Лисьи байки: мистические рассказы

С моего носа на пол полетела алая капля. Я молчал. Говорить было нечего, денег у меня нет. На помощь в такой ситуации звать уже поздно, да и бесполезно.

Говоривший, а он явно был в паре с главным, достал из папки какие-то документы.

– Короче, подписывай, и свободен.

– Это что?

– Ты не беси меня, мля! Подписывай, сказал. А квартирку себе новую найдешь. С повышения.

И загоготал. Этому уроду доставляет удовольствие то, чем он занимается.

– Я отлить схожу, а ты давай, не тяни. По-хорошему пока.

И, кивнув своему напарнику, удалился в коридор. Второй преградил собой выход из кухни, кивнув на договор. Так, можно сказать, выиграно время, чтобы подумать, как не отдавать им квартиру. Совсем мало времени!

– Ха, ты посмотри, какой малыш! Кись-кись-кись, – раздалось из коридора.

– Кота не трогайте, уроды, – буркнул я.

– Мяу!

Я сделал вид, что читаю документы, сам прикидывая, как смогу выкрутиться. Тем временем из коридора больше не доносилось никаких звуков. Он же вроде в туалет собирался?

Амбал, что остался со мной, тоже заметил, что главного давненько нет, и высунул бритую башку посмотреть.

– Гиря, ты чо? – Его рот развело в изумлении. Я тоже выглянул.

Гиря не дошёл до туалета буквально два шага. Стоял и пялился в одну точку. Его била крупная дрожь. Коротко остриженные волосы, словно инеем, покрылись сединой, а красные глаза отчетливо выделялись на лице цвета мела. Мужчина плакал беззвучно.

– Ты что, обоссался? – Второй коллектор указал на влажные штаны, что уже начинали источать смрад аммиака.

– Убирайтесь, – просто сказал я.

Лицо Гири исказила новая гримаса ужаса, и он пулей вылетел за дверь. Ничего не понимающий коллега выскочил вслед за ним. Я щелкнул замком.

В комнате спокойно вылизывался Котангенс. Мне показалось, или за сутки котенок действительно подрос?

Наверное, мой мозг не хотел замечать очевидное. Боялся выстроить эпизоды последних дней в единую цепочку. Сложить пазл.

Слишком много необъяснимых событий произошло с момента появления этого кота. Слишком многие получили то, что заслуживали. Я – нормальную работу и еще одну отсрочку по кредиту.

Остальные – тоже. Любишь обижать слабых – пресмыкайся, волоча пузо по земле. Если воруешь, потеряешь руки, если запугиваешь, сам обоссы свои штаны от страха. Если ты мудак, держи блох. А сгоревшая машина? Что ж, котики любят поспать.

– Котангенс, нам нужно серьёзно поговорить. – Чувствуя себя полным идиотом, сажусь рядом с котом. – Это ты сделал?

Я серьёзно смотрю на котёнка, котёнок с не менее серьёзным выражением вылизывает свою промежность.

Каждому своё.

***

– Мяу.

Всё-таки, в подсознании, я ждал этот звук. Не в силах поверить, но ждал.

– Мяу!

Дрожащими руками прикуриваю сигарету и делаю глубокую затяжку.

– Мяу!

Сегодня я отвез его в деревню, к родителям. Там неподалёку стоит хутор со старой, потемневшей от времени церквушкой. Местный батюшка прославился на всю округу своей мудростью и истинной Верой. Неправильный по общепринятым меркам священник, что не признаёт золота и носит скромный деревянный крест. Не ездит на лексусе, а иконы рисует и отдаёт за просто так.

Если мне и могли помочь, то только там.

Последующую неделю, после случая с коллекторами, ничего странного не происходило. Почти. Но я уже не могу списать увиденное на игру фантазии или стечение обстоятельств. Когда Котангенс играл, спал или позволял почесать своё розовое пузико, он казался обычным котом. Но я знал, что это не так.

Хотя бы потому, что, вернувшись с работы, ты не найдёшь обычного кота с работающим телевизором. Он смотрел, с той внимательностью, что пугала меня. Будто понимая, что происходит на экране. В основном образовательные каналы. Об истории, о политике, устройстве мира. Реже – каналы про живую природу. Хорошо, что до интернета не добрался, шутил я про себя. Но было не смешно.

Он учился.

