Лишь только век

Вадим Ларин

Лишь только век

© Вадим Ларин

Посвящается светлому будущему

На обложке – Раиса Николаевна, моя мама. На детской, завершающей книгу, фотографии тоже мама. До войны оставалось еще 5 или 6 лет, она об этом не знала, но о событиях в мире говорило радио. Среди безбрежных подмосковных лесов, в деревне Годуново под Вереей было еще тихо, немецкие захватчики пришли сюда в 1941 г., от их выстрелов погибли дед Александр и бабушка Ольга.

Дед Николай Федорович накануне войны перевез семью в Москву. Станция «Маяковская» защитила маму во время бомбежек, ее брат Николай Николаевич ушел на фронт, окончил войну в Европе. Отца Петра Ивановича в начале 1950-х назначили заведующим клубом железнодорожников им. В. И. Ленина в Улан-Баторе. Ему дали 25 лет за незначительное дело, вернулся через 3 года после кончины Сталина. Быть может, жизнь отца – это «легенда» без срока давности? Мой двоюродный брат Лев Николаевич стал генеральным директором авиамоторного комплекса «Союз», сестра Марина – заслуженным врачом России. Фото с моей бывшей женой Илоной у памятника «Могила Неизвестного солдата».

Конечно, я писал многие стихи, проходя вместе с родителями через их память и преодоления. Минул почти целый век со времен их детства, и я живу событиями, пережитыми мамой и папой. Это – важный итог моей жизни. Продолжает жить во мне далекий и близкий Вьетнам.

Мне не удалось вместить в сборник многие дорогие мне фотографии родных и друзей – участников и очевидцев обычной жизни и грандиозных событий разных эпох. Но мама с куклой смотрит на нас. Мне хочется верить, что она – тот самый Крош, о котором всем послевоенным поколениям написал Анатолий Рыбаков. Конечно, мы всегда будем оставаться Крошами.

Вадим Ларин

Горгона и Персей

Медуза Горгона живет надо мной.Милая, вредная прачка.Опять заливает Парнас мой водой.Стирает она или плачет?Падают капли ржавой водыНа строчки стихов отглаголенных,Будто секунды вечной судьбыЧьих-то рубах просоленных.Может, вернулись домой моряки,Тельники скинув мазутные.Иль трубочисты свои сюртукиВручили ей на минуту.Я – не Персей. С ручкой в рукеПеред Горгоной – бессилен.Только в чернильнице старой моейДремлет волшебная сила.Я напишу про Медузу в домкомВ самых простых выражениях,Чтобы жестокая видела в томВечно свое отражение.Нет! Наверное, я – не нов,В силу меча не веря.И вот весь в чернилах несказанных словПлачу у Вашей двери.

Сон-Москва

Безмолвна ночь. Клонятся небесаПод Божеской рукою к горизонту.Там лентой вьется чистая река.Огни свои там зажигает город.Кто обитатель стен, хозяин тех огней,Кто корабли за чудесами снаряжает?Кто выковал и Солнце, и Луну,Кто в небо их волшебно запускает?Доносят ветры хлебный аромат,Что из печей крадется за туманом.И песни нежные в тиши звучат.Услышат их и в самых дальних странах.Стою и жду. В ночи тяжелый гул шагов.Ключи несут от башенок Кремлевских.Я вижу гордых золотых орлов.И звезд мерцанье алых лучеострых.Звенят Куранты полночь на Земле.Ракетой телебашня в высь стремится.Сопит колючий ежик в шелковой траве.Ужели сплю, ужели город снится?Я не был там. Пусть такова судьба —Взирать его с равнины потаенной.Живет на берегах реки Москва.А я рассказываю странный сон мой.

Вещуны

Под свой колпак, под разноцветный,Упрятал шут яйцо наседки.Устал от царской маяты,Лежит в цветах и видит сны.Вот царь шагает под короной,Где вьет себе гнездо воронаИ зычным голосом сатрапуО всех докладывает правду.А он устал себя неволить,Что на уме царю глаголить.Всего один, кому и в праздник,Тиран не угрожает казнью,Хотя б и стрижен под горшок,И весел, словно петушок.Но вот зарделось снова утро,Так, точно спал всего минуту,И чей-то писк под колпакомОн слышит уха уголком.Тут свой колпак он поднимает,А там петух как царь шагает,Росточком с маленький вершок,Сам Золотой наш гребешок.

