Над меандровой рекой

Александр Телегин

Над меандровой рекой

I

Господа! Меня зовут Пиф. Мне десять лет, и я собака. Вы скажете, что собаки не могут оставлять по себе письменных памятников. А вот и нет, очень даже могут! Если малообразованные коты, такие, как пресловутый кот Мурр1, двести лет сочиняли записки о своих ничтожных житейских воззрениях, то почему, я – умудрённый жизнью старый пёс – не могу сделать то же самое в наш образованный двадцать первый век?

Бытует ошибочное мнение, что у собак нет фамилий. Ну это как посмотреть! Всё зависит от того, как себя позиционирует сама собака. Если она беспредельно предана хозяину, то носит его фамилию, если пёс нарцисс, слишком много о себе понимает, то берёт фамилию, которая кажется ему, дураку, покрасивше, например, Шариков! Тьфу!

У меня, слава Богу, есть хозяин – Сергей Петрович Кручинин. До моего рождения он был в Александровке главным врачом местной участковой больницы, которую сам же капитально отремонтировал и привёл в образцовый порядок. Одновременно он был хирургом, и здравствуют ещё в селе люди, помнящие, что обязаны ему жизнью. Сейчас Сергей Петрович предприниматель. Ему пятьдесят три года, он невысок, лысина добралась до самого затылка, а усы и борода у него уже седые, или, как говорит его жена Виктория Павловна, сивые. Он любит семью, коньяк и вкусно поесть.

Я собака, беспредельно преданная Сергею Петровичу, поэтому зарегистрирован в уме своём как Пиф Кручинин, хотя хозяин этого не знает. Конечно, я мог бы дать ему это почувствовать. Но зачем? Ещё подумает, что я подлизываюсь, и рассчитываю на его благодарность в виде прибавки питания, которая, сказать по правде, очень бы мне не помешала.

Но я не скулю и не претендую. В марте две тысячи восьмого года я надолго был лишён свободы и с тех пор не променяю ни одной её минуты на самый сытный рацион.

В тот день мои хозяева вышли необычно рано для воскресенья – часов в десять. Сначала я попрыгал вокруг Сергея Петровича и даже лизнул его в усы и бороду, от которых пахло очень хорошей колбасой. Она называется «Коньячная». Год назад Сергей Петрович, выпив два бокала коньяку, дал мне кусочек на пробу. С тех пор я безошибочно определяю этот сорт.

Потом я лизнул руки Виктории Павловны – очень хорошие, нежные руки, которые не раз гладили меня в трудные минуты моей жизни. От них, также, как от её дорогой беличьей шубки пахло прекрасной парфюмерией, а я большой любитель тонких запахов.

Уже взошло солнце, небо было ясным, начиналась весна света. Был небольшой морозец, лёгкий пар шёл от дыхания моих хозяев, я одним махом взлетел на сугроб перед сенями и взглянул на градусник, висевший в тени.

– Сколько? – спросила Виктория Павловна.

Я гавкнул басом один раз.

– Десять градусов? Какой ты умный, Пифуша! – сказала хозяйка, поправив золотистый локон, выбившийся из-под меховой шапочки. – Пойдём с нами на выборы.

Я охотно принял предложение, и мы пошли, оставив дома только мою юную хозяйку Леночку – тоненькую четырнадцатилетнюю девочку с серыми глазами, глубокими, как озеро Байкал, и волосами, медными, словно осенний наряд осинки.

Я бежал впереди по высокому берегу Карагана, закрутив хвост улиткой, что очень нравится всем окрестным собакам-девочкам2. По двору соседнего двора ходила в домашней душегрейке Екатерина Филипповна Кочина – учительница нашей средней школы.

– Вы разве не пойдёте на выборы? – поздоровавшись, спросили её мои хозяева.

– Что ходить срамиться!? Сашка уже там… Глаза себе колоть его пьяной рожей! Оно мне надо?! Сейчас привязался: «Дай денег, дай денег, дай денег!». – Да на, хоть захлебнись ей, водкой этой! Представляете, что выдумал! Болтает везде, что на самом деле меня зовут Луиза Карловна, что я лютеранка, и отец купил меня у немцев за мешок орехов! Это как?! Как перед учениками стоять!? Ведь стыдно так, что не описать!