Не знаю, какие силы скрыты в этом несуразном кошачьем тельце. Не знаю, во зло они или во благо. Как-то раз, отчаявшись, я прочитал над ним “Отче наш” и окропил святой водой. Кот посмотрел на меня, как на придурка, и во взгляде этом, готов поклясться, разума было больше, чем у большинства людей.

Несмотря на это, какая-то невиданная сила привязала меня к нему. Я стал считать его другом, членом семьи. Полюбил, как и подобает хозяину любить своего питомца. Но кто из нас был питомцем, я не знал.

Не получив ответы, однажды, видимо, я сойду с ума. Но расстаться с ним не могу. Как и он со мной.

– Миау!

Еще одна затяжка.

Несколько часов в пути котёнок спокойно спал. Когда мы вышли на хутор, лишь с любопытством озирался вокруг. Но дойдя до церквушки, начал яростно царапать и брыкаться под курткой. Он вырвался из моих рук, когда мы были в десяти шагах. И умчался в лес. Именно умчался. Не думал, что коты могут так бегать. Видел в детстве, как пролетает стрелой заяц. Котангенс был быстрее.

Битый час я ходил по округе в поисках, звал. Но никого не нашёл. Он не вернулся ко мне. И вместо ответов я обрёл лишь боль и разочарование.

Старый священник лишь покачал головой на мои рассказы, развел руками и окрестил крестным знамением. Большего я уже и не ждал.

– Мяу!

Царапает дверь. Легонько. Может сильнее, я помню, как он потрошил консервы.

– Мяу!

Сто шестьдесят километров леса и неизвестных дорог. Сто шестьдесят, и у него лапки… а он вернулся всего лишь на сорок минут позже меня. Вернулся ко мне.

– Мяу, – совсем тихо.

Я его ждал.

Я точно знаю, что боюсь своего кота. И точно знаю, что больше без него не смогу.

– Мяу.

Бычок в пепельницу. Поворот замка.

– С возвращением, дружище.

– Мяу!

2018

Mea Culpa

Нет, ну нельзя же носить такие короткие шорты. И так жара стоит, а тут еще загорелые ягодицы из-под джинсовой ткани выглядывают, манят упругой кожей. На ляжках блестят капельки пота.

Кондиционер не работает.

Делаю глубокий вдох, чтобы сбросить тяжесть с груди, и заставляю себя отвести взгляд от девушки передо мной. Очередь застыла: аптекарь, молоденькая, с пучком светлых волос под розовой резинкой, одной рукой расстегивает пуговицы халата, а другой гладит через окошко кассы руку мужчины. Он стоит ко мне боком, и я не вижу выражения его лица, но догадываюсь, куда направлен его взгляд. Волосы на его висках мокрые от жары, я даже отсюда слышу тяжелое дыхание.

Пара передо мной целуется, руки долговязого парня тянутся к коротким шортам, сжимают полуголую задницу, мнут, как податливое тесто. Его нестриженные ногти оставляют красные полосы на смуглой коже.

Я невольно делаю шаг назад и чувствую, как меня берут под локоть. Эта женщина стояла за мной. Ее ресницы слиплись и с трудом двигаются под тяжестью туши, ее оранжевые румяна и короткие волосы морковного цвета должны были по задумке скрыть реальный возраст, но я все равно вижу – она годится мне в матери. Вот только во взгляде у нее совсем не материнский интерес. Она улыбается, ее зубы такие неестественно белые и ровные, что кажутся пластмассовыми, и до меня доходит запах сигарет и барбарисовых леденцов.

Аптекарь уже расстегнула халат, запустила руку себе под майку.

Мужчина у кассы, кажется, готовится перелезть к ней через прилавок.

Парень рядом прижимает к себе подругу и шлепает по заду. В тишине кажется, что этот звук слышен даже на улице, через приоткрытые окна. Девушка вздрагивает и мычит от каждого шлепка, не отрываясь от поцелуя.

Женщина с морковными волосами тянется ко мне губами.

Я с силой вытаскиваю локоть из ее хватки, слишком резко, пожалуй: женщина едва не теряет равновесие. Отскакиваю к дальней стене, где “уголок покупателя” и выцветшая реклама зубной пасты. Зубы у девушки на плакате такие же пластмассовые, как у поехавшей старухи.

