Лето перемен

Я вытираюсь и иду в комнату с компьютером, которую отец называет кабинетом. На деле это просто комната с компьютером. Я быстро захожу во все известные мне социальные сети, которые больше читаю, чем выкладываю в них что-либо. И нахожу Риву только в одной. Я улыбаюсь своим догадкам – конечно же, фотографии ее и подруги, семьи и какие-то странные люди, которых я не знаю – наверное родственники. Я пролистываю их несколько раз, пока не останавливаюсь на одной. На ней Рива со своей подругой. Той самой, что я видел с отцом после дискотеки. Рива улыбается, и прижимается лицом к девчонке. Они обе выглядят очень счастливыми. Рива была права – на фотографии ее глаза совершенно другого цвета. Но стоит мне задуматься об этом, и вспомнить, как я вглядывался в них, совершенно не пытаясь понять, какого они цвета, а просто от желания быть ближе, как у меня тут же привстает. Что за проклятье! Девчонка не так красива, чтобы я сходил по ней с ума, как прыщавый подросток.

Глава девятнадцатая

Рива

Я ужасно устала. Сижу за огромным столом на улице. Над ним нависает гранатовое дерево. Лепестки у него узкие, и только за счет того, что с годами оно разрослось, получается хоть какая-то тень. Солнце шпарит на все сто процентов, и кажется, наш деревянный стол сейчас загорится. По крайней мере, положить на него руку не представляется возможным, настолько раскалилось дерево, покрытое лаком. Передо мной стоит огромная тарелка с куриным супом, и я не знаю, как деликатно сказать Ба, что горячий суп в меня сейчас никак не лезет. Она старалась, варила его. Я знаю, что она провела много времени на кухне, поджаривая лук с морковью, процеживая бульон. И все же, не нахожу в себе сил впихнуть в себя тарелку лавы. Дед сидит напротив меня, и его нисколько не смущает, что с каждой минутой он повышает температуру своего тела минимум на три деления.

– Бабка сказала, ты с Антоном гуляешь.

– Что? – Кусок хлеба встает поперек горла. Я совсем не ожидала такого вопроса.

– Антон, мальчишка тот, что живет вниз по дороге.

– Откуда ты знаешь? Мы в одной школе учимся, и я недавно натолкнулась на него. В буквальном смысле.

– Дерьмо парень. Нечего с ним гулять.

Дед встает, и прежде, чем я справлюсь с возмущением, уходит.

Что за черт происходит?

Я медленно мою посуду на улице за собой и за дедом, вытираю со стола, и бреду к бабуле. Мне надо выяснить, откуда они его вообще знают, и почему это дед так странно отреагировал.

– Ба? Баба?

Она копошится в кустах, пыхтя от стараний и жары.

– Что ты там делаешь в такое пекло? Вылезай! Мне с тобой поговорить надо.

Бабуля поднимает голову, словно только сейчас поняла, что на улице температурный апокалипсис.

– Ты права, Ривуша, что-то я завозилась тут.

– Ба, пойдем, попьем чай или лучше, чего холодного, а?

– Пойдем, дорогая, пойдем.

Как только бабуля заходит в дом, беру быка за рога.

– Рассказывай, почему дед ополчился на Антона из моей школы. Он живет тут, вниз по дороге к пляжу.

– Антон? Ах, Антооон. Помнишь, вы вместе играли в песочнице? Нет, конечно. Его мама почти сразу же…

– Что? Я была с ним знакома в детстве? – не могу поверить я. Может, конечно, дед напутал, и мы о разных Антонах говорим.

Мое лицо, похоже, выдает меня с потрохами. Это ведь судьба, не так ли? Мы еще в детстве играли вместе, а потом встретились в Москве! Наши родители жили в десяти домах друг от друга! У меня дыхание перехватило от озарения. Не бывает таких совпадений!

Бабуля нахмурилась, но делает вид, что не замечает моего энтузиазма.

