Пушкин – пророк-вестник

Николай Шахмагонов

Пушкин – пророк-вестник

Пушкин в семье поэтов Вестников

Загадочный автор не менее загадочной и мистической книги «Роза мира» Даниил Андреев, перечислил выдающихся русских поэтов: Пушкина, Тютчева, Веневитинова, остановился на таинственных мотивах их творчества и назвал их литературный подвиг «вестничеством». О Лермонтове же, кроме того, написал: «Миссия Лермонтова – одна из глубочайших загадок нашей культуры».

В «Розе мира» читаем:

«Вестник – это человек – носитель дара и миссии Вестника, будучи вдохновляем Даймоном, даёт людям почувствовать сквозь Образы искусства высшую правду и свет, льющиеся из иных Миров. Даймоны становятся Проводниками, людям обладающим светлым даром, через Даймонов льётся в Разум и Волю человека воздействие Высших Начал».

Говорят ведь, что книга учит добру, что книга учитель, книга друг. И многие так и относятся к книгам, и, конечно, к книгам поэтическим. Поэзия не может быть плохой. Плохой может быть графомания.

Лучшим образом это определил Дмитрий Владимирович Веневитинов, писав:

Немногие небесный дар

В удел счастливый получают,

И редко, редко сердца жар

Уста послушно выражают.

Но если в Душу вложена

Хоть искра страсти благородной, –

Поверь, не даром в ней она,

Не теплится она бесплодно…

Не с тем судьба её зажгла,

Чтоб смерти хладная зола

Её навеки потушила:

Нет! – что в душевной глубине,

Того не унесёт могила:

Оно останется во мне.

Разве бесплодно теплилась лира Пушкина, Лермонтова, разве унесла могила то, что ярко светилось в их «душевной глубине»?

Поэзия, по справедливому определению Веневитинова, правдива, а душа поэта обладает даром пророчества…

Души пророчества правдивы.

Я знал сердечные порывы,

Я был их жертвой, я страдал

И на страданья не роптал;

Мне было в жизни утешенье,

Мне тайный голос обещал,

Что не напрасное мученье

До срока растерзало грудь.

Он говорил: «Когда-нибудь

Созреет плод сей муки тайной

И слово сильное случайно

В нежданном пламени речей

Из груди вырвется твоей;

Уронишь ты его недаром:

Оно чужую грудь зажжёт,

В неё как искра упадёт

И в ней пробудится пожаром».

Дмитрию Веневитинову довелось испытать сильную, но безответную любовь. Но это история особая, которая, конечно, отразилась на его творчестве.

Даниил Андреев считал, что движителем поэзии являются Божий Дар, Дар Космоса, Космическое сознание! Эти в наши дни всё чаще звучащие фразеологизмы, особенно применимы к таким гигантским личностям, как Александр Сергеевич Пушкин, по словам Аполлона Григорьева, «наше всё», как Фёдор Иванович Тютчев, по словам Даниила Андреева, «носитель дара вестничества Космоса».

Религиозный писатель и мыслитель рубежа ХIХ – ХХ веков Николай Иванович Черняев, в книге «Мистика, идеалы и поэзия русского самодержавия» писал:

«Всё, всё великое, священное земли имеет мистическую сторону. Мистика составляет принадлежность не только каждой религии, не только таинств, но и науки. Пытливая мысль человека, старающаяся разрешить все «проклятые вопросы», в конце концов неминуемо приходит к вопросу о начале всех начал, к задаче, которая не даётся ни умозрительному, ни опытному знанию. Огюст Конт (1798-1857) (французский философ – Н.Ш.) верно подметил, что законы естествознания объясняют только, как происходят те или другие явления, но они не объясняют, почему эти явления происходят так, а не иначе. Таким образом, и у естествознания есть своя мистика – тем более она есть в искусстве».

Черняев особенно отметил мистичность поэзии!