Хочется обматерить тут всех, но слова прилипают к небу тягучими ирисками. Следующая мысль: свалить на улицу, вырваться прочь от нелепой сцены из “Парфюмера”. Возможно, мне действительно лучше на воздух. Тепловой удар, галлюцинация на фоне трехмесячного воздержания…

Я закрываю глаза и начинаю считать, как советует мой психолог. Вдох. Выдох. Уже на “три” не выдерживаю, боюсь вновь почувствовать у лица смесь никотина и барбарисок, пока стою так, зажмурившись.

Но мое смятение передалось остальным. Аптекарь запахивает халат и отворачивается, мужчина с мокрыми висками бросается к выходу, забыв на прилавке свою покупку. Следом, не поднимая голов, выходят долговязый с девушкой в коротких шортах. Лишь женщина с морковными волосами задумчиво оглядывается, словно вспоминая, как тут оказалась. Улыбается мне робко, даже как будто с легким сожалением, и отходит к дальней витрине, прилипнув к стеклу, делает вид, что внимательно изучает ценники. Больше в аптеке никого.

Я медленно подхожу к прилавку. Залитая пунцом аптекарь дважды промахивается по кнопкам терминала, пока пробивает мой заказ. Я чувствую, как ей хочется сбежать в подсобку, а может, вообще отсюда, в другой конец мира. Возможно, она бы так и сделала, не останься на смене одна.

На выходе вскрываю упаковку обезболивающего, закидываю в рот две таблетки. Достаю из кармана пакетик с соком, запиваю сладкой теплой жижей через трубочку.

На часах половина десятого, а значит, я уже опаздываю на прием.

***

– Сегодня я засмотрелся на другую женщину.

– В каком плане?

– В том самом. Пялился на ее задницу, как подросток.

Психолог улыбается.

– Это нормально, Сергей. В последние месяцы на вас свалилось слишком много, сексуальное влечение лишь попытка вашего сознания выплеснуть накопившиеся эмоции.

– Да, но мы с Леной еще не развелись. Не думаю, что будет честно по отношению к ней… поддаваться.

– А я и не говорю, что надо поддаваться. Я говорю, что само желание естественно.

Психолог сводит пальцы в замок на груди, отчего короткие рукава летней рубашки едва не трещат на его могучих бицепсах. На мой взгляд, этому бугаю подошла бы работа фитнес-тренера, коллектора или, на худой конец, учителя физкультуры, а никак не мозгоправа. Но Илью Гелашвили мне посоветовали как чуткого специалиста.

Я решаю не говорить ему о массовом психозе в аптеке. По крайней мере, пока сам не сложу в голове правдоподобную версию.

– Давай вернемся к вам с Еленой, – продолжает психолог. – В прошлый раз ты говорил, что все началось после смерти твоего отца.

Я киваю.

– Хорошо. Расскажи о нем.

Я не знаю, с чего начать. На всё не хватит десятка оплаченных сеансов, поэтому начинаю с главного.

– Он был мудаком. Знаю, нехорошо так о мертвых, но это самое ёмкое описание. На мой взгляд. – Пока я думаю, что добавить, Илья терпеливо ждет. В комнате слышно лишь шелестение вентилятора, который поворачивается то ко мне, то к психологу. – Мы никогда не были друзьями. Я смотрел на своих сверстников, чьи отцы учили их ходить на лыжах, рыбачить, разбираться в машинах или просто рубились заодно в компьютерные игрушки. Знаешь, я всегда считал, что матери должны в первую очередь любить своих детей, а отцы дружить. У меня было не так.

Я беру стакан со стола и жадно глотаю теплую минералку.

– Мама вовремя поняла, с каким человеком она живет, и умыла руки. Вот только брать сына к новому мужчине в новую страну ей было неудобно, я остался с отцом. Я винил его в ее уходе, он винил меня в любви к ней. Мы всегда были виноваты, во всем! И когда ему было плохо, он уж заботился, чтобы плохо было всем вокруг, о да!

Я не смотрю на Илью, не замечаю, как становлюсь громче, в горле начинает першить.

