Добрые вещи

Но по законам жанра, предположительно, активистки постараются морально затоптать автора адекватной точки зрения. На эмоции одна из них выкрикнет:

– Да заткнитесь же уже, наконец.

И покатится по старой школьной рекреации оглушительная тишина. Конфуза. Недоумения. Стыда.

А потом несколько других отцов, не сдержав возмущения, поддержат точку зрения рудоведа. Многие. Но не его собственная жена. Которая будет хлопать глазами рядом. В надежде провалиться под пол. Почему-то.

Шутка ли. В современности понять, кому нужна эта математика с литературой, когда есть пилинг с эфлоражем.

Я никогда не был на Афоне и не держал свечей в чужих покоях. Так складывалось. И продолжает.

Всегда проще не ощущать катастрофы. Старцы говорили, что в последние времена остаться порядочным человеком сложнее, чем в первые века пострадать за Христа. Тогда люди явно ощущали помощь Бога, а теперь они чувствует себя богооставленными.

Одно могу сказать определенно. Вопреки всему. Кое-где. Остались еще жены, готовые стоять за свою половину до конца.

Горбуша

Хуже нет навязчивых идей. Потому как они не лечатся логикой и здравым смыслом. Что не предпринимай, все равно в голове чешутся, словно пойманная изнутри заноза.

Я давно понял, что в такие моменты не стоит взывать к разуму. Увещевать и вразумлять. Надо мириться, что такова данность и пускать все на самотек.

Отец услышал от приятеля по кличке Рыжий, что где-то на «Маяке» есть чудесный киоск, в котором продают продукты почти даром. Товарищ, болевший раком, был натурой весьма прижимистой. И в этом ключе мог быть экспертом по части выгоды. Раз сказал, значит надо эту торговую точку непременно найти.

– Во мне теперь столько химии, что мощи мои будут мироточить, – шутил соратник, отчего на его высохшем лице проступало еще больше морщинок.

– Скорее фонить будут, – поддерживал его мысль, чтобы не обижать человека.

У меня было доброе отношение к другу отца. Может быть от того, что все остальные обитатели околотка его возраста давно уже переехали на улицу Тихую. Там, под крестами и полумесяцами городского кладбища давно было многолюднее, чем здесь. Среди ветшающих подворотен почти покинутого города.

А еще Рыжий однажды принес болгарку. Когда у отца рухнула крыша, и я мучил новые стропила своим лобзиком.

– На, вот этим быстрее будет.

– Так тут двенадцать тысяч оборотов. Кто же дерево этим пилит?

– Не бойся, пробуй. Тут как раз диск с циркулярки стоит.

И дело пошло куда быстрее. Я думал, пожгу сейчас все. А оказывается, работает. Мы с братом управились в день и смастерили вечный настил, чем изрядно удивили всех свидетелей мероприятия.

Отец собрал пакеты, скомкал их в один ком и сунул в карман тулупа.

– Поехали. Возьмем дешевой горбуши, фруктов. Мне Володька схему нарисовал.

Батя ухватился за ручку задней двери, но автомобильный замок не поддался.

– Эх, – пришлось обходить багажник, – Как это не открывается?

Были годы, когда не стало деда, и моя бабка не могла совладать с сыновьями, потерявшими берега. Она прятала их башмаки, чтобы те не ходили по друзьям. Младший, уже покойный, оставался дома, обиженный на всех. А батяня умудрялся в окно выпрыгивать, хотя высота здесь была более двух метров. И мотался по центральной улице в поисках приключений.

Рассказывал, что однажды его, уже достаточно принявшего, остановила милиция. Хотели забрать в кутузку на отрезвление, но тот урезонивал:

– Смотри, сержант. Забираешь, а я заявление пишу, что ты мои башмаки украл. Никто ведь не поверит, что я в одних носках по улице ходил.

Вот такой был еще советский креатив.