– Ну конечно! У нас тут рядом не так много детей твоего возраста. О, как вы любили вместе играть. Мы так смеялись над тем, что вы выдумывали.

– Очень странно…

– Но потом его мама с папой развелись, и он переехал к отцу. Его отец, вроде, играет в какой-то популярной группе. – Выпучиваю глаза, и бабуля нетерпеливо вздыхает. – Я их не знаю, они все одинаково орут. Один черт. Но ты-то должна знать, если вы учитесь вместе! Вот молодежь! – вздыхает она. – Вроде общаются, а знать ничего не знают друг о друге. Сидят в своих телефонах, как ненормальные.

Так, это надо остановить.

– Ба, – озадаченно говорю я, ошарашенная странным фактом. – А почему он уехал с отцом, а не остался с мамой?

– Ой, а ты и это не знаешь?

Да что же такое! Она так и будет спрашивать каждый раз?

– Нет, расскажи!

– Мама его сначала пила, плохо пила так. А потом говорят заболела. И не стало ее через несколько месяцев как Антошку забрали. Быстро так. Я-то с его бабкой хорошо знакома. Она у меня варенье покупает. Из ореха. Ты пробовала из ореха варенье? Я тебе сейчас положу.

– Бабуль, – как можно спокойнее говорю я. – Я не хочу варенье. Рассказывай почему дед не любит Антона!

– А так…Что я говорила? Ну так забрал его отец, а потом, после смерти матери, царство ей небесное, и вовсе увез его куда-то. Но самое странное, что год назад, под осень, Антон приехал к дедам жить. Хлопот им с ним выше крыши. – Бабуля машет рукой, словно отгоняет назойливую муху.

– А в Москву он как попал?

– Да не знаю, видимо у отца все же получилось в Москве зацепиться. Вон деньжищ-то у них куры не клюют. Сначала дом дедам отстроил, потом машину купил. Бассейн огромный – видать для сына. Откупается деньгами. Лучше бы воспитанием занимался.

Мне становится грустно. Не самое счастливое детство.

– А дед-то ополчился на него за что? – чуть не кричу я. Я вообще сегодня добьюсь от нее ответа или нет?

– Неблагодарный он, Антон твой. Отец вон старается, деды стараются, а он выкрутасы такие. Прошлой зимой врезался на мопеде в забор к Михалычу, потом эта история с наркотиками. Жопу драть надо было вовремя. Вот отец и забрал его, видать в Москву, прямо посреди года. Спохватился.

Наркотики… Мысли у меня лихорадочно крутятся в голове. Травка – он курил травку в школе…О, боже…Сейчас все встает на места.

– Говорят, и врезался он потому, что обкуренный был. И девочка с ним тоже. Она вон в больнице как долго лежала. Та еще оторва видать. Куда родители смотрят?! Слава Богу ты у нас хорошая такая. Умничка, моя.

Меня мутит от бабулиного комментария. Но, как и девяносто процентов остальных, я просто его игнорирую. С бабулей тяжело что-либо обсуждать, поэтому бегу в свою комнату, и набираю Настин номер.

Возьми же чертову трубку, как же мне хочется с тобой поговорить сейчас. Я почти злюсь на нее за то, что она не отвечает. За то, что она нашла кого-то, с кем гораздо интереснее, чем со мной. В добавок она с ним еще и спит. С этим я конкурировать не могу, как ни крути. Последние несколько дней она только и трещала о том, какой замечательный этот долбанный Трюфель. Достал он меня до смерти. В третий раз делаю отчаянную попытку дозвониться, и уже готова нажать отбой, как в трубке слышится странный звук.

– Але? Нааасть? – осторожно говорю я.

– Рив, ты? – тихий и…зареванный голос отвечает мне.

– Кто же еще? Ты что? Рыдаешь? – Я пугаюсь не на шутку. Я ни разу в жизни не видела и не слышала, чтобы Настя плакала. Это мне ничего не стоит нюни распустить. Я могу расплакаться даже от социальной рекламы.

