Смерть под вуалью

Кладовщик, не в состоянии спокойно сидеть на одном месте, шустро подбежал к оперативникам и, вызвав их недовольство, снова начал тараторить. Из всего потока ненужных слов удалось выудить три: пол стелили из досок.

– Ну, вот, видите, товарищ майор, камню здесь не место, если только им не забивали гвозди. Будь пол земляной, можно было бы предположить, что он тут лежал изначально. А так…

– Гвозди им явно не забивали, смотри, вон валяются инструменты. Молоток есть? Есть, – наклонившись, Калошин извлек его из груды головешек.

– Да, да! У меня здесь все имеется! – опять затараторил Серко. Майор, не выдержав, повернул его за плечи и легонько направил в сторону хранилища:

– Воронцов, сходи-ка с товарищем в хранилище. Осмотри там все, может быть, что-нибудь найдешь. А ты, Доронин, убери пока этот «камешек» в пакет и отдай Гулько. – Увидев, что Карнаухов поднялся, спросил нетерпеливо:

– Ну, что там?

– Смерть насильственная, черепная коробка пробита. Могу сказать, что удар был просто сокрушительный. Никаких шансов жертве преступник не оставил. Вполне возможно, что камень и был той разрушающей силой, что проделала такую дыру в голове бедной женщины, – Карнаухов снял перчатки.

– Изнасилование было? Можешь сказать?

– Не похоже. Одежда не тронута, снизу, от пола, лишь истлела. Подробно все, как всегда, после полного исследования.

– Егор Дмитриевич, – обратился Калошин к Полунину. – Вы сами в этих сараи заглядывали, когда искали Богданову?

– Да, конечно, вместе с кладовщиком. Тут был полный порядок, лопаты, тяпки стояли у стены. Сам Серко сказал, что все нормально. – При этих его словах Моршанский хмыкнул, но участковый предпочел не обращать внимания.

– А можно было не заметить тело, если оно лежало у стены? – продолжал Калошин.

– Лопаты стояли под углом, и, как видите, их не две и не три – больше десятка, ещё и тяпки, грабли. Все составляло сплошную стену. Да разве ж можно было предположить, что так изощренно убийца будет прятать труп?

– А двери, когда вы подошли, были заперты?

– Да, я прекрасно помню, как Серко достал ключи и открыл замок. Второй сарай с тарой он тоже открывал ключами, они у него все на одной связке.

– Скажите, а как он вел себя? На ваш взгляд, волновался или был спокоен?

– Волновался, но настолько, насколько и мы все, не больше. При всей его жуликоватой внешности, могу сказать, совершенно ответственно – человек честный, – твердо сказал Полунин.

– А как вы думаете, от чего произошло возгорание? – обратился к нему Моршанский? У вас, вообще, пожарные здесь есть?

– Есть, команда из двух человек. Пожарная машина имеется.

– Ну и где же ваша команда? Как вы тушили?

– Один на переподготовке, второй лежит с аппендицитом в Энской больнице. А тушили… – Полунин развел руками, – закидывали землей, и ведрами из привезенной бочки поливали. Только, говорю же, тушить было почти нечего.

– Как же так?! – возмутился Моршанский. – А если дом загорится? Тоже нечего будет тушить?

– Зря вы так, – спокойно сказал Полунин. – У нас любой сможет выгнать пожарную машину. Водовозка есть. Не допустим такого. А вот от чего загорелось? На этот счет у меня есть мнение, – он поковырялся среди обгорелых досок и достал почерневшую от дыма керосиновую лампу. – Думаю, что она и послужила причиной. Был ли в ней керосин, скажет Серко.

– А для чего она вообще здесь нужна? – удивился Моршанский.

– Ну, у нас бывают ещё иногда перебои со светом. Мало ли, надо в хранилище сходить. Тут лампы и выручают. Да у нас у всех в домах они есть. Пока от них отказываться рано, – все так же спокойно разъяснил Полунин.

– Анахронизм какой-то, – проворчал следователь и уткнулся в протокол.

