У памяти твоё лицо

Мамин голос, шепчущий утешительные слова, теперь кажется очень далёким и чужим. Она уговаривает Дину пойти спать, потому что завтра нужно снова рано вставать, чтобы подготовиться к школе. Но Дина не может подняться с пола. Она больше не чувствует собственных ног – будто их нет вовсе! И её самой – тоже. В коридоре сейчас находится другая девочка. А Дина – где-то там, в неизвестности, рядом с Дариной. Здесь же – только её призрак. Эту незнакомую девочку её мама отводит в детскую. «Почему она её называет моим именем и укладывает в мою кровать?» – удивляется про себя Дина. Она плывёт в комнату следом за этими двумя людьми, потому что призраки не умеют ходить. Но у них и болеть ничего не может, насколько знает Дина, а ей по-прежнему очень больно. Сев рядом с девочкой, мама гладит её по голове и ласково приговаривает, что всё будет хорошо, и Дарина вскоре поправится. А когда ей станет лучше, она вернётся домой, и они все снова будут вместе. «Откуда они знают мою Даришу?» – недоумевает Дина. Мама девочки начинает тихонько напевать колыбельную, которую Дина очень хорошо знает, потому что они с Дариной много раз её слышали перед сном. Может, незнакомке и удастся уснуть под эти звуки, а Дине – вряд ли, потому что в нежный мотив колыбельной то и дело врывается грубый, низкий голос ведьмы, звучащий у неё в голове и непрерывно твердящий: «Мне было жутко смотреть в её глаза. В них нет никакой надежды на улучшение. Никакой надежды. Никакой надежды. Никакой надежды».

Спи, дитя моё, усни!

Сладкий сон к себе мани:

В няньки я к тебе взяла

Ветер, солнце и орла.

Улетел орёл домой;

Солнце скрылось под водой;

Ветер, после трёх ночей,

Мчится к матери своей.

Ветра спрашивает мать:

«Где изволил пропадать?

Али звёзды воевал?

Али волны всё гонял?»

«Не гонял я волн морских,

Звёзд не трогал золотых;

Я дитя оберегал,

Колыбелочку качал!»

Часть 2: Дина (семь лет спустя)

Глава 1

Не всякая тайна, которую приходится хранить в сердце, вызывает приятные чувства.

Когда мы с Даришей придумали узелковую азбуку, например, – наш секретный шифр для общения, – мне казалось, что это очень здорово. Что лучшего в жизни и быть не может! Каждый раз, обмениваясь шерстяными ниточками с зашифрованными посланиями, мы улыбались и подмигивали друг другу, как заговорщицы. А если родителей не было дома – громко смеялись. При родителях мы почему-то стеснялись веселиться. Особенно при маме. Как будто боялись нарушить запрет. Но нам ведь мало что запрещали. Тогда почему громкий смех тоже стал тогда нашей тайной, как и узелковая азбука?

Я кручу в руках разноцветные ниточки, наматываю их то на одну руку, то на другую. Это строчки, на которых бугорками выступают узелки-буквы. Они складываются в слова. А те – в предложения. А предложения – в наши с ней истории, которые мы рассказывали друг другу. В нашу с ней общую сказку. Ту, что мы сочиняли вдвоём. Ту, что прервалась однажды на самом важном. И кто знает, когда она продолжится… Всё это было именно таким только для нас с Даришей. Любой другой человек развязал бы все эти узелки, смотал бы ниточки в пёстрые клубки и связал бы из них носки или свитер.

Что здесь «написано»? Когда-то я легко читала те послания, что мы «писали» друг другу на этих ниточках-строчках. Как самые обычные буквы, слова, предложения. Те, которые знакомы абсолютно всем людям. Но с тех пор, как мы расстались с Даришей, я разучилась понимать нашу секретную азбуку. Когда это произошло? Той ужасной ночью, когда папа вынес её на руках из дома и я подумала, что мы с ней больше не увидимся? Не помню. Не знаю. Знаю одно: сейчас для меня эти узелки уже никакие не буквы. Поэтому я, как и любой человек не из нашей с ней сказки, чужой человек, могла бы просто их развязать, смотать в клубок и связать из них что-нибудь. Но я не буду этого делать. Я буду хранить их под матрасом – там же, где сейчас лежит фотография Дариши с огромным зайцем. Потому что в тот день, когда я вспомню нашу азбуку и смогу прочитать эти послания, мы снова увидимся с ней. Никто мне этого не говорил и не обещал. Я просто знаю, что именно так и будет. А помнит ли Дариша нашу азбуку? Смогла бы она сейчас прочитать и понять то, что здесь написано? Прочитать, понять и вспомнить те строчки, которые я всё наматываю и наматываю то на одну руку, то на другую. То на левую, то на правую.

