Если Господь призовёт тебя…

– Ты что, не слышишь? Я тебя зову, зову…

– Я и правда не слышала, – извиняющимся тоном сказала я. – Задумалась…

– О чём это? О мировых проблемах? – улыбнулся он, и у меня сердце остановилось от его улыбки.

Я смотрела на него и глупо улыбалась в ответ. Он помолчал, глядя на меня, потом протянул руку:

– Давай свою сумку, я тебя провожу.

Не веря своему счастью, я пошла рядом с ним, стараясь идти как можно медленнее, чтобы продлить сладкие мгновения.

– Почему мне кажется, что я тебя где-то видел? – спросил Дима.

– Потому что мы учимся в одной школе, – предположила я. – Я вообще-то из десятого А!

– Нет, – он покачал головой. – Мне кажется, что я видел тебя где-то раньше… Твои большие глаза, твои волосы… только раньше они были заплетены в две косички… Что ты молчишь?

А что я могла ему сказать? Что в начальных классах мы часто с ним играли на школьном дворе во время продлёнки? Или что потом, когда он шесть лет, с третьего по восьмой класс, не учился в нашей школе, потому что его отца (он был военным) перевели в другой город, мне было так скучно, так скучно, что хотелось сбежать из дому? Или когда он вернулся уже девятиклассником, и я увидела его, то не осмелилась подойти и напомнить о себе? Ведь мы были уже не детьми, и вот так запросто предложить мальчику свою дружбу, пусть даже мы и играли с ним в детстве, я как-то не смогла…И целых два года смотрела на него издалека.

– Что ты молчишь? – уже нетерпеливо повторил он.

– Не знаю, тебе, наверное, показалось.

– Нет, не показалось! – возразил он. – Ты знаешь, но не хочешь говорить!

Я предпочла промолчать.

– Ты не кажешься молчаливой, – он искоса посмотрел на меня. – Я думаю, ты порядочная болтушка, а сейчас словно дар речи потеряла…

Мне нечего было ему сказать.

– Слушай, ты что делаешь завтра? – неожиданно спросил Дима. – Давай сходим в кино!

– А что будем смотреть?

– Не знаю… Придём и посмотрим афишу. Что-нибудь да подберём!

Неужели я могла отказаться?!

– Хорошо.

Мы опять немного прошли молча.

– Только знаешь, – снова разговор начал Димка. – Пойдём днём, а то у меня завтра ещё дел полно.

Ну, вот, только размечталась, что меня пригласили на подобие свидания, а оказывается, это для него «одно из дел»!

– Можешь не ходить в кино, – я очень постаралась сказать эти слова спокойно, и, кажется, мне удалось. – И заняться своими делами!

– Ну вот, обиделась! – констатировал он. – Я так и знал!

– А если знал, зачем говорил?

– Но у меня действительно много дел! Хочешь, расскажу, какие? – забросил он удочку.

– Мне всё равно.

– Если всё равно, зачем подслушивала мой разговор с Маргошей?!

– Я не подслушивала! – мне стало почему-то смешно, и я усмехнулась.

– В декабре, в День конституции, наша школа всегда устраивает концерт в Доме престарелых…

– Я знаю.

– А в этом году директор Дома предложила кроме обычного концерта поставить какую-нибудь пьесу, чтобы старички вспомнили про театр, про молодость, ну и так далее. И мне надо срочно найти пьесу для постановки, поэтому я пойду в библиотеку и буду рыться в книгах.

– А почему нельзя взять известное произведение? – спросила я.

– Нельзя, – с сожалением ответил он. – Пьеска должна быть небольшая, компактная, на час максимум и желательно смешная. Не забудь: старички, как дети, быстро утомляются.

– Можно взять фрагмент…

– Не думаю, что это хорошая мысль.

– Ладно. А почему Елена Викторовна не займётся этим? Она всё-таки завуч…

– На ней концерт, на мне – пьеса.

– Понятно.

Так, за разговорами, мы незаметно дошли до моего дома.