– Рив, я не могу сейчас говорить.

– Только попробуй! Еще как можешь! Выкладывай, кому по спиняке надавать?

– Рив, я не могуууу…Ужас, Рива…– Она громко шмыгает носом.

– Конечно ужас, раз ты рыдаешь, и еще мне рассказывать не хочешь, в чем дело!

– Рива, он меня бросил! Представляешь, бросил! Он со мной жил вместе, и бросил! – Меня немного коробит от мысли о том, что они жили вместе, но я сочувствующе молчу. – У нас была связь! У нас была…любовь… – Настя делает паузу, и я знаю: она пытается сдержать слезы. – Сказал, было весело, круто, но у нас все. Уходи, говорит…

– Погоди, погоди…Он, что? Тебя выгнал?

– Да, тут родители вернуться должны были, вот я ему и говорю, что не могу с ним оставаться. Ты же помнишь, я по идее к тебе на неделю только ездила. – Дальше следуют всхлипы на пару минут: я терпеливо жду, гадая, надо ли вставить слово, но решаю просто переждать. – Он, Рива, сказал, что ему было весело со мной! Весело, представляешь! Я-то думала – я его муза! Я думала, любовь…А ему было просто весело…

О, господи…Я не сильна в том, чтобы утешать в таких ситуациях. Ни у нее, ни у меня не было серьезных отношений. Поэтому и выяснять-то было нечего. И теперь я растерялась, не зная, что и сказать. Все это взрослые игры. В глубине души меня гложет гадкое чувство подлой радости. Я еще не совсем понимаю, почему. Ведь она моя подруга и останется ей, даже если будет встречаться с самим чертом.

– Настя, мне очень жаль, что так вышло. Честное слово, жаль. А я ведь даже не познакомилась с ним.

– И слава Богу. Нечего с этим мерзавцем знакомиться.

Снова стоны, переходящие в тираду нелицеприятных слов в адрес вчерашнего возлюбленного, от которой мои уши краснеют до предела. И я разочарованно понимаю, что в очередной раз мои новости будут некстати.

Настя хлюпает носом еще раз, и сухо попрощавшись, сбрасывает звонок. Мое настроение падает. На улице жара, что не выйти, и я решаю немного почитать в кровати. Но разве полезет в голову хоть какая книга, когда столько всего происходит вокруг? Поэтому промучившись с полчаса, выползаю во двор. За домом, где дед обустроил верстак, прохладно. И, поскольку голова у меня занята, надо занять и руки.

Я люблю работать с деревом. Обожаю его запах, и то, как шлифовальная машинка может преобразить неказистую палку, прослужившую всю жизнь частью забора. Один мах – и это уже вполне себе винтажная полка. А если ее еще побить молотком и отпечатать на ней шляпки гвоздей, получается вещь с характером.

Когда я была маленькая, я любила крутиться вокруг деда, когда тот мастерил что-то – заняться-то было нечем. Потом дед стал давать мне пилу, молоток и гвозди, от чего я чувствовала себя дико полезной, и в то же время училась нехитрым вещам. Поэтому к четырнадцати годам я уже стала помогать деду с его заказами: то кресло, то полку, то базу под гамак, то кроватку детскую. Мы с ним работаем молча: оба знаем, что за чем. Он шлифует, а я уже переворачиваю доску другим концом. Он кладет ее на верстак, я же держу свободный конец, чтобы при распиле не сломался край. И это молчаливое занятие сближает нас, превращая в одно целое. Я безумно ценю эти моменты, и то, что дед научил меня держать в руках все электроинструменты. Но больше всего я люблю лобзик, поэтому резка теперь всегда за мной.

Дед сейчас отдыхает, он в такую адскую жару ни за что не выйдет на улицу, разве что покурить. Но у меня чешутся руки. Мне надо что-то сделать. Я оглядываю хаотично разложенные доски, но ни одна мне не нравится. В голове еще не родилась идея и я лениво переворачиваю то одну, то другую. Но тут мне попадается на глаза увесистый брусок. И тут же понимаю, что хочу сделать для Насти что-то особенное.