– А плохо ему было всегда! Из-за своего характера он не мог ужиться ни в одном коллективе, его постоянно выгоняли с работы. От вечных проблем с деньгами становилось только хуже. Даже потом, когда я съехал, он мог звонить в три часа ночи и требовать, он никогда не просил, именно требовал погасить его вечные долги. На свадьбу он пришел даже без символического подарка. Лучший подарок, сказал он, что я терпел тебя все эти годы. Слово “должен” я слышал чаще своего имени: должен, должен, сука, должен! И чем старше становился, тем сволочнее, под конец разругался со всеми родственниками, даже соседи сторонились вечно злого, вечно брюзжащего… мудака. У него никогда не было друзей, и я даже не представляю, как появились мы с мамой. И даже переехав за триста километров, даже после тридцатисекундной ссоры по телефону, в ту же ночь я просыпался от кошмаров, молотя руками воздух – так хотелось заехать ему по физиономии.

– Он бил тебя? В детстве или, может, позже?

– Нет, – я вспоминаю перекошенное яростью лицо. – Но мне иногда кажется, что лучше бы бил. Главное, молча.

– Что ты почувствовал, когда узнал о смерти отца?

Мои пальцы дрожат, штаны промокли под вспотевшими ладонями.

– Сергей. Что ты почувствовал?

Зачем я здесь? Это не помогает.

– Хорошо, – сдался психолог. – Как я понял, твое поведение изменилось, это заметила Елена?

– Заметила, – я снова тянусь к минералке. – Мне не удалось выкинуть отца из головы, хотя до этого я сделал всё, чтобы выкинуть его из своей жизни. Он словно преследует меня все эти месяцы, я плохо сплю, теряю вес…

– А Елена?

– Когда мы познакомились, я мог зажечь ее… с одной искры, что ли. Вызвать улыбку даже когда хуже некуда. Но в последнее время мое состояние стало отравлять и ее. Мы закрылись. Все эти годы главной моей целью было не стать похожим на отца. Но я все просрал. Сам. Как и он.

– Она винила тебя в угасших чувствах?

– Нет, она винила себя. Что не смогла меня растормошить, достать из липкой бездны. Подтянулись и старые… проблемы. И что у нас не получилось с ребенком, и тот случай на корпоративе, когда ее поцеловал пьяный коллега. Причем я знаю, она его оттолкнула, знаю, там ничего не было и быть не могло, даже никогда не упоминал об этом! Но она не смогла себе простить. Взвалила всё это скопом, а я не смог остановить.

Мой голос ровный, искусственный. Фальшивый, как пластиковые зубы во рту. Еще одна реакция организма? Защита от перегрузок? Или мне правда хочется верить в то, что “я не смог”? Не “не пытался”, а именно “не смог”.

– Она сказала, что без неё мне разобраться будет легче. С памятью отца, с собой. Что она не помогает.

“Совсем как этот разговор”, – добавляю про себя.

– Что нам нужно побыть порознь, отдохнуть друг от друга, всю эту чушь. Но мы ведь оба знаем, что имеют в виду женщины, когда так говорят, правда? Они имеют в виду: нам лучше расстаться.

– Не стоит торопиться с выводами, время действительно расставляет по местам больше, чем нам кажется, – бубнит Илья и ерзает в кресле. Он выглядит рассеянным.

– Разве?

Психолог хочет сказать что-то еще, но осекается, хмурит брови. Мышцы его лица напрягаются, разом стирая маску сосредоточенного слушателя. Илью словно душит тесная рубашка, я только сейчас замечаю темные пятна вокруг его подмышек. Широкие плечи здоровяка подрагивают.

– Илья, все ок? – я подаюсь вперед.

– Да, извини, – он шмыгает носом, как двоечник, отдавший матери дневник на проверку. – Это всё моя вина. Уже три сеанса, а тебе совсем не легче.

– Но только три…

– Дело скорее во мне, понимаешь… Когда я выслушиваю бесконечные истории о проблемах с родней: сволочи отцы, матери-садисты, гиперопека бабушек и завистливая ненависть братьев… Ты даже не представляешь, сколько всего! Я рос в полной семье, мои родители никогда не позволили бы себе обращаться со мной плохо. И это чувство превосходства… я правда стараюсь! Стараюсь гнать его каждый раз, когда сижу в этом кресле, выслушиваю снова и снова. Но у меня не получается.

Илья допивает минералку из моего стакана.

– Извини еще раз. Я виноват, что дал понять, будто смогу помочь. Я не смогу. Деньги за оставшееся время тебе вернут.

Я пялюсь на него несколько минут.

Молча встаю, иду к двери. Оборачиваюсь уже на пороге, Илья сидит не двигаясь, смотрит себе под ноги. Я все еще жду, что это окажется шуткой, элементом терапии, что мне послышалось, в конце концов. Шумит вентилятор, хозяин кабинета тихо всхлипывает. Ничего.