Почтовый ящик

Ну почему и отчегоИз железной груди моейСаксофон не отлили?Пел бы и пел себеПод чьими-то чуткими пальцами.А так вишу молчком,Глотая письма ночью и днем,Признания в бедах и счастьях.Нет, я не горюю.«Здравствуй, дружок!» —Читает мальчишкаВ дальнем углу планеты.А я тихонько дужу в рожокИ всем рассылаю приветы.

Маяки

Подражание А. Рэмбо

Что за топот в поднебесье?Конь Ильи в ночи летит.Это Бальмонт своей песнейВместе с звездами звенит.Пред домами пляшут тениМолчаливою гурьбой.И зовет их в лес Есенин —Скорбный вещий домовой.У реки пылают ивы,Солнце ветками схватив.Сочиняет ОзнобишинВместе с речкою мотив.Все мы – полны одночасья.Облетает яблонь цвет.И в волшебных ипостасяхВечно жив родной поэт!

Прощаю

Поле, слезами Божьими зареванное,Лес, дыханьем его изможденный, буреломный,Море, вычерпанное плошкою насухо,Небо, содранное и сунутое за пазуху,Ищет странник упрямый себе в утешение.А поле хлебами шумит золотыми.А лес дубами встает вековыми.И море волнуется вечною радугой.И в выси планеты сияют нарядами.И Бог умирает и просит прощения.

Маин[1]

В пустыне тундры день умолк.Затих тревожный бег оленей.Шаман откинул свой полог,Примету древних погребений.Молчит колдун, и тишинаМерцает Северным сияньем.Горит Полярная звезда,Властитель странствий в мироздании.Пылает искорками снегНад чумом древним, колченогим,Сим предвозвестником ракет,Открывших в космосе дороги.Маин, он знает ночи плен,Он Солнце людям возвращает.И шапку круглую, свой шлем,На брови глубже надвигает.Пора, пора! Взвилась пургаРакетными дымами старта.Вернуться б только до утраИ нарядить в дорогу нарты.А до восхода – целый век,Помноженный на скорость света.Уснул шаман, и белый снегКружится в танце с воем ветра.

Барабан

Несется барабан под горуИ дробь-тревогу бьет свою.Он слышен одному лишь Богу,Остановившему войну.Там, на вершине, барабанщикПоник, убитый миг назад.Не поведет он войско дальше.Окончен бой, окончен ад.Бегут войска, спасая флаги,Бегут домой, к своим хлебам.Им лишь один – призыв отвагиГремел усталый барабан.Победам громким был обучен.И вел войска свои вперед.А после он печальным тучамСвой круглый подставлял живот.Стучали капли мерно, глухо —Рыдал Господь, создавший мир.Смеялись барабанщик с другом,Чуму войны обретши в пир.Но вот лежит, сраженный шпагой,Сей новоявленный Адам.Не смог спасти он чести флага.Умолк усталый барабан.

Последний день

Рамиро Кемпес – матадор —Лежит в трусах на койке.Смеется Солнце из-за штор,Сей плащ проткнув неловко.По потолку гуляет тень.О бык, вчера прощенный!Его последний красный деньВ арене раскаленной.Висит на гвоздике костюм,Весь золотом расшитый,Безумным Солнцем между думНарочно позабытый.А бык был черен, словно ночь.Лоскут ее несчастный.Там тьма и свет во всю их мочьВедут свой бой опасный.Шумит листвой Воскресный день,Веселый, беззаботный.А завтра он, как эта тень,Пойдет искать работу.

Грабитель и мумия

Что за девица, бинтами замотанная,Словно тряпьем за тысячу евро?Точно напилась ты и, зареванная,Укрылась во тьме, укутавшись в нервы.Что ж успокоилась одна, без меняДо Рождества Христова лет за тысячу?Тоже царица мне, мумия,Тебя же с тех пор все ищут.Сотню вещичек с собой набрала.Лютню, веник, гребешок… Ура!Жаль. Пустая. К тому ж – одна.Трезвенник был твой Ра.Знаешь, бальзам нынче – не тот.Встречу нашу с тобой отпразднуем.Что ж он думал, жадный твой Бог.Стаканов не дал одноразовых.Очнись! Долой, долой весь дух хмельной!Хочу я в тебя влюбиться!Вставай, просыпайся! Мы вместе домойПомчимся на колеснице!

