Афера для своих

Геннадий Геннадьевич Сорокин

Афера для своих

* * *

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

© Сорокин Г. Г., 2021

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2021

1

В декабре 1992 года Председатель Верховного Совета Российской Федерации Руслан Имранович Хасбулатов совершал поездку по Сибири. После посещения Новосибирска он прибыл в соседнюю область. В аэропорту его встречали глава администрации области, представители профсоюзов и политических партий левой направленности. Произнеся краткую приветственную речь, Хасбулатов поехал в гостиницу отдохнуть с дороги, а начальник его личной охраны и референт решили осмотреть областной театр оперетты, где в субботу, 19 декабря, должна была состояться встреча Руслана Имрановича с областными чиновниками и представителями трудовых коллективов промышленных предприятий области.

Перед выступлением высокого московского гостя сотрудники милиции проверили театр оперетты несколько раз, даже служебно-разыскную собаку, натасканную на поиск взрывчатки, в зрительный зал выпустили. Собака-ищейка была умная, но голодная. Пробежав по залу, она почувствовала запах мышей, живших под сценой, и сосредоточилась на поиске щели в углу у лестницы. Внимательно наблюдавший за ее действиями кинолог сделал вывод, что взрывчатки в зале нет, и увез собаку в питомник.

Начальник охраны Хасбулатова местной милиции не доверял. С непроницаемым выражением лица он выслушал доклад о готовности здания к выступлению спикера парламента и стал лично обходить складские и служебные помещения. За ним следом, как нитка за иголкой, потянулись несколько человек в камуфляжной форме с пистолетами Стечкина на боку, референт в модной итальянской дубленке и два представителя правоохранительных органов принимающей стороны. От МВД парламентскую делегацию должен был сопровождать заместитель начальника областной милиции, но он сказался больным и отправил вместо себя Романа Георгиевича Самойлова, исполняющего обязанности начальника УВД областного центра. Вторым местным силовиком был подполковник Министерства безопасности России Цветков.

Закончив осмотр, начальник охраны спустился в фойе и сообщил местным силовикам результаты проверки:

– В здании все подготовлено, замечаний нет. Внутри театра до утра останется наша охрана. Никого посторонних в театре быть не должно. В восемь утра я проведу повторный осмотр, и тогда начнем подготовку к визиту Руслана Имрановича.

Не попрощавшись, главный телохранитель спикера уехал. Референт и несколько мужчин в камуфляже остались в фойе.

– Вы можете быть свободны, – сообщил референт Самойлову и Цветкову. – У нас это не первое выступление. Ребята знают, как действовать.

Роман Георгиевич и чекист вышли из театра. Цветков сел в поджидавшую его «Волгу» и укатил на площадь Советов. Самойлов остался на крыльце. Закурил, посмотрел на крышу жилого дома сталинской постройки напротив театра, усмехнулся.

«Какой добросовестный начальник охраны у Хасбулатова! Во все закоулки в театре заглянул, гримерки актеров проверил, а крышами и чердаками в зданиях напротив театра даже не поинтересовался. Завтра московский гость помпезно подъедет к парадному входу, отщипнет кусочек хлеба от каравая, макнет в солонку. Минут пять он, не прикрытый телохранителями, будет стоять спиной к проспекту. Притаившийся на крыше снайпер снимет его с первого выстрела. Спрашивается, к чему вся эта показуха, если потенциально опасные точки никто не проверял, люки на чердак не опечатывал?»

– Роман Георгиевич, – к Самойлову подошел командир батальона патрульно-постовой службы Стародумов, – как посты расставлять будем?

– Сними с маршрута два экипажа. Первый автомобиль поставим у служебного входа, второй – вот тут, на площади перед театром.

– Э нет, так не пойдет! – вмешался в разговор референт, неожиданно появившийся рядом с милиционерами. – Автомобиль патрульно-постовой службы поставьте между зданием театра и жилым домом. На прилегающей к театру площади автомобиль ставить нельзя, это плохо скажется на имидже Руслана Имрановича. Получится, что мы боимся кого-то, а нам в своей родной стране некого опасаться.

Самойлову захотелось сказать: «Это ты метко подметил, дружище! Твоему боссу в Сибири ничего не угрожает. У нас его никто всерьез не воспринимает. Это в Москве он – фигура, а у нас – болтун из телевизора, пустомеля, заезжий мужичок с ротой охраны из земляков и родственников».