– Да плюньте вы, все же его знают! Никто на его болтовню не обращает никакого внимания! – попыталась утешить её Виктория Павловна.

– Ну конечно! Не обращают! А каково детям в Городе! Им тоже стыдно иметь такого отца. Два года уже не приезжали!

– Да, деградант, деградант! – сказал Сергей Петрович.

Мы двинулись дальше и через десять минут были на площади перед школой, в которой был устроен избирательный участок. Народу собралось много, знакомые здоровались с моими хозяевами, и они с ними раскланивались, и все говорили друг другу самые приятные вещи:

– А, Сергей Петрович! Сергей Петрович! Здравствуй, дорогой! Как дела?! Как бизнес?!

– Прекрасно, Антон Иванович! Приветствую тебя! Ну как ты на всё это безобразие смотришь!? Ведь совхоз без тебя сдох! Да, сдох! Жалеют о тебе люди, говорят: «Был бы Антон Иванович!».

– Даже говорить об этом не хочу! … А ты молодец! Здорово развернулся! В твоих аптеках хоть днём, хоть ночью – любые лекарства! Талант! Хвалю!

– Да, да, – поддакнула жена бывшего директора, – мы вам так благодарны, Ведь как до вас было? Поднимется давление – нужно ехать в Райцентр. Скушаешь несвежей колбаски – всю ночь почту носишь. А как вы создали своё торгово-лечебное ИП и открыли по всему району аптеки, совсем другая жизнь пошла!

И хозяйке моей тоже рады:

– Прекрасно выглядите, Виктория Павловна! Просто девушка! Фигурка точёная, как у двадцатилетней!».

– Да и вы, Надежда Гавриловна, хорошеете с каждым днём.

«Ах-ах-ах! Сю-сю! Би-сю-сю!». Тьфу ты, прости, Господи!

Но как только Сергей Петрович с доброй моей хозяйкой, скрылись за дверями школьного здания, покрытого во время прошлогоднего ремонта зелёной шубой3, его стали осуждать за то, что цены в аптеках бессовестно завышены, и он с толстомясой своей Викторией жируют на людских страданиях:

– Были бы лекарства настоящие, а то одни подделки!

– Положишь каптоприлл под язык – давление не снижается, а повышается; от милдроната – сердце, того гляди, выскочит, а анальгин вообще не обезбаливает4.

– Валидол вычеркнут из списка лекарственных средств, а он продаёт.

– Что говорить! Кручинин буржуй, а буржуи, они буржуи и есть!

Вообще я заметил, что среди людей царит скверная привычка плохо говорить друг о друге за глаза. У нас зверей так не принято. Если я терпеть не могу нашего кота Василия, я ему так в глаза и говорю: «Ты, Василий, подлец и долбоящер, попадись мне, я тебя всего покусаю!». Он знает, что я говорю то, что думаю, не имеет насчёт меня иллюзий и принимает свои меры, чтобы не столкнуться со мной на узкой дорожке. Не понимаю, как люди живут, не зная наверное отношения к себе окружающих!

Вот Сергей Петрович, наслушавшись похвал, верит, что трудится людям на пользу, что ценами все довольны, качеству рады. А послушал бы, что о нём только что говорили за глаза, непременно снизил бы цены, да и за качеством бы лучше смотрел.

И Виктория Павловна, зная, что её считают толстомясой5, давно бы села на диету! Я отсюда сделал вывод, что не лень, а двуличность мать всех пороков.

Но я опять отвлёкся.

Итак, на площади было многолюдно. Стояла в ожидании пассажиров запряжённая в роскошную кошёвку тройка, в которой коренником был знакомый мне Воронко под синей дугой, украшенной разноцветными шарами и лентами, а пристяжными два гнедых конька, нетерпеливо бившие копытами о снежный наст. Под дугой побрякивали бубенчики, из лошадиных ноздрей вырывался розовый от солнца пар. Пробегая мимо, я хотел укусить Воронка за ногу, за то, что лягнул меня прошлым летом по рёбрам, когда я носился в стаде за овцами, но сообразил, что сейчас это будет неуместно, и отложил свою месть до более удобного случая.