Наша секретная азбука была приятной тайной. Она весело звенела в душе каждый раз, когда мы с Даришей обменивались посланиями на ниточках. А вот когда мама сказала, чтобы я молчала о том, что Дариши давно нет дома и она лечится от очень редкой болезни… И чтобы я на все вопросы отвечала, будто она всё ещё на домашнем обучении… Такую тайну мне хранить очень тяжело. Каждый день моего молчания – новый камень на сердце, и за несколько лет там образовалась целая груда. Иногда я чувствую, что у меня от её тяжести колени подгибаются. Наверно, потому, что это больше похоже не на тайну, а на обман. Обманывать всегда тяжело и неприятно. Но учителя тоже согласились в этом обмане участвовать. Они обещали маме молчать. На уроке литературы, когда мы обсуждали «Капитанскую дочку», нам сказали, будто кроме обычной лжи есть ещё «ложь во спасение». Та, за которую не наказывают. И за которую не должно быть стыдно. Может быть, это она и есть. Врать всем насчёт Дариши, чтобы ей не навредить. Но почему же та груда камней, что собирается день за днём у меня внутри, не становится легче даже тогда, когда я думаю об этом «спасении»? В общем, на обман я всё равно согласилась. Не только потому, что поверила в безобидности этой лжи. А вот почему: я решила, что это – тоже экзамен. Как тест на знание узелковой азбуки. Пока не сдам – не увижусь с Даришей. И ещё я должна получить золотую медаль и красный диплом. Никто мне не говорил и не обещал, что выполнив все эти условия, я обязательно увижусь с сестрой. Я просто знаю, что так и будет.

Аккуратно сматываю нитки-строчки и кладу их обратно под матрас. В школу опаздывать не хочется. Надо собираться поскорее. Если бы Дариша была сейчас здесь, со мной, я бы ей помогла одеться и собрать рюкзак. А вчера вечером – сделать домашние задания по всем предметам. Помню, как помогала ей раньше, когда мы ещё были вместе. Кто с ней рядом теперь там, где она находится? От кого ей ждать помощи? Врачи не считаются. Для них все пациенты, наверно, одинаковые. Все на одно лицо. Возможно, они даже имени её не знают. Или забывают его постоянно. Ладно, неважно. Главное, чтобы они вылечили и вернули мне поскорее Даришу.

Первое время после нашего расставания мне было так непривычно возвращаться в пустую детскую. Когда я пожаловалась на это папе, он ответил: «Человек ко всему привыкает, доча». А мама – что «скоро наша жизнь войдёт в обычную колею». Я не сразу поняла, что такое «колея». Только гораздо позже. Но мне всё равно совсем не понравились ответы моих родителей тогда. Никто из них не сказал почему-то, что всё это ненадолго, потому что Дариша скоро вернётся, а значит, и привыкать ни к чему не нужно. А я ждала именно этих слов.

Сейчас, идя в школу, я с грустью думаю, что мама и папа в итоге оказались правы. Вот она, дорога: такая привычная и обычная. И я шагаю по ней туда и обратно уже который день. Без Дариши. Меня это совсем не останавливает. Не мешает идти дальше. «Просто мне нужна золотая медаль. Нужна, чтобы заслужить встречу с Даришей. И чтобы заработать дополнительные баллы для поступления в медицинский. Тогда я сама смогу помочь ей, если её ещё не успеют вылечить, и тем, кто страдает от такой же редкой болезни», – мысленно успокаиваю я себя. Только, надеюсь, встретимся мы всё-таки гораздо раньше, чем мне эту медаль вручат. Если я вспомню нашу узелковую азбуку и успешно сдам экзамен по правдоподобному вранью. И тогда… тогда Дариша либо выздоровеет окончательно и вернётся домой, либо её состояние улучшится, и мне разрешат её навещать.

