Инстинкт Убийцы. Книга 3. Остров Черной вдовы

– Пошла ты к черту! – прошипела Фатима, – к черту! Проклятая карга! Ненавижу!

Чувства захлестнули ее, она была совершенно сбита с толку, всё смешалось в ней, и она поняла, что больше не может удерживать всех демонов, живущих в ее душе, они просто разрывали ее на части. И тогда она упала на колени, обхватила себя руками и закричала в темное небо. Волны и ветер заглушили ее крик, но он остался в мире, понесся по нему вместе с ветром, потому что шел из самой глубины души, и в этом крике была вся ее боль и надежда, страх и одиночество. Это кричала ее душа, умирая или вновь рождаясь, потому что мир – колесо, и конец – это всегда новое начало.

9

А на другом конце страны тот, о ком думала Фатима, дремал в шезлонге на балконе своего номера. Теплый ветерок едва шевелил его черные волосы. Когда он спал, он был похож на ангела. Он много работал, да еще и приглядывал за мальчиком, оставшимся дома без матери, так что приятный легкий сон быстро захватил его в свои объятия. Вокруг было тихо, утро здесь начиналось позже, люди ведь приехали отдыхать, и гуляли все ночи напролет, так что никто не тревожил его сон. Балкон его номера выходил прямо на море и зеленый парк отеля, пустой и тихий в этот час, и он любовался этим видом, думая о ней, а потом незаметно уснул. Может, ему бы даже что-то и приснилось, потому что он быстро соскальзывал в глубокий сон, такой необходимый его усталому разуму, но вдруг налетел порыв ветра, и солнечную тишину утра разорвал крик. Отчаянный и громкий, он заполонил собой весь мир. Пророк вскочил, его глаза распахнулись, он был напуган, сердце билось, как молот в груди. Что это было, спросил он себя, кто кричал? Он стал оглядываться в поисках того, вернее, той, что кричала. Да, это была женщина, теперь, немного придя в себя, он уже это осознал. И как она кричала! Такого отчаяния и одиночества он никогда не слышал ни в чьем голосе.

Пророк подошел к ограде, свесился, посмотрел во все стороны, но парк был абсолютно пустым, ни души, только птицы стрекотали в деревьях. Но крик был, я его слышал, говорил он себе, хотя ничто в окружающем его мире не указывало на то, что с кем-то что-то было не в порядке. Может, кто-то кричал в номерах? Он прислушался, но в отеле было так же тихо, никакой суеты, никаких хлопающих дверей или возбужденных голосов. Может, мне это приснилось, подумал он, опираясь руками о заграждения балкона и задумчиво глядя на зеленые кроны деревьев и синее море за ними, такой крик не остался бы незамеченным, слишком… слишком страшным, да, страшным, это именно то слово, был этот крик. Или я опять переутомился, со вздохом признал он, глядя на безмятежно спокойное утро вокруг, здесь у всех было всё хорошо, и никто не кричал. Разве что его усталый мозг, требующий нормального сна в кровати.

Он уже почти убедил себя в том, что это был сон, последствия переутомления, когда увидел старика в соломенной шляпе со шлангом, что-то бормоча под нос, он протягивал зеленый шланг через клумбы, стараясь не повредить цветы. Пророк видел его и раньше, этот садовник всегда строго в одно и то же время поливал цветы и ухаживал за этим сектором парка.

– Извините, – окликнул его Пророк, – вы давно здесь?

Старик удивленно вскинул голову, в это время обычно все еще спали, да и не привык он, чтобы его замечали, обслуживающий персонал, если он непосредственно не связан с нуждами отдыхающих, всегда для них невидим. Но он узнал этого молодого человека, ему всегда не спалось, и хотя для гостей обслуга была невидимой, сами работники отеля видели и замечали всё.

– Доброе утро, – улыбнулся старик, утро ведь действительно было солнечное и прекрасное. Так почему бы и нет? – Не спится?

– Да я как раз уснул, – ответил Пророк, – поэтому и хотел узнать: вы давно тут?

Старик сразу насторожился, прикидывая, не шумел ли он, не он ли стал причиной пробуждения одного из гостей. За это ему «спасибо» точно не скажут, а где сейчас найдешь такую работу, особенно в его возрасте? Поэтому он поспешил уточнить и извиниться, пока не разгорелся конфликт и не дошел до начальства. А это парень казался ему милым, он вроде был не из тех, кто любит затеять свару только чтобы показать свою значимость.