Перед низенькой школьной оградой дымили два мангала, на которых местные фермеры Валентина и Семён Богаенко жарили свиные шашлыки. Пахло обалденно вкусно, так что я чуть не лишился чувств от вожделения.

Я сел против мангалов в надежде, что мне перепадёт кусочек. Говорят, случалось, что выпившие мужики угощали нашего брата на выборах, на масленице и других праздниках чем-нибудь вкусненьким. Правда это было очень давно. Ну что же! Не угостят – хоть мясным дымом подышу!

Но тут из школы вышла целая толпа проголосовавшего электората, и встала в очередь за шашлыками, так что я совершенно потерялся среди ног, отошёл в сторонку, чтобы меня не затоптали, и оказался недалеко от нашего соседа Саньки Кочина с двумя товарищами – Петькой Фастиковым и Мишкой Суривановым. После банкротства совхоза все трое были безработные и, терпеливо дожидаясь пенсионного возраста, слонялись по селу в поисках случайного заработка и выпивки.

Санька, высокий, худой мужик пятидесяти семи лет, с рыжевато-седыми бачками, нервным тиком, встречающийся трезвым так же редко, как краснокнижные виды флоры и фауны, работал ещё недавно медником в мастерской, и был источником постоянного стыда всего своего семейства.

Молчаливый Петька, вчерашний механизатор, высокий, сутулящийся, белобрысый, длиннорукий, с красным лицом, смотрел на мир с такой смущённой улыбкой, будто только что совершил что-то непристойное.

Слесарь Мишка Суриванов, напротив, был болтлив, невысок ростом, широк в плечах, пузат и характер имел изменчивый, отчего все мы, сельские собаки, не знали, даст ли он нам пойманную рыбку или пинка под рёбра. В детстве он заработал себе кличку Кастрюля за то, что, забравшись с такими же сорванцами, как он, в магазин, украл не конфет, не лимонаду, а кастрюлю для мамки.

Петька вытащил из полушубка прижатую к сердцу бутылку водки, а Мишка, купивший порцию готового шашлыка в пластиковой одноразовой тарелочке, водил её перед своим носом и жмурился, как наш кот Василий на почёсывание за ушами. Усевшись на корточки, они поставили посудинку перед собой на снег, и Мишка, видимо продолжая прерванный разговор, сказал:

– Вот ты, Санька, Кручинина мироедом назвал, а он в нашем селе первый олигарх! И на церковь в Райцентре денег дал, даже в газете об этом писали!

– Как будто олигарх не может быть мироедом! Это я тебе во-первых говорю! Во-первых! А во-вторых, какой он олигарх?! – Аптекарь вшивый! Вот у меня прадед был настоящим миллионером! На церковь не давал – сам строил! А был… Всего-навсего пекарем! Но!… Но! – Санька сделал многозначительную паузу, подняв указательный палец. – Не простым пекарем!

– А каким же? Золотым?

– Да я бы сказал, больше, чем золотым! Он держал пекарню в самом Санкт-Петербурге! Выпекал такие пряники, что зашибись! Вот только рецепт наша семья утратила. Знаю только, что тесто он закатывал в дубовые бочки и выдерживал шесть месяцев в погребе при постоянной температуре – четыре градуса!

– По Кельвину, или Фаренгейту? – оскалился Мишка.

– Дурак, по Цельсию, конечно! – отмахнулся Санька. – В этом была вся фишка. Через шесть месяцев он бочки вытаскивал, звал свою собаку… Да, собака у него специальная была, и давал ей понюхать кусочек пряничного теста. Если она съедала, дед тут же выпекал пряники и поставлял к столу самого Его Императорского Величества Николая Александровича. Царь его за это пожаловал в потомственное дворянство и присвоил графский титул. Ты понял? В по-том-ствен-ное!

– Так ты что, Санька, граф что ли?

– Выходит, что граф! Вообще, мой прадед до революции ездил в карете с гербом. А карета была запряжена тройкой серых коней в яблоках! На козлах сидел кучер! Его личный! Ну а после революции… Его того, чуть не убили – еле убежал. Так я к чему это говорю!? Если бы рецепт не потерялся, я бы сейчас сам мог стать миллионером! Но!… Но!… Если бы захотел!

– Смотри, Петька, с какими людьми мы водку пьём! А что ж ты раньше молчал!