Подошел Воронцов:

– Вот, нашли под кучей картошки, – он подал Моршанскому простую, сшитую из лоскутков, сумочку с кошельком, в котором была совсем небольшая сумма денег.

Серко, увидев керосиновую лампу, удивился:

– Откуда вы её взяли? Она же у меня всегда на пожарном щите висит на случай, если не будет света. А керосин отдельно, в бидоне держу. Как она тут оказалась? – от возбуждения у кладовщика, казалось, дыбом встали не только усы, но и брови, что делало его ещё комичнее, но в данных обстоятельствах всем было не до смеха и улыбок. Даже смешливый Костя Воронцов подавленно хмурился.

–Значит, кто-то её туда принес, – резонно заметил он, а Доронин добавил:

– Разберемся.

– Игнат Петрович, а вы склад с инструментом сами закрывали?

– Да, вы знаете, ходил в него утром за ведрами, но на ключ закрывать не стал, так замок навесил, знал, что никто не полезет, а потом, уже когда все работы закончились, закрыл основательно, на ключ.

– А заглядывали в него, когда закрывали?

– Да, я же ведра относил, все вроде бы было, как всегда. Да там и темно уже было. Ничего не заметил. Ведра у дверей поставил и ушел.

Калошин попросил Полунина собрать в клубе людей, всех, кто мог оторваться на время от работы.

Когда тело женщины увезли, и уехали эксперты, оперативники пошли на встречу с колхозниками. Войдя в зал, они были удивлены помпезности обстановки: на сцене стоял длинный стол, покрытый красной скатертью, рядом громоздкая трибуна с пузатым графином и, непонятно откуда взявшимся здесь, хрустальным стаканом. На стол был водружен бюст Ленина. На задних занавесах, вместо киноэкрана, висел большой портрет Хрущева. Вместе с запыленными ликами всех вождей мирового пролетариата и членов нынешнего правительства, развешенными по всем стенам зала, все это напоминало гротескную картину какого-то съезда. Но все стало на свои места, когда к ним из дверей с надписью «Библиотека» выплыла дама такого эпатажного вида, что ни у кого не оставалось сомнения в её принадлежности к правящей Партии Советов.

Представившись Ульяновой Марленой Альбертовной, – «завклубом и по совместительству библиотекарь», – она по-мужицки крепко, двумя ладонями пожала всем руки. За своей спиной Калошин услыхал, как Воронцов пробормотал: «С роддома – коммунистка», и краем глаза увидел кулак Доронина, адресованный Косте. Моршанский с важностью принял приглашающий жест колхозной активистки и первым направился к сцене мимо нескольких женщин, расположившихся в передних рядах. Но Калошин, хотя и носил уже давно в своем кармане партбилет, подобного не терпел, и сказал довольно сухо:

– Тезисы мы провозглашать не собираемся, доклад читать не будем – нам достаточно нескольких стульев в первом ряду.

Дама обиженно поджала губы, но слова и взгляд майора расценила как надо: худенький мужичок невзрачного вида быстро поднялся на сцену и задернул занавес. Моршанский сумел вовремя остановить свой «демарш» – не доходя до края сцены, он вальяжно уселся на откидывающееся деревянное кресло. За ним последовали все остальные.

Несмотря на рабочий день, народу пришло довольно много. Когда появились председатель колхоза и Полунин, последний, попросив тишины, представил оперативников.