«Пушкин в целом ряде стихотворений выразил удивление перед творческой силой, орудием которой он себя считал. Называя вдохновение священной жертвой, а себя избранником Неба, он прибегал не к риторическим прикрасам, а выражал своё убеждение. Творчество представлялось Пушкину чем-то мистическим. Чарскому, поражённому импровизацией заезжего итальянца, тот говорит: «Всякий талант неизъясним. Каким образом ваятель в куске каррарского мрамора видит сокрытого Юпитера и выводит его на свет резцом и молотом, раздробляя его оболочку? Почему мысль из головы поэта выходит уже вооружённая четырьмя рифмами, размеренная стройными, однообразными стопами? Никто, кроме самого импровизатора, не может понять эту быстроту впечатлений, эту тесную связь между собственным вдохновением и чуждой внешней волей; тщетно я сам захотел бы это разъяснить»… История есть своего рода теофания (непосредственное явление божества в различных религиях – Н.Ф.). В судьбах народов сказывается воля и цели Провидения. Слова Гамлета: «Есть Божество, ведущее нас к цели» – с полным основанием можно применить к истории».

Пушкин признавался в стихотворении «Моему Аристарху»

… Сижу ли с добрыми друзьями,

Лежу ль в постеле пуховой,

Брожу ль над тихими водами

В дубраве тёмной и глухой,

Задумаюсь, взмахну руками,

На рифмах вдруг заговорю …

Вот так… Казалось бы, ни с того, ни с сего… Писатель, готовясь работать над рассказом, романом, повестью, собирается с мыслями, садится за стол, настраивается на этот труд. А тут, словно сами стихи льются из неведомых Небесных далей. Вот как у Пушкина:

Но ежели когда-нибудь,

Желая в неге отдохнуть,

Расположась перед камином,

Один, свободным господином,

Поймаю прежню мысль мою, –

То не для имени поэта

Мараю два иль три куплета

И их вполголоса пою.

Не для имени поэта? Что хотел сказать он этой фразой? Не то ли, что сами стихи рвутся из его души, рвутся, чтобы быть обнародованы именно им – тем, кому дан необыкновенный дар вестничества…

Вспомним и знаменитое его стихотворение «Пророк».

Духовной жаждою томим

В пустыне мрачной я влачился,

И шестикрылый серафим

На перепутье мне явился;

(…)

И Бога глас ко мне воззвал:

"Восстань, пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею моей,

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей".

Мистика? А как же ещё назвать такое?

Русский философ Николай Александрович Бердяев указывал: «Мистика есть реализм, ощущение реальностей, слияние с реальностями; рационалистический же позитивизм есть иллюзионизм, потеря ощущения реальностей, разрыв между реальностями мира».

О литературном труде современный писатель Иван Плахов выразился так:

«Основная проблема людей, подверженных магии творчества, заключается в том, что их разум начинает не замечать разницы между сном и реальностью, путать их, принимая сны за реальность, и на равных оперировать событиями, происходившими в сознании, независимо от того, в действительности это было или приснилось, или придумалось».

Ну а поэты призваны обнародовать то, что дано им Природой. Английский писатель и философ Гилберт Кит Честертон указывал: «Истинные мистики не прячут тайн, а открывают их».

Открывают, благодаря даймонам?

В Википедии указано: «Даймон – личный ангел-хранитель, внутренний голос, совесть, в философии Сократа и его последователей. У античных философов даймон – гений, ангел-хранитель, совесть…».

Болгарский религиозный деятель, философ, оккультист Омраам Микаэль Айванхов (настоящее имя Михаил Иванов) (1900-1986) предлагал думать о солнце и жить по его законам:

«Сколько людей говорят себе: «Я прилагаю усилия, но какой в этом смысл, если повсюду царят законы эгоизма и жестокости? В океанах рыбы поедают друг друга, в лесах хищные звери друг друга пожирают, а в обществе повсюду видны только эгоизм, насилие и жестокость. Почему я должен быть исключением? Давайте скорее будем бороться с помощью когтей и клыков, давайте драться, и таким образом мы преуспеем…»

Всё это верно, эти люди рассуждают, полагаясь только на то, что видят на земле, но это лишь половина истины. Если бы они взглянули на небо, то увидели бы, что существует также и солнце, а солнце – это другая половина правды. В то время как животные и люди только поглощают, едят, стяжают, разрушают, солнце сияет, светит, излучает, даёт. Зачем? Чтобы у нас была жизнь, тепло и свет. Разве у нас всё ещё была жизнь, если бы не существовал другой закон – закон любви и жертвы, который является законом не земли, а солнца? Нет. Так вот, если то, что вы видите на земле, вас разочаровывает, думайте о солнце, примите его законы, и вы почувствуете воодушевление».