Уже шагая по коридору, я задумался, что нервные срывы психологов, должно быть, не редкость. Но слишком уж резкий переход, слишком… ненормальный. А еще, несмотря на всю странность, я чувствую облегчение, и это одновременно удивляет и пугает меня.

Я не подпустил к себе жену и не уверен, что позволил бы психологу помочь. Возможно, я не хочу, чтобы мне помогли. Возможно, я не заслужил помощи.

***

В офисе у меня снова начинает болеть зуб, приходится выпить еще одну таблетку. Мучаюсь не я один: smm-щик Коля время от времени прижимает ладонь к челюсти и жалобно вздыхает за соседним столом. От обезболивающего он отказывается.

– Сергей, у всех разблокировали Телеграм, а у вас заблокировали?

Маша в обтягивающем красном платье, красные бусы на красной, сгоревшей под солнцем шее, хищная улыбка красных губ. Помада оставила тонкую полоску на передних зубах.

– Нет, – отвечаю я.

– Тогда почему ты не читаешь мои сообщения? Где правки, Сергей?

Она садится рядом с моим ноутбуком, столешница скрипит под широкой задницей.

– Мария, я работаю, – стараюсь говорить как можно спокойней. – Правки будут.

– Уже должны быть.

Капает кондиционер. Мы поставили тазик, чтобы не залило пол, но теперь это постоянное “бульк” давит на мозги.

– Я прислала их вчера!

– Вчера было воскресенье.

– Утром.

– И тем не менее, воскресенье. Четыре проекта по загрузке рассчитаны на двоих, но я тяну их один. Разгребусь, перейду к вашим правкам.

Маша смотрит на меня, будто ждет, когда я исправлюсь и скажу то, что она хочет услышать. От нее пахнет чем-то невыносимо сладким, отчего становится еще жарче, а зубная боль поднимается к вискам. Маша ждет, ей нравится сидеть вот так на столе и смотреть сверху.

– Что-то еще? – интересуюсь я.

– Да, Сергей. Знаешь, в последнее время меня заботит твоя лояльность к компании. Мне надоело выслушивать отговорки от своих спецов. Мне надоело просить каждый раз потратить чуть больше времени, задержаться в офисе или уделить пару часов в выходной. Я всё понимаю, но это работа, Сергей, и вы приходите сюда работать, а не придумывать отмазки.

Она продолжает разглагольствовать о том, как на мое место очереди выстраиваются, и о том, как выполненные дедлайны важны для репутации компании. “Кап-кап”, – капает кондёр. “Кап-кап”, – утекают остатки моего терпения. Я не смотрю на начальницу. “Убери свой зад с моего стола!” – хочется крикнуть. Но я лишь задыхаюсь от сладости духов.

Ловлю на себе взгляд Коли. Smm-щик улыбается сквозь боль, закатывает глаза.

– Ты чего там лыбишься? – Маша замечает его. – Уткнулся в монитор и работай.

– А вы чего такая злая сегодня, Марья Витальевна? – кривится Коля.

– Зуб с утра болит. Выходные нормально были, а теперь опять. Да какое тебе дело вообще, работать я сказала!

– Наверное, второй ряд режется, как у акулы, – огрызается Коля.

– Что ты сказал? Пошел вон отсюда, хамло! Ты меня услышал, выметайся нафиг из офиса, щенок! Вот же ж паскуда какая, а!

Я поднимаю взгляд на Машу и вглядываюсь в лицо, которое теперь цвета ее помады. Что-то это перебор, начальница и раньше любила нас покошмарить, но в такой ярости из-за ерунды я вижу ее впервые. Она продолжает орать и грозиться разговором с директором и даже увольнением, капельки ее слюны прилетают сверху мне на нос.

Коля хлопает крышкой ноутбука, спустя пять секунд дверью офиса. Маша продолжает орать ему вслед. Теперь шум нарастает у меня за спиной, и я поворачиваюсь на кресле, чувствуя противное щекотание между лопаток.

– Я тебе эту ручку в задницу засуну, сколько раз просила не щелкать! – орет девочка-маркетолог на соседку, которая работает здесь едва ли больше месяца.