– Вы поняли, как посты расставить? – переспросил референт.

Роман Георгиевич молча кивнул и поехал в управление.

В 22.00 патрульные автомобили заняли посты у театра оперетты, охранники Хасбулатова закрылись в здании изнутри.

В два часа ночи у театра оперетты появился Валерий Оленев, оперуполномоченный шестого отдела[1] городского УВД. Валерий возвращался с веселой пирушки, был в хорошем настроении и слегка пьян. Проходя мимо театра оперетты, он ощутил жгучее желание оповестить мир о своем прекрасном настроении и о девушке Тане, согласившейся встретиться с ним в более интимной обстановке, чем переполненная гостями квартира друзей Оленева. Кричать на улице ночью было неприлично, но чувства рвались наружу, и надо было что-то делать. Но что? Валера хлопнул себя по груди, улыбнулся. Решение найдено! Из наплечной кобуры он достал служебный пистолет, с которым не расставался уже год, уверенным движением передернул затвор, выстрелил в воздух и тут же оказался в свете фар притаившегося в тени патрульного «уазика».

– Что за черт! – пробормотал Оленев, пряча пистолет в наплечную кобуру. – Здесь же не должно быть поста.

– Ты рехнулся? – спросил подбежавший к Валерию командир взвода ППС. – Ты другого места стрелять не нашел?

– А что случилось-то? – не понял Оленев. – Подумаешь, один раз пальнул.

Парадные двери театра распахнулись, и на крыльцо выскочили двое мужчин в камуфляже с пистолетами в руках.

– Эй! – закричали они. – Что случилось? Кто стрелял?

– Мама дорогая! – изумился Оленев при виде охранников Хасбулатова. – Это кто такие?

– Заткнись, сволочь! – прошипел командир взвода, повернулся к крыльцу и громко сказал: – Никто не стрелял. Машина мимо проезжала, у нее колесо лопнуло.

– Э, какое колесо? Ты нас, наверное, за дурачков считаешь? – закричали охранники. – Ты что, думаешь, что мы звук выстрела от колеса не отличим? Это кто такой рядом с тобой стоит? Террорист? Его из Москвы прислали? Отвечай сейчас же, или мы подмогу вызовем, весь город на уши поставим!

Командир взвода ничего не успел ответить. Со стороны площади Советов на пятачок перед театром оперетты влетел «уазик» командира батальона ППС. С первого взгляда оценив обстановку, Стародумов принял единственно правильное решение – сгреб Оленева в охапку и увез в городское УВД, под защиту родных стен. Охранники Хасбулатова повозмущались еще немного и закрылись в здании. По телефону они доложили о происшествии начальнику охраны, тот выехал из гостиницы на место происшествия, прошелся вокруг здания и уехал назад. Разбуженный среди ночи Хасбулатов выслушал доклад начальника охраны, подумал и сделал вывод:

– Это люди Ельцина нас провоцируют на ответные действия. Мы на мелкие провокации поддаваться не будем, сделаем вид, что ничего не произошло. Ельцин должен понять, что в Сибири народ за нас, за Верховный Совет, а не за него, узурпатора.

На рассвете командир взвода нашел на обочине дороги отстрелянную гильзу и зашвырнул ее через дорогу в сугроб. Оставлять вещественное доказательство при себе он не рискнул – вдруг чекисты нагрянут, обыск учинят, объясняйся потом, откуда гильза в кармане взялась.

Дежурный по городскому УВД, узнав о происшествии, вызвал начальника управления. Приехав на работу, Роман Георгиевич устроил Оленеву грандиозную выволочку.

– Ты специально у театра оперетты пострелять решил? – кричал он на поникшего оперуполномоченного. – Скажи спасибо, что охрана Хасбулатова по тебе огонь не открыла. Изрешетили бы тебя, как дуршлаг, и доложили бы Руслану Имрановичу, что уничтожили опасного террориста.

– Я не знал, что к нам Хасбулатов приехал, – оправдывался Оленев. – Честное слово, не знал.

– Признавайся, зачем ты стрелял? – потребовал Самойлов. – Покуражиться решил, смелость свою показать?