Разве поэты не живут по закону солнца?

Тютчев восклицал: «Сияет солнце, волны блещут». «Над ним луч солнца золотой», – писал Лермонтов в «Парусе», а в «Цевнице» подмечал: «по утру туманы от солнечных лучей редеют средь поляны» или говорил: «Как солнце зимнее прекрасно», вторя Пушкинскому: «Мороз и солнце – день чудесный» и заявляя о солнце…

Так точно дева молодая,

Твой образ предо мной блестит…

Общепризнано, что Пушкин, Тютчев, Лермонтов – не просто поэты – они пророки.

Даниил Андреев в «Розе Мира» писал:

«Пророчество и вестничество – понятия близкие, но не совпадающие. Вестник действует только через искусство; пророк может осуществлять свою миссию и другими путями – через устное проповедничество, через религиозную философию, даже через образ всей своей жизни. С другой стороны, понятие вестничества близко к понятию художественной гениальности, но не совпадает также и с ним. Гениальность есть высшая степень художественной одарённости. И большинство гениев были в то же время вестниками – в большей или меньшей степени, – но, однако, далеко не всё. Кроме того, многие вестники обладали не художественной гениальностью, а только талантом».

И далее:

«Вестничество сопровождает чувство, что ими и через них говорит некая высшая, чем они сами, и вне их пребывающая инстанция. Искусство (в особенности искусство Слова) есть выражение высшей реальности, верховной Правды, Дыхания иных Миров».

Поэт, писатель, драматург Алексей Константинович Толстой заявил в стихотворении:

Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель!

Вечно носились они над землею, незримые оку.

Нет, то не Фидий воздвиг олимпийского славного Зевса!

Здесь у Толстова мы наблюдаем не только глубокие знания античности, но и умения использовать эти знания в стихах. Он упоминает Фидия, древнегреческого скульптора и архитектора, родившегося в 500 г. до н.э., в Афинах и ушедшего из жизни в 430 г. до н.э. Он был другом Перикла, учёным, и в честь него обозначение Золотого сечения в алгебре получило обозначение греческой буквой φ, потому что именно Золотое сечение он сумел воплотить в своих работах.

Поэт говорит далее в своём стихотворении…

Много в пространстве невидимых форм и неслышимых звуков,

Много чудесных в нём есть сочетаний и слова, и света,

Но передаст их лишь тот, кто умеет и видеть, и слышать,

Кто, уловив лишь рисунка черту, лишь созвучье, лишь слово,

Целое с ним вовлекает созданье в наш мир удивленный.

Тютчев в стихотворении «Послание Горация к меценату» заявил:

«…Сей мир – игралище Фортуны злой.

Она кичливый взор на шар земной бросает

И всей Вселенной потрясает

По прихоти слепой!..

Не буду я богов обременять мольбами;

Но дружба и любовь среди житейских волн

Безбедно приведут в пристанище мой чёлн.

О том же говорил и Пушкин в романе «Евгений Онегин», в главе IV:

Стократ блажен, кто предан вере,

Кто, хладный ум угомонив,

Покоится в сердечной неге,

Как пьяный путник на ночлеге,

Или, нежней, как мотылёк,

В весенний впившийся цветок;

Но жалок тот, кто всё предвидит,

Чья не кружится голова,

Кто все движенья, все слова

В их переводе ненавидит

Чьё сердце опыт остудил

И забываться запретил!

Забываться, то есть входить в состояние, недоступное другим.

А вот стихотворение Веневитинова на ту же тему…

Люби питомца вдохновенья

И гордый ум пред ним склоняй;

Но в чистой жажде наслажденья

Не каждой арфе слух вверяй.

Не много истинных пророков

С печатью тайны на челе,

С дарами выспренних уроков,

С глаголом неба на земле.

Миссия Вестника имеет значение общее, очень широкое, в её осуществлении заинтересована вся метакультура. «Метакультура, по определению википедии, это «один из двух основных компонентов (наряду с метаисториеи) культурологической концепций Даниила Андреева, которое понятием своим во многом напоминает идею локальных цивилизаций Н.Я. Данилевского и Шпенглера».