– Вот мы и пришли, – сказала я, остановившись у своего подъезда и протягивая руку за сумкой.

– Ничего себе домик, – вежливо сказал Дима, окинув взглядом подъезд.

А что он мог ещё сказать? Мы с мамой жили в хрущобе, на четвёртом этаже, старые окна, старые двери, старые лестницы, кирпичи, покрытые мхом, поломанные скамейки… Хвастать нечем. Мы немного постояли, потом я набрала в грудь воздуху и решилась:

– Может, зайдёшь выпить чаю?

– Нет, не могу, матушка ждёт. Каждую субботу я хожу с ней гулять. После того как отец… как отца не стало, она совсем ослабела и почти не выходит из дому…

– А что с твоим отцом? – тихо спросила я.

– Погиб при выполнении задания. Поэтому мы и вернулись сюда. Ну, что? До завтра?

– До завтра.

Димка повернулся и пошёл, не оглянувшись ни разу, а я смотрела ему вслед, и сердце моё пело: он проводил меня до дому, пригласил в кино! Это настоящее свидание!

Я поднялась на четвёртый этаж и нажала кнопку звонка. Как я и думала, мама открыла дверь, из кухни неслись волны вкусного запаха, но у меня совершенно не было аппетита.

– Вымой руки и иди обедать!– велела она.

– Мам, я не хочу: в школе пообедала, – соврала я, проскользнула в свою комнату, швырнула сумку под стол и с размаху прыгнула на кровать, заскрипевшую под тяжестью моего тела. Я лежала, прижав к груди розового зайца Каплю, и улыбалась сама себе. Как он мило зовёт свою маму: матушка! И отца у него тоже нет, как у меня, правда, его отец погиб, а мой…

– Глаза сияют, волосы растрёпанные… – мама тихо приоткрыла дверь. – Влюбилась, что ли? Пойдём обедать?

– Да, матушка, – попыталась я последовать Димкиному примеру.

Мама изумлённо вытаращила глаза:

– Что?!

– Да, мам, сейчас приду! – пришлось исправиться. – Только переоденусь!

– Я жду.

Мама закрыла дверь, а я ещё немного полежала, обнимаясь с Каплей, потом поднялась, скинула немудрёную одёжку и надела шорты с футболкой.

Мама приготовила восхитительный суп с фрикадельками и картошку пюре с жареным хеком – всё очень вкусное, всё, что я обычно уплетала за обе щеки, но сейчас мне, честное слово, кусок в горло не лез. Она смотрела, как я ковыряюсь в тарелке с картошкой, но ничего не говорила.

– Мам, а мы за курткой пойдём? – спросила я.

– А разве нужно? Твоя куртка ещё не старая, а денег у нас не так уж много осталось, – задумчиво сказала мама.

– Мам, ну давай купим! – я умильно посмотрела на неё.

– Поля, что с тобой творится? – засмеялась она. – Зачем тебе срочно понадобилась новая куртка?!

– Очень нужно! Эта уже не модная!

– А надо модную?

– Да! А то мне как-то неловко в ней ходить: на меня на улице оборачиваются, – снова соврала я.

– На тебя оборачиваются, потому что ты красавица! – убеждённо сказала мама. – И уже совсем взрослая…

Я понимаю, конечно, что каждый родитель считает своего ребёнка неотразимым, но…

– Мама, у меня такой нос! И глаза! И волосы самые обычные… А ты – красавица!

– У тебя очень хорошенький носик и выразительные глаза, а волосы длинные и мягкие… Конечно, ты очень красивая!

Я вздохнула. Её не переубедить!

– Может, всё-таки сходим за курткой? А? – продолжила я уговоры.

– Ты куда-то собираешься? – с неожиданной проницательностью спросила мама.

– Я? Да… В кино.

– Неужели с мальчиком?

– Ну… Да!

– И для этого очень нужно новую куртку?

Я только покивала головой, не сводя с неё глаз.

– Какая ты, оказывается, маленькая! – улыбнулась она. – Думаешь, в новой куртке ты понравишься ему больше, чем в старой? Иначе счастья не будет?