Калошин встал у сцены, откашлялся и обратился к собравшимся колхозникам:

– Товарищи, вы все в курсе, что произошло вчера у вас возле овощехранилища. Женщина, сгоревшая в пожаре, была одной из работниц швейной фабрики, она исчезла ещё в субботу. У нее остались муж-инвалид и двое малолетних детей. Наш эксперт определил насильственную смерть: её, похоже, ударили камнем по голове. Для того, чтобы найти убийцу, нам понадобится ваша помощь. Каким образом она попала в сарай, мы не знаем. Кто последний её видел, нам тоже неизвестно. Кроме того, кто-то поджег этот сарай, и это тоже один из самых важных вопросов. Был ли преступником кто-то из жителей деревни, – при этих словах по залу пронесся неодобрительный гул, но Калошин успокоительно поднял руки: – я ни на кого из вас пальцем не показываю, но подозревать мы можем каждого. Повторяю: или кто-то из вас, или посторонний человек. Так вот, для того, чтобы все расставить по своим местам, мы предлагаем вам следующее: каждый из вас по часам, по минутам восстановит субботний день. Кто, кого, где и когда видел, где и когда был сам. Кроме того, у вас есть дети, они тоже могли видеть незнакомых людей. Побеседуйте с ними. Если кто-то что-то может сказать уже сейчас, подойдите к нам. Здесь, в колхозе, останется один из наших сотрудников. Он будет работать в кабинете вашего участкового. Приходите – рассказывайте. Ещё раз повторю: значение имеет любая мелочь, любая! Даже если вы сомневаетесь, лучше расскажите, а мы сами решим, что важно, а что нет. Если кто-то не пришел сейчас – передайте наш разговор. Поверьте, случай из ряда вон выдающийся даже для нас. А мы немало видели в своей работе. – Он внимательно оглядел зал и добавил: – Заранее вам всем спасибо.

Застучали сиденья, вмиг стало шумно, выходили, толкаясь, громко обсуждая сказанное. Сквозь толпу к оперативникам пробралась шустрая бабёнка лет пятидесяти, за ней следовал мужик в ватнике. «Ага, свидетели собираются» – удовлетворенно подумал Калошин, когда женщина, заталкивая рассыпавшиеся жиденькие рыжеватые кудельки под, завязанный на затылке, платок, сказала:

– Товарищ начальник, у меня в тот день кое-что пропало, – и свысока посмотрела на мужика, стоящего сзади неё, гордясь важностью своего сообщения. Потом протянула Калошину ладошку, сложенную лодочкой: – Капустина Евдокия Ивановна.

– Очень приятно, Евдокия Ивановна, – улыбнулся майор, – так что же у вас пропало?

– А вы не улыбайтесь, такого ведь у нас, отродясь, не было. Дождевик мужнин умыкнули и сапоги его резиновые. Муж мой после войны от ран помер, а все его вещи я содержу в порядке. Мало ли… – она опять искоса глянула на мужика.

– Ну-ка, ну-ка! Расскажите подробнее, – Калошин взял её за локоть и предложил присесть рядом с Моршанским. Тот тоже внимательно слушал женщину.

– Куда ж подробнее – пришла домой с работы, а гвоздь в сенцах пустой, на котором плащ висел, и сапог нет. А на полу, будто, следы грязные, но едва заметные, не понять какие. У двери, видно, протерли свою обувь. На досках у крыльца грязь шматками счищенная. Но и я там же очищаю свои сапоги, поэтому сразу, как пришла, грязь-то эту метлой смела, а за ночь все дождем и смыло.

– А замок не был взломан? – спросил Моршанский.

Женщина хлопнула себя ладошками по полным коленкам и весело засмеялась, обращаясь к мужику в ватнике:

–Слышь, Петро? Замок у меня взломали! – и, всё ещё хохоча, повернулась всем телом к следователю:

– Вот сразу видно, что вы городские. У нас, говорю же, отродясь, воровства не было. Мы вместо замков щепочку в дужку просовываем. Друг друга знаем, как облупленных, чужая курица забредет, так сразу знаешь, чья.

– Но, на сараях-то и на хранилище замки есть! – заметил Моршанский.

– Ну, это же добро государственное. Его особо охранять надо, – резонно ответила женщина. – А у нас в домах-то брать нечего. До войны мало у кого что было, и теперь туго богатеем. Хотя жаловаться не приходится. По сараям живность кудахчет-хрюкает, да огороды немало дают. Вот к нам и приезжают многие по воскресеньям из города.