На вестников, по мнению Даниила Андреева, возложена миссия проповедничества истин и их преломлений; их долг – проповедничество языком художественных Образов. Даниил Андреев указывал: «Если к художнику послан Даймон, то художник не сможет не почувствовать его воздействия. Это переживание некоторой, вне личности художника пребывающей Силы, в него вторгающейся и в его творческом процессе себя выражающей».

Недаром же Николай Черняев отмечал, что «творчество представлялось Пушкину чем-то мистическим» и он выражал удивление «перед творческой силой, орудием которой он себя считал», причём силой, пред которой ничто не может устоять.

Вестничество Лермонтова проявилось в таких строках из его поэмы «Сашка» …

«…Будь терпелив, читатель милый мой!

Кто б ни был ты: внук Евы иль Адама,

Разумник ли, шалун ли молодой, –

Картина будет; это – только рама!..»

На самом деле поэма очень длинная, и в ней есть моменты, на которые следует обратить внимание, рассматривая тему вестничества.

Леонид Андреев высказал мнение о Лермонтове:

«С самых ранних лет – неотступное чувство собственного избранничества, какого-то исключительного долга, довлеющего над собой и душой; феноменально раннее развитие бушующего, раскалённого воображения и мощного, холодного ума; наднациональность психического строя при истинно русской стихийности чувств; пронизывающий насквозь человеческую душу суровый и зоркий взор; глубокая религиозность натуры, переключающая даже сомнение из плана философских суждений в план богоборческого бунта, – наследие древних воплощений этой монады в человечестве титанов; высшая степень художественной одарённости при строжайшей взыскательности к себе, понуждающей отбирать для публикации только шедевры из шедевров… Всё это, сочетаясь в Лермонтове, укрепляет нашу уверенность в том, что гроза вблизи Пятигорска, заглушившая выстрел Мартынова, бушевала в этот час не только в Энрофе (имя нашего физического слоя). Это, настигнутая общим Врагом, оборвалась недовершённой миссия того, кто должен был создать со временем нечто, превосходящее размерами и значением догадки нашего ума, – нечто и в самом деле титаническое».

«Большинство гениев, – по мнению автора «Розы мира», – были в то же время вестниками, – в большей или меньшей степени, – но, однако, далеко не все. Кроме того, многие вестники обладали не художественной гениальностью, а только талантом».

И далее отметил, что «это превосходно показал на анализе лермонтовских текстов писатель Мережковский – единственный из критиков и мыслителей, который в суждениях о Лермонтове не скользил по поверхности, а коснулся трансфизического корня вещей».

В очерке «Лермонтов – поэт сверхчеловечества» Дмитрий Сергеевич Мережковский, касаясь одного из центральных произведений творчества Лермонтова, начатого им – вдумайтесь – в пятнадцатилетнем возрасте, утверждал:

«Лермонтов до конца своей жизни испытывал неудовлетворённость своей поэмой о Демоне. Даже в "Сказке для детей" он упоминает о нём:

Но я не так всегда воображал

Врага святых и чистых побуждений.

Мой юный ум, бывало, возмущал

Могучий образ; меж иных видений,

Как царь, немой и гордый, он сиял

Такой волшебно сладкой красотою,

Что было страшно… и душа тоскою

Сжималася – и этот дикий бред

Преследовал мой разум много лет.

Но я, расставшись с прочими мечтами,

И от него отделался – стихами!»

«По мере возрастания зрелости и зоркости, – отмечено в «Розе мира», – он не мог не видеть, сколько частного, эпохального, человеческого, случайно-автобиографического вплелось в ткань поэмы, снижая её трансфизический уровень, замутняя и измельчая образ, антропоморфизируя сюжет. Очевидно, если бы не смерть, он ещё много раз возвращался к этим текстам и в итоге создал бы произведение, в котором, от известной нам поэмы осталось бы, может быть, несколько десятков строф. Но дело в том, что Лермонтов был не только великий мистик; это был живущий всею полнотою жизни человек и огромный – один из величайших у нас в XIX веке – ум».