– Если я шумел, прошу извинить меня, – сказал садовник, – я не хотел вас будить.

– Ну, если это не вы кричали, – улыбнулся Пророк, – тогда извиняться вам не за что.

– Кричал? Нет, я точно не кричал. – Настроение у старика сразу поднялось, что бы там ни случилось, он тут ни при чем.

– Это я и хотел у вас узнать, – терпеливо повторил Пророк, поражаясь, как люди умудряются отвечать на вопросы, которые им не задают и игнорировать те, ответа на которые от них ждут. – Вы слышали, кто-то кричал? Поэтому я и проснулся, услышал крик.

Старик даже не стал задумываться, сразу решительно покачал головой в соломенной шляпе. Не будь вопрос для Пророка таким важным, он мог бы и улыбнуться, очень уж комично выглядел садовник, как мультяшный гномик.

– Нет, молодой человек, – уверенно заявил он, – я уже час тут вожусь, никто не кричал. В такой тишине я бы это услышал.

– Странно, – пробормотал Пророк, – я точно слышал.

– Может, вам это приснилось? – осторожно спросил старик, – здесь никто не кричал, я вам точно говорю.

– Да, наверное, – рассеяно улыбнулся Пророк, – спать надо вовремя и нормальное количество часов, вот и снится… Но было так реально…

Он уже начал отворачиваться, собираясь зайти в номер и лечь наконец в нормальную постель, ему и правда надо было отдохнуть. Но тут старик сказал:

– Ну, может, кто и кричал где-то, на другом конце земли, – обращался он больше к самому себе, но эти слова в момент привлекли внимание Пророка, его как будто окатили ледяной водой.

– Что? – он снова перегнулся через балконное заграждение, его голубые глаза сияли от возбуждения, – что вы сказали?

– Да так, просто, – смутился садовник, такой реакции он не ожидал, – сказал, что, может, кто-то кричал на другом конце земли, а ветер принес крик. Чушь, так детям иногда говорят. Ну, или еще вроде как бабочка тут крылом махнет, а на другом континенте цунами случается. Вы наверняка о таком слышали.

В последней фразе слышалось уважение, для старика Пророк был образцом образованного и успешного человека, но сам он этого даже не заметил. В груди шевельнулось знакомое чувство, похоже, он только что получил ответ.

– Да, конечно, – теперь ему срочно понадобилось зайти в номер и скрыться от всех, садовник сыграл свою роль, сам того не зная, и теперь Пророку требовалось уединение и отдых, чтобы принять очередное необъяснимое, свалившееся на него. В последнее время жизнь – просто как сказка, подумал он, отходя от перил, осталось дождаться, пока прилетит фея на ковре-самолете и подарит мне тыкву-лимузин. – Извините за беспокойство. Всего доброго. Пойду отдохну.

– И вам всего наилучшего, – разулыбался старик, из всех многочисленных гостей отеля никто с ним так не говорил, ну, может, раз или два за всё время работы, – спите спокойно. Тут обычно хорошо спится, морской воздух, вы понимаете.

Пророк кивнул и поспешил удалиться, думая про себя, что морской воздух или нет, а если кто-то кричит в твоей голове, тут уже не до сна. Ветер принес, подумал он и усмехнулся, черт, а похоже на правду, невероятную и сказочную, но всё же правду. Никто не кричал здесь, только в его голове. На другом конце страны. Да, он знал, кто сейчас был на другом конце страны, и теперь уже почти не сомневался – кричала Фатима, там, далеко, за тысячи километров. И он услышал ее здесь.

Почему? А почему такое вообще возможно? Если возможно. В любом случае, он слишком устал, чтобы снова копаться в этом. Он быстро разобрал постель и улегся под одеяло, не устанавливая будильник, ему нужно было хорошенько отдохнуть, и потом, его вахта закончилась, сегодня она вернется домой. Если вернется. Этот крик, он помнил его, такой отчаянный и такой… такой несчастный. Но не крик раненого или умирающего, он был почти уверен.

– Надеюсь, с тобой всё хорошо, – прошептал он, закрывая глаза и видя ее, такую, какой она была на набережной в Праге. Там она была настоящей. – Возвращайся домой. Мы ждем тебя. И не кричи больше, мне надо поспать.

С этими словами он завернулся в одеяло и, несмотря на щекочущее чувство в груди, уснул.

