешательством в свои дела, но тут дело было в разности мировоззрений. Острова почти сотню лет были величайшей державой мира и считали себя вправе наводить порядки на отстающем от цивилизации материке. Ни для кого не было секретом, что все подданные Короны, начиная с короля Георга Второго и заканчивая самым захудалым крестьянином из Кавендиша или угольщиком из Труро, свято верили в свою избранность и превосходство над другими народами, а любое посягательство на свое положение полагали не иначе как бунтом.

Не сказать, что другим государствам нравилось такое положение вещей, но Фрадштадт всегда умел внушать к себе уважение, не особо стесняясь в выборе средств. В разное время жестко «приводились в чувство» и Улория, и Криол, и Рангорн, да и та же Таридия, но в этот раз дело застопорилось.

В стране сложилась уникальная ситуация, когда вокруг безвольного и по большому счету безобидного царя сплотилась целая шайка молодых, амбициозных и патриотически настроенных представителей высшего дворянства во главе со старшим царевичем. Контролируемое этой группой лиц правительство проводило на редкость эффективные реформы, стимулирующие и торговлю, и производство, и сельское хозяйство. За несколько лет была перевооружена таридийская армия, приведены в порядок финансы, заложен военный флот. Внешним врагам, покушавшимся на интересы Таридийского царства, был дан отпор на всех направлениях, в том числе досталось и Фрадштадту, причем на море!

Беспокойные соседи открыли у себя сразу три университета и целенаправленно переманивали к себе светил науки, медицины, лучших художников, поэтов, скульпторов. Не жалели денег на научные разработки, всячески поощряли технический прогресс и не боялись внедрять новинки. В первую очередь в войска. Результаты уже давали о себе знать: таридийские ружья и пушки превосходили по своим характеристикам фрадштадтские, а таридийский порох активно теснил на рынках своего фрадштадтского конкурента.

Но и это еще было не всё. С недавних пор таридийцы занимались активным сколачиванием на материке коалиции, враждебной по отношению к Короне. На сегодняшний день к ней уже присоединились Тимланд, Силирия, Криол и Рангорн. Причем с Силирией все было ясно с самого начала – правящий дом Бржиза вернул себе власть над страной при активной поддержке таридийцев, плюс государства связал династический брак царевича Алексея и княжны Стефании. Криол с Рангорном удалось примирить ради борьбы с общим врагом, а вот прежде верный и послушный союзник Фрадштадтских островов Тимланд был настолько впечатлен выгодами беспошлинной торговли с восточным соседом, что без колебаний переметнулся на сторону врагов короля Георга Второго.

Не то чтобы Благословенные Острова боялись военного вторжения от этой коалиции, хотя потенциально такая перспектива существовала. Тут дело было в том, что Фрадштадт был самой густонаселенной страной цивилизованного мира, имея при этом слишком маленькую территорию. И благодаря этому обстоятельству сильно зависел от поставок продовольствия с континента. Так вот, новоиспеченные союзнички стали активно манипулировать поставками жизненно важных товаров, то безбожно задирая цены, то сильно урезая количество, а то и вовсе отказываясь торговать с Островами.

Пока огромный торговый флот Короны справлялся с этой проблемой, хотя цены на многие товары все-таки прилично повысились. Но уже имелись сведения, что Таридия активно выкупает будущий урожай пшеницы у Уппланда, являющегося основным поставщиком зерна на Острова. То есть имеются все основания опасаться будущей зимой столкнуться с дефицитом хлеба! И это только сведения по пшенице, а еще под угрозой были поставки мяса, корабельного леса, смолы, пеньки и парусины, селитры и железной руды. Да черт знает еще чего!

С такими угрозами никто в мире прежде не сталкивался! Враги вели игру по каким-то новым правилам, до конца Хаксли не понятным, а оттого еще более опасным.

Как бороться с новыми вызовами? Ясно, что необходимо как можно прочнее привязать к себе хотя бы оставшихся союзников. Но это скорее задача правительства, а не Тайной канцелярии. Здесь люди Хаксли в силах лишь оказать фрадштадтским дипломатам посильную помощь. А вот на чем они могут сосредоточить максимум своих усилий – так это попытаться подорвать авторитет организатора коалиции. Нужно, чтобы Таридия потерпела военное поражение, и в контексте этой задачи тяжелое ранение царевича Федора было как нельзя кстати. Вот если бы еще вывести из игры князя Бодрова – уже можно было бы считать полдела сделанным. Ведь эти двое являются главными заводилами всех внутренних и внешних процессов страны, без них и армия, и реформаторское правительство окажутся обезглавленными. И весьма спорный вопрос, кто из них более важен для таридийцев. Олстон вот считал, что Бодров, а Хаксли до сих пор уверен, что молодому удачливому князю нужно отводить лишь второе место в списке врагов Фрадштадта.