Когда я под воздействием вдохновения, то не замечаю ничего: ни жары, ни времени, ни голода. Хватаю карандаш и быстро набрасываю на бруске сердечко с маленькими крылышками. Лобзик тут же делает грубую работу, вырезая контур.

Это будет здорово! В порыве отправляю Насте по вотсап с фото будущей вещи. Но она не отвечает, и я безрезультатно пялюсь на экран в течение нескольких минут. Затем, поняв, что ей сейчас не до телефона, беру ручной гравер, и остаток дня провожу за тем, что люблю больше всего.

Вечера на юге отличаются от московских тем, что не надо одевать кофту, когда часы перевалят за шесть. А еще – тем, что здесь нет комаров. И ничто не мешает мне наслаждаться медитативной и созидательной работой. Ничего, кроме трясущихся от напряжения рук. И только когда я решаю прерваться на чай, я понимаю, что мои пальцы не держат чашку. Становится очевидным, что продолжать с гравером сегодня уже нельзя.

– Что это за ерунда? – заявляет дед, вывалившись из дома после затянувшегося послеобеденного сна.

– Это? – я киваю в сторону поделки, которая кажется мне почти идеальной.

– Ну…Это. Что это? Кусок лампы? Набалдашник? Кто тебе заказал фигню такую? – Дед не скупится в оценке.

– Это просто так. Сердечко с крылышками.

Мне немного стыдно в этом признаться.

– Ерунда какая-то. Давай из него что полезное сделаем! – Его предложение и обижает меня, и взывает к практичности.

И правда, кому нужно деревянное сердечко? Зачем оно, и куда его вообще деть? Но что можно сделать из объемного сердечка с крыльями…?

– Я подумаю, – решаю я. – Завтра непременно что-нибудь в голову придет.

Достаю телефон и отправляю сообщение Насте:

Что из этого можно сделать? Хотела подбодрить тебя и слепила вот это…

Шлю фотку, которая выходит только с третьего раза, так как мне не нравится, как выглядит сердечко под разными ракурсами.

Проходит минута, и замечаю, что мое сообщение отмечено двумя голубенькими галочками. Значит, она его увидела. Настя что-то печатает, но ничего не приходит, и так несколько раз. Неужели ей тоже кажется глупым мое сердечко?

Сделай из него детскую игрушку.

Что? А что с ней делать-то?

Подвесить над кроваткой.

Твоей? – ставлю две улыбающиеся скобочки.

Снова секундная пауза, и фото. На нем какая-то палка и на ней…одна яркая, и одна бледно-розовая полоска.

Что за черт?

Что это? – быстро набираю я, хотя ответ мне уже известен, но он настолько нереален, что лучше уточнить.

Я беременна

Что? Что? Что?????

Бегу к себе в комнату и на ходу набираю последний номер. Сердце стучит так, что перебивает мое тяжелое дыхание. С первого же гудка отвечает уставший Настин голос.

– Скажи, что это шутка! Глупая, надо сказать, шутка! – Я нервно смеюсь.

– Рива, я бы хотела, – Настя вздыхает, и я даже сквозь расстояние слышу, как дрожат ее губы. – Но нет. Я сделала тест. Я сделала херову тучу тестов! У меня должны были начаться еще пять дней назад. Я не знала куда себя деть от досады и решила сходить в аптеку. Знаешь, развлечься…Рива, я даже думать не могла, что это может быть правдой! Я просто хотела занять себя чем-то… Я не понимаю, как! Он же говорил, что так можно, что ничего не будет. У меня такое ощущение, будто это не со мной. Это все не реально. Я сейчас проснусь и вытру со лба холодный пот. Но нет… – Настя рыдает, и я уже, кажется, тоже. – Господи, какая же я идиотка! Я испортила себе жизнь, Рив. Меня больше нет. Я ведь не могу сейчас родить ребенка…Как я могу родить ребенка?