О капитанах и дальних странах

В красном платье, словно закат,Девица на палубе вертится.Лучше, братцы, вернемся назад.Боятся морские черти.Лиловое небо штормом грозит.За борт ее, чертовку!В море соленом она догорит.Пять тысяч акул – нам в глотку.А платье свое Ассоль красноеИз алого паруса сшила.И нипочем ей двенадцать балловВместе с писателем Грином.

«Не будет больше дальних стран…»

Не будет больше дальних стран,И штилей, и штормов.Ушли в отставку капитанИ древний пароход.Один в больнице занемог,Без странствий на мели.А друг в порту насквозь промокОт слез морской волны.Настало время. Им пораУйти в последний путь.Их SOS не слышат, и ветраИм не дают уснуть.Едва качается корабльИ ребрами скрипит.И рында старая егоПо-прежнему звонит.И слышит старый капитанЕе печальный звон.И только чайка на кормеГоняет всех ворон.

«Колеса крутятся едва…»

Колеса крутятся едва.Устал наш пароход.С верховья до СаратоваГудит, гребет.Плывет над лесом черный дым.Застыли берега.И нету сил уже идтиКуда глядят глаза.И вот усатый капитанБросается в волну.И дует словно ветер дальних странЕму в корму.Пошел, пошел наш пароход!Вот бакен обогнал.И думу думают однуРека и капитан.

Окно

Я кисть сломал свою. Торчат занозы,И Солнца луч сияет в облаках,А за окном цветут мимозы.И васильки звенят в полях.Сказали мне: ты – не художник,Природы спутник, ловкий ферт.Ступай, запри в чулан треножникИ извозюканный мольберт.И я, в смятеньи молчаливом,Из поля выдрал дерна холстИ в раму вставил сиротливоС ромашкой в буйный полный рост.Нет, не подобие земноеОбрел я вдруг вам всем назло.И плещет небо голубое,И Солнце смотрит золотоеВ мое открытое окно.

Ищу слова

Я время на себя примерилИ вдохновение припрятал для себя.Но горестно терплю потериДень ото дня, день ото дня.Словарь мой нищий из кармановДырявых сыплется, звеня.И в день по капельке из раныСтремится ввысь мечта моя.Перо теряет голубь белый.Кружится алый листопад.А я смотрю, как ворон, смелоНа взгляды словно из засад.Стихи взрастают у обочинКолючим сорняком в пыли.И путник ступни колет ночьюО них. И плачут журавли.Берез усталые ложатся тени,Дневных не довершив забот.А я, природы дикий пленник,Не нахожу уж новых слов.

Зима

Тень от елки в снег вонзилась.Взгляд застрял между берез.Снежной скатертью накрылосьПоле летних моих грез.Птички трупик коченелыйПоложу в карман штанов,Только б летом улетелаПрочирикать бредни снов.Злой мороз на ухо шепчет:Поспешай, мой друг, домой.Что ж ты бродишь, словно леший,Околдованный зимой!

Узник

Лампы тусклой свет неверный,Тень гуляет по столу.В переплет ее – немедляИль в конверт ее запру.Пусть героем моим станет,Оживит бельмо листов.Пусть в темнице, как кандальник,Бьется в муках вещих снов.Пусть исторгнет откровенья,Долю горькую кляня.А потом, без сожаленья,Растворится в свете дня!

Одна

По мотивам японской легенды

Вот нашел он через тысячу летОсколок базальта красного.Здесь жила онаСреди трав и озер, среди рек,Называемых сказкою.В небеса устремилась гора,Из каменьев тяжелых сложенная.Натаскал их великан.Так уж думала все она,Красотою его завороженная.Скоро свадьбе быть.Да случилась беда.На войну великан отправился.Не вернулся он. Он погиб в бою.Стрелам злым он, острым не кланялся.Загремела гора.Поднялся огоньК небу синему, пораженному.А она свое платье реке отдалаИ пошла на круч, обнаженная.Вот уж море огня,Вот уж лава краснаПод ногами босыми мукою.И шагнула она в царство огня,Вознеся к небу руки.И нашел геолог через тысячу летОсколок базальта красного.Это – сердце ееВеликану. Помнит или нет?Эту сказку прекрасную.