А теперь – ручку одолеть не в силах. Сажаю в салон, жду, когда втянет ногу, усядется. Все. Можно ехать.

Завожу двигатель, посматривая на приборы. На днях пришлось делать генератор. И теперь уже страх, что опять подведет. Но все нормально. Тревожных огней не загорается. Штатно. Трогаемся.

– Батянь, расскажи про деда, что помнишь.

– Да что тебе рассказывать? – Вздыхает, потому что тему эту я поднимаю не первый раз, – Все я тебе уже сообщил, что знал. У прадеда было оружие именное – шашка и винтовка.

– Ты в руках его держал?

– Нет, уже не держал. Получилось так, что отцу было десять лет. Он взял эту винтовку просто играть. Она заряжена. Выстрелил. И над бабкой сантиметрах в десяти пуля прошла. Бабка схватила все это оружие и в музей отнесла. А отца отдала сыном полка. Была раньше такая форма воспитания, как сейчас кадеты. Вот так он воспитанником стал. Учился в школе. Вот на следующей улице.

Батя выбрасывает руку в пролет между передними сиденьями.

– Ага. Это угол Советской и Володарского.

– Да. Вот здесь, кажется. Кончил с золотой медалью. Но тогда медалей не давали. Отличником, короче, закончил школу. Не мог отвлекаться от учебы. Жесткая система. И самоподготовка. В школе занятия. Все.

– Так, ты одновременно командуй, куда ехать. Я ведь дороги не знаю.

– На «Маяк» не знаешь. Троллейбусных проводов держись. Не промахнешься. Как по «двойке» надо ехать.

– Сейчас поворачивать, или нет?

– На следующей.

– А, это Комсомольская. Так, а бабка, ну, отдала. Бабка, это имеется в виду кто?

– Моя бабка.

– Понятно. Ну, чего еще помнишь, рассказывай.

– Больше ничего я не помню. Я не особенно расспрашивал. В основном. И отец, наверное, вспоминать не хотел. Она закончила институт благородных девиц. Бабка. Образованная женщина была. Только единственное знаю, что она, бабка моя, матери моей сказала: «Я, – говорит, – мужа своего не любила». Вот это все, что я знаю. И моя мать тоже самое сказала про моего отца. «Я его не любила». И я сдохну, мать твоя скажет: «Я не любила твоего отца». Они все так говорят. У нас на переулке генерал жил. В шестидесятые руководил военным училищем. Говорят, что перед смертью позвал свою жену, попросил наклониться поближе. Слаб был, не вставал уже. Та пришла к нему. Он ей кулачищем в глаз. Бах. И умер. Весь околоток сдержать смеха не мог. Как она потом за гробом шла с перекореженным лицом. Видимо, мужика в течение жизни так доводила, что у него перед смертью только одна мечта осталась.

– Веселая у нас с тобой беседа выходит. Очень мужская.

– Да, у тебя-то как в семье?

– Как и у предков. Аналогично. Тоже врезать иногда тянет. Чтобы не забывала.

– Плохо. Дед вот бабке однажды трепку устроил. Та его на пятнадцать суток определила. На принудительные работы. Я еще ребенком был. Идем с матерью, а отец и еще человек двадцать дорогу подметают под присмотром милиционера. Мать папирос купила, чтобы я отцу передал. А тот не берет. Гордый.

– Да уж… Дальше давай. Дед воспитанником закончил школу. Ладно. Где он с бабушкой познакомился?

– Не знаю. Где-то в деревне. В Александровке. Как он там оказался – не знаю. Он солдатом был. Служил почти семь лет срочную службу. После войны. Мать сказала: «Я вышла за него замуж, потому что очень хотела в город». А любила мать директора школы своего. Это уже улица Шевченко, я так понял.

– Черт его знает, куда я еду.

– А «двойка» где?

– «Двойка» куда-то делась, вместе с проводами. Поди, пойми теперь.

– Нам по «двойке» надо.

– Да найдем сейчас.