Глава 2

1

В самолете ей досталось место у окна, чему она была только рада. Мужчина, сидящий рядом с ней, пытался завязать разговор, но она вежливо отшила его. Не было у нее никакого желания трепаться с незнакомыми людьми, выслушивать их жалобы на жизнь или россказни о таких важных для них и таких ничего не значащих для окружающих победах. Поэтому она попросила подушку, отвернулась к окну и погрузилась в свои мысли. Но не настолько глубоко, чтобы не заметить недовольного лица соседа и его жадного взгляда. Ей хотелось воткнуть вилку ему в глаз или в член, который так жаждал приключений, но она невозмутимо притворялась спящей, из-под густых ресниц наблюдая за этим искателем дорожных развлечений. Он уснет, причем скоро, об этом говорила его тучная фигура и выпитое спиртное, и вот тогда она сможет спокойно подумать обо всем, что на нее свалилось, не отвлекаясь на похотливые взгляды толстяка в дорогом костюме.

Ждать пришлось недолго, заскучав, ее сосед основательно налег на алкоголь и вскоре засопел, откинувшись на спинку кресла. Фатима с отвращением разглядывала его, розовые щеки, внушительный живот, маленькие свинячья глазки – ну вылитый гигантский поросенок. Убедившись, что надоедать ей он больше не будет, она устроилась поудобнее и позволила мыслям течь самим по себе.

Вернувшись в гостиницу, она действительно нарисовала всё, что помнила из расклада, и подписала все карты. Она старалась вспомнить как можно больше, но та дама оказалась права – большая часть утекла в какие-то неведомые дыры в ее памяти, как вода сквозь решето. Значит, осталась только суть, самое важное, сдалась наконец Фатима, не имело смысл продолжать то, что явно не удавалось. И поскольку с «рыцарем» ей было всё относительно понятно, мысли ее то и дело возвращались к тому, кого она окрестила «железным дровосеком». На самом деле он тоже был своего рода рыцарем, но только сердца у него не было, ну, или по крайне мере, билось оно не для Фатимы. Это враг, так сказала женщина, и его острый меч наточен на Фатиму.

Всё произошедшее там, на этой скале, всё еще казалось каким-то сном, в реальную жизнь эти слова и события не вписывались. Реальность скучна, подумала Фатима, и мы к этому привыкли, нет в жизни ничего волшебного. Нет ни фей, ни вампиров, ни оборотней, есть лишь пыль, асфальт, деньги и секс, а всё, что выходит за эти рамки – удел художников, детей и умалишенных.

И, однако, получается, что что-то всё же есть? Есть еще в мире остатки чего-то древнего и волшебного, не поддающегося никакому объяснению и не влезающего ни в одни рамки. Чудеса надо просто принимать, так сказала ей дама, они не терпят никаких попыток объяснить или понять. Что ж, похоже, только это ей и остается. И всё равно, она это знала, как бы близко обычный человек ни подошел к заветной границе, за которой возможно всё, за нее не дано преступить обычному смертному, максимум, что мы можем – это балансировать на грани, так и не зайдя за черту. Волшебство или совпадение, чудо или просто то, что мы еще не в силах осмыслить и объяснить, ведь для древних людей и радуга была чудом, а увидев в небе комету, они приносили друг друга в жертву, желая угодить неведомым богам. Человечество обречено вечно искать истину у самой границы, но так ее и не найти. Это вопрос веры, подумала Фатима, верю ли я в то, что кто-то может видеть будущее на картинках, нарисованных собственной рукой? Или любые события можно подвести под желаемую черту, в жизни ведь не происходит ничего нового, люди всё так же любят, ненавидят, делают выбор между добром и злом, и всё в том же духе. Поиски истины – это змея, кусающая себя за хвост, как бы ты ни гонялся за тенями или шел напрямик с фонариком из собственных знаний, а придешь к одному – факту, и тысячам возможностей его происхождения.

Она злилась сама на себя за эти мысли, но такова была ее натура, и она сама это прекрасно знала. Сказав от всего сердца «верю» там, на скале, она верила, но знала: пройдет совсем немного времени, и рационализм возьмет свое, она начнет искать ответы, сомневаться, пытаться понять. А чудеса, как известно, этого не терпят.

Ладно, сказала она себе, раз уж ты всегда любишь заходить с обоих концов, то, ради эксперимента, предположим, что всё это правда. Рыцарь с сердцем, паук, «жизнь как тайна» – слишком много похожего на твою жизнь. Да-да, у всех есть тайны, а люди от природы плетут сети не хуже пауков, но разве ты не веришь в того рыцаря, в его сердце? Разве ты считаешь, что всё это выдумка? После всего того, что случилось с тобой в Праге, после той розы в груди? Не ври хоть сама себе, не опускайся до этого.