– Во-во! Я что и хотел сказать-то, – вступил в разговор мужик, которого женщина назвала Петром. – Один из приезжавших шоферов, что были на картошке, ходил со мной за яйцами до моего дома, когда я нашим бабам помог корзину с провизией на склад принести. Потом я пошел на птичник, на работу, а он ушел. Один. – Петро поднял корявый палец.

– Кто он, как его зовут? – спросил Калошин.

– А кто ж его знает? Я пришел, он спросил, нет ли у кого яиц на продажу. Ну, я сказал, что у меня имеются, он и пошел со мной. Деньги заплатил, как надо, не жался.

– Во сколько это было?

– Так в обед. Я же говорю, что мы снедь с бабами городским на обед принесли. И сразу же пошли с этим мужиком. А в воскресенье многие приезжают, когда у них выходной. Но мы всех их хорошо знаем – ездят одни и те же. А в субботу никого чужих я не видел. – Мужик ещё немного потоптался, сказал, что весь день с самого утра провел на птичнике, в воскресенье занимался до вечера хозяйством, жена может подтвердить. Потом подумав, добавил: – Сына расспрошу, он с друзьями бегал допоздна, дождь закончился, вот и разгулялись.

– Да, и ко мне всегда одна и та же женщина приезжает. Была и вчера. Утром приехала, а в обед я её на автобус проводила, сумки помогла донести. Ещё там было несколько человек. Да вам все расскажут, к кому кто приехал. Обычно, все с утра заявляются, а уехать стараются в обед, вечернего автобуса может не быть, а иначе в город и не попадешь.

– А кто мог зайти, вот так запросто, к вам? Кто знал, что вас нет дома? И что где находится, кому может быть известно? – сыпал вопросами Калошин.

– Ой, да кто угодно! К моим соседям сыновья и дочери частенько по выходным из района приезжают. Мы не один раз вместе гуляли. К моей куме племянник наведывается. Да разве всех упомнишь! Я ни от кого не таюсь. В гости заходят многие.

Действительно, несколько человек рассказали о приехавших из города за продуктами. Но все они, получалось, уехали ещё в обед. Необходимо было проверить только некоторых родственников. Кое-что мог пояснить и Полунин.

Уже у машины, когда Калошин отдавал распоряжения Доронину, остающемуся в деревне, к нему подошла моложавая женщина с простым лицом, повязанная, как и все здешние женщины, платком.

– Мне бы с вами наедине, товарищ?..

– Майор, – подсказал он, отводя её в сторонку.

– Товарищ майор, вот вы сказали про мужа той женщины. У них есть родственники?

– По-моему, нет. А зачем вам? Вы что-то о них знаете? – заинтересовался Калошин.

– Да нет, что вы! Я просто хочу им помочь. У меня дети уже взрослые – дочь в институте учится, сын в городе десятилетку заканчивает. Я могла бы возить им продукты, за детьми присмотреть, может быть, и сюда забрать. Дом у меня большой, пустой. Можете сказать их адрес? – она просительно протянула руку. Это получилось так по-детски забавно, что вызвало улыбку Калошина.

– Как ваше имя?

– Клавдия Васильевна, Рыбалко, – представилась она, подав майору руку. Тот взял её, пожав двумя ладонями.

– Вы умница! Им сейчас очень нужна будет помощь. Пойдемте, я напишу вам адрес.

Глава 4.

Войдя в отделение, Калошин сразу увидел Богданова, сидящего на скамье возле стены со стендами. Вид мужчины говорил сам за себя: глаза смотрели в одну точку, не мигая, черная щетина сплошным покровом покрыла провалившиеся щеки. Майор понял, что Александр все знает. Он, молча, взял его за локоть и повел к себе в кабинет, там, усадив на небольшой диванчик, налил полстакана водки и почти насильно заставил выпить. Калошину показалось, что мужчина даже не понял, что это было: выпил как простую воду, но через некоторое время вдруг надсадно всхлипнул и, уронив голову на руку, громко зарыдал.