Лорд Генри вздохнул. Реализовать тяжело. Таридийцы тоже не дремлют, второй раз взорвать пороховую мину не позволят. Служба охраны и контрразведка у них и так работают неплохо, а в связи с недавним покушением меры безопасности еще усилены. Правда, можно ведь не покушение устраивать, а выставить противника в невыгодном свете. Вариант с предательством можно, пожалуй, исключить, а вот с попыткой захвата власти стоит попытать удачу. Добавить сюда же обвинение в чрезмерных тратах казенных денег, которой даже если нет, доказать всегда можно, и «отшлифовать» парой-тройкой леденящих кровь слухов про общение намеченной жертвы с дьяволом, пытки раненых и прочую белиберду, не годящуюся для серьезного дела, зато на ура воспринимаемую чернью. Для общей картины было бы полезно. Говорят, что таридийский монарх оправится от ран гораздо быстрее своего неугомонного старшего сына, а значит, будет возможность подать ему информацию о Бодрове так, как нужно лорду Хаксли. То есть Фрадштадту.

– Купер! – довольный своей задумкой, лорд Генри позвонил в колокольчик и, дождавшись появления секретаря, распорядился: – Купер, срочно зови Кэрригана, Дженингса и Тэйлора! Есть для них работенка!

Через час вызванные служащие покинули кабинет начальника. Задачи были поставлены, зоны ответственности распределены, и подчиненные отправились к себе разрабатывать детальные планы. Настроение начинало понемногу выправляться. Хаксли решил закрепить успех хорошей сигарой и приятными новостями.

Закурив, лорд расслабленно откинулся на спинку мягкого кресла и развернул свежий номер ежедневной газеты «Время» на странице с бюллетенем о стоимости акций. «Золотой поток» демонстрировал уверенный рост. Сегодня можно было продать приобретенные по рекомендации знающего человека акции по пятьдесят семь фунтов за штуку, сделав солидную прибавку к своему состоянию. У лорда Генри буквально руки чесались совершить сделку по продаже, но все тот же специалист советовал не спешить.

– Может, все-таки продать? – задумчиво протянул Хаксли, выпуская к потолку аккуратные табачные кольца. – А может, и повременить пока…

6

Эдуард Артур Уильям Герберт, герцог Кемницкий, надвинув на самые глаза простую черную треуголку, глядя исключительно себе под ноги, торопливо шагал по Сент-Джеймской улице. Молодой человек принадлежал, пожалуй, к самой захудалой ветви правящей на Благословенных Островах династии Пембрук. Настолько захудалой, что казна выделяла на содержание последнего представителя некогда знатного рода жалкие триста фунтов в год, которых едва хватало на аренду небольшого дома и жалованье прислуге, состоящей всего из двух человек.

Не будь Эдуард членом королевской семьи и двадцать каким-то претендентом на престол, этой суммы вполне хватало бы для жизни, но положение обязывало посещать некоторое количество церемоний и приемов, да и отказываться от всех без исключения выходов в свет тоже было бы верхом невоспитанности. Все это влекло за собой немалые расходы на гардероб, парики, содержание собственного экипажа и прочую ерунду, что ложилось тяжким грузом на плечи рано потерявшего родителей молодого человека.

Экипажем он старался пользоваться как можно реже, сама карета стояла во внутреннем дворике, время от времени требуя расходов на окраску и лакировку, лошадей же и кучера герцог приспособился нанимать в тех случаях, когда уж никак без своего транспорта обойтись было нельзя.

К сожалению, не все проблемы с расходами удавалось решить сходным образом, потому немногие еще уцелевшие фамильные драгоценности редко покидали стены ломбардов, а количество кредиторов неуклонно росло. Хуже всего, что толку от всех этих ухищрений было не так уж много – слухи и сплетни в высшем свете распространялись с сумасшедшей скоростью, да и опытный глаз богатых бездельников мгновенно подмечал малейшие несоответствия высокой моде или этикету. Так что, несмотря на все его старания, отношение к Эдуарду было презрительно-снисходительным.

Дело можно было бы поправить выгодной женитьбой, но и тут родство с королевской фамилией играло для молодого герцога отрицательную роль. Потому что августейший дядя постоянно придерживал своего дальнего родственника для какого-нибудь важного международного брака, желая, по своему обыкновению, заработать на этом и деньги, и политическую выгоду. А с недавних пор положение Эдуарда Герберта осложнилось еще и яркими романтическими чувствами, вспыхнувшими между ним и Анной Клер.

Девушка была молода, умна, кажется, искренне влюблена в Эдуарда и всячески поддерживала предмет своего обожания. Но семья девушки принадлежала к нетитулованному дворянству и была так бедна, что надеяться на сколько-нибудь серьезное приданое не приходилось.