– Ну, мамочка! – я подошла к ней сзади, обняла за шею и положила голову ей на плечо. – Ты всё понимаешь!

– Глупенькая ты моя, глупенькая! – мама вздохнула. – Ну, собирайся! Пойдём за твоим счастьем.

***

В воскресенье я проснулась необыкновенно рано для выходного дня – в восемь часов. Кое-как провалялась до половины девятого, чтобы не встревожить маму, потому что обычно я спала до десяти, до одиннадцати, и поднялась. Просто не могла больше лежать. Умылась, приготовила одежду, в которой собиралась пойти с Димкой в кино, и ещё раз полюбовалась на свою новую куртку: чёрная, блестящая, с металлическими пряжками и пуговицами, она казалась мне восхитительной. Я представила, как обалденно буду смотреться в ней рядом с Димой, и потянулась снять её с вешалки.

– Что это ты делаешь? – мама уже несколько секунд стояла и наблюдала за мной.

– На куртку смотрю, – сказала я истинную правду и скрылась к себе в комнату.

Время тянулось не сказать медленно – мне казалось, что оно топчется на месте; самое же противное, что мне не хотелось ничем заниматься, хотя домашнее задание было большим, да и «Унесённые ветром» одиноко томились на тумбочке. Страдания и эгоизм Скарлетт О'Хара как-то не притягивали.

– Интересно, – думала я, внимательно рассматривая потолок. – Что он имел в виду, говоря «днём»? Когда оно наступит? У каждого человека «день» приходит в разное время суток…»

Я успела сосчитать все трещинки на нашем потолке, открыть книгу и несколько раз кряду перечитать одну и ту же фразу, не понимая её смысла, потом попыталась навести порядок на письменном столе, – но все мои мысли были заняты предстоящим походом в кино.

Для Березина день наступил в двенадцать часов: именно в это время он позвонил в нашу дверь. Открыла мама. Дима вежливо поздоровался и спросил меня – я уже была готова и последний раз проверяла причёску, глядя в зеркало.

– Привет, – он широко улыбнулся. – Идём?

– Да.

– Познакомь нас, Поля, а то как-то неловко, – сказала мама.

– Мама, это Дима Березин, мы учимся в одной школе; Дима – это моя мама, Таисия Павловна.

– Очень приятно, – слегка поклонился Дима.

– Мне тоже, – ответила мама.

Я потащила с вешалки свою новую куртку, но Дима опередил меня, снял её сам и подал мне. Я неловко вдела руки в рукава, запутавшись в подкладке, натянула осенние туфли на толстой подошве и вышла, оглянувшись на маму: она, всё с той же тихой и грустной улыбкой, смотрела мне вслед.

Мы пошли на остановку: в нашем районе кинотеатр давно не функционировал, превращаясь по очереди то в магазин, то в зал игровых автоматов, то в склад. На данный момент он вообще пустовал. Мы поехали в недавно открывшийся развлекательный центр «Вертолёт». По дороге мы говорили о школьных новостях, о том, что Маргоша – классная директриса, что историчка придирается, а Удава, которая и у них вела русский с литературой – полный отстой.

Что мы смотрели в кинотеатре – я плохо помню, потому что все мои мысли были заняты соседом справа. Димка купил билеты на хорошие места, а не на последний ряд, как я втихаря надеялась, и мы смотрели фильм, как вполне приличные люди. Помню, что я была в каком-то необыкновенном напряжении, всё ждала, что он возьмёт меня за руку или хотя бы положит свою руку на спинку моего кресла. Я даже правую руку положила на подлокотник и не убирала весь фильм.

Но Березин сидел, уставившись в экран, и невозмутимо жевал попкорн, запивая его кока-колой. Меня стало одолевать беспокойство, которое ещё больше усилилось, когда мы вышли из кинотеатра.

– Тебе какие фильмы нравятся? – спросил он.