Давайте задумаемся над столько высокой оценкой Лермонтова. Докопаться до истины довольно сложно. Если мы обратимся к произведениям русских поэтов особенно девятнадцатого века, мы найдём огромную плеяду великолепных, поистине волшебных мастеров поэтического творчества. Разве не замечательны стихи Василия Жуковского, Дениса Давыдова, Афанасия Фета, Аполлона Майкова, Алексея Кольцова, Алексея Апухтина, Алексея (А.К.) Толстого, Андрея Вяземского, Ивана Тургенева, Ивана Бунина…

Но почему-то к вестникам Даниил Андреев причислил лишь Пушкина, Лермонтова, Веневитинова, Тютчева….

Пушкин – «наше всё». Пушкин не просто поэт-пророк, Пушкин – духовный вождь Русского Народа. Но Пушкин ведь тоже величайшая загадка. Пушкин – это учёный, это проводник Закона Времени, это… Можно перечислять бесконечно. Его поэзия лирична, его слог пластичен и музыкален. Но пластичны, музыкальны, лиричны и стихи других поэтов. В чём же секрет? Секрет в том, что почти все поэтические произведения Пушкина одновременно являются произведениями пророческими, поскольку снабжены вторым смысловым рядом, потому, что Пушкин был посвящён в величайшие тайны Мироздания, потому что он был избран волхвами в хранители этих тайн и ему было завещано их обнародование, когда придёт время. То есть тайное хранение основы основ в документах, что и было сделано – Пушкин передал на хранение свой Тайный Архив донскому атаману Кутейникову – и обнародование в произведениях, ключ к познанию которого был также завещан потомкам.

Известно выражение: «Первый после Бога». Так называли лучших государей в летописи Державы, так называли иногда командиров атомных подводных лодок, ведь подлодки действуют вдали от родных рубежей, в отрыве и командир порой должен принимать решение сам, причём решение судьбоносное для всего мира.

Но если перевести всё в разряд иной. В разряд Космического Творчестве, в разряд вестничества, то Пушкин в этом является не первым – он является высшим в иерархии Творчества, задача которого состоит в борьбе высших сил света против сил тьмы.

Так вот Лермонтов, по моему мнению, может считаться первым после Пушкина. И считаться таковым не только за свои солнечные, искромётные, неподражаемые стихи, а за тот до сей поры ещё не разгаданный тайный смысловой ряд, который получен из Космоса и обнародован им во имя нас, живущих в Русском Мире.

Каждый, кто владеет поэтическим слогом – остерегаюсь сказать в широком плане «даром» – по-своему, согласно какой-то невидимой иерархической степени – получает подсказки свыше. В 2000 году я написал стихотворение «Черноморский вальс», в котором были такие слова…

У ворогов лютых пред русской твердыней

Мечи затуплялись в дыму,

Но твердо стоит и не дрогнет Россия

В добытом Светлейшим Крыму.

Ольга Молодова, учительница из Мытищ, написала музыку и вместе с сестрой Еленой исполняла эту песню на моих творческих вечерах, объявлял о которых следующим образом: «Севастополь сегодня наш Сталинград – Россия из Крыма ни шагу назад!»

Такие вечера периодически проводил в Международном Славянском культурном центре в начале нулевых. Причём люди собирались, несмотря на то, что кто-то, тоже с регулярной периодичностью, воровал сообщение о вечере с ветрины на здании центра.

Самое интересное, что особенно в детали происходящего в Крыму не вникал. Знал о них в общем плане, как всякий, кто болел душой за Крым. Причём, часто слышал, что и слова правильные, и песня хороша, но вы, мол, не знаете, что в Крыму происходит. Увы, никаких особых надежд…

Но… Сегодня мы видим то, что видим. Твёрдо стоит Россия в Крыму, добытом Светлейшим Князем Григорием Александровичем Потёмкиным-Таврическим. Откуда была такая твёрдая уверенность, что Крым, как теперь говорят, вернётся в родную гавань».

Так что к известным словам Евтушенко: «Поэт в России больше, чем поэт», можно смело прибавить:

Поэт в России – громовержец Божий,

И потому уста его не лгут!

Не лгут уста Пушкина, предрёкшего, что XXI век будет «веком Сияния Руси», не лгут уста Тютчева, заявлявшего: «О Русь, велик грядущий день,

Вселенский день и православный!» Не лгут уста Лермонтова… «Погибнет ваш тиран, как все тираны погибали» (Новгород). Ну и как тут не вспомнить стихотворение «Предсказание», о котором говорилось выше.