Несмотря на это, герцог был так увлечен, что готов был променять родство с королевской семьей на личное счастье. Однако его желания не находили отклика в королевском дворце, а решиться на полноценный бунт не позволяло более чем стесненное материальное положение.

Когда по всему Фрадштадту началась лихорадка с акциями «Золотого потока», у герцога Кемницкого зародилась надежда на решение проблем, он кинулся занимать деньги, но ростовщики тоже не желали упускать свою выгоду и установили просто грабительские проценты, сократив при этом до минимума сроки возврата денег. Попытав счастья в нескольких местах, в каждом из которых встречал изрядные очереди из таких же страждущих заемщиков, он по рекомендации одного знакомого обратился к барону Альберту. Так состоялось его знакомство с этим удивительным и загадочным человеком, которое, однако же, еще неизвестно куда могло завести малоискушенного в житейских делах молодого вельможу.

Денег барон Альберт герцогу дал, правда, немного, но категорически запретил связываться с «Золотым потоком» и его основателем господином Макферсоном, чем сильно озадачил Эдуарда и Анну – вся столица прекрасно помнила, что он одним из первых поддался соблазну легких денег. Ходили слухи, что благодаря игре на бирже он всего за две недели удвоил свое состояние, подняв волну ажиотажа до небывалых высот. Еще совсем недавно барон демонстративно сорил деньгами, поил прохожих шампанским, вместе с друзьями-аристократами носился по ночным улицам на золоченой карете. А потом вдруг все переменилось: эксцентричный богач продал свои акции, вслед за ними избавился от кареты, восторги свои по поводу доходности «Золотого потока» поумерил и даже стал осторожно высказывать мнение о порочности такого рода заработков.

Неизвестно, отчего вдруг взгляды Альберта изменились на диаметрально противоположные, но молодому герцогу Кемницкому довелось попасть в дом барона именно в этот переломный момент. Эдуард не мог толком объяснить, почему поддался влиянию этого человека, почему так безоговорочно поверил ему? Может, потому, что ни в жестах, ни во взгляде, ни в голосе барона ни разу не проскочил даже намек на презрение или снисходительность к нему?

Благодаря новому знакомцу в карманах герцога стали водиться хоть какие-то деньги. Правда, за это молодому человеку время от времени приходилось делать не очень приятные вещи. А именно на всех приемах, при любом выходе в свет Эдуард должен был твердо озвучивать мнение, что деньги не могут браться из ниоткуда и что за ажиотажным спросом на акции «Золотого потока» кроется какая-то афера.

Над ним все смеялись, крутили пальцем у виска, презрительно кривили губы при его появлении. Дражайшие родственнички, близкие ко двору, специально приглашали Эдуарда на свои светские рауты, чтобы развеселить других гостей.

Сегодня же герцог Кемницкий побывал в редакции крупнейшей фрадштадтской газеты «Время», где под насмешливыми взглядами репортеров повторил весь этот бред про сомнительность бесконечного роста цен на акции.

– Вчера его величество через доверенных лиц приобрел акции «Золотого потока» на пятьдесят тысяч фунтов, – криво улыбнулся один из ведущих репортеров, чьи статьи часто печатали на первой странице. – Не хотите ли вы сказать, что он тоже ничего не понимает в финансах?

– Мне об этом ничего не известно, – коротко ответил Эдуард и поспешил откланяться.

Ему не показалось – едва за ним закрылись двери редакции, как внутри раздался оглушительный взрыв хохота. И теперь молодой человек, на все лады проклиная своего «благодетеля», спешил укрыться в родных стенах. Ему казалось, что абсолютно все встречные, даже дворники и чистильщики обуви, насмешливо смотрят на него и тычут пальцами вслед.

Ввалившись в свою парадную, он спешно затворил за собой дверь и, устало привалившись спиной к стене, простонал:

– Боже! За что ты посылаешь мне такие испытания?!

Но в следующий миг из глубины дома до него донесся едва слышный вскрик, и всю усталость и безысходность с герцога сняло как рукой. Показалось, что кричала Анна, и Эдуард, позабыв обо всем, бросился внутрь жилища.

Ворвавшись в гостиную, герцог застал там немую сцену, как оказалось позже, им же самим и спровоцированную. Анна, как всегда прекрасная даже в своем скромном платье, стояла у окна, испуганно прижав руки к груди. Из противоположного угла комнаты, полуобернувшись к входу, изумленно изогнув бровь, на него взирал барон Эндрю Альберт.

– Боже мой, ваша светлость, что стряслось? – видя возбужденного герцога Кемницкого, обеспокоенно воскликнул он, а Эдуард мимоходом отметил для себя, что в голосе Эндрю Альберта впервые на его памяти действительно прорезались хоть какие-то эмоции.