– Брат твой ко мне не едет. Там дом напротив разбирают. Батареи алюминиевые брошены. Три штуки. Металлическая дверь. Ну не нужна никому. Сними. Она килограмм пятьдесят весит. Это семьсот рублей денег. Не надо. На такси ездит в баню. Машина сломана. В баню – на такси. Деньги не жалеет. Не считает. Думать-то надо о детях. «Но дети у меня сыты». Он говорит.

– Так, ни это… и чего? И дед потом какой-то техникум закончил, или ты не знаешь?

– Он в училище военное поступил. В киевское зенитное.

– И чего, в смысле – когда? После срочной службы?

– Закончил школу, поступил в училище.

– Так.

– И выгнали его. Анекдот рассказал про Сталина. Выгнали с училища. А! Не про Сталина. «В газете „Правда“ ни слова правды». И на него за это донесли.

– А потом все равно вернулся в армию. Старшим сержантом, или кем он был?

– Сержантом. Ему старшего сержанта уже на старость, блин, зачем присвоили? Делопроизводителем считался. Очень умный был. Списать, обойти эти законы. Все он мог сделать. Его очень уважали. Постоянно пьяный ходил.

– Зачем?

– Ну, поили. Шабашки. Тому сделай, сему сделай. На вещевом складе служил. Там материал, там – форма. От них зависело, как ты будешь выглядеть.

Я вспомнил рассказ отца о его юности. Бабушка хотела моего батю сделать офицером. Чтобы тот поступил в училище, пообещала ему купить мотороллер. Тот повелся. И вот мальчишка, привыкший гонять по крышам голубей, стал курсантом. Начальник военного вуза нарек его дико растущим офицером. Потому что батя дерзким был. А еще прессовал молодого по нарядам, истязая бессонницей. Хотел, чтобы тот родителям пожаловался, и дед с вещевого склада форму ему легче отписывал. По любому требованию. Но планы высокопоставленного офицера разбивались об упрямство мальчишки. Дед не имел никакого понятия, сколько сын дней и ночей в караулах стоит.

– Вон провода «двойки». Направо, – всполошился отец, – Едем по ним дальше. Где-то здесь должно быть кольцо.

– Я вообще эту Тмутаракань не знаю. Вот какое-то кольцо.

– А, ну, значит здесь. Где-то киоски должны быть. Во, летит.

Мимо промчал умелец, едва не притерев нам борт.

– Перепугал, зараза.

– Так, ну что, тормози где-нибудь. Сходи, спроси у местных, где ларьки эти? Я не буду выходить.

Повернул в карман и заглушил двигатель. Рядом стояли покрытые толстым слоем пыли ретроавтомобили. Какой-то мужичок разглядывал «Волгу» двадцать первой модели. Я вышел из машины и заглянул в салон старого седана. Все выглядело аутентичным.

– Хлам, – зачем-то сообщил незнакомец, – сверху лоск, а внутри – гнилье.

– Специалист?

– Чуть-чуть шарю.

– Так это на продажу выставка?

– Конечно. Вот эту ласточку за сто тысяч торгуют. По сути – металлолом.

– Лихо. Слушай, земляк, тут какие-то продуктовые киоски есть. Говорят. Где горбуша, другие продукты продаются. Как проехать?

– А, еще квартал прямо. Там минирынок. Чуть не доехал.

– Спасибо.

Мы успешно добрались до места. На небольшом пятачке действительно стояло несколько перекрашенных домиков из эпохи девяностых. Здесь был и рыбный, и фруктовый, и даже хлебный лотки. У некоторых стояли небольшие очереди человек по пять.

Батя достал из карманов пакеты, намереваясь сделать покупки.

– Беляши продают, ты завтракал?

– Давай. Нет.

– Пару? Сколько?

– Двух хватит.

Пока я затаривался едой, отец успел приобрести рыбу. Из его сумки торчало штук пять хвостов.