– Не можешь, – соглашаюсь я, и чувствую себя беспомощной идиоткой.

Я стою посреди своей комнаты, и у меня онемели ноги. По щекам уже рекой текут слезы. Я физически нахожусь в состоянии шока. Облей меня сейчас ледяной водой – ни за что не почувствую.

Этого не может быть. Этого никак не может быть!

– Что ты будешь делать? – наконец шёпотом задаю осторожный вопрос.

Телефон молчит. Мне и самой кажется, что ответа на него нет. Я знаю, что она там, что держит телефон у уха. И я в этот момент рядом с ней. Мы молчим очень долго, пока Настя не нажимает на красную кнопку. А я, закрыв глаза, без сил падаю на кровать.

Глава двадцатая

Антон

Мысли об этой странной девчонке не покидают меня уже несколько дней. Что в ней такого? Нет, я прекрасно знаю – что. Она другая. Она искренняя. Она смешная. Она вполне могла бы стать мне подругой.

Я усмехаюсь своим мыслям. Подругой. Ни одна девчонка не может быть мне подругой. Рано или поздно, если она не совсем уродина, я затащу ее в постель. А это все испортит. Но, попробовать-то можно? Неужели я настолько омерзителен, что не могу просто общаться с интересным человеком?

И вот я, как мальчик, стесняющийся взять конфетку у Деда Мороза, стою у калитки, жду, когда же она выйдет. Уже поздно, и возможно, она читает в своей постели. Нет, только не об этом…Иначе мне будет тяжело придерживаться только что придуманного правила. Я и Рива – исключительно друзья. Я могу держать себя в руках. И даже если я ей буду нравиться, я не смогу быть с ней долго. И она не заслуживает в парни такого кретина как я.

Я обхожу дом вокруг и протискиваюсь через забор, там, где он совсем прогнил и лишился одной доски. Нагибаюсь, чтобы пролезть под видавшим виды гамаком, и спотыкаюсь о корень какого-то уродского дерева.

Отлично. Теперь меня поймает бабка Ривы грязного, распластавшегося на ее участке, и решит, что я пришел воровать киви, которыми оплетен какой-то странный сарай.

– Какого хрена?

О, нееет.

Я поднимаю голову, и Рива хватается за сердце.

– Ты меня офигеть как напугал.

– Ты думала, это воры пришли стырить ваш…гамак?

Да, гамак – лучше, чем киви.

– Какого черта ты здесь делаешь? Хорошо, дед тебя не нашел. Получил бы дробь по заду.

Я сажусь на землю и смеюсь.

– Мне было скучно. Я решил проведать тебя.

– Тебе спеть, как обычно, или что другое?

Что другое! Черт, нет, я не хочу этого. Я точно не хочу этого.

– Послушай, я дико устала, у меня был очень странный день, вздыхает она.

Мне кажется, или ее лицо опухло от слез? Я провожу пальцем – и точно: слезы.

– Расскажешь?

– Пожалуй, нет.

– Пройдешься со мной? Хоть немного? Хочешь, я тебя с мамой познакомлю? – Я нервно смеюсь. – Нет, хорош же я буду, приведя девушку на свидание на кладбище.

– На свидание? – глаза Ривы округляются, и я улыбаюсь. Какая же она милая.

– Ладно, не пугайся. У меня к тебе предложение: я к тебе приставать не стану, но и ты в меня не влюбляешься. Как тебе?

– Вот же нахал! Звезда, твою мать! – Она пихает меня в плечо, прилично так.

Ого! Я не думал, что выведу ее из себя! Да еще как! Ее глаза блестят от гнева. Она хороша сейчас. Настолько, что я готов забрать свои слова обратно.

– Ну, мне нравится с тобой проводить время. И я не хочу портить все. Честно, Рива, мне с тобой очень здорово. Пожалуйста, не прогоняй меня!