Даниил Андреев назвал в числе вестников Веневитинова, одного из самых загадочных поэтов, современников Лермонтова. Дмитрий Владимирович Веневитинов родился 14 сентября 1805 года в Москву, а умер в Петербурге 15 марта 1827 года, когда ему не исполнилось и двадцати двух лет. Если точно двадцать один с половиной год прожил на свете этот юноша, официально признанный не только прозаиком, поэтом, причём романтического направления, но и переводчиком, музыкантом, живописцем и философом. Поэт в этом возрасте? Такое возможно. Прозаик – уже с большой натяжкой. Считается, что настоящим прозаиком можно стать самое раннее к сорока, но скорее к пятидесяти годам, когда появится опыт жизни, любви, правильное понимание всего окружающего. Мне так постоянно говорил отец, когда я писал свои ранние рассказы, поясняя, что в пятьдесят уже и взгляд иной и перед глазами, когда садишься за работу – и характеры, и лица, и многое, много такое, без чего невозможна глубокая проза. А философ?! Философ в столь раннем возрасте?

Я уже приводил его вестнические стихи, теперь хочу сказать несколько слов о трагической судьбе поэта.

В элегии «Поэт и друг» Веневитинов писал:

Душа сказала мне давно:

Ты в мире молнией промчишься!

Тебе всё чувствовать дано,

Но жизнью ты не насладишься.

Что это, предчувствия, подобные Лермонтовским…

(…) Лишь тот, кто с юношеских дней

Был пламенным жрецом искусства,

Кто жизни не щадил для чувства,

Венец мученьями купил…

Не венец ли это неразделённой любви? Такой любви, что «Потеря жизни не утрата», что он покинет мир без страха, поскольку судьба «рано умереть, но жить за сумрачной могилой!»

И не себе ли говорит: «Как знал он жизнь, как мало жил!»

Это повторяется в эпилоге элегии:

Сбылись пророчества поэта,

И друг в слезах с началом лета

Его могилу посетил.

Как знал он жизнь! как мало жил!

Поразительно! Он словно предчувствовал раннюю свою кончину, хотя никаких объективных причин для неё не было. Всё случайность, чистая случайность… 2 марта 1827 года он был на балу у Ланских, во флигеле дома которых поселился при переезде в Петербург. После бала, разгорячённый, не одеваясь побежал в свой флигель, а март в России, тем более самое его начало, ещё зима, а в Петербурге к тому же и «мокрая» зима, промозглая. Простуда сразила сразу, мало того, исследователи полагают, что навалилась на него пневмония, принявшая самую тяжёлую форму. Проболев почти две недели, он ушёл в мир иной…

Итак случайность, случайная простуда, случайная болезнь, случайная смерть, но не зря же французский писатель Анатоль Франс утверждал: «Случай – псевдоним Господа Бога, когда Он не хочет подписываться собственным именем».

Кстати, он как раз был противником рассуждений о собственной смерти, заявляя: «Нас всех когда-нибудь поглотит небытие, умейте забывать об этом – вот в чем заключается мудрость».

Быть может, тех, кто не умели забывать о смерти, и поглощало небытие в первую очередь. Впрочем, смерть Веневитинова, случившаяся по вполне объяснимой внешне причине, несёт в себе некоторую тайну… Повеса и любимец женщин он безнадёжно влюбился в княгиню Зинаиду Александровну Волконскую, которая по словам Пушкина, была: «Царица муз и красоты». Писательница, поэтесса, композитор, певица, она блистала в обществе, разбивая сердца. В неё были влюблены и восхищались ею Александр Пушкин, Евгений Баратынский, Пётр Вяземский, Адам Мицкевич, её портреты писал Карл Брюллов, которого часто называли «Пушкиным в живописи».

Но будучи замужем, да и по возрасту старше Веневитинова на 16 лет, она не оставила ему никаких надежд на взаимность.

Но в то же время княгиня не могла не отдать должного юноше, она сочувствовала ему и однажды сделала ему очень дорогой подарок – древний перстень, найденный в 1706 году при раскопках итальянского города Геркуланума и приобретённый ею во время одного из многочисленных путешествий. Город Геркулануме был засыпан пеплом в 79 году нашей эры после извержения Везувия, уничтожившего знаменитую Помпею.