Вторая порция водки помогла ему немного успокоиться. Он, всхлипывая и вытираясь носовым платком, безутешно повторял:

– За что, товарищ майор, за что? Что я детям скажу? Алеша будет хоронить мать второй раз!.. Разве сможет он такое вынести? Кто это сделал? А? – Александр красными воспаленными глазами посмотрел прямо в лицо Калошину, а тот, не в силах выдержать этот больной взгляд, поспешил отойти к окну. Открыл форточку и закурил. Богданов от папиросы отказался. Он продолжал раскачиваться из стороны в сторону и вопрошать в пустоту, понимая, что сейчас ему никто не ответит на самый главный вопрос.

В этот момент Калошин вспомнил про женщину, попросившую адрес Богдановых, и у него стало легче на душе. Он сразу поверил в то, что она не оставит их один на один со своей бедой.

Утром Карнаухов и Гулько пришли с отчетом сразу к Калошину: Сухарев был на совещании в Москве, свои обязанности он возложил на майора.

– Опознание подтвердило, что убитой является Богданова Римма. Смерть наступила в субботу, в районе двух часов от удара тупым твердым предметом, каким явился камень. Одна сторона его точно легла в рану. И частички грязи в ране идентичны по составу с грязью, налипшей на самом камне. Камень был поднят рядом с хранилищем, судя по исследованию той же грязи. Никаких отпечатков пальцев, конечно же, ни на камне, ни на лампе нет. Все покрыто толстым слоем сажи, – Гулько протянул фотографии и акты Калошину.

Тот молча просмотрел их, потом обратился к экспертам:

– Кто мог нанести такой удар? Мужчина? Женщина?

– Теоретически, любой, но женщина при этом должна обладать недюжинной силой. Или разозлиться настолько, чтобы пробить так черепную коробку.

– О следах на земле не спрашиваю.

– Правильно делаете. Там только кони не ходили.

– Неужели ничего не нашли, ну хоть маленькую зацепочку? – с надеждой посмотрел на экспертов Калошин.

Гулько помялся, потом протянул на развернутом листке бумаги небольшую перламутровую пуговицу:

– Вот, вчера поднял там, на пожарище. Взял на всякий случай. Пуговица небольшая, на ней только фрагмент отпечатка пальца, но, когда появятся другие, можно будет идентифицировать. Но, главное не в этом…

– До чего ж вы, эксперты, любите тянуть кота за хвост. Говори уже быстрее, – нетерпеливо сказал Калошин.

– Я эту пуговицу показал своей жене. Так вот она сказала, что такие пришивают только к дорогой одежде: платья, блузки, даже мужские сорочки. В основном, из шёлка. Трудно представить, что кто-то из колхозниц прибежал на пожар в праздничном платье, а уж мужика в шелковой сорочке представить и того труднее. И покупать отдельно такие пуговицы не дешево для деревенских жителей. Как думаете?

– Ну, во-от! А говорите – ничего! – Калошин повеселел. – Позвоню Доронину, пусть он там, на предмет оторванных пуговиц, поговорит с женщинами.

После обеда майор отправился на автобазу, чтобы побеседовать с теми, кто был в субботу на переборке картофеля.

Сразу же нашелся мужчина, который ходил с Петром за яйцами. По словам его напарника, он вернулся сразу же, принес корзинку яиц, и они продолжили работу. Ни тот, ни другой Римму раньше не видели, и там особого внимания на нее не обратили.

Но были двое других, они смогли кое-что прояснить.

– Мы грузили мешки с картошкой в грузовик и видели всех входящих и выходящих. Несколько раз приходил председатель. Потом пришли две женщины с мужчиной, они принесли в корзинах еду. Подъехала телега с молоком. Потом зашел какой-то высокий мужик, но он сразу же вышел и быстро пошел за хранилище, но мне показалось, что шел он как-то по-бабьи, семенил что ли? Мужики ходят поразмашистее, хотя, люди разные. Ну вот, следом за ним выскочила женщина. Она ещё на ходу платок поправляла, – обстоятельно рассказывал один из них, побойчее, другой при его словах кивал. – Я ещё тогда подумал, что, вот ведь как прихватило бабёнку, бегом побежала. Вернулась или нет, не видел.