– Что случилось, Эдуард? – в глазах девушки плескалось такое море любви, а голос был настолько переполнен обожанием и тревогой за него, что молодой человек моментально успокоился.

Ничего страшного не произошло, просто его встревожил вскрик Анны и он решил, что в довесок ко всем его неприятностям какое-то несчастье произошло еще и с любимой. К счастью, это было не так. Здесь, в этом доме, был единственный на всем свете уголок спокойствия, где он мог скрыться от внешних невзгод. Здесь его любили и беспокоились за него.

– Мне показалось, что ты кричала, – тяжело дыша, произнес Эдуард и шагнул к Анне.

– Прости меня, прости! – девушка доверчиво прижалась к его груди. – Я действительно вскрикнула. Но это была реакция на слова барона. Я не могу принять то, что он предлагает!

– Барон! Я никогда не поверю, что вы предложили Анне что-то недостойное!

– Я всего лишь сказал, что уладил вопрос с вашей свадьбой, – бесстрастно пожал плечами барон, – насколько я помню, вы оба к этому стремились.

– Да, но отец Анны…

– …как порядочный человек, не считал себя вправе давать согласие на заведомо неравный брак, не имея возможности дать дочери хоть какое-то приданое, – поспешил перебить молодого человека Альберт. – Мы с отцом Анны обо всем договорились. Приданое будет. Также есть договоренность с настоятелем одной церквушки на окраине столице – вас обвенчают хоть через неделю после объявления о помолвке.

– Барон! – сквозь слезы промолвила девушка. – Я вам очень благодарна за участие в наших судьбах и прекрасно понимаю, откуда взялось приданое, но есть ведь еще король и его планы на будущее Эдуарда!

– О да. Увы! – уныло прошептал Эдуард.

– Послушайте, ваша светлость! – резко возразил барон. – Вы говорите так, будто чем-то обязаны королевской семье! Поймите вы уже – не будет у вас никакого счастья, если не будете за него бороться! Его величество никогда не согласится на этот брак, но и предотвратить его никак не сможет, будучи поставленным перед фактом! Буря негодования, несомненно, будет, возможно, вас даже лишат тех жалких денег, что выделяются сейчас на ваше содержание, но так ли это все критично для вас и непоправимо? Эдуард, будьте уже мужчиной и решайте наконец, что для вас страшнее: вызвать неудовольствие Короны или потерять госпожу Анну?

– Я не могу позволить, чтобы Эд жертвовал своим будущим из-за меня! – всхлипнула Анна.

– Не будет у него никакого будущего, если он и дальше будет столь же нерешителен!

– Довольно! – резко выкрикнул герцог. – Довольно! Я все давно решил! К черту короля и его семью, я выбираю Анну! Что нужно делать?

– Вот это другой разговор! – барон одобряюще улыбнулся, и герцог Кемницкий неожиданно испытал радость от того, что заслужил похвалу этого человека.

– Но, Эдуард, это погубит тебя! – вновь воскликнула девушка, снова пытаясь принести себя в жертву.

– Перестань, Анна! Барон тысячу раз прав! За счастье нужно бороться! – он отстранил девушку от себя и резко повернулся к Альберту: – Хотелось бы только знать, зачем это нужно вам, барон? А то, знаете ли, следование вашим советам уже привело к тому, что надо мной весь Фрадштадт потешается! Сегодня в редакции «Время» мне сообщили, что сам король купил акции «Золотого потока», и практически смеялись мне в лицо!

– Вот как? – барон в задумчивости потер пальцами виски. – Интересно! Если, конечно, это правда.

– Барон! Я жду объяснений!

– Ах да. Объяснений. Что ж, извольте.

Заложив руки за спину, Эндрю медленно прошелся вдоль стены гостиной. Затем резко развернулся, оказавшись лицом к лицу с Кемницким:

– Можете считать меня самодуром или скучающей эксцентричной особой, – медленно промолвил он, спокойно глядя при этом Эдуарду в глаза, – но правда заключается в том, что мне симпатичны вы, а большая часть местного высшего общества, напротив, не вызывает у меня ни малейшей симпатии. Я считаю, что такой умный, скромный, здравомыслящий и великолепно воспитанный молодой человек, как вы, ваша светлость, должны занимать гораздо более высокое положение в этой лживой и развращенной богатствами стране. Вы знаете мою историю. В свое время мне много чего обещали, и я пошел против таридийских властей. Но в итоге все, что для меня сделал Фрадштадт, так это соблаговолил вытащить с каторги, а дальше пришлось всего добиваться самому. Я многого достиг, но хочу еще большего! Я достоин общения с первыми лицами государства, но путь в их общество для меня остается закрыт. Что бы я ни делал, для них я остаюсь всего лишь недостойным внимания чужаком!