Тень

Ступеней скрип в ночи.Не слышал прежде я,Чтоб тень ступала тяжко так.О, чья ты, тень?!Вместилище греховИ угрызений совести – стальных оков.Иль времени – песка сомнений.Парадный вход – не для тебя.На свет ты выйдешь черным входом.Растаешь ты, рассыплюсь яВ огне счастливого восхода.

«Цветами зла усеяна земля…»

Цветами зла усеяна земля.Стремятся к небесам обманчивые всходы.А у добра – своя пустынная стезя.У красоты – своя печальная дорога.Бежит меж ядовитых трав,Клубится пылью под ногами золотою.С ней смешивает путник прахВ горниле Солнца, на восходе огневого.Одежда вся его в репьях,Крапива жадная все истомила тело.И жизнь свою невольную в стихахРечет полям он тихо и несмело.

Голос

Дверному скрипу власть данаБудить в ночи неосторожно.Монаха келья иль тюрьма —Отшельника вдруг потревожит.Кто посетит его в ночи,Любовь иль гибель от кинжала?Лишь только дверь не промолчит.Ужель судьба тебя спасала?Любовь присядет на краю,Волос пленительно коснется.А он смеется, он в раю.От грез, увы, он не проснется.Но вся она в слезах ушла.И дверь с собой не затворила.И вот уж смерти тень нашлаЕму счастливую могилу.

Новый день

В пещеру мрачную забрелУсталый летний день.Гнилой соломы пук нашел,Улегся, словно тень.Царит здесь ночь во все века,Иль бродит, или спит.И вот она – ему женаДо утренней зари.Тут вечным сном бегут стадаПо каменным стенам.И мерно капает водаНа зависть облакам.Но через час из тайной тьмыПрольется юный свет.Проснутся птицами мечты,И встретит мир рассвет.

В Замоскворечье

Я брел по берегу реки куда глядят глаза.В воде плескались мотыльки, тонули образа.Качалась банка от бычков, трещала стрекоза.Я брел по берегу реки куда глядят глаза.Мазутной радуги дуга бутылку вдаль несла.За нею – клипер «Крузенштерн», обломок от весла.Купала голову свою церквушка в бездне вод.И чайкой белой шелестел забытый «Идиот».

«Репей, пусти меня, пусти!..»

Репей, пусти меня, пусти!Что прицепился, точно шар земной.Еще и колешься! Прости!И я лечу. А ты, как конь гнедой.Упала ночь. Невидимый злодей.О, одинокая пчела, забывшая свой улей!Так древняя природа средь полейМеня своей настигла пулей.

Подчас

Куда-то завалился час последний мой.Во трещину иссушенного шагами пола,В ведро, что глубину свою водойЛишь меряет день ото дня и год от года?В сундук, что кашляет в углу в пыли,Или за рамку копии Перова, мой Бог?Но нет, в кармане спишь, прелестный друг.Я не бужу тебя, смотри.И, значит, страхи и сомнения все вдругТы прогоняешь, что ни говори.

«Мой конокрад! Украл Пегаса ты…»

Мой конокрад! Украл Пегаса ты.Твой стих стучит копытами в ночи.Когда и кто тебя училТоптать веселые цветы?Звон колокольчиков прощальный,Бесчисленных в бескрайнем поле,Кому – преграда для погониИль плач по ком-то поминальный?Кто был с Пегасом обрученТревожной, ненадежной узойИль конь лишь толь носил обузу?И вот тобою он спасен!А я склоняюсь головойК пустым листам чудных сомнений.Мой стул – заправский конь для лени —

Скрипит устало в час ночной.

«Коли я совру невольно, накажите вы меня…»

Коли я совру невольно, накажите вы меня.Отвяжите, уведите белогривого коня!Он костями в поле ляжет, не умеющий судить.Лишь змее одной накажет свою голову хранить.Над горами, над лесами, к звездам носит он меня.Учит слушать плач метели, шорох крыльев соловья.Если ж статься, в гневе грозном мою голову пробьетОн копытом, будто словом, то наступит мой чередЧереп бренный свой оставить в диком поле на веку.Чье-то сердце болью ранить иль приютом мотыльку.