Офис на двадцать человек за мгновения превращается в площадку реалити-шоу, над столами пролетает мусорка. В криках почти невозможно различить отдельных слов, я слышу только Машу, которая уже вскочила со стола и орет, как всех уволит и оштрафует.

Девочка из бухгалтерии тянет за волосы подругу-копирайтера, на пол сыплются бумаги, мне под ноги прилетает стакан для карандашей…

Наверное, с таким же выражением лица, как и сейчас, я смотрел на женщину с морковными волосами, а потом и на психолога после его отказа со мной работать. Дебильным выражением ничего не понимающего человека.

– Успокойтесь, пожалуйста! Что вы делаете?! – пытается перекричать остальных наш дизайнер, тихая и талантливая девочка. Похоже, кроме меня она единственная, кто не поддался всеобщему безумию.

На столе у стены звонит телефон. Его трель тонет в шуме.

– Алло. Добрый, – отвечает наш самый старший и самый опытный продажник, но через секундную паузу кричит в трубку. – Сергей, идите в жопу!

– Ты как с людьми разговариваешь?! – визжит Маша, хватает с моего стола степлер и бросает парню в голову.

Тот прижимает ладонь к уху, между пальцев течет алая кровь, капает на штаны.

Офис замолкает разом. Растрепанные, раскрасневшиеся, готовые душить друг друга шнуром от принтера, истыкать глаза скрепками или утопить в тазике с водой от кондиционера, сотрудники смотрят на яркую кровь. И не решаются взглянуть друг на друга.

Маша приходит в себя первой, бросается к менеджеру, что-то бормочет, извиняясь. Её лицо остыло, оно бледнее мела, тонкие губы в красной помаде теперь напоминают открытую рану. По рукам передают аптечку, голову пострадавшего бинтуют.

Я замечаю, что единственный в офисе остался сидеть. Выхожу в коридор, мимо лифтов, на балкон покурить. Голова слишком тяжелая, отказывается думать.

В кармане звонит телефон.

– Ну как твой зуб? – интересуется Пашка бодро.

– Болит.

– Ай, балда, всё никак не запишешься?

– Запись на пару месяцев вперед, – отвечаю на автомате. – И это платный кабинет. Медсестра сказала, что не помнит такой ажиотаж.

– У вас одна поликлиника, что ли?

Я молча смотрю на сигарету, она прогорела почти для фильтра, а я едва ли сделал две затяжки.

– Ты куда пропал? – Пашкин голос теряет бодрость.

– Здесь я. Не знаю, не одна, наверное.

– Слух, чего ты мучаешься, давай в Минск! Друга повидаешь, денег сэкономишь. У тебя бесплатный стоматолог как-никак под рукой… ну, почти под рукой.

– Дел много.

– Серег, развеяться тебе надо, говорю. Приезжай, а?

– Я что-нибудь придумаю, – лгу я.

– Ага. – Пашка все понимает. Его голос гаснет вместе со сгоревшей впустую сигаретой.

Бычок летит в пепельницу из-под кофейной банки.

***

В офис я возвращаться не стал, сразу поехал в бар. Как ни странно, меня никто и не искал.

Сколько еще будут вспоминать сегодняшний день: всё, что наговорили и услышали, боль в охрипших связках и сжатые до побелевших костяшек кулаки? Кто из коллег перестанет здороваться утром, не сядет в столовой за один стол и промолчит в курилке?

Или предпочтут забыть, оправдают душным офисом и капающем кондиционером, спишут на сжатые сроки и повышенную нагрузку? Оставят в прошлом, словно пьяный дебош или быстрый секс на корпоративе, ну было и было? Я задаюсь вопросами, глотая холодное пиво бокал за бокалом. Лишь бы не спрашивать главного: почему все вокруг сходят с ума?

Бармен пьянеет на глазах, к концу вечера он уже откровенно промахивается мимо стакана и проливает пиво на стол, себе на ноги в светлых шортах. Его напарник спит, прислонившись к стойке.

Мне кажется это забавным, и я смеюсь, и смеются те немногие, кто ходит в бары по понедельникам. Мне уже известны все ответы, они здесь, за мутной пеленой перед глазами. Осталось лишь руку протянуть, схватить, в рот положить, разжевать да переварить… Но сначала надо сконцентрироваться, чтобы не свалиться с высокого табурета, от которого так затекла задница.

… Я хотел ту задницу в аптеке. В ту секунду, лишь в тот краткий миг, но хотел…