– Роман Георгиевич, – взмолился Оленев, – я не виноват! Я же не знал, что к нам московская делегация приехала. Шел мимо и выстрелил… от избытка чувств. Я с такой девушкой познакомился, что мне хотелось всему свету рассказать, какая она классная.

Самойлов разом успокоился и повеселел. Чужая глупость иногда настраивает на миролюбивый лад.

– Как мне тебя наказать? – спросил он Оленева. – Выбирай: выговор или строгий выговор?

– Выговор, конечно, – пробормотал оперуполномоченный. – За один-единственный выстрел в воздух строгий выговор – это много. Да и не хотел я на неприятности нарываться. Просто так получилось: он приехал, я пришел, и мы столкнулись там, где не надо. Сидел бы он в своей Москве, пререкался с президентом, над депутатами прикалывался. Они каждый день по телевизору такую чушь несут, что непонятно, откуда репортаж ведут: из парламента или психбольницы.

– Не твое дело народных избранников критиковать, – засмеялся Самойлов. – Тем более что ты им – брат родной. Они в словоблудии соревнуются, ты – перед театром оперетты стреляешь. Интересно, если бы ты пальнул перед зданием Верховного Совета, они бы твою шутку оценили или упекли бы тебя на лесоповал лет на десять?

Роман Георгиевич нажал кнопку прямой связи с дежурной частью, вызвал начальника смены.

Старший оперативный дежурный появился так быстро, словно ожидал вызова за дверью, а не двумя этажами ниже.

– Сергей Дмитриевич, – обратился к нему Самойлов, – оперуполномоченный Оленев вчера пренебрег правилами безопасности при чистке оружия в оружейной комнате и допустил случайный выстрел. Не дожидаясь утра, подготовьте рапорт о происшествии, поищите гильзу. Я думаю, она под стеллажи с оружием закатилась.

– Все сделаем, Роман Георгиевич! – заверил дежурный.

– Оленев, – продолжил Самойлов, – иди в дежурную часть, напиши объяснение об утрате патрона и до утра оставайся в управлении. Мало ли что может случиться!

В дежурной части Сергей Дмитриевич отобрал пистолет у Оленева, выстрелил из него в пулеуловитель, подобрал с пола пустую гильзу и приобщил ее к рапорту. На место отстрелянного боеприпаса вложил свой неучтенный патрон. Утром Самойлов ознакомился с рапортом дежурного и наложил на него резолюцию: «В приказ по личному составу. За проявленную халатность при обращении со служебным оружием Оленеву – выговор».

На этом забавное ночное происшествие закончилось, не причинив никому особого вреда. Последствия необдуманного поступка Оленева наступят через месяц, в январе.

2

В связи с приездом московской делегации суббота была объявлена в городском УВД рабочим днем, но работать в свой законный выходной день никто из сотрудников милиции не собирался. Сразу же после развода оперативники и следователи собрались в кабинете Воронова – обсудить ночные приключения Оленева.

– Повезло тебе, Валера, – высказал общее мнение Владимир Бериев. – Роман Георгиевич пока пребывает в благодушном настроении. В январе его утвердят в должности, и он начнет гайки закручивать, за каждый патрон отчет требовать.

– Мужики, пива ни у кого нет? – жалобно простонал Оленев. – Колосники горят, спасу нет. Вчера ночью все нормально было, а сегодня с утра сушняк душит.

– Ты, хасбулатовский стрелок, о спиртном даже не думай! – сказал Ефремов. – Начнутся разборки, дернут на ковер, а от тебя перегаром за версту нести будет. Чтобы в норму прийти, попей крепкого горячего чая. Крепкий сладкий чай – лучшее средство от алкогольного отравления.

– Я выпил-то вчера совсем ничего, так, за компанию пару рюмок пропустил, а сегодня трясет всего и ломает, как алкоголика. Это все стресс, а его чаем не снимешь! – объяснил свое состояние Оленев. – Глоток пива сделаю, хуже не будет.

– По этой дороге Хасбулатов на завод «Строймаш» поедет? – перебил страждущего товарища оперуполномоченный Киселев. – Между институтом и швейным училищем проспект как на ладони.

Мужики заинтересовались, подошли к окну.

– Если из гранатомета шарахнуть, как раз в его машину попадешь, – со знанием дела сказал Бериев.