– Раньше других дел было выше крыши. Да я и сам только недавно узнал. Об этом ведь не принято было говорить в советское время. Да и, как говорится, не титул красит человека, а человек титул! Вот я хоть и граф, но никогда этим не кичился, и женился на простой сельской девушке Екатерине Филипповне. Но! Но! Так считают! А на самом деле она лютеранка, зовут её Луиза Карловна, происходит из семьи обедневших прибалтийских баронов, и Филипп Тарасыч, купил её в голодное время у родителей за мешок орехов. Мы с ней оба благородных кровей! А вы что думаете! Отчего мой Аркадий кандидат наук? Молчите? То-то и оно: от осинки, как говорится, не родятся апельсинки!

Я посмеялся в душе над Санькой – врёт, конечно! Уж если и есть в нашем селе аристократ, то это, конечно, я. Я знаю себе цену и не сомневаюсь, что во мне течёт благородная кровь. Вся моя внешность об этом прямо-таки вопиет.

Голова у меня чёрная, шея и грудь белая, будто жабо, а туловище и ноги чёрные, словно я во фраке, и кончики передних лап белые-белые, как перчатки. Если б я сел в шёлковое кресло, сложил задние лапы одну на другую, да облокотился этак небрежно о резной стол, то хоть зови художника Боровиковского и пиши с меня вельможу6.

Петька, улыбаясь на бутылку, как на родного ребёнка, аккуратно разлил водку в одноразовые стаканчики:

– Ну, за Президента!

– За какого? – спросил Санька.

– За вновь избранного! – ответил Петька, виновато улыбнувшись.

– Просто за выборы! – сказал Мишка.

– Как говорится, за честные выборы! – уточнил Санька.

Они выпили и потянулись за мясом. Я не выдержал и, забыв о своём достоинстве, просительно заскулил. Граф Санька в ответ на мою скромную просьбу бросил в меня смёрзшимся снегом. Но куда ему! У меня отменная реакция, я увернулся весьма грациозно, гавкнул, назвав всех троих дураками, и отошёл прочь со всем вернувшимся ко мне достоинством.

– Пиф! Пифуша! – услышал я сладкий голос Виктории Павловны. – Пошли домой.

Эх! Если бы я её послушался! Жизнь моя потекла бы совсем по иному руслу! Но я не послушался. Хозяин Воронка, Тимоха Блажных, который летом пасёт немногочисленное стадо обленившихся моих односельчан, набрал полные сани народу и помчался по улице под звон бубенчика, под гармошку и песню седоков. Целая свора собак понеслась вслед за санями – мог ли я не присоединиться к ним!?

Не помню, в скольких заездах я участвовал, но помню, что был доволен и счастлив, как никогда! Счастливый и голодный, возвращаясь после обеда домой берегом Карагана, я вспомнил, что Виктория Павловна спросила меня недавно:

– Как ты думаешь, Пифуша, в этом году будет наводнение?

И я решил провести гидрологическое обследование речки, и доложить хозяйке о его результатах, чтобы вместе с ней сделать соответствующие выводы. Спустившись с высокого правого берега, я сразу увяз по брюхо в снегу. С одной стороны, это было плохо, потому что снега в русле было жутко много, с другой стороны, он был не очень плотным, раз я легко провалился. Следовало произвести несложные расчёты, чтобы оценить объём талой воды, чего я, естественно не мог сделать, не имея под рукой калькулятора и соответствующих таблиц. Но предварительные мои выводы заключались в том, что наводнение маловероятно.

Я рванулся, но увяз ещё глубже. Тут мне стало страшновато. Я барахтался изо всех сил, но продвижение моё к берегу было ничтожным. Передохнув и включив соображаловку, я понял, что двигаться надо не к своему высокому берегу, а к низкому левому, где снега, естественно было меньше. Собравшись с силами, я проделал этот манёвр, и он оказался успешным. Я вырвался из снежного плена, отряхнулся и, похвалив себя за недюжинный ум, побежал к подвесному пешеходному мостику. Пропустив возвращавшуюся с выборов толпу электората, я перемахнул мостик и оказался точь-в-точь против калитки усадьбы Саньки Кочина7. Она была открыта. И я в неё зашёл.