Я замялась. Вообще-то мне нравились старые советские фильмы, но свои пристрастия я скрывала, знали об этом только близкие подруги – Ксюша и Марина – другим я говорила: мистика, или мелодрамы, или боевики. Стоило ли говорить правду Димке? Поймёт ли он, не будет ли смеяться?

– Мне нравятся старые фильмы, особенно про войну, – всё-таки сказала я.

– Правда?! – воскликнул он. – Потрясающе, но мне тоже! Особенно я люблю совсем старые, например, «Два бойца» с Марком Бернесом!

– Это где он поёт «Тёмную ночь»?

– Точно!

– А мне нравятся «Летят журавли» и «Чистое небо».

– «Чистое небо» – это вроде как про лётчика? – он наморщил лоб. – Его вроде сначала репрессировали, а потом оправдали и дали орден?

– Ну да.

– Слушай, ты на меня больше не обижаешься за вчерашнее? За то, что я тебя сплетницей назвал?

– Нет, что ты!

Остаток пути мы провели, мило беседуя о старом кино. Когда мы подошли к моему дому, и я обречённо подумала, что уж сегодня-то он меня точно не поцелует на прощание, Димка неожиданно спросил:

– У тебя есть брат или сестра?

– Нет, а почему ты спрашиваешь? – удивилась я.

– У меня тоже нет, – сказал он. – Но сегодня мне показалось, что я провёл день с младшей сестрёнкой, такой симпатичной и забавной! Ну, что? Пока? Мне пора в библиотеку!

– Пока, – потерянно сказала я и, еле сдерживая слёзы разочарования, поплелась на четвёртый этаж.

Вот так. Оказывается, всё это он проделал из простой вежливости, а я ему вовсе и не нравлюсь! Вернее, нравлюсь, но только как сестра.

– Вернулась? – спросила мама. – Интересный был фильм?

– Так себе, – буркнула я.

– А этот Дима очень хороший мальчик! Вежливый такой!

– Это точно! – язвительно подтвердила я.

– Вы давно дружите? – продолжала любопытничать мама.

– Мы не дружим!

– Как так? – не поняла она. – Вы же в кино вместе ходили!

– Ну и что? Сходили. Это вовсе не значит, что мы друзья!

Я сердито повесила ни в чём не повинную куртку и пошла в свою комнату.

– Поля, что случилось? Вы поссорились? – встревожилась мама.

– Нет! – я закрыла дверь перед самым её носом.

– Но, Полюшка, я же вижу, что ты расстроена! – мамин голос звучал глуховато из-за закрытой двери.

– Всё нормально! – крикнула я, потом, чувствуя, что она так не успокоится, открыла дверь, обняла её и сказала. – Всё хорошо, просто он не обратил внимания на новую куртку… А сейчас мне пора делать уроки, нам много по алгебре задали, и ещё контрольный срез завтра по русскому…

Я поцеловала маму в усталую щёку и села за стол. Мама (я это спиной чуяла) недоверчиво посмотрела на меня:

– Я схожу к тёте Оле в гости, если захочешь поесть – обед на плите.

– Угу.

– И посуду вымой.

– Хорошо.

Наконец дверь закрылась, и я осталась наедине со своим разочарованием.

– Вежливый! – фыркнула я. – Это он, оказывается, за вчерашнее извинялся!

Хотелось заплакать, но слёз не было, наверное, потому, что кроме разочарования я чувствовала ещё и злость на него. Поэтому, немного пошмыгав носом, я открыла свой дневник (да, да, в то время я, как, наверное, все девочки на свете, вела дневник, которому доверяла свои самые тайные переживания) и написала:

– Привет, мой любимый дневник! Сегодня самый плохой день в моей жизни: меня пригласил в кино Митя Березин! Ты спросишь, что тут плохого? А то, что я подумала, что нравлюсь ему, а он, представляешь, назвал меня сестрой! (Тут я поставила восклицательный знак, потом подумала и поставила ещё несколько)!!!!!!! Ну, неужели я не могу хоть немного понравиться ему?!!! Ведь я люблю его уже много лет, а он меня даже не замечал до вчерашнего дня… Я, как дура, напялила новую куртку (при воспоминании об этом меня бросило в жар), а он даже не заметил… (До меня никак не могло дойти, что Дима и не знал вовсе, что это новая куртка, он видел-то меня всего второй раз в жизни). В общем, жизнь кончена! Что теперь делать – не знаю.