– На, горячие, – протянул ему местный стритфуд, – И почем морские деликатесы?

– По сто пятьдесят, – сообщил отец, выцеливая самую подходящую сторону пирожка для укуса, – Я тебе говорил, дешевая здесь горбуша. И поедим заодно. Ты же знаешь, что лучше переспать, чем не доесть.

– Знаю. Ты лет тридцать одну фразу смакуешь. Хорошо, что не просто так ехали.

Мы подкрепились, стоя у машины.

– Ничего, вкусные, я дома тоже жарю такие. Беру готовое тесто. Десять минут и готово, – отец тщательно вытер руки и губы салфеткой.

Потом мы побродили еще, набрав яблок, всякой другой чепухи.

– Поехали, – скомандовал старший, и пошел назад к автомобилю.

Мне ничего не оставалось делать, как припустить следом. Вспоминая детство. Когда батя так же шел вперед, не обращая внимания, успеваем ли мы за ним с младшим братом.

Дорога домой пролетела быстро. И расспрашивать что-то уже не было настроения.

– Как у тебя с табаком? Заедем в гипермаркет, раз по пути?

– Давай.

Мы нашли удобный карман и причалили к обочине. Зашли в просторный зал со множеством лотков и сразу уперлись в рыбный отдел. Прямо перед нами на витрине лежала горбуша. И под ней, как издевка, стоял ценник. Сто двадцать рублей.

– Е-мое, – только и смог выдохнуть отец.

А я пошел дальше, делая вид, что не обратил на это внимания.

Ветеран

Мораль описывает далеко не все вещи в жизни. И чувствуешь бессилие, когда нет однозначного ответа, как поступить.

Мы с мамой стоим у подъезда. Грязная высотка среди пыльного двора, заставленного легковушками. Ветер доносит запах от мусорных контейнеров.

– Дядя Потап, это я, – говорит женщина в домофон.

– Кто? – доносится с треском из динамика.

– Татьяна, племянница ваша.

– Откуда приехала?

– Из Верховецка, открывайте. Мы едва на ногах стоим с сыном. Целую ночь добирались.

– А с какой улицы вы? – не верит существо на другом конце.

– С Комсомольской. Ну что же вы голоса моего не узнаете?

Замок общей двери щелкает, пропуская родственников внутрь.

– Вот, старый, совсем уже из ума выживает.

– Да, чувствую, какой нас прием ожидает.

Мы заходим внутрь, привыкая к затхлому запаху, и поднимаемся вдоль исписанных граффити стен к лифту.

– Просто кричащая безнадега, – констатирую, – Посмотри на почтовые ящики. По ним, наверное, из пушки стреляли.

Приезжает кабинка, поскрипывая, открывает нам грузовое пространство. Затаив дыхание, благополучно поднимаемся вверх.

Общая дверь кубрика на третьем этаже закрыта. Долго ждем, предполагая, что родственник о нас успел позабыть. Но через время доносятся шаркающие шаги. Наконец слышится металлический лязг. Но полотно приоткрывается лишь чуть-чуть. В небольшую щель худощавый дед в вязаной шапке разглядывает гостей. Словно лесной гриб под ядовитой шляпкой он посматривает на нас с недоверием.

– Таня? – Еще раз переспрашивает он, – А кто это с тобой?

– Сын.

– А?

– Сын! Меня привез на машине.

Пенсионер открывает калитку полностью, позволяя нам пробраться в холл.

– Проходите, – зовет за собой, держась рукой за стену, как за поручень. На нем обвисший пиджак, трико, заляпанное чем-то высохшим.

Мы проходим несколько метров до его квартиры, где прибита выцветшая табличка «Здесь живет ветеран ВОВ» со звездой.

Внутри жилища остался только узкий лаз между кипами журналов, пакетами с каким-то барахлом и кучей другого хлама. Здесь что-то давно пропало из продуктов и стоит вонь, которая заставляет слезиться и покалывает ноздри.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.