Я смотрю на нее снизу вверх, все еще сидя на земле.

– Ты пьян, что ли? Хотя, не похоже. Просто свихнулся, наверное? – Она смотрит на меня, прищурив глаза, и в конце концов, видимо, что слишком уж много мне чести. – Поднимайся. Я, к слову, не против познакомиться с твоей мамой. Обычно, девушек водят знакомиться с родителями на стадии подготовки к свадьбе, – Рива смеется в голос. – Но, думаю, тут особая ситуация.

– Класс! Прости, пожалуйста, иногда я такой кретин!

– Да, я заметила.

Я бросаю на нее многозначительный взгляд.

– Что, правда? Мне казалось, я всегда мил.

Но Рива в подтверждение своих слов только качает головой.

– У тебя сейчас голова отвалится, ты так активно ей качаешь.

– Это чтобы у тебя сомнений не осталось.

Я слышу, как отворяется дверь дома. Черт, только бы не ее дед.

– Рива, ты ужинать будешь? – откуда-то с веранды доносится голос бабки.

– У меня, между прочим, в животе урчит, – шепотом говорит она, и делает забавное лицо, мол, я во всем виноват. – Нет, Ба, не хочется, повожусь тут еще немного с деревяшками, – выкрикивает она.

– С деревяшками? – я прыскаю от смеха и вопросительно смотрю на нее.

Рива машет рукой – очевидно, желая сказать, что это не важно. Эта девчонка весьма забавная.

– Пойдем поедим где-нибудь в городе?

Я подпрыгиваю на ноги, иначе навсегда останусь здесь.

– На кладбище?

Я морщу нос.

– Оставим маму в покое. Звучит не очень, да?

– То есть ты зовешь меня ужинать?

– За мой счет, естественно.

– За счет твоего отца, ты хотел сказать?

– Ну почему же? За мой счет.

– То есть ты зарабатываешь деньги? – Она так естественно удивляется, что мне хочется погладить ее.

Я улыбаюсь. Это очень наивная девочка. Я, кажется, таких вообще не встречал.

– Мне платит группа отца за то, что я сочиняю им песни. А еще я выступаю в клубах на разных джемах. И за это мне тоже платят деньги.

– Ого, и еще ты серьезно занимаешься плаванием, и учишься на отлично, так ведь?

– Я вижу, ты сделала домашнюю работу. Пятерка тебе. Пойдем? Я не хочу наблюдать твою голодную смерть.

Рива бросает придирчивый взгляд на собственную одежду. Да, конечно, в приличное место так не пойдешь: рваные джинсы и майка без рукавов. Кажется, на ней…опилки?

Я сдерживаю порыв отряхнуть их, но она это замечает и просит подождать ее. Спустя несколько секунд – рекорд для обладательницы двойной Х хромосомы – она выходит в чистой одежде. Короткие джинсовые шорты и милая белая маечка, сквозь которую просвечивает спортивный бюстгальтер. Рива отслеживает мой взгляд и скрещивает руки на груди. Даже в темноте вижу, что она успела нанести блеск для губ. Интересно, это для меня?

Мы, словно банда яблочных воров, протискиваемся через лаз в заборе и заговорчески хихикаем. Похоже, у кого-то тяга к приключениям! Рива идет рядом со мной, и мне до безумия хочется взять ее за руку. Мы проходим несколько домов, пока мое сердце не пропускает несколько биений. Ворота Лауры открыты, и из них выезжает знакомый автомобиль. Твою мать. Это же красный Опель Арсена…Ему его подарили на восемнадцатилетие, почти год назад. И он его боготворит. Я еще никогда не видел, чтобы за машиной так ухаживали. Пытаюсь вглядеться в темноту, и несомненно – она с ним.