На этой оптимистичной ноте я поставила точку, закрыла дневник, открыла тетрадь по алгебре и с ненавистью уставилась в учебник – делать не хотелось ни-че-го!

– Какая разница, получу я завтра двойку или нет, если жизнь кончена? – пришла в голову не лишённая практицизма мысль.

И я решила не делать алгебру. Зато пробудился аппетит – видимо, духовные страдания не отменяют потребностей организма – и, взяв «Унесённых ветром», я отправилась на кухню. Мама никогда не разрешила бы есть и читать, но сейчас её не было, поэтому я могла делать всё, что мне вздумается, или ничего не делать, что, в общем-то, одно и то же.

Незаметно подобрались ранние осенние сумерки, мягкие и уставшие; я вспомнила, что обещала помыть посуду, потом решила вымыть пол, с удовольствием протёрла пыль и полила цветы, словом, мама, вернувшись, обнаружила меня начищающей зеркало в прихожей и сильно удивилась.

Потом мы вместе поужинали, и мама включила телевизор, а я… отправилась в комнату и улеглась в кровать, положив рядом книжку.

Через час мама заглянула ко мне:

– Ты уроки приготовила?

– Что-то ты поздно спохватилась! – буркнула я, делая вид, что с увлечением читаю.

– Да или нет?

– Конечно, да! – привычно соврала я и подумала, что слишком уж легко я стала обманывать.

– Ну, ладно, дело твоё, я тоже лягу пораньше, что-то устала!

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Но ночь спокойной не оказалась: мне снились какие-то сумбурные сны, содержание которых я не запомнила, лишь проснулась с тяжёлой головой и абсолютным нежеланием идти в школу. Притвориться, что заболела? Я тяжело вздохнула: этот номер не пройдёт, очень лояльная в любых других вопросах, мама была совершенно непримиримой, когда речь касалась школы. Я могла по пальцам пересчитать дни в году, которые пропускала по болезни, причём это действительно было что-то серьёзное, например, отравление или высокая температура…

В школе Марина с Ксюхой сразу увидели, что моё настроение на нуле, но первым уроком у нас был срез по русскому (причём Удава ругалась и говорила, что так не положено, контрольные должны проходить вторым-третьим уроком), так что поговорить не удалось, но после звонка на перемену они налетели на меня с расспросами. Ну, я, конечно, кое-что им рассказала, умолчав о своих тайных мыслях. Девчонки начали наперебой ахать и возмущаться, а мне было приятно, что кто-то принимает мою сторону вопреки здравому смыслу.

Следующим уроком был иностранный язык. Наша англичанка, Евгения Евгеньевна, которую мы звали Евгешей, была под стать Удаве: ей тоже было безразлично, чем мы занимаемся на её уроках, главное, чтобы не шумели. Мы давно смирились с этим, и все, кому для поступления нужен был английский, занимались с репетиторами – каждый на свой вкус. Несколько человек – с самой Евгешей; Карим Хасынов, который хотел поступить непременно в Москву, куда – всё равно, лишь бы это было связано с иностранными языками, – с профессором-лингвистом, живущим на противоположном конце города, так что дорога в один конец отнимала у него два часа; Настя Чукина, вздорная истеричка, с преподавателем из нашего педагогического института; Ксюха упорно занималась сама, твердя, что нет ничего невозможного для человека (ещё одним её излюбленным изречением было: нет предела совершенству). Обычно я говорила:

– Если этот человек – Романова Ксюша, то для него нет преград!

Нужен ли был мне английский язык? Наверное, да, но к своему стыду, я до сих пор не решила, куда хочу поступать, поэтому не могла определиться с выбором предметов, на которые мне нужно «поднажать», по Ксюшкиному выражению, а нажимать на всё сразу мне категорически не хотелось. Поэтому я мрачно сидела на своей второй парте в первом ряду, смотрела в окно и изредка прислушивалась к тому, что бубнит Евгеша.