Любовь

Растерялась речка в половодье.Вышла из знакомых берегов.Там, где было мелководье,Утонул вчера чертополох.Утонули лебеда, крапива,Лопухи, репейник и чабрец.Лишь подсолнух тянет горделивоК Солнцу свое солнце. Молодец!– Вам, друзья, осталось ждать недолго.Скоро воды невзначай сойдут.Я для вас смог б выпить Волгу.Пусть не Волгу, а хотя б Оку.Видно, в нем – вся тайна мирозданья,В росте и сияньи головы.Да и речушка растеклась в признаньиВ своей к нему единственной любви.

Сердце

Часы его назло годам, природеРасстроены. Конца пути не ждут.И лишь одной угодно модеМелодию знакомую поют.Куда спешить? Что было, то и будет.Умолкнет сердце, не спросив врача.Да кто, друзья, его осудит?К нему не подберут ключа.Механика его надежно устарела.Твердит о прошлом поэтическом веку.Поэт – не часовщик. И неумелоРасходует счастливую судьбу.

Осень

В седеющей дали небесУсталое сокрылось Солнце.И только тонкий луч окрестОткрыл земле свое оконце.Ужели ищет он ежа,Что на опушке дремлет мирно?Иль подгоняет муравьяК воротам, от грозы, старинным.Быть может, греет желудь он,Что вознесется вечным дубом.Иль птице отдает поклон,Пока не приключилась стужа.Но вот пропал. Седая хмарьГрозится первым снегопадом.И пня лесного календарьПоследний лист ласкает взглядом.

Равновесие

Шуршит песок в моем сердце —В старых песочных часах.Слышу. А все не верится,Что это и правда так.Тик-так, так-так, тик-так…Чашек весов равновесиеПодвластно песчинке одной.Правда, а все не веритсяПод Солнцем и под Луной.

Вдалеке вдали

Туманные дали безмолвно зовут.Корабли вдыхают ветраИ идут за моря.Туда, где у Ганга пылают костры.Где прах, несомый водой, окропляет поля.Туда, где гневный АнкорВзглядами каменных девПронзает леса.Где дикие тигры в чащобах ревут.Где нон над рисовым полемПлывет на ветру.И черный дракон парит в вышине.И таинства Вонг —Безумной и женственной Вонг —Газеты столбцами крадут.Где я побывал и где не бывал.Где рикша-старик крутит педали,Плывет над ночной мостовой.И белый неон пишет на мокром асфальтеЗабытое имя Хонг Минь.

Я был во Вьетнаме

Я был во Вьетнаме и видел леса,И горы, и реки, и все чудеса.Однажды летел на большом самолетеИ видел дракона в волшебном полете.И пальмы я видел, и видел мосты.И мне не забыть такой красоты.По тихому морю средь скал бесконечныхМы плыли на лодке однажды беспечно.И шли по тропинке мы к пагоде Будды.Платанов до неба вовек не забуду,Друзей своих никогда не забуду.И улиц Ханоя, и Тео[2] причуды,И лавок торговых, где все продается,Часы и костюмы, и маска смеется.И зала музея столетних архатов.И стел Ван Миеу за длинной оградой.Зеленого пруда с летучею мышкойИ старую, мне непонятную книжку.Я был во Вьетнаме. Как будто однажды.Давно иль недавно. И это – не важно.И если мне скажут: готовься в дорогу,Взгрустну я от счастья, наверно, немного.

Кузнечик и конь

И мал и велик – кузнечик и конь.По полю летят навстречу заре.И звезды сверкают, и Солнца огоньВстает на высокой горе.Вот, ветер друзья вдвоем обогнав,Стоят на вершине горы.И запахи ветра и девственных травВдыхают в награду они.

Всегда с вами

На клавиши дождь капает бессильно.Заглавная, «Прошу», – курсивом.И точки, и тире.А в вышине кружится змей.Зеленый, красный весь. Весь.Павлина жарче. В вышине.И девочки – в своих нарядах ярких.– Не на войне! Не на войне?