– Ты что, с катушек съехал? – набросился на него Никифоров. – Как ты из гранатомета в закрытом помещении стрелять будешь? Куда у тебя струя от ракеты пойдет? В стену за твоей спиной?

– Что ты мне прописные истины талдычишь? – набычился Бериев. – Я в армии из гранатомета стрелял и знаю, какая у него струя и в какую сторону она пойдет. Перед тем как стрелять, надо окно и дверь открыть, тогда никаких помех не будет.

– Из РПГ в лимузин не попадешь, – оценив расстояние до проспекта, сказал Ефремов. – Перед проездом кортежа Хасбулатова проспект перекроют. Его автомобиль будет мчаться на скорости километров сто, не меньше. Ты даже прицелиться не успеешь.

– Наводчика надо на улицу послать, – предложил кто-то из оперов, – он отмашку даст, и можно будет на опережение стрелять.

У окна начался спор: можно ли попасть из гранатомета в автомобиль, если он появится между домами всего на пару секунд? Большинство спорщиков склонялось к мнению, что по движущейся мишени прицельно не выстрелить.

«Знал бы Хасбулатов, какие вопросы в городской милиции обсуждают, – подумал Лаптев. – Вот бы он подивился! А еще забавнее было бы, если бы сейчас с гранатометом в руках вошел Самойлов и сказал, что надо шарахнуть по автомобилю Хасбулатова. Все бы сразу же нашли сто причин, лишь бы стрелять не заставили. Бериев первым бы сказал, что РПГ в первый раз в глаза видит и не представляет, с какой стороны в него гранату вставляют».

Дверь в кабинет распахнулась, и вошел замполит управления, но без гранатомета, с ежедневником под мышкой.

– Вот вы где все собрались! – весело сказал он. – И ты, герой дня, тоже здесь? Как головка-то, не побаливает? Руки с перепоя не трясутся?

– Ничего у меня не болит, – пробурчал в ответ Оленев.

– Александр Евгеньевич, – Ефремов встал, прикрыв собой Оленева, – ответьте мне на один животрепещущий вопрос: в честь чего сегодня рабочий день объявили?

– Ты разве не знаешь? – «удивился» замполит. – К нам с рабочим визитом Хасбулатов приехал.

– Вот и я про то! К нам приехал председатель парламента, а мы сидим на работе, словно он не государственный деятель, а глава бандитской шайки. Чего мы от его визита ждем? Погромов, что ли? Я понимаю, когда на праздник усиление объявляют. В праздник люди пьют, воруют, режут друг друга, но приезд Хасбулатова не праздник. Рюмку за его здоровье никто не поднимет, так чего мы ждем?

– Не занимайся демагогией! – одернул Ефремова замполит. – Не мне и не тебе решать, когда и по какому поводу объявлять усиление.

– Во сколько Хасбулатов в театре оперетты выступление закончит? – спросил Лаптев.

Замполит обрадовался перемене разговора и пояснил:

– В час дня Руслан Имранович закончит встречу с активом области и поедет на завод «Строймаш». Там он встретится с коллективом предприятия, пообедает в ресторане «Сибирь» и вылетит в Томск. Часов в пять он должен быть в аэропорту.

– У нас же нет прямого рейса до Томска? – не подумав, спросил стажер Тягур. – На чем он полетит?

– Володя, ты, ей-богу, как дитя малое! – засмеялись мужики. – У Хасбулатова собственный самолет «Ту-154», а ты его захотел на регулярном рейсе отправить?

– До особого распоряжения всем быть на месте, – напомнил замполит и вышел.

– Наш Руслан Имранович как царь путешествует, – посмотрев вслед замполиту, сказал Бериев. – У Николая II собственный поезд был, у Хасбулатова – самолет.

– О, про царя! – встрепенулся Воронов. – Расскажу вам почтенный случай, который в один миг изменил мое отношение к Николаю II.

Мужики замолкли, расселись кто куда. Воронов был отменный рассказчик, и истории с ним приключались – заслушаешься. Одна байка об отмене собственной свадьбы чего стоила!