– А вы не обратили внимания, – повернулся ко второму Калошин, – вернулась она или нет?

– Нет. Мы ведь, когда мешки вглубь грузовика таскали, отворачивались от входа. Может быть, прошмыгнула.

– А как был одет тот мужчина, следом за которым вышла женщина?

– Да они все одинаково одеты – дождевик, сапоги. По погоде. Только тот в накинутом капюшоне был, а остальные – кто как. Женщины в платках, мужики в кепках.

– Больше ничего примечательного в этом человеке не было?

– Да вроде бы нет, – неуверенно пожали оба плечами, только второй на какое-то время задумался, но потом отрицательно покачал головой.

– Если что-нибудь вспомните, сразу к нам, – обратился Калошин к собравшимся.

На швейной фабрике, куда он отправился прямо с автобазы, царила тягостная обстановка. Читать мораль этим женщинам было поздно, все уже поняли, как мерзко выглядело их поведение. Успокаивало лишь то, что Римма умерла сразу, и спасти её не было возможности.

С Дусей Морошкиной Калошин беседовал в кабинете Ляпунова.

– Мы ведь её сумку нашли, присыпанную картошкой. Неужели вы не заметили того, что она ушла без неё? Там ведь и кошелёк был. Неужели бы она так и ушла, не забрав её? Вам ничего такого в голову не приходило?

Дуся не отвечала на вопросы, только плакала.

– Мне ясно, что каждая из вас спешила домой. Вы, например, в кино с мужем пошли совершенно спокойно. Если бы она была жива на тот момент, когда вы уехали, её смерть была бы на вашей совести. А теперь вспомните все досконально, и расскажите мне, – Калошин говорил довольно жёстко, и жалости к плачущей женщине не испытывал. Он вспоминал с теплотой о простой колхознице – Клавдии Рыбалко. Вот кто вызывал уважение!

– Мы с ней сидели рядом, – громко высморкавшись и все ещё всхлипывая, начала Дуся, – пообедали, она была спокойна, говорила о том, что они всей семьёй в воскресенье собираются в кино. Она, вообще, была хорошая мать. – Женщина помолчала, собираясь с мыслями. – Потом, в какой-то момент, она повернула голову к двери и изменилась в лице, будто увидела привидение. Я даже не сразу поняла, в чем дело. Проследила за её взглядом, но там никого не было, а Римма тут же стала застегивать куртку. Я обратила внимание, что руки у неё тряслись. Она быстро пошла к дверям. Я успела крикнуть ей, спросить, куда пошла. Она, не оглядываясь, махнула рукой и вышла. Всё, больше я её не видела, – она тяжело вздохнула, опустила голову и снова заплакала.

– В сарай вы заглядывали, когда искали её?

– Он был закрыт на замок.

«А труп-то был уже там…» – подумал Калошин, – «Убийца успел сообразить сразу, куда спрятать тело. Убивал, судя по тому, где находился камень, тоже в сарае. Как же он заманил Римму туда?»

Пуговицу женщины на фабрике не признали. Они шьют одежду простую, а эта пуговица, по их словам, похоже, с дорогого платья или блузки.

– Такую одежду только в скупке можно купить, в кооперативе или в ГУМе, но там, в основном, по блату, – внимательно разглядывая пуговицу, сделала свое заключение Марина Суетина.

– И кто же из женщин нашего города может позволить себе такое? – вопрос был риторическим, но Марина ответила на него довольно четко:

– Жены номенклатурщиков и воров, – и усмехнулась.

– А на мужские сорочки такие пуговицы пришивают?

– Да, но они тоже дорогие.

– И носит их та же публика, – сделал заключение Калошин.

Глава 5.

В отделении майора перехватила Машенька. Сегодня на её плечах красовались новенькие погоны младшего сержанта. Калошин, взяв её за руки, повертел, любуясь видом девушки, и поздравил с присвоением звания.