Здание школы даже снаружи начало казаться мне совсем другим с тех пор, как я стала входить в его двери одна, без Дариши. Одиноким и печальным. Вечно тоскующим. Я точно знаю причину этой тоски. Поэтому каждый раз, подходя к нему, я смотрю в его окна-глаза с пониманием. И сочувствием. В орущей, смеющейся толпе можно находиться очень долго, дышать с этими людьми общим для всех воздухом, но всё равно не заразиться от них вирусом веселья, если среди них нет всего лишь одного человека. Очень важного для тебя человека, которого так не хватает. Мне кажется, ещё с тех пор, как Дариша перестала приходить сюда, школа – вот этот четырёхэтажный дом из холодного бетона – по-настоящему скучает по ней. Хотя здесь и без неё всегда много людей. И всегда шумно и весело.

День сегодня точно будет такой же, как всегда. Если в школе что-то и случается особенное, то только первого сентября или по праздникам, когда в класс входит директриса или кто-то из учителей, торжественно что-то объявляют, с чем-то нас поздравляют. А сегодня не праздничный и не первосентябрьский день. Просто сентябрьский. С тех пор, как папа вынес Даришу на руках из дома и мама мне объяснила, почему пришлось это сделать, я не люблю новости. Не люблю того, что все называют «происшествиями» или «сенсациями». Не хочу слушать их и читать. Потому что среди них очень мало хороших. Гораздо больше таких, от которых перед глазами вдруг всё чернеет, уши закладывает и хочется спрятаться в какой-нибудь бункер или сбежать в другую реальность, забыв своё имя. Что-то подобное я испытала, узнав новость о Дарише. А ещё – задолго до этого: в ночь, когда на меня напала бабочка-монстр. Я так и не перестала бояться бабочек и плохих вестей.

В кабинете истории – мокрые и скользкие полы и противный запах грязной тряпки, которой эти полы недавно помыли. Девчонки толпятся возле учительского стола и что-то шумно обсуждают. Мальчиков пока совсем мало – они у нас все приходят либо за минуту до звонка на первый урок, либо уже после него. Историчка Алла Васильевна, наша классная, называет таких «опаздунами».

Заметив меня, одноклассницы наперебой кричат:

– Дин, слышала новость?

Ну, вот. А ведь день так хорошо начинался. Стоило мне только подумать о том, как я не люблю новости, – и почти сразу…

– Он должен прийти сегодня!

– Ага. Прямо к первому уроку, наверно.

– Скоро увидим, что это за чудо.

– Таинственный незнакомец – интрига интриг!

Какая же это новость? Просто очередная сплетня. Нам уже столько раз обещали новеньких, – и учителей, и учеников, – но никто так и не пришёл.

– Дин, а вот и не сплетня! Стопроцентная инфа! Вот прозвенит звонок – сама увидишь.

Неужели я произнесла слова про сплетню вслух? Ну и ладно. Да пусть приходит кто угодно. Если такое «событие» никак не помешает мне продолжать идти на золотую медаль и красный диплом, – а значит, день за днём зарабатывать для себя шанс увидеться с Даришей и поступить в медицинский, – то это и не событие вовсе, и мне вообще всё равно. Может, в этот раз новость окажется не пугающей и шокирующей, как обычно случалось до сих пор с другими новостями, а просто… никакой. Пора наконец-то перестать их бояться. Приняв такое решение, я будто сразу же становлюсь бесстрашной. Кажется, мне и вправду уже всё нипочём. В ответ на всё ещё звучащие громкие восторги девчонок, которые пытаются и меня удивить и поразить «сенсацией», я молча пожимаю плечами и прохожу к своему месту за второй партой. Два – наше любимое с Даришей число. И не только потому, что у нас всего было всегда по два, и нас с ней двое – вдвоём мы, кстати, даже сейчас, хоть я и не знаю, где она находится. Просто другие числа казались нам какими-то ненастоящими, выдуманными, уродливыми. Три, например, – это два плюс один, один – это два минус один. А к двум никак нельзя ничего прибавлять. Ничего и никого. И отнимать от двух – преступление. Это против правил. Против наших с Даришей правил.