Какой-то чертов порыв заставляет меня схватить Риву и прижать к себе. Мои губы находят ее, и язык проникает в ее рот. Этот поцелуй оказывается столь неожиданным для Ривы, что она издает глухой звук. Или это стон? Все еще прижимая ее к себе, шепчу на ухо:

– Только не бей меня, ладно?

– Какого черта, Антон? Ты же говорил…– Она задыхается от волнения.

Какой же я кретин! Может, девочка еще никогда не целовала никого? Я бы в это поверил!

– Надеюсь, я не испортил тебе первый поцелуй, – шепчу ей в шею.

Она почему-то опускает глаза. Надеюсь, она не заплачет.

– Ты не мог бы отпустить меня и объясниться?

Черт, ее тон обещает мне много неприятностей.

– Прости. Просто там мой друг…и моя бывшая девушка. Я хотел, чтобы они думали, что я про них забыл. Что у меня другая…Прости, пожалуйста. Я нагло тобой воспользовался. Только бей не больно, ладно?

– То есть это представление – ради них? – Она кивает на машину.

– Пожалуйста, делай вид, что мы их не замечаем. Может, поцелуешь меня еще раз, – робко говорю и сам смеюсь от собственной наглости.

– Ок, но ты – мой должник по самые уши.

И с этими словами она наклоняет голову, обвивает руки вокруг моей шеи и так чертовски нежно целует меня, что мои джинсы моментально становятся мне тесными.

Ладно, это явно не был ее первый поцелуй. Дебил я такой. Тоже мне, возомнил. Но я никак не ожидал, что она это сделает.

Когда она отстраняется от меня, я не могу двинуться. Звезд на небе не хватит, чтобы пересчитать всех тех девушек, которых я целовал за свои почти девятнадцать лет. Но этот поцелуй просто волшебный.

– Они уехали. Пошли. И пожалуйста, больше не вспоминай об этом.

Наверное, именно так чувствуют себя девушки, когда я провожу с ними вечер и потом машу рукой на прощание. Мне хочется схватить ее за руку, и вернуться на минуту раньше. Но я сам предложил ей быть друзьями, и на данном этапе жизни для меня это важнее любых других чувств.

Глава двадцать первая

Рива

Я уже час как еду на автобусе. Затор до самой Абхазии. И если в нормальной ситуации я бы нервничала, что опаздываю на серфинг, то сейчас мне наплевать – мои мысли заняты Настей…ну и немного Антоном. Не скажи я ему вчера забыть про то, что было – наверное, разрыдалась бы прямо там. У меня такое ощущение, будто он бросил меня, еще не начав встречаться. Ему настолько на меня наплевать, что он решил меня можно просто так поцеловать, а потом сказать спасибо за представление.

Теперь я точно знаю, что совершенно не нравлюсь ему. Остаток вечера прошел натянуто, оставляя после себя горьковатый вкус. Мы посидели у моря, пуская блинчики в воду и пытаясь вести непринужденный разговор, пока я не решила, что мне пора возвращаться. Поморщившись, я гоню от себя эти мысли.

Всю вчерашнюю ночь я ворочалась, стараясь забыть о поцелуе и представить, что же Насте делать дальше. Но, как ни крути, все варианты чертовски поганые. А проснувшись, несколько секунд приходила в себя, пытаясь избавиться от гнетущего чувства чего-то плохого.

Впереди еще один год в школе… Как же она будет заканчивать школу с малышом на руках? Пропустить год? О, боже, это невозможно, невозможно…Я примеряю ситуацию на себя, и мысленно благодарю всевышнего за то, что все это не со мной.

Все занятие проходит как в трансе. Пам говорит мне что делать, и я делаю. Мне уже не страшно ни спускаться вниз на волне, ни кролем покрывать бассейн. Мои мысли далеко. С будущим малышом. А что бы я делала на месте Насти? Мой внутренний голос говорит, что я бы не оказалась на месте Насти. Но, чем черт ни шутит? Мне безумно ее жаль. Как же тяжело осознавать, что она один на один со своей проблемой. Если она только не решит…Избавиться от ребенка…