Светофор

Известен! Открыв документ,Я нарываюсь на комплимент.На этом, на маленьком, фотоПохожи Вы на бегемота!Позвольте! Зеленый пиджакВот только купил,Слезы в глазах,Я – крокодил!Здесь крокодилам, я знаю, – зеленый.А бегемотам —Красный, простите,Как рот растворенный.Что ж, проходите…Желтый жирафНа желтый, своей головойПроник на этаж.Вы видите? Здесь – он.А бегемот?!А бегемот…В дверь не пройдет.Ему, извините,Не нужно и фигу.Он не пролезетИ в «Красную книгу».Что ж, проползайте…Вас ждут наверхуЗаяц, жираф и кенгуру.

Скажи природе

Клубились облака, пел ветер,Сухие листья уносились ввысьИ вместе с птицами кружились,И дождь цветы к земле клонил.Но не упала еще первая его капляНа белый лист бумагиИ не размыла чернила первого стиха.Да, не было поэта,Чтобы сказать о той природе,Когда нас не было.И не было печали, рожденной увяданьем осени,И радости ручьев весенних,И жара летнего любви,И холода за окнами зимы.Природа, каковой была ты?О том ли сожалеть…Когда, хлебнув чайку, поэт, ты отойдешь ко снуИ все увидишь в нем,Как будто ясным и счастливым днем.

Песчаный замок

Замок из песка, кто здесь живет,Кто выстроил тебя?Ласкает солнце берег долгий,И волны, волны, волны, волныПод стены набегают тихо.О жители сей цитадели!Глядеть на океан и засыпатьПод пенье ветра вольного…Вот счастье, что дарите невольноВ тишине и мире.Но вот уже грохочет океан!И катятся валы вам на погибель.Быть может, вы покой нарушилиОдной лишь мыслью тревожной,Иль завистью, иль жаждою богатств.И вот уж замка нет.И только чайка на твоих руинах кружит.

Нечаянные друзья

Паук паутинку на ветку повесил,Вселенную ткать – нелегкий удел.Планету иль мошку поймать в свои сети,За век свой недолгий он весь поседел.Сияет Луна, в цвет серебристыйЕго паутину красит она,Но, словно бы мошка, дрожит и боится,Не может она убежать никуда.Но вот уж побег ей желанныйОпять подготовил отважный восход.Поймает ль ее паучок наш назавтраИль сети его ветерок унесет?..

А нам бы встретиться с тобою

А как нам встретиться, когдаИдут, бегут, летят года?Когда секундой в метроградеВы, на часы украдкой глядя,Пройдете мимо, улыбнувшись.Бывает в жизни, право, лучше,Когда, десятки лет спустя,Узнает друг в толпе тебя.Иль не было тех дней тревожных,Великих, милых, осторожных,Мечтательных, последних, скучных,Но без тебя – не самых лучших.Не самых добрых, вот беда,Не самых добрых, без тебя!

Маяковка

В клочки – облака!С водою слякоть!Ш… Ше… Ш… Ше…Папье-маше, папье-маше, папье-машше.Зеркало, нет, не гляжусь.Не плакать. Д…д…д… – оконное стекло.С папье-маше вожусь.Поезд гремит далеко.Клочок за клочком лепится мякоть.Становятся белым ликом,Царьком, бедняком, дурачком,Рожицей милой, мордою дикой.Выражение меняет под пальцами неумелыми.Хочется тявкнуть. Надену тогда, наверное.Ого, отражение. Черт!А кто под маской? Наверное, Бог.

Угадаю тебя вскоре!

Метроном стучит размерно,В небе жаворонок свищет,Музыкант твой ноты ищет,Под ботвой медведка рыщет.Гром грохочет за калиткой,Ты стучишься в гости, верно.Капли, ноты, синь-чернилаПотекли слезам подобно.Я не ждал тебя сегодня.Музыкальный ключ не нуженОтворить мою калитку,Небу-синь – твоей печали.Не печалюсь неудаче!Метроном стучит размерно.Постучавшись, удалился,Угадаю ль тебя вскоре?Вскоре в зале, где литаврыЗагремят громам подобно!Где под жаворонка пеньеМне слезу свою подаришь.