Поэтому здесь, за второй партой, я сижу одна. И все к этому привыкли – никто давно уже не пытается ко мне подсесть, а учителя никого ко мне не подселяют. Они видят, что я вроде бы со всеми, не пугливый зверёныш какой-то, не изгой, но в то же время – сама по себе, и уважают это моё право и желание. О том, что я на самом деле не одна, а до сих пор всё равно с Даришей, знаю только я. Как и о том, что место рядом со мной, за моей второй партой, – её место. Я не хочу, чтобы кто-то его занимал. Ни здесь, в школе, ни вообще в моей жизни. Ведь это будет предательством по отношению к ней. Так что неудивительно, что друзей у меня нет.

Задумавшись, я перестаю следить за временем и тем, что происходит вокруг. Мы по-прежнему вдвоём с Даришей, папа ещё никуда её не унёс из дома – всё это только в моей, невидимой для всех, реальности. В ней мне всегда так хорошо, поэтому я чаще там, чем здесь. Внезапно из неё меня выдёргивает пронзительное дребезжание звонка на урок и строгий, командный голос Аллы Васильевны, призывающей всех успокоиться и «настроиться на рабочий лад». Рядом с ней у доски стоит ухмыляющийся черноглазый парень с зелёной чёлкой и серьгой в ухе, жующий жвачку. Так вот она какая, наша сегодняшняя «сенсация». Ничего сенсационного. Ну, если не считать зелёную чёлку и серьгу – но кого сейчас всем этим удивишь? Даже в школе. Просто теперь нас тут – тридцать плюс один. Вот и всё. Это меня совсем не шокирует, как обычно другие новости. Значит, я наконец-то научилась не бояться их, наверно.

Алла Васильевна представляет новенького. Почти все её слова я пропускаю мимо ушей, потому что снова задумываюсь об узелковой азбуке. Мне кажется, чем чаще я о ней буду думать, тем больше у меня шансов поскорее вспомнить, что означают строчки-ниточки и буквы-узелки. Я ведь знала это когда-то, мы с Даришей обе знали, – как можно было в один день всё напрочь забыть? То есть сразу же после одного дня, когда…

– Ты не против?

Конечно, против, но от моего ответа, кажется, уже ничего не зависит – новенький решительно отодвигает стул рядом со мной и усаживается на него. Как его, кстати, зовут? Я всё прослушала. Он, каким-то чудом догадавшись об этом, шепчет:

– Витас.

Теперь он вопросительно смотрит на меня. Я усиленно делаю вид, что внимательно слушаю Аллу Васильевну и не собираюсь отвлекаться от урока. Хотя почему «делаю вид»? Это, в общем-то, так. Но ещё я хочу дать Витасу понять, что ему лучше поискать другого соседа или другую соседку по парте. Тут много тех, кто точно обрадуется ему и совсем не будет против – особенно среди девчонок. А место рядом со мной хоть и кажется свободным, но на самом деле занято. Так и не дождавшись от меня ответа, Витас усмехается и начинает ещё активнее двигать челюстями, жуя жвачку – странно, что Алла Васильевна до сих пор не сделала ему замечание.

После звонка с урока я немного задерживаюсь в кабинете, дописывая эссе. Витас тоже не торопится уходить. Я боковым зрением замечаю, что он как-то чересчур медленно собирается и всё время оглядывается по сторонам. Когда в кабинете кроме нас остаётся только несколько человек, он, приблизив ко мне лицо, говорит:

– Что-то ты не очень общительная. Так у вас тут встречают новеньких?

Я, продолжая писать, отвечаю:

– Просто не хотела отвлекаться – Алла сложную тему объясняла.

– Да ладно. Так ты – …

– Дина.

– Дина-молчунья? Дина-несмеяна?

– Просто привыкла одна сидеть, поэтому…

– Ну, привычки надо менять иногда – это полезно, Ди.