Урок тянулся неимоверно долго, но, к счастью, меня не спросили, потом мы направились в кабинет географии, которую вёл один из нескольких учителей-мужчин нашей школы, Фёдор Сергеевич, но не Бондарчук, конечно. Мы его искренне любили и беззлобно подсмеивались, потому что вся его фигура вызывала невольную улыбку: седые волосы, вечно мятый коричневый костюм, лёгкое заикание. Он очень любил свой предмет и очень смешно расстраивался, если оказывалось, что кто-то не выполнил домашнее задание или не подготовился к контрольной работе. Он огорчался из-за наших двоек так, как будто они были его собственных детей, которые тоже учились в нашей школе: девочка в пятом классе, а мальчик – в восьмом. Лёша был очень похож на отца, для полного сходства не хватало лишь седых волос и мятого костюма, но и тем и другим он должен был когда-то обзавестись, и вот тогда они будут совсем как двое из ларца, одинаковых с лица.

Здесь урок шёл намного веселее: Федя бегал по кабинету, возбуждённо стучал указкой по доске и требовал абсолютного внимания и идеальной тишины. Мечтать и хмуриться было некогда, тем более что географию я любила и волей-неволей отвлеклась от своих мрачных мыслей.

Следующая перемена была двадцать минут, и обычно мы бегали в столовую, чтобы перекусить: брать полный обед не хотелось, а вот пицца и компот или чай были как нельзя кстати. Сегодня мы поступили так же, и я удостоверилась, что романтические истории о том, как влюблённые от горя теряли аппетит, худели и бледнели – не про меня: я с удовольствием съела один пирожок с картошкой и ещё один – с капустой. Горячие пирожки были замечательными на вкус, но когда остывали – становились совершенно неудобоваримыми. Объяснить этот феномен мы были не в состоянии, оставалось только одно: проглотить их, пока они горячие, что мы и делали.

Пирожки провалились внутрь быстро, перемена ещё не закончилась, и мы сидели в кабинете математики и болтали. Я ещё пару раз рассказала им, что произошло вчера, девочки вновь принялись мне сочувствовать, как вдруг в кабинет влетел Димка Березин, увидел меня и заулыбался во весь рот:

– Вот ты где! Привет! А я тебя по всей школе ищу!

– Привет! – я с удивлением смотрела на него, а он, сияя улыбкой, сел рядом со мной; девочки предусмотрительно пересели за соседнюю парту, навострив ушки.

– Я всё-таки вспомнил, почему твоё лицо мне знакомо! – радостно воскликнул он.– У меня отличная память, и я всю ночь мучился, потому что, пока я не вспомню, не успокоюсь!

Он вытащил фотографию и положил её передо мной:

– Вот!

Я посмотрела и ахнула: это была отлично сделанная чёрно-белая фотография большого формата. Мне смутно вспомнилось, что Димкин отец увлекался фотографированием и что я не раз видела его с камерой в руках. На снимке был запечатлён сам Дима рядом с тортом, на котором можно было насчитать восемь свечек; лицо именинника было торжественным, он уже надул щёки, собираясь задуть огоньки; а вокруг него и сзади толпились такие же радостные детишки, которым не терпелось тоже подуть на свечки и попробовать торт.

– Смотри! – он ткнул пальцем. – Узнаёшь?

Я пристально всмотрелась, куда он показал, и за плечом виновника торжества узнала свою, урезанную наполовину, но невероятно довольную мордочку с двумя косичками.

– Вспомнила? – он требовательно смотрел на меня, и я вспомнила: это был единственный его день рождения, на который я была приглашена. Тогда Димке разрешили позвать всех, кого он хочет, и он воспользовался этим правом на всю катушку: наприглашал чуть ли не всех подряд: мальчиков, девочек, и я тоже удостоилась этой чести…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.