Гроза

Небо распоясалось дождем,На пупке-Луне порвав рубаху!Кулачищем по кудрявым тучам бьетСо всего могучего размаху!Гром из глотки рвется и ревет.Молниями танец разгоняет!Круг лесов гудящих хороводЛистьями с ладоней осыпает.Я тебя, мой друг, не сторожу,Свежую грозу ночную,На крыльце тихонечко сижуИ волнуюсь, словно ласточка пред бурей.

Воскресение

Давнее письмо забыл я Ваше,Терпело время меж страниц оноИ уже стало почти старшеМеня как будто самого.Чернил поблекших строчки зряСостарили до слез иссохшую бумагу,Подобную листку календаря,Запечатлевшему навек забытую присягу.Я не любил Вас, нет, мой дивный друг.Перемешал признанье Ваше с книжною закладкойИ промокашкой иссушил слезы,Те, что меж строк роняли Вы украдкой.Конечно, живы Вы почти сто лет назад.Чуть ветрены, и молоды, и нежны.И я немыслимо как радЛюбовь воскресть и с Верой, и с Надеждой!

Знаю

Ты – дворец и храм дерзаний,В стекло-бетон одетый.Ты – преисподняя творений,Твоя ведущая – Одетта.Она одета, не раздета.Сердиться перед зрителемНе должна. О Боже!Для Африки читает чернокожей.А на Европу – белая акула.Совсем одна. Зубы – жемчуг.И сводит скулы, когда,Когда твоя Одилия победно выключит телевизор.И ты спасен. И только Бог одинТебе, Ротбару, плешь омочил слезами,Но и Он молочный пруд налить не в силах,Бог истинный.Победа ночи. Подушку ты набил,Содрав с Одилии перья.Тебе опасна Одетта, зубы – жемчуг.А лебедь – что? Он – самый верный!Он – с тобой. Вива, Грация!Усни?! Нет! Экран погас не для того.Вновь: Чтоб ты остался жив!Одилия, Одилия, Одилия!

Навстречу миру

Ты отсечешь все лишнее, и из мрамора выйдет стать!В наш мир изменчивый, ему не изменяя,Но лишь порой слезу роняя, в стремлении весь этот мир обнять.Ты – скульптор, Бог! А я ж – лентяй, философ,Теней читающий по потолку веселую игру.Я вижу все занозы досок, цепляющие больно эти тени муз.Но вот твой камень, данный нам веками,Обосновался в нашей мастерской.Неужто дышит горной он лавандой,Но лишь затем, что не ромашкой полевой?!Тебя здесь нет теперь. Но кто таится в нем несмело?Гляжу, пронзая взглядом камень сквозь.Диана в нем пленится девственно нагая,С волшебным нашим миром врозь.Но вот под взглядом филосо́фа лопнул камень.Пошли по жилкам трещинки, он ранен одной силой взгляда,И лунный свет уже Диана миру льет!Подобно бабочке из кокона богиня тщится слабо,Отпал от камня новый скорлупы кусок. Навстречу свету мираИз тьмы веков явится чадо и руку мне свою волшебно подает!А я сижу, закинув на коленку ногу, в качалке деревянной, не страшась.Но, чу! Сейчас откроет дверь мой друг.И мне мою подмогу как объяснить ему?Лишь только Солнца свет ладонью заслонив.

Брошка

Я признаюсь тебе, есть причина помолчать.Но слова эти – не молчанье.Не залепит молчанья печатьМои губы, для признанья.Что любовь? Видно, всем вопреки,Всем желаньям, Луна с неба рухнет!Веет ветер холодный с реки,И доносится плач твой из кухни.Мне плевать, что Луну, разбив на куски,Все вернуть ты отчаешься снова.Нет, не склеить ее… Реви!А тарелку – на счастье? Вот новость!Пошутила?! Мой экипажМежду звезд огоньками моргает.Для тебя я – мираж, для меня ты – мираж.На край света один убываю.Ты смеешься, самолет твой – диван!Где, дружок, твоя стюардесса?Ну и пусть. Я не верю в счастливый обман.И, конечно, молчу не к месту.Пошутила! Ха-ха, оля-ля-ля!Этот лайнер мой – неотложка.И уходит куда-то земля.Скоро в небо. А в кулак – твою брошку.