– В прошлом году, – начал Воронов, – в мае, пришла разнарядка – отправить одного следователя на курсы повышения квалификации в Свердловский юридический институт. Коллеги как узнали об учебе, так тут же каждый нашел сто причин, лишь бы не ехать. У всех, как по команде, жены заболели, дети захворали, престарелым родителям некому помочь картошку высаживать. Я тоже решил отмазаться и говорю: «Меня на учебу отправлять смысла нет. Я только в прошлом году диплом получил и еще ничего забыть не успел». Самойлов выслушал всех и отправил на учебу меня. Говорит: «У тебя детей нет, картошку сажать не надо, так что ты – наш единственный кандидат». Делать нечего – я взял под козырек, сложил вещи в сумку и поехал на Урал. В институте я пару раз сходил на занятия, понял, что ничему они меня не научат, и стал целыми днями слоняться по городу. Если кто не был в Свердловске, то в двух словах опишу его: огромный красивый город, основной вид транспорта – трамваи. Итак, погожим весенним деньком занес меня черт на улицу Свердлова. Иду, смотрю – на обочине площадка выровнена, огромный деревянный крест стоит, хоругви висят, стенды с книгами и иконами выставлены, а напротив них, на пятиэтажном доме, по всему фронтону растяжка «Слава ленинской политике международных отношений!». Я в задумчивости вытащил сигарету из пачки и зашел на эту площадку. На ней – никого, только около креста сидят пять здоровенных бородатых мужиков в косоворотках и сапогах. На одном из них форма не то железнодорожника, не то казака, но с двуглавым орлом вместо кокарды. На специальной подставке стоит двухкассетный магнитофон, из которого доносится заунывная музыка. Я подошел к стенду, читаю: «На этом месте был Ипатьевский дом». Дальше я ничего прочитать не успел. Ко мне сзади подошел мужик в форме и говорит: «Не курите на месте гибели императора!» Я показал ему незажженную сигарету: «Я не курю!» Мужик этот оскалился и как забасит: «Не кощунствуйте на святом месте!» Краем глаза я вижу, что остальные бородачи смотрят в нашу сторону и кулаки потирают – приготовились меня уму-разуму учить. Я не стал спорить и ушел. Напомню вам – был май 1991 года. Советская власть еще не рухнула, а монархисты уже воспряли и хотели мне ни за что ни про что все косточки переломать. А я-то им, бородачам, ничего плохого не сделал и память императора не оскорблял. Теперь суть! Не успел я перейти на другую сторону дороги, как мое отношение к монархии кардинально изменилось. Если до встречи с монархистами я относился к Николаю II нейтрально, то тут я стал презирать его и всех его последователей в косоворотках. Прошло больше года, но я своего мнения не изменил и не изменю никогда и ни за что! Скажу больше: если завтра портрет Николая II установят в фойе и заставят при входе кланяться ему в пояс…

Закончить Воронов не успел. Дверь кабинета распахнулась, и вновь вошел замполит.

– О, коллеги, вы еще не разошлись! – сказал он. – Тем лучше – не надо будет по кабинетам ходить, каждому объявлять. Коллеги, к концу следующей недели надо будет сдать по десять рублей на издание книги «История Дома Романовых».

– Ворон, – завопили мужики, – накаркал, сволочь! Кто тебя заставлял про царя рассказывать? Про женщин, что ли, тем мало?

– Ничего не понимаю, – озадачился замполит. – При чем тут Воронов? Что случилось-то?

– Александр Евгеньевич, – как школьник на уроке, поднял руку Бериев. – Воронов говорит, что после Нового года в фойе УВД портрет Дзержинского снимут и на его место установят ростовой портрет Николая II. И еще он говорит, что при входе в здание надо будет портрету императора честь отдавать, как высшему военачальнику.

– Я такой новости не слышал, но если портрет царя установят, то не удивлюсь, – сказал замполит. – Нынче императорская атрибутика в большом уважении, того и гляди кокарды со звездочками на двуглавых орлов поменяют.

Из-за стола поднялся Ефремов, вышел на середину кабинета.

– Александр Евгеньевич, позвольте мне задать один вопрос.

Замполит почувствовал ловушку, но отказаться отвечать на вопрос он не мог – должность не позволяла.

– Сколько я себя помню, – продолжил Ефремов, – в школе, в вузе мне ежедневно внушали, что Николай II – это кровавый тиран. По его приказу 9 января 1905 года расстреляли мирную демонстрацию рабочих. У нас в городе есть улица «1905 года» и есть улица «9 января». Что же получается? После запрета КПСС Николай II перестал быть Николаем Кровавым, но улица «9 января» осталась. Это же двоемыслие какое-то. Невозможно одновременно одного и того же человека считать благодетелем общества и безжалостным убийцей ни в чем не повинных людей.