От этого «Ди» меня аж передёргивает. Так меня называла только Дариша – больше никто. Я перестаю писать и набираюсь смелости заглянуть Витасу в глаза. Разговаривая со мной сейчас, он не переставал усмехаться, как будто всё происходящее его очень забавляет. Ухмылки его неприятно режут слух – они какие-то недобрые, а ещё… Многие точно назвали бы бредом то, как я ещё мысленно назвала их: нечеловеческие. И вот глаза его оказываются такими же недобрыми и нечеловеческими. Но я всё-таки выдерживаю его взгляд. А может, мне это всё привиделось потому, что он без моего согласия просто сел рядом со мной – занял место, которое принадлежит Дарише? Не демон же он во плоти, в конце концов.

Витас внезапно решает прервать игру в молчаливые гляделки.

– Ну, что, будешь?

– Что?

– Привычки менять. Начнём с простого. Ты ни разу не была в тектоник-клубе – зуб даю. Пойдёшь направо – в библиотеку попадёшь, налево – в ТК. Налево тебя точно никогда не заносило – так?

– Я не хожу по клубам. Мне это неинтересно.

– Ты же не пробовала даже. Вдруг заинтересовалась бы. Предлагаю сегодня вечером выйти из зоны комфорта. Со мной.

– Мне учиться надо.

– Мда. Сложно. Ди, а как насчёт того, чтобы всё-таки рискнуть и совместить приятное с полезным?

– Извини, не получится.

В ответ Витас снова усмехается. Нет, в первый раз мне не показалось: в его усмешке и вправду нет ничего доброго и вообще человеческого. Как и в нём самом. И дело не в том, что он сел рядом со мной без моего согласия, заняв место Дариши, – в конце концов, он же не мог знать, что на самом деле это место не свободно. И его зелёная чёлка тут тоже ни при чём, конечно. До сих пор он произносил самые обычные, знакомые и понятные слова – те, что используют все люди. Только вот Витас – совсем не все, и в этих банальных словах его слышится неприятный скрежет металла по стеклу. Нет, я не отношусь к нему предвзято, я просто сразу нащупала в нём то, что он пока старательно хочет замаскировать, выдать за другое. И чем больше он говорит, тем меньше я в этом сомневаюсь: первое впечатление не обманчиво. Те, кто верят в это, просто ещё ни разу не сталкивались с такими, как Витас, никогда не встречались с ними взглядом и не пытались в чём-то отказать. То, что и как он говорит дальше, ещё раз убеждает меня в том, что я не ошибаюсь. Он – не все.

– Ди, давай заново знакомиться. Перед тобой – человек, которому никто никогда не отказывает. Ни в чём. Хочешь быть первой, да? Ты, наверно, привыкла быть во всём первой: дневничок с оценками – просто загляденье; а дальше – золотая медалька, красный дипломчик и всё такое.

Человек, которому ни разу не отказывали? Человек? Врёшь. В тебе так же мало человеческого, как у меня – желания идти с тобой куда-нибудь.

– Предлагаю тебе подумать. Предложение в силе до сегодняшнего вечера.

– Я уже подумала. Спасибо за предложение, конечно, но нет.

Витас пожимает плечами и, усмехнувшись напоследок, выходит из кабинета. Ко мне тут же подскакивает Ира Любимова. Оказывается, она всё это время была тут. Значит, всё видела и слышала. Ну и пусть. Ведь ничего такого не произошло.

– Дин, ну ты даёшь! Ты хоть знаешь, кого сейчас бортанула?

– Никого я не бортовала. Просто сказала, что мне надо учиться и по клубам я не хожу.

– Да это же сын директрисы!

– Ну и что? Мне всё равно.

Ира удивлённо вскидывает свои густо накрашенные чёрным карандашом брови. Она начала пользоваться косметикой ещё в пятом классе и с тех пор ни разу не пришла в школу без макияжа, так что сейчас мало кто помнит, как выглядит её настоящее, а не нарисованное лицо. Мечта встретить «своего суженого» появилась у неё примерно тогда же. Как и помешательство на астрологии, совместимости знаков зодиака и подобной ерунде. Любимова постоянно твердит, что она «создана для настоящей любви» – даже фамилия у неё говорящая. Но пока что с сужеными у неё как-то не клеится. Точнее, ни один не «приклеивается» к ней надолго. Только все успевают её заметить и запомнить с одним, как она уже прогуливается за ручку с другим по улицам и школьным коридорам.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.