У нас, собак, есть врождённая тяга залезать во всё открытое: в дверь, калитку, пролом в стене или ограде, в дыру, в нору, в логово – думаю, это рудимент нашего охотничьего прошлого. Я забежал в графскую усадьбу без всякой мысли и цели. Прямо передо мной, на расстоянии трёх прыжков чернело чрево курятника, с гуляющими курами, белыми от природы и грязными от Санькиного ухода.

Напомню, что я ушёл из дому, не позавтракав, пропустил обед и был очень голоден. Что ждало меня дома? – Кусок заплесневелого хлеба, миска воды или посудные обмывки – и то, если хозяева не забыли и вынесли их к моей конурке! Поймите правильно, я не жалуюсь – когда Сергей Петрович выпивает сколько следует коньяку, он угощает меня и коньячной колбасой, и красной рыбой, и шашлыком, но трезвым он часто вообще забывает меня покормить, а Леночка и Виктория Павловна полагаются на него, в результате чего у трёх хозяев собака не кормлена.

Приняв всё это во внимание, вы не должны удивляться, что я совершенно потерял рассудок. Я знал, что свежая курятина – это необыкновенно вкусно. Я пробовал! Был такой грех, я уже скушал до этого соседскую курочку! Нет, не Санькину, а другого соседа – Игоря Николаевича Блинова – главного агронома ООО «Александровское».

Итак, оказавшись во дворе графа и увидев его кур, я вихрем ворвался в курятник и стал носиться за этими тварями, дурней которых нету во всём птичьем царстве. Поднялась пухо-перьевая буря, в минуту запорошившая мне глаза. Щёлкая зубами направо и налево, покусав и перекалечив несколько кур, я наконец твёрдо ухватил за хрустнувшую шейку одну из них и поволок к выходу. Но выбраться наружу мне не удалось, потому что в дверях стоял Санька с ломом, которым он стал лупить направо и налево с очевидной целью пробить мне голову или сломать позвоночник, что было для меня неприемлемо.

Бросив свою добычу, я стал весьма ловко и грациозно, как тореадор от рогов разъярённого быка, уворачиваться от Санькиного лома, которым он с пьяных глаз попадал не по мне, а по своим же курам, убив несколько штук насмерть и многих покалечив. Наконец, он потерял равновесие и повалился на забившегося в угол курятника петуха, вмяв его в помёт. Я воспользовался его неловкостью, выскочил в светлый проём двери и пустился наутёк во всю прыть моих лап.

Дома у входа в конуру стоял тёплый суп с накрошенным в него хлебом, а рядом с миской в беспорядке были разбросаны куриные косточки (подлец Василий не преминул воспользоваться моим отсутствием и покопался-таки своим нечистым рылом в моей еде). Но я, как пёс умный и образованный, понимал, что совершил нечто ужасное, за что могу поплатиться самой своей жизнью. Забыв о голоде, я забился между гаражом Сергея Петровича и прислонёнными к нему листами шифера.

Городской читатель вряд ли поймёт мой ужас. Для него собака, живущая с ним под одной крышей, питающаяся с ним с одного стола – член семьи. Дважды в день он гуляет с ней по чистым улицам города с лопаткой и пакетом. Её лечат специально выученные врачи с сертификатами, которым платят за это десятки тысяч рублей. Он оплакивает смерть домашнего питомца два или даже три года, и ему непонятно, как можно ставить на одну доску собаку и глупую бесполезную курицу. Но нет, городской читатель, у нас в деревне всё наоборот, и рядом с куриной, гусиной и прочей пернатой жизнью, наша собачья ничего не стоит!

Собака может прыгнуть хозяевам или их гостям на грудь и заляпать грязными лапами дорогие костюмы и шубы, сдёрнуть в необузданном веселье в пыль только что выстиранное бельё с верёвки, нагадить на крылечке, да Бог знает, что ей простится, но если придут соседи и потребуют казнить её за удушенного петуха или задранного гуся, то всё – страшная казнь её не минует.

Это я знаю по собственному опыту. Я уже говорил, что съел однажды соседскую курицу. Это было предыдущим летом. Я лежал под кустом вишни и дремал. Просыпаясь, я посматривал сквозь забор на соседских кур-пеструшек, которых у Игоря Николаевича было штук сто.