– Ну что же, отвечу по порядку, – замполит одним пальцем поправил очки, переложил ежедневник под другую руку. – Победители всегда переписывают историю. В августе 1991 года к власти пришли капиталисты, для которых Николай II – прогрессивный государственный деятель, коварно убитый уральскими чекистами. Вполне естественно, что капиталисты будут возвеличивать своих кумиров и всячески поносить политических оппонентов, их идеологию и символы. Теперь о названиях улиц. Нет никакого смысла менять таблички на домах. Пройдет двадцать лет, и все забудут, какие события происходили 9 января 1905 года.

– Я не забуду, – заверил Ефремов. – Через двадцать лет я еще в старческий маразм не впаду.

– Согласен. Ты не забудешь, я буду помнить, а наши дети и внуки уже будут смутно представлять, что означает эта дата. Не верите? Сейчас докажу. В первые годы советской власти День Парижской коммуны был государственным праздником, выходным днем. Когда отмечался День Парижской коммуны, кто-нибудь знает?

– Я знаю, – поднял руку Тягур. – У меня 18 марта день рождения.

– То-то! – подвел итог замполит. – Пришла новая власть, нечего возмущаться, что за наш счет книжки о царях будут издавать.

Примерно через час все разошлись. В кабинете остались только Воронов и Ефремов.

– Ворон, – сказал Ефремов, – мне надо с тобой поговорить по одному щекотливому делу. Приходи завтра в гости. Бутылочку разопьем, о жизни потолкуем.

– Лады! Часам к двенадцати приду.

3

Римма Витальевна Козодоева позвонила Ефремову 10 декабря, в четверг.

– Игорь Павлович, нам надо встретиться по очень важному делу.

Звонок от матери Сергея Козодоева был настолько неожиданным, что в первые секунды Игорь растерялся и не знал, что ответить: согласиться на встречу или отказаться.

«Какого черта ей от меня надо? – промелькнула быстрая, как пуля, мысль. – Наверное, хочет за кого-то из знакомых похлопотать – права восстановить или договориться, чтобы из медвытрезвителя на работу сообщение не посылали».

– Одну секунду, Римма Витальевна…

Ефремов, как в ускоренной киносъемке, прокрутил все события, связанные с Козодоевой, и принял решение. Единственно правильное решение в этой ситуации – не спешить.

– Алло, алло, Римма Витальевна! – словно спохватившись, продолжил он. – Прошу прощения, ежедневник не мог сразу найти… Так, что у меня на следующую неделю? О, вот «окно» есть! У меня будет возможность накоротке переговорить с вами на следующей неделе, в пятницу.

– Игорь Павлович, дело срочное… – стала упрашивать Козодоева.

Но Ефремов был непреклонен.

– Римма Витальевна! Поймите меня правильно. Я бы рад прямо сейчас все бросить и встретиться с вами, но дела! Конец года, начальство за глотку держит, проценты трясет. А где я их возьму, эти проклятые проценты? Я уже забыл, когда с работы раньше десяти вечера уходил…

Положив трубку, Игорь закурил, подошел к окну, открыл форточку. Холодный морозный воздух вторгся в прокуренный кабинет. Слои табачного дыма вздрогнули и потянулись наружу.

«Что у нее могло случиться? – подумал Ефремов. – Судя по голосу, Козодоева на взводе, на грани отчаяния, и ее звонок – крик о помощи. Но как ни крути, я ей не друг и даже не приятель. Скорее наоборот – враг: я хотел посадить ее сына и разрушил ее семью».

За окном повалил снег, в кабинете посвежело. Игорь оставил форточку открытой, сел за стол, достал ежедневник, нашел наспех сделанную запись за второе ноября: «Сергей Козодоев – арест!»

Память человека состоит из пластов последовательных событий. Новые пласты беспрерывно наслаиваются на старые. Чтобы вспомнить весь пласт разом, нужно найти ключевое событие. В истории с Риммой Витальевной таким событием было не задержание ее сына в головном офисе СГТС, а визит Ефремова в особняк Козодоевых.