– Ну, теперь может быть, на оперативную работу перейдёшь? – полушутливо, полусерьезно спросил он.

Та зарделась и отмахнулась от майора:

– Да ну вас! Только говорите. Стану проситься – откажете. Так что, я пока здесь продолжу свою службу, – она показала на дверь с табличкой «Канцелярия». – Вам звонил Доронин, сказал, что у него есть для вас какие-то новости.

Калошин быстро пошел к телефону, но дозвониться оказалось не так-то просто. Когда он, наконец, услыхал голос Доронина, за окном заметно стемнело.

– Товарищ майор, мы ещё раз с Полуниным побродили по пожарищу, и нашли интересный окурок. Похож на сигаретный. Я пошлю его с нарочным – председатель завтра в район едет. Пусть Гулько поработает с ним, правда, он довольно жалкий вид имеет. Ну, а самое главное: нашлись поджигатели! – заявил Доронин.

– Да ну! Давай рассказывай! – Калошин возбужденно соскочил со стула.

– В общем, это десятилетние пацаны: сын Петра Караваева, что к нам подходил, сын Серко, и ещё один парнишка. Оказывается, они частенько в плохую погоду прятались в этом сарае. Один у отца табак спер, другой обзавелся запасным ключом, который Серко уже давно потерял, третий карты у матери вытащил. Пошли ребятки «культурно отдыхать» подальше от родительских глаз. Зажгли керосинку, благо знали, где что находится. И в самый разгар игры кто-то кого-то уличил в жульничестве, всё, короче, по-взрослому. Ну, и как следствие, драка. Керосинку перевернули, попал окурок, и заполыхало!.. Испугались пацаны, конечно, страшно. Убежали, и решили молчать. А вот сегодня один из них случайно проболтался. Отец спросил, не видел ли он чего-нибудь, ну, а тот, возьми да скажи, что, дескать, никого в том сарае не было. Ну, его за шкирку, допрос с пристрастием, и всё раскрыто! – выдав всё это, Доронин облегченно выдохнул.

–Ну, что ж! Хоть одно происшествие раскрыто. А этими малолетними «преступниками» займутся родители.

Утром к Калошину заехал председатель «Красной Зари» – Федор Васильевич Клёнов, привез пакет от Доронина. Спросил о делах, и, между прочим, сказал, что с ним вместе приехала Клавдия Рыбалко. Он высадил её у дома Богданова.

– Решила помочь. Вот ведь какая женщина! Даже не знакома с ними, говорю ей, чтобы обождала, так нет: «Ничего, познакомлюсь!», и поехала!

– Не-ет, все правильно, нам бы побольше таких людей.

– Война уходит, все начинает забываться, народ черствеет. А как было раньше!.. – Клёнов сокрушенно покачал головой. – Я даже по своим деревенским вижу, но хотел бы высказать свое мнение – не могли наши на такое злодейство пойти. Подраться, побуянить – это у нас, как праздник. Все сбегаются, шумят, хулиганов растаскивают, а потом полдня обсуждают. И теперь в каждой избе только и вопросов: «Кто, что?». Мы с Полуниным и вашим парнем вчера вечером многих обошли, перебирали поименно родственников, приехавших на выходные. Даже с ребятишками побеседовали. Но, можно сказать, что каждого приезжего видел хоть кто-нибудь, а вот того, кто заходил к Евдокии и взял плащ с сапогами, получается, не встретил никто. Конечно, если человек воспользовался этой одеждой, то на него внимания никто не обратил. Дождь шел, на улице почти никого. В субботу все заняты, как обычно: птичник, свинарник, работницы полеводческой бригады заняты в цехе по производству овощных консервов – урожай хороший, работы много. Потому-то приглашаем шефов на переборку картофеля. Ребятишки все в школе. Но если кому-то даже и встретился этот человек, скорее всего, приняли за своего – плащей таких у полдеревни наберется.