И внимательно прислушавшись к себе, Фатима со страхом и раздражением поняла, что верит. Ее сердце тихонечко напевало, и песня эта была совсем не о том, что сердце – это просто двухкамерная мышца для разгона крови. Что ж, если веришь в Бога, верь и в Дьявола, подумала она. Значит, она тоже, как и все, балансирует на грани между верой и знанием, между простотой мира и его непостижимой сложностью. И значит, если есть тот, кто любит ее и готов защитить, по логике (да, смешная штука эта волшебная жизнь) должен быть тот, кто ее ненавидит и от кого ее надо защищать. Мы снова вернулись к главному вопросу на повестке дня, подумала она, кто такой «железный дровосек»? Спроси интуицию, подал голос один из «обитателей ее головы», ты пользуешься ею уже много лет, а как она вписывается в твою рациональную картину мира? Ответа у нее не было, разве что она снова пришла к тому, что весь этот мир – змея, кусающая себя за хвост, или колесо, как, оказывается, заметила не только она.

А, к черту вас всех, разозлилась она и в этот самый момент почувствовала, как что-то мелькнуло в голове, какой-то образ. Смутный и слишком быстрый, он мелькнул и спрятался где-то в тенях ее сложных мыслей. Если это было озарение, то его свет еще не дошел до сознания, но где-то в глубинах недремлющего ока бессознательного всё уже сложилось в картину, ответ был готов, просто еще не всплыл на поверхность. Ну же, подумала Фатима, она ненавидела это чувство, как будто пытаешься ухватить что-то скользкое и прозрачное, или как будто где-то в глубине не то головы, не то сердца, что-то чешется, но никак невозможно добраться до этого места и почесать.

Снова интуиция, да, она это знала, но твердо решила, что не будет копаться в этом и спрашивать себя о вере и неверии. Что ж, буду просто принимать то, что происходит, сказала она себе, по крайней мере, пока нахожусь между небом и землей. Скорее всего, как только самолет приземлится в аэропорту Адлера, и она снова окунется в привычную жизнь, она снова займет привычную позицию, но сейчас она позволила себе не вмешиваться и просто наблюдать. Ответ был готов и вот-вот должен был всплыть на поверхность, где она ухватила бы его, и всё стало бы ясно.

Воин, не рыцарь, думала она, глядя куда-то в пустоту, на самом же деле она заглядывала в себя, беспощадный, агрессивный. Мой враг. У нее было много врагов, ничего необычного в этом не было, но лишь один выпал в раскладе, причем так близко от нее. Я недосягаема, потому что невидима, думала она, никто не знает, как я выгляжу, поэтому я в безопасности. Но этот «железный дровосек», неужели он…

И тут ответ всплыл в сопровождении ослепительной вспышки озарения. Как будто кто-то показывал ей кино, так четко она увидела тот самый вечер в Праге. В ту ночь было много сюрпризов, но больше всего ей запомнились две встречи. Да-да, две. Какая она глупая, она же видела их обоих в ту ночь, два рыцаря, как добро и зло, сошлись на границе, а она так обрадовалась, увидев того самого Яна, что почти забыла о второй встрече. Но теперь ответ пришел, ее подсознание выбросило его, презрительно швырнуло ей в лицо, и сейчас, сидя в кресле самолета на немыслимой высоте, она снова оказалась на набережной, снова увидела его. Он ведь как будто светился, он выделялся из толпы, она помнила его ледяные глаза и силу, исходящую от него. Их взгляды встретились, энергии соприкоснулись на каком-то невидимом уровне и заискрили, ударяясь друг о друга. И пусть эта связь длилась недолго, она до сих пор помнила свои чувства. Пред ней был охотник, воин, сильный и беспощадный, и он учуял ее, так же, как и она учуяла его. Разница была лишь в том, что она охотилась на другую дичь, поэтому он ее не заинтересовал, а вот она его… Хищник для хищников, подумала Фатима, вот кто он, и он видел меня.

Теперь у нее не осталось сомнений, интуиция точно подсказывала – тот мужчина, сверливший ее глазами, и есть «железный дровосек», рыцарь в броне с поднятым мечом. И поднял он его для того, чтобы отрубить ей голову. Она не знала, откуда такая уверенность, но не сомневалась больше: это был он, и он не забыл ее. И он был опасен.