Они ходили по заросшему травой двору и очень мне нравились. Одна нашла дыру в заборе и оказалась на нашей территории. Я замер, сердце моё учащённо забилось. Она была аппетитная, жирненькая, с жарким красным гребешком, белыми щёчками и жёлтыми ножками. Увлёкшись преследованием какой-то букашки, она не замечала меня и подходила всё ближе и ближе. Обойдя вишнёвый куст, пеструшка оказалась прямо передо мной. В нос мне ударил запах горячий птичьей крови. Я прыгнул и прокусил ей гребешок. Она отлетела и закувыркалась в траве.

Следующим броском я накрыл её всем телом и, схватив за горло, никем не замеченный, утащил в гараж. (Сергей Петрович уехал на своём «Ауди» по делам бизнеса, и гараж стоял пустой). В дальнем углу я придушил украденную курицу и съел её с большим аппетитом. Первый раз в жизни я поел так вкусно и так много. Удовольствие было неописуемое!

К несчастью, незадолго до конца моей трапезы в гараж вбежала Санькина Жучка – маленькая, весёлая собачка чёрного окраса. Она была моя добрая подружка, и я охотно уступил ей остатки курицы. Дурак Санька привязал ей на шею на красной нитке три кружка, вырезанных из металлических пробок от водочных бутылок. Они горели на солнце, как медали победительницы собачьего конкурса, и были Жучке очень к лицу.

Но у неотразимой моей подружки был большой недостаток – она была безалаберна и неопрятна. Не умыв морды, не сдув с носа рыжего пуха, она побежала дальше по своим делам, крикнув мне:

– Пиф Кручинин! Выходи вечером! Поиграем и побегаем по селу!

По глупости своей забежала она к Блиновым и, играя, стала бегать за курами.

За этой игрой и застал её вернувшийся с работы Игорь Николаевич, сразу задавшийся вопросом: «Не от моей ли курочки у неё пух на носу и кровь на подбородке?».

Сочтя кур или, как он говорил, «курей», одной он, естественно, не досчитался. Жучка была немедленно обвинена, и приговор ей был вынесен.

Но так как Жучка успела убежать, Игорь Николаевич с женой своей Агриппиной Всеволодовной – тоже учительницей – отправились к Кочиным и потребовали её выдачи.

Я же остался в гараже, лёжа в пуху и перьях, боясь высунуться. В это время в гараж зашла Виктория Павловна, которой о моём разбое наябедничал подлец Василий.

– Ай, ай, Пифушенька, что же ты наделал!?

Я умоляющее посмотрел в её прекрасные синие глаза.

– Ладно, Пифуша, это будет нашей с тобой тайной.

Она закопала пух и перья, почистила мне шерсть и ласково сказала:

– Только ты больше так не делай! Обещаешь?

Я пообещал…

Вечером Игорь Николаевич привёл за цепь Жучку, и я услышал её жуткий предсмертный вопль, перешедший в быстро оборвавшийся хрип.

Злодей Игорь Николаевич, с виду такой респектабельный и добродушный, удавил мою подругу цепью. Жизнью своей заплатила Жученька за моё преступление, и грех мне этот не искупить никогда.

II

Солнышко последний раз в моей жизни спустилось за горизонт – алый, как моя кровь, которая прольётся ещё сегодня. Рассчитывать мне было не на что, ведь Санька застал меня на месте преступления. И вот я услышал голоса и, покинув своё убежище, осторожно выглянул из-за гаражного угла.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Очевидно, Пиф имеет в виду записки кота Мурра в двух томах, изданные господином Э.Т.А. Гофманом в XIX веке (прим. А.Телегина).

2

Я очень не люблю другое слово, которым люди называют моих подружек, никогда его не употребляю и злюсь, когда кто-то его при мне произносит (прим. автора).

3

Особый вид наружной штукатурки зданий (прим. автора).

4

Это не ошибка, это мои односельчане так говорят (прим. автора).

5

С чем я категорически не согласен (прим. автора)

6

Право, я не знаю, какой портрет В.Л. Боровиковского имел в виду Пиф (прим. А.Телегина).

7

С того дня я стал называть её графской усадьбой (прим. автора).