Неужели он смог подобраться так близко, подумала она, чувствуя, как тревога заполняет сердце, неужели он уже на расстоянии удара? Нет, рассуждала она, иначе он бы его уже нанес, не так ли? Так, если у него нет каких-либо своих целей. Он не похож на тупую машину для убийств, нет, он ведет свою игру, а так как благородство явно не входит в число его достоинств, то ради своих целей он может и поступиться чем-то важным, отложить это на время, заморозить. Черт, подумала Фатима, и карты ведь предупреждали меня именно об этом, об близко, очень близко, и его меч наточен на меня. Но когда он ударит, вот в чем вопрос?

Какая ирония, оба рыцаря уже тогда были там, добро и зло, жизнь и смерть, они как тени ходили за ней, а она была так погружена в свои дела и так уверена в своей неуязвимости, что не заметила хвост. Два хвоста. Какая же я дура, сокрушалась Фатима, и как многого я не знаю? Что еще шевелится за моей спиной? Что еще скрыла от меня завеса самоуверенности? Ей было стыдно и страшно. Много воды утекло с тех пор, как она мечтала умереть или просто плыла по жизни, наплевав на все угрозы. Теперь у нее была жизнь, был сын, и больше всего она боялась, что, желая уничтожить ее, «железный дровосек» нанесет удар в самое сердце – 10 летнего мальчика по имени Ян. Если уж он сумел подобраться так близко, то наверняка знает о нем, думала она, стараясь сдержать волну паники, она понимала, что рано еще делать выводы и тем более нельзя суетиться и паниковать, именно так попадались все жертвы – сгоряча совершая необдуманные поступки и выдавая себя.

Сейчас мы оба в засаде, и я тоже не овечка, так что подождем, у кого первого сдадут нервы. Правда, сражались они на его территории, так что Фатима чувствовала, что принимает боевую стойку в темноте, совершенно не представляя, откуда может начаться атака, полагаясь только на свои инстинкты. Что ж, судьба навязывает свои правила всем, и кроме как принять бой, ничего ей не оставалось. И впервые в жизни ей захотелось, чтобы тот второй рыцарь вышел из тени и поднял свой меч. Впервые ей хотелось поддержки и защиты. И за это она ненавидела себя.

Добро и зло, жизнь и смерть, рок и спасение, как же всё это надоело ей. Внезапно она разозлилась. Ее жизнь никогда не напоминала сказку, а теперь еще и это?! Мало того, какие-то два козла тянут ее в разные стороны, делят, как добычу, а она, что же, должна стоять в центре и покорно ждать, как девица на средневековом турнире – кто одержит победу, тот и заберет?! Ну уж нет, почти прорычала она, и ее черные глаза сверкнули настоящей яростью, если бы ее сосед проснулся и увидел ее в ту секунду, желание приставать ушло бы навечно. Я не пешка, которую делят добро и зло, пусть и в таком обличие, думала она, и я не позволю делить меня, как вещь, не позволю портить мне жизнь и угрожать моей семье. Я не козочка, пасущаяся на лужайке, так что вы оба еще пожалеете, если попытаетесь делить мою шкуру.

Черт, она была просто в бешенстве! Два рыцаря делят ее, один нападет, второй защитит, ну прямо роман для домохозяек! Только вот она не дама в пышных юбках, падающая в обморок по триста раз на день, так что лучше бы им не играть в свои мальчишеские игры, потому что в эти игры она тоже умеет играть, и ничуть не хуже.

Один, значит – добро и жизнь, второй – зло и смерть, и она посередине, как главный приз… И тут вдруг ее злость лопнула, как мыльный пузырь. Она злилась и отрицала, что она пешка? А кто не пешка на этой земле? Кого из всех людей не разрывают на части добро и зло в своем вечном споре? И эти двое тоже были всего лишь марионетками судьбы, возможно, они были посланы ей, чтобы она могла наконец сделать выбор. Она итак всю жизнь жила на пограничье, посылая подальше и зло, и добро, но в мире есть только два пути, по крайней мере, в этом мире. И возможно, пришло ее время выбирать свой путь и сражаться за свой выбор. Два рыцаря на чашах весов, подумала она, и если я прыгну в одну чашу, содержимое второй улетит к чертям. Что ж, ухмыльнулась она, кому-то из вас, парни, придется полетать.

2

– Ма, можно мы с Андреем подойдем к воде?

Вопрос вырвал ее из размышлений. В последние дни она много времени проводила в себе, ей было о чем подумать. Она стала рассеянной, и сама раздражалась от этого, она пыталась контролировать себя и свои мысли, но редкий человек преуспевал в этом деле. И вот она снова соскользнула и снова начала винить себя.

– Да, конечно, – она улыбнулась сыну, нетерпеливо дожидающемуся ее разрешения, – только так, чтобы я вас видела. И глубже, чем по колено, не заходить. Договорились?

– Да! Погнали, Андрей!

Мальчики сбежали вниз по ступенькам с радостными криками и смехом, а она осталась стоять на набережной, облокотилась на перила и следила за ними, гадая, как скоро ее мысли снова унесут ее отсюда. Но всё же какая-то ее часть всегда оставалась, была начеку, в каждом прохожем видя потенциального врага. Любой мог оказаться тем самым рыцарем с поднятым мечом, и это незнание и постоянное ожидание опасности сводили с ума. Она отсутствовала неделю и теперь считала своим долгом компенсировать это время Яну, нехорошо оставлять ребенка одного так надолго, хотя она понимала с самого начала, что так будет, и в будущем ему, возможно, придется жить без нее и подольше. И об этом она тоже думала все эти дни после возвращения. Камера, оставленная на дереве возле воинской части, работала отлично, но прошло слишком мало времени, вертолет еще не прилетал, а ждать Фатима всегда не любила, хоть и умела.

– Ян! – крикнула она, видя, что мальчики увлеклись и вот-вот намокнут. – Мы, кажется, договорились!

Дети скакали в волнах, с каждым шагом вода утягивала их всё глубже и глубже, и хотя погода стояла жаркая, она не хотела, чтобы они намокли, не имея смены одежды. Иногда она сама ловила себя на том, что готова оградить Яна от мира и от самой жизни, и старалась сдерживать себя. Она хотела, чтобы он вырос сильным, умным, имеющим свое мнение человеком, и понимала, что ее гиперопека только навредит и сделает всё наоборот… но так трудно удержаться от того, чтобы не спрятать самое дорогое от всего мира. Она так много от него хотела и в этом тоже частенько тормозила себя.

– Извини мам! – ответил он, перекрикивая шум медленно накатывающих волн, но, похоже, они оба знали, что это извинение на 5 минут – играя, мальчишки забывали обо всем. – Мы не намокли! Правда!

Сегодня она закончила свои дела пораньше и повела Яна на прогулку. Он спросил, может ли его друг Андрей пойти с ними, сегодня она возражать не стала, первые три дня после ее возвращения они провели только вдвоем, Ян и сам никого не звал, а сегодня ему уже захотелось компанию, ей – возможность погрузиться в свои мысли. Они погуляли по парку, съели по огромной порции мороженного, дети смеялись и смешили Фатиму, и она догадывалась, что позже Ян попросит у нее разрешения оставить Андрея на ночь. И она решила, что разрешит, свободный вечер ей сейчас был очень нужен. Дела отеля, дела Фатимы, и пусть дети беснуются внизу в большом зале, она всегда может подняться к себе в кабинет и погрузиться в работу. Да и потом, Ян никогда не бесился слишком уж сильно, а если она работала, так и вовсе был тише воды – этот мальчик уже очень хорошо выучил правила. Иногда он оставался у Андрея или у кого-то из друзей, но это бывало слишком редко, Фатима охотно разрешала ему принимать друзей у себя, но ночевки вне дома были почти под запретом. А теперь, с учетом новой информации, они будут сведены на нет, больше она его от себя не отпустит, по крайней мере, до тех пор, пока не разберется с «железным дровосеком».

Но тебе придется уехать, шепнул голос, придется оставить его. Да, неохотно согласилась она, придется, и я это знаю, но таковы правила. А о его безопасности я позабочусь, насколько смогу. Но это нечестно, возразил голос. Да, нечестно, но мне плевать, я не могу всё время играть роль идеальной мамаши, я человек, и у меня могут быть свои слабости и прихоти. И моя прихоть такова: пока я здесь, я не отпущу его от себя, а когда придет время уезжать, может, он тоже уедет. Такое уже бывало, он дожидался ее в лагере, пока она возилась с Роби, и может поехать куда-нибудь снова. Она даже оплатит поездку всем его друзьям. Конечно, она понимала, что это, скорее, самоуспокоение, нежели реальная мера, но она ведь была всего лишь человеком, и ее слабостям требовалась хотя бы видимость решения, если уж ничего